Что там, за поворотом?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ПЯТАЯ, полностью посвященная памяти павших солдат

Мальчики и девочки! Наши юные граждане! Ведь правда, много раз вам приходилось слышать: «Вы — наше будущее». Может быть, так много раз, что уже не хочется вникать в смысл этих слов... Но это так! Это именно так: вы — наше будущее. И будущее всей планеты. От того, какими вы вырастете, зависит завтрашний день человечества. Этот день должен быть лучше сегодняшнего — светлее, добрее, честнее. Только истинным гражданам своей Родины и всей земли мы — старшие поколения — имеем моральное право передать это величайшее наследство. Готовы ли вы к нему? Каждый из вас сам вправе ответить на этот вопрос. Есть несколько способов понять (для себя): «Гражданин ли я своего Отечества?»

И вот один способ.

Солдатские могилы... Наша земля щедро, без меры засеяна ими. Посев, который никогда не даст всходов. Все дальше в прошлое уходит Великая Отечественная война, годы, когда над нашей Родиной нависла смертельная опасность. Для вас то время — уже история. Но и по сей день живы матери, не дождавшиеся своих сыновей с полей сражений, и сегодня, в великий и горький День Победы, не просыхают глаза вдов. И мы с вами под нашим мирным небом живем потому, что в грозный час на защиту Родины встали миллионы и миллионы ее сынов и дочерей. И миллионы из них пали в боях. Пали... Ничего нет священнее для народа, чем могилы его солдат. Сейчас поднялись над ними памятники, обелиски, мемориалы. У многих из них сменяются почетные караулы, в которых стоите и вы, замерев и потупив головы, и только легкий ветер шевелит ваши волосы... О чем вы думаете в эти мгновения?

Солдатские могилы... Если при виде их молчит ваше сердце, не подступает комок к горлу, не поднимается горячей волной благодарность и любовь к Павшим — знайте: будущее не принадлежит вам...

...«Газик» дал Матвей Иванович и сам поехал, бросив все дела.

— Как же, — сказал он, — вместе с военкоматом ставили памятник. Три соседних колхоза финансировали. — Он усмехнулся: — Финансировали...

В «газике» все молчали: Витины родители, шофер Коля, дядя Женя и дядя Саша, молчали на заднем сиденье Вовка и Витя. Матвей Иванович хмурился, курил одну сигарету за другой.

День выдался ясный, просто ослепительный, безветренный. Сияло солнце. Остановились у узкого моста над Птахой, пропуская встречный бензовоз. И когда он прошел мимо, скрывшись за опушкой леса, все услышали, какая великая тишина разлита над землей.

— И в тот июнь был точно такой день, — нарушил молчание дядя Женя.

— Да... — Матвей Иванович глубоко затянулся. — Двадцать второго июня ровно в четыре часа Киев бомбили... — Он помолчал. — Поехали, Коля.

Каменный солдат внезапно словно вырос из земли на фоне сияющего неба.

«Газик» остановился у края ржаного поля, обдав васильки на меже волной теплой пыли. Машина еще не затормозила как следует, из нее быстро вылезли дядя Женя и дядя Саша, Витин папа, а за ними Матвей Иванович. И все мужчины тяжело побежали к памятнику, не разбирая пути.

Гурин скоро отстал и шел торопливым шагом, глубоко, трудно дышал.

Вовка и Витя обогнали всех и первыми оказались на берегу Птахи.

Потупился Каменный солдат...

Сжимали автомат каменные руки.

Выцветшие золоченые буквы: имена, имена, имена...

Первым подбежал дядя Саша, пустой рукав пиджака выскочил из кармана и нелепо мотался из стороны в сторону, лицо заливал пот. Дядя Саша перевел дыхание, и Витя не узнал его лица: оно было искажено страданием, гневом. Губы дяди Саши шевелились — он читал фамилии.

Витин папа и дядя Женя подбежали вместе, и теперь они стояли рядом перед Каменным солдатом — три фронтовых друга. И имена, выбитые золочеными буквами, плыли перед ними...

— Рядовой И. Терехов... — прошептал дядя Саша. — Да это же Ванька!.. Ванька-сибиряк! Помните, всё письма матери нам читал?..

— Рядовой В. Михайлов... — Дядя Женя тер рукой высокий лысый лоб. — Кто же это, а? Не помню...

— «Младший лейтенант В. Савельев...» — прочитал Витин отец.

