Честь Афродиты

19

За последнее время, именно вчера, всё предыдущее, честно говоря, напрочь померкло, как не со мной было, а вот последнее, которое вчера вечером и сегодня утром, на меня лично, произвели неизгладимое впечатление два факта, именно: сама стрельба! О, это да! Я и в армии любил пострелять, но там, на полигоне, какая это стрельба, это не стрельба, это мелочи, забава. А тут, в темноте, в закрытом помещении — у меня было два двойных рожка, короткими очередями: «33», «33», да веером. А навстречу тебе, тоже из темноты: тра-та-та! тра-та-та! Бах! Бах! Оглушая, и ослепляя… Бах! Бах! Тра-та-та! Тра-та-та! Красота! Фейерверк! А ты в ответ: «Нате, вам, падлы, получайте! «33», «33»… Да громко так! Оглохнуть можно. Так и получилось со мной, на второй очереди я вообще как сквозь вату только слышал. И азарт! Жуткий! Словно черти из меня выскакивали, да! Здорово! Нет, на полигоне со мной такого ни разу не было. Да какой там полигон, ха! Я в настоящем бою побывал. В настоящем. Хотя холостыми… И не испугался нисколечко… Ну, может, самую малость только, в начале. Кто его знает, не проскочила ли у кого парочка боевых… когда магазины снаряжали. Слава Богу нет. Марго гарантировала. Вот, кстати о Марго… Это второе, что меня сразило — и вчера и сегодня: у Марго с ментом оказывается роман. Да! Я заметил. Роман!! Малявка! Же-енщина!! Мелкота, а туда же! Я их сразу раскусил, когда они только приехали. Он — Николай. Молодой естественно, старше меня и её. Лейтенант кажется или старший. Не важно. Он на неё запал. В смысле пялился. Уставится и смотрит… Уставится и… Словно слепой. А у самого идиотская улыбка. Да! Глаз с неё не спускает, и сю-сю-сю, да сю-сю-сю, нас, кажется, и не видит. Словно один тут! И она тоже… глазками так, и ручкой, вот коза! Тоже мне, фотомодель! Да у нас в Москве таких моделей… В одних журналах сколько! Тысячи! О!

В общем, очень жаль. Это меня расстроило. Признаюсь, сильно расстроило. И ведь было бы чем красоваться, фигурой, причёской, глазами? Ну, положим, если глазами только. Глазами — да, глазами можно. Они у неё серьёзные… Это верно. Внимательные… нет, любопытные… нет-нет, требовательные и притягивающие. Вот, притягивающие. Серые и с… изумрудными искрами… Красивые! Я знаю что такое изумруд. Он притягивает. У матери перстень такой подарочный есть, кирпичиком… Красивый. Я часто в него раньше смотрел. Рассматривал. В нём какая-то завораживающая глубина есть, не наша какая-то, не земная… Особенно если близко смотреть… в увеличительное стекло. Полный атас получается! С ума сойти можно, как притягивает, да. Интересно, а у Марго тоже так, если близко? Не знаю. Она на меня в основном сырыми брызгами смотрит, а зелёными на этого… Это же видно. И к бабке не ходи. Потому что опер, лейтенант? Да пусть хоть и старший, мне-то что. Я может генералом стану, если захочу… Налоговой, например, службы или… другой какой… Но я не хочу. Сам не хочу. И не буду. Принципиально не буду. Назло. Пусть она… пусть… Интересно, а у них было уже что-нибудь — ЭТО, или не было? Наверное нет. Потому что на следующее утро мужики обычно не так на… на… женщин смотрят. Я много раз в кино это видел. Уже по-хозяйски обнимая её за голые плечи, другой рукой перебирая пальцами её обнажённую грудь, небрежно говорит ей: «Тебе понравилось наша ночь, моя милая? Сигарету прикурить? А ты уверена, что твой муженёк сейчас не заявится?» Нет, про муженька это я зря, это не катит. У неё его точно нет, а вот у него… жёнушка… это вопрос. Хотя нет, это для меня только вопрос, для них нет, они местные, да и кольца обручального у него нет… Я специально смотрел. Нет. Голый палец. А всё остальное… Кстати, она курит. Целовались, может, только… И то по-детски. Она же… Совсем некстати вспомнилась её фраза, брошенная при встрече: «У женщин возраст не спрашивают». Хха! Она — женщина!! Полный улёт.

— Мариша, — это я специально так к ней обращаюсь, при нём, по-свойски, чтобы он понял, что не один здесь, тут и другие есть. Марго поднимает на меня удивлённый взгляд, радужки в глазах точно изумрудные, я вижу, но гаснут, в переходе на серые…

— Что?

— А сколько километров твоя ямаха развивает? — нет, я не дурак, в технике кое-что понимаю, спрашиваю не просто так, а чтобы отвлечь от него.

— 200 кэме, — вместо неё отвечает опер-старший-лейтенант-Николай, мужик с детской стрижкой на голове. Хха, с такими причёсками у нас на дембель пацаны, я знаю, готовились. И серьёзно добавляет, он вообще серьёзный, особенно со мной. — А если с горы спустить, все семьсот.

Ага, шутит так. Издевается. Я понимаю.

— Волька, не слушай его, он сам такую скорость разовьёт, — с улыбкой усмехается Марго, легонько шлёпая Николая по затылку, — если самого с горы спустить.

— А я спланирую, — всё так же глядя на неё, парирует тот, и продолжает смотреть на Марго с совершенно счастливым выражением лица, словно кот на сметану, которую поставили на хозяйский стол.

И они замолкают, забывая обо мне. А мы на даче. Мы в беседке. Уже поздно. Нам уже нужно ехать. Григорий Михайлович с хозяином дачи на веранде прощальный чай с ягодными листьями на дорожку пьют, а я не хочу. Потому мы и втроём. И я не забываю зачем я здесь.

— Марго, а патроны точно будут холостые, не перепутают, а то…

Николай с трудом переводит на меня недовольный взгляд… Часть света с веранды падает и на беседку, не слабым крылом достаёт, я вижу его лицо. И когда на меня смотрит, и когда на неё. Марго между нами…

— Юноша…

— Волька, — поправляю я.

— Именно, Волька ибн…

— Без ибн… — настаиваю я, причём, почти физически чувствую, как он меня уже ненавидит. Я тоже.

— Да, без ибн, — отмахивается Николай, — за патроны отвечаю я. — Говорит это нехотя, как ребёнку. — Но если вы хотите, я могу для вас оставить парочку.

— Николай, ты что, с ума сошёл? — пугается Марго. — Что ты говоришь? Зачем пугаешь? Не слушай его Волька, он, дурак, шутит. Только попробуй мне. — Грозит ему пальцем, а в голосе совсем не строгие ноты, не такие. — Не шути так. — Говорит она и спрашивает. — Ты пошутил, опер, скажи, пошутил? — даже трясёт его за плечи. Опер, я вижу, млеет…

А ничего у них такого ещё и не было, глядя на них, понимаю я, и не будет. Потому что рядом буду я. Если не всегда, то завтра точно. Её охранять надо. Она ещё молодая. Спасибо потом скажет. Да. Я уверен.

— Ребятки, ау! — перебивая мой готовый уже язвительный ответ, я собрался уже было «отбрить» этого как следует, но не успеваю, с веранды доносится голос дяди Гриши. — Мы готовы, и даже попрощались, можно ехать.

И мы погрузились в милицейский уазик. Почему в такой? Не знаю. Мне лично всё равно. Николай с Марго на ней приехали. Другой наверное в ментовке не нашлось. Да нет, чего там, я понимаю: конспирация, и всё такое… Чтоб никто нас не остановил. Так и получилось.

Это было вчера. А сегодня. Я позорно опьянел. Когда обедали. Хотел было Николаю физиономию, прямо там, за столом, «начистить», но… Закусывал наверное мало. Но это было потом, после, а перед этим… А перед этим здорово всё получилось. Классно!

План нашего освобождения — теоретическую его часть, я знал детально, разрабатывали при мне. Как в разведшколе. Хотя в этом я могу ошибаться, с той школой и близко не стоял. Но запросто могу нафантазировать, потому что клёво. Да и наставники у нас, извините, не лохи с «Шаморы-Юморы», а самые настоящие оперы. Главным было — посредством компромата принудить начальника управления отменить свой приказ. Компромат — я смотрел, точно под расстрельную статью подходит, если б в соответствующее время, в пору «чистки» партийных рядов, например, органами КГБ СССР рассматривался, я в какой-то книжке читал. А чтобы товарищ полковник быстрее соображал, применили к нему театрализованное представление: похищение с освобождением. Идея принадлежала Марго. Нет, были и другие: видеозапись в сауне с проститутками, например, организовать, — предлагали оперативники, выемку счетов в иностранных банках, слить компру жёлтой прессе, поимку с поличным на взятке с обыском кабинета, квартиры, дачи, незарегистрированное оружие запротоколировать, и многое другое, арсенал в борьбе с криминалом наработан большой, и всё невыдуманное, всё из дискеты, но… «Не пойдёт. Всё банально и тривиально. Это во-первых, — решительно заявила Марго, — и во-вторых, много времени займёт, а его у нас нет. Утонем в разборках с адвокатами полковника». Правильно. Всё верно. С этим нельзя было не согласиться. Поэтому идею с катафалком, стрельбой и освобождением приняли единогласно. Ну, Маргоша, ну, затейница, ей не только журналисткой быть, ей спектакли ставить, да. На том и порешили. Командир Трубач, и полковник Пастухов помогали в разработке, ну а мы — остальные — массовка, пехота. Но не все, часть из нас потом превращалась в освободителей. Ими стали конечно же настоящие оперативники. Хотя в жизни, я знаю, происходит по другому, первыми идут обычно СОБРовцы или ОМОН: ворвались, переломали всё, положили преступника на пол, надели наручники, и… Но Михаил сказал, классный, кстати, парень, мне он понравился, спокойный, надёжный, не задаётся и к Марго не клеится: «С силовой поддержкой нет проблем, есть свои ребята в таких структурах, но… не будем расширять круг посвящённых лиц во избежание сложностей и утечки. Не будем ребят подставлять. Дело рискованное. Своими силами обойдёмся». Это он про стрельбу с освобождением. А катафалком с байкерами и захватом «плохого дяди» занимались конечно же Марго со своими бывшими однокашниками, и КолаНикола, главный спец по китайскому ушу и кунг фу вместе взятыми.

Задумано всё было и просто и сложно одновременно, но опасно, потому что своими действиями «распечатывались» несколько статей УКа РФ. Даже умысел подпадал. Но, как заметили наши новые знакомые со своим командиром Михаилом: «Ничего, рискнём. Надо же кое-кого проучить, в конце концов, на большее у нас сил не хватит, да и не дадут. А так… К тому же, иначе, вам, ребята, живыми из Приморья не выбраться, это, уж поверьте, как пить дать». А домой уже хотелось… домой… Кстати, гильзы я все в ангаре собрал, все до одной, почти целый рюкзак получился. Не большой такой, средний. Как и полагалось, Олегу сдал. А автоматы Николай собрал… Приятная «штучка», приятно вспомнить. Вопрос, кто их чистить будет — интересно. Жаль ребят. Целая морока, я помню. Даже от девяти выстрелов, а тут, где-то по сто двадцать выстрелов, у кого и больше. А домой и вправду хочется, затянулась командировочка-то, но и с Марго расставаться не хочется, в смысле оставлять её на этого… на Николая.

Вроде всё удачно прошло, без срывов, размышлял Григорий Михайлович Пастухов, сидя в окружении участников прошедшего «спектакля». Спасибо ребятам, руки теперь у нас развязаны, можно и… Надолго ли?

— И что вы думаете делать с вашим начальником дальше, мысли есть? — спросил он у Михаила Трубача, начальника оперативников.

Вся пятёрка расположилась за сдвоенным столом на верхней палубе пассажирского парохода старинной постройки, переоборудованного под плавучую гостиницу. Везде и всё безукоризненно чисто, на столиках белейшие скатерти, официанты в парадной матросской форме, быстрые, ловкие. За столом — Волька, три опера и Григорий Михайлович. Марго и Кола Никола только что в свою редакцию уехали. От обеда отказались, спасибо, сказали, у нас дела, мысленно с вами, и всё такое прочее, мы потом. Накрыт стол солидно, с водкой. Мужчины проголодались, перенервничали, да и дело закончилось, требовалось обмыть. Олег в очередной раз склонился над столом. В руке у него замысловатый графинчик с прозрачной жидкостью…

— Да чего с гнидами делают — давить. — На вопрос Григория Михайловича, пожимает плечами.

— И мне не жалко, — соглашается Николай. — Прогнила система. Давно пора всех к ногтю.

Григорий Михайлович качает головой.

— Может не всех… Вы же не прогнили!

— Мы тоже, — расстроено произносит Михаил, — если на такое уже идём.

— Нет, вы молодцы! Особенно вы, Михаил. Уважаю! Вы Робин Гуды, — пьяненько заявляет Волька. — Вам можно. Такой фейерверк устроили… — Он неожиданно быстро опьянел. Вроде и закусывал. Раньше даже пива не пил, всегда отказывался, а сегодня, в присутствии Николая, ему захотелось казаться старше, внушительнее, солиднее, вот и…

— Вольке хватит, — накрывая рукой рюмку, говорит Григорий Михайлович.

— Почему это? Я трезвый…

— Ты трезвый-трезвый, но тебе хватит. Поверь. Я вижу.

— А почему это ему можно, а мне нельзя? — Волька тычет пальцем в сторону Николая. — Он что, такой особенный. Ему можно, да?

— Ууу…

— Кому-то здесь спать пора… — Не глядя на Вольку произносит Николай. Волька это слышит, воспринимает как убийственную насмешку над собой, взвивается.

— А она тебя не любит, не любит… Ха-ха-ха! Зря стараешься. Ты не в её вкусе, да… Я знаю.

Обед грозил быть испорченным. Зло глядя на Николая, Волька потребовал ещё водки. Начал размахивать руками, но ему вовремя сделалось плохо. Михаил с Олегом его подхватили, доставили в туалетную комнату, провели ряд отрезвляющих манипуляций. «Пациент» вернулся своим ходом, но с мокрым лицом, огнём горящими ушами, расстроенный и потускневший. Сел на место, минуя второе блюдо, сразу уцепился за чашку горячего кофе, умолк.

Тревожно поглядывая на него, оперативники обед продолжили, разговор за столом возобновился.

— Я бы его службе собственной безопасности сдал. Достоин клиент дыбы. — Предложил Олег.

— Нет, отпадает. Полковник отмажется, — возразил Михаил. — Он здесь свой, он среди своих.

— Что ж, мы опять «не заметим»? — зло сверкнул глазами Николай. — Опять будем как ни в чём не бывало под козырёк брать, да? Я не согласен. За каким хреном я тогда в менты шёл, чтобы такие вот начальнички мной задницу подтирали? Вы слышали, как он нам деньги «какие хотите» предлагал, слышали?

— Коля, Колян, перестань. Успокойся, здесь люди. На нас смотрят.

— Ладно, я успокоился, — заявил Николай, хотя напряжение в голосе осталось. — Я предлагаю: пусть Григорий Михайлович в Москве куда надо документы передаст. Там доходчивее. Да и далеко от Москвы. Может возьмутся.

— Как мне нравится ваш настрой! Как приятно это слышать, дорогие мои, если б вы знали. Конечно возьму, и конечно передам. Даже прокомментирую. У меня есть с кем поговорить…

— Ну вот…

— Спасибо, Григорий Михайлович. Конюшни нужно чистить. Скажите там! Желательно вовремя и часто. Мы уже задыхаемся.

— Это верно, это верно… — Григорий Михайлович задумчиво вращал в руке вилку, потом положил её. — Знаете, друзья, — начал он, — я всё переживал, думал, на нет сошла наша родная милиция вместе с её оперативно-розыскной работой, судами, прокуратурой… Людей уже нормальных совсем не осталось. От того и ушёл на пенсию. Думал, пусть уж без меня. Один в поле не воин. У меня группа была. Последняя. Тоже вроде хорошая, толковая. Хотя, до этого ребята были гораздо лучше… Одни выросли, других не уберёг. Да… Я про ваше время говорю, про перестроечное. Я заметил, деньги и власть постепенно отвратили ребят, отошли они… У одного смотрю дорогая машина появилась, а я-то знаю, над каким делом он работал, у другого дочь уехала за границу учиться, третий в глаза не смотрит, от четвёртого коньяком всё время пахнет, золотые цепочки на шее и на руке появились… От меня начали таиться. Я это всё вижу. Мне непонятно. Хотя, чего там непонятного… Пробовал говорить с ними, а год уже был 94-ый, перестройка вовсю уже, мать её, а мне и отвечают, да брось ты, мол, Михалыч, мораль нам читать, мы этой политграмотой уже вот как наелись, другие времена, другие возможности. Типа отстань. Ну, я подёргался, подёргался и… пошли-ка вы все, думаю, куда подальше, подал заявление, мне его подписали, даже наградили… И если бы не Волька с его сыскным агентством… и Вас бы не узнал.

— Дядь Гриша, это мы вас благодарить должны за то, что с места нас стронули. Нас ведь, как вы понимаете, тоже система засасывает. Ещё как! Мы это чувствуем. В воде плавать и не замочиться нельзя. Хотя мы и сопротивляемся.

— Николай прав, нам трудно, — продолжил Михаил. — Мне особенно. Такая злость порой накатывает, никакой водки не хватит, чтоб заглушить, Но, когда вокруг все свои, я говорю про коллег из уголовки, убойного отдела, линейной, постовой милиции, оперативников, отделов дознания, про суды, про прокурорских, про ДПСников, про всю нашу систему, когда, то один тебе звонит с какой-нибудь личной проблемой, то другой; ты с кем-то связываешься, бумагу какую-то тебе нужно быстро оформить, либо придержать, где-то в задержании спину тебе прикрыть, да мало ли, невольно делаешь шаг в сторону, попадаешь как муха в липкий мёд.

Олег подметил:

— И эти сети, всем позволяют спокойно жить, Григорий Михайлович, да. Мы это видим. Даже как сыр в масле кататься…

— Потому что возникшая — нежелательная! — проблема с тебя системой либо быстро снимается, — с тем же внутренним несогласием продолжил Михаил, — либо разбрасывается по разным «товарищеским» плечам, и ты уже не так нагружен, наоборот. Кажешься себе сильнее, значимее, и начальство не так грозно смотрит, и деньги вроде начинают карман оттягивать…

— Диалектика, дядя Гриша, — бросил реплику Николай, — ты помог знакомому ГАИшнику, тот задержал «подозрительную» машину, подбросил «кому нужно» пакетик, либо ствол… в результате у тебя повышается раскрываемость…

— … а у обоих служб взаимное притяжение, так сказать и дружба, — подхватывает Олег. — Пусть корпоративная, но дружба. Как у любых ВДВэшников, морпехов, железнодорожников, врачей, строителей, КГБэшников и бывших, и действующих.

— У всех.

— Это сегодняшние реалии. Действительность.

Михаил с этим соглашается.

— Да, правильно, где-то так, — со злостью говорит он. — Я на что-то закрыл глаза, адвокатура расстаралась, прокурор сместил акценты в деле, судья не внял и, пожалуйста, вам, явный преступник оправдан… за деньги. Полностью и вчистую. Хорошо это или плохо? Конечно, плохо, но… а может и хорошо: в криминальной среде появится свой новый — ещё один! — спецагент. Главное, свой! Так создаётся другая сеть, специальная и нужная. По образу и подобию… И чем крупнее «рыба», выпущенная на свободу, тем криминальная среда или более управляемая, или подконтрольная. Причём, и «рыба» неприкасаемая, и ты неприкасаем. По крайней мере, тебя вовремя предупредят. И те, и свои! Вы, Григорий Михайлович, всё это знаете, это неписанный закон. К тому же, у судей и прокурорских появляются деньги, у меня тоже, у всех расширился круг взаимного уважения и поддержки… Я уже в чём-то замаран, тоже уже с кем-то — из тех и других — повязан… Но — важное! — я уже непотопляем. Потому что нахожусь среди «своих». Становлюсь элементом отдельной касты. Как чиновники в нашей стране, Думцы, правительство…

— Ага, это только в фильмах, Григорий Михайлович, менты в одиночку в чужих районах справедливость запросто наводят, руки бандитам и всяким отморозкам крутят, без звука садят «голубчиков» за решётку… Смешно это и неправда. Представляете, если бы мы, трое, приехали к вам в Москву и самостоятельно бы принялись отлавливать главных мафиози, например, в префектуре вашего Центрального округа, какую бы мы поддержку там получили? Чёрта с два! Нас бы в тот же день засадили либо в тюрьму по самым тяжёлым статьям…

— Это в лучшем случае! — заметил Олег.

— А скорее всего — расстреляли бы где-нибудь или просто удавили…

— Это как пить дать!

— Всё и везде схвачено, за всё заплачено… Противно! Тошнит!

Оперативники умолкли… Олег рассеяно кончиком ножа по салфетке водил, Николай зубочистку задумчиво во рту зло жевал. Михаил напряжённо смотрел в одну точку…

— Грустно… — заметил Григорий Михайлович. — Да, очень всё грустно. Мне вас жалко, ребята. Хорошие вы, я вижу, честные. Болеете за свою работу, но… Система стала ещё хуже.

— А потому, что такие как вы поуходили, других убрали. — Указал пальцем Олег. — А кто вам на замену пришёл? Разные прохиндеи, карьеристы, назначенцы, да оборотни. — Олег требовательно смотрел на собеседника. — Ну так, нет? Скажите, так?

Наболело, ох, наболело у ребят, видел Григорий Михайлович, но не перебивал. Пусть выговорятся, им это необходимо.

— А тень падает на всех, — выдержав многозначительную паузу, добавил Олег.

— А мы этого не хотим, — подчеркнул Николай.

— Мы другие, дядя Гриша, — заключил Михаил. — Мы из другого гнезда, вы же видите.

— Да, вы точно не курицы, вы скорее орлы даже, чем коршуны…

— Нам воздуха не хватает! Мы справедливости хотим! Понимаете? — Михаил резко бросил вилку на стол. Она жалобно звякнула, официанты вновь тревожно переглянулись. Михаил заметил это, наклонился над столом, сбавил тон. — Чтобы в очередной раз не выглядеть идиотами в глазах того или иного нашего клиента, благополучно выпущенного на свободу. А так получается. Да! Часто! Особенно в последнее время. Нам же обидно. Мы работали, работали… Стыдно в глаза друг другу смотреть. Обидно! Мы ведь не туалетные салфетки. Не пешки в игре таких вот начальничков. — Михаил зло кивнул головой в сторону, но всем понятно было, о каком начальничке говорит их командир.

— Короче, товарищ полковник, вам нужно возвращаться.

— О! — Григорий Михайлович удивлённо вскинул брови… Никак не ожидал такого поворота.

— Да, да! Правильно говорит Олег. А почему нет? Многие, мы слышали, возвращаются. Надо же систему в порядок приводить. Вы же тоже в этом повинны.

— Это как?

— А не нужно было сдаваться, — Николай рубанул рукой воздух. — Нужно было…

Но Олег его ловко перебил, с улыбкой закончил за товарища.

— К нам нужно было приехать, мы бы с вами… не допустили… такого бардака.

Оперативники усмехнулись на дипломатический ход Олега, застеснялись. Обстановка за столом заметно разрядилась. Понятно было, такие откровенные беседы оперативники с чужими людьми не позволяли, обстоятельства заставили. И официанты, заметив улыбки на лицах странных посетителей, тоже вроде бы расслабились. Один из них тут же подскочил к столу.

— Ещё что-нибудь будете заказывать, господа?

За всех ответил Олег:

— Это бы одолеть, — лениво заметил он, указывая на накрытый стол. — Спасибо. Очень всё вкусно.

— Приятного аппетита. Если что… — официант помахал рукой в воздухе. — Я — здесь, к вашим услугам.

— Ага. Спасибо!

И официант так же быстро удалился. Его проводил взглядами. С такой услужливостью не в морской форме ходить, а… Одинаково подумали все.

— Мне поздно уже, пожалуй, ребятки. — Вздохнув, заметил Григорий Михайлович. — Вольку на ноги поставить надо. — Все посмотрели на парня. «Сыщик» спал, неловко положив голову на край стола, того и гляди свалится под стол. Григорий Михайлович, поправил его руку. — Один он у матери. Да и у меня… Я за него отвечаю. Ему учиться надо, а он, в частные сыщики пошёл. Думал, наверное, не трудно, а оно вон как обернулось… Так что, спасибо, ребята, за вашу оценку, за ваше предложение, я пожалуй действительно виноват, вы правы, но… Меня если только в расстрельную команду сейчас записать, так на одной злости, ненависти, справедливость не построишь… Тут воля общая нужна…

— Так она есть, есть!

— И законы хорошие. Только…

— Прослойку менять надо, Григорий Михайлович, прослойку. Прилипал разных…

— Ладно. Я подумаю, — несколько неопределённо ответил полковник. — Только с делами разберусь, которые на нас с Волькой свалились, тогда и…

— Понятно. Вы теперь в Москву?

— Ещё нет. Немного задержимся. КолаНикола обещал город парню показать. Волька здесь первый раз, но ничего не видел. Нельзя друга обижать.

Николай с Олегом взялись за вилки…

— В общем, если что, Григорий Михайлович, мы рядом, — сказал Михаил, протягивая полковнику руку. Пожатие получилось крепким, с громким хлопком. Официанты вопросительно взглянули на столик. Олег расслабленно помахал им руками, ничего, мол, страшного, ребята, мы здесь, оставайтесь на местах…

— Спасибо, ребята. Будьте осторожнее. Маргоша знает как вас найти.

И все вновь посмотрели на Вольку. Тот, словно услышав знакомое имя, улыбнулся во сне.