И они посмотрели друг на друга.

— Наш лейтенант?

— Володя?

Дядя Женя судорожно вздохнул:

— В той, последней атаке? Помните, как поднимал нас? А мы не хотели, не могли?..

— Выскочил из окопа, — прошептал дядя Саша, — и только успел крикнуть: «За Родину! За...» Прошило его насквозь...

— «Рядовой Т. Грач...» — прочитал Витин папа. — Ах, Тарас, Тарас!..

— Все про свою украину нам песни пел, — потерянно сказал дядя Женя. — Помните? «Реве тай стогне Днипр широкый»?..

И тут дядя Саша рванулся к Каменному солдату, опустился перед ним на колени, прижался лбом к пьедесталу с рядами выцветших фамилий. Шевелились губы, с трудом выговаривая слова:

— Ребята!.. Ребята... Простите! Простите, что мы живем...

И затряслись плечи дяди Саши.

Его подняли, и теперь они, все трое, обнялись перед Каменным солдатом, под которым лежали их мертвые боевые товарищи. Кусали мужчины губы, текли по их щекам непривычные, забытые слезы. Рядом стоял Матвей Иванович, мял в руках кепку, и уголки его рта подергивались. Вокруг мужчин металась Витина мама и все говорила:

— Мои хорошие, не надо! Дорогие мои, славные... Не надо!.. Успокойтесь!

— Помолчи, Лида, — мягко сказал Витин папа.

И стало тихо. Так тихо, что слышно было, как под крутым берегом картаво лопочет Птаха, как шелестит рожь под легким ветром, как поет в небе, наполненном солнцем, невидимый жаворонок.

Витя Сметанин, тринадцатилетний мальчик, делал над собой неимоверные усилия, чтобы не заплакать. Но если бы он сейчас заплакал, мы бы не осудили эти слезы и не посмеялись бы над ним. Правда?

— Да, — разрушил тишину Матвей Иванович. — Все началось именно в такой день.

Витя вдруг представил, вообразил... И от этого ослеп, оглох, его стал бить нервный озноб. В такой же день... Был мир в его стране. Была летняя ночь. И в одну секунду все рухнуло, рассыпалось, смешалось. На спящие города упали бомбы, фашистские танки, сбив пограничные шлагбаумы, ринулись в рассвет, который только начинался над ничего не подозревавшей землей. Началась война. Война... Теперь судьбами миллионов людей распоряжалась смерть, тупая безжалостная сила, вложенная в пули, снаряды, бомбы. Кровавый туман окутал мир.

...Недалеко от памятника, на берегу Птахи, расстелили скатерть, Витина мама разложила еду. Матвей Иванович разлил в стаканы водку, себе лишь плеснул чуть-чуть («Нельзя, мужики. Сердце»). И вздохнул:

— Ну, помянем солдат!

Мужчины сдвинули стаканы.

— Пусть земля вам будет пухом!

— За всех наших солдат, что лежат по всему свету...

— Именно так: вечная слава...

— И память!..

Они выпили горькую водку.

И здесь, может быть впервые, Витя понял, почему взрослые иногда пьют эту отвратительную жидкость.

— Ничего не узнаю́, — размягченно сказал дядя Женя. — Вон только тот лесок. Вроде в нем батарея Семенова стояла.

— Похоже, — сказал Витин папа, откусывая соленый огурец. — Только тогда вон там, слева, у взгорка, должна быть деревня, Нечаевка. За нее и стояли мы тут пять дней. А нет Нечаевки.

— Была, — сказал Матвей Иванович. — Ее немец взял все-таки, а когда уходил, спалил дотла. Так мы ее и не подняли. Несколько семей, кто уцелел, потом по другим деревням расселили.

— Ну, — с непонятным ожесточением сказал дядя Саша, — мы Нечаевку ему не сдавали. Это уже без нас. Помните,— повернулся он к своим боевым товарищам, — собрали нас на шестые сутки, кто уцелел, и ночью увели на переформирование и пополнение. «Отдыхайте, ребята...» Даже мертвых не мы хоронили.

— Те, кто вас заменил, — сказал Матвей Иванович, — еще двое суток держали Нечаевку. Что здесь творилось, можно только представить. Я после войны сюда приехал, так на этой земле еще несколько лет хлеб не родился — вся выжжена, металла в ней...

— И крови, — перебил дядя Женя.

Опять Витя не мог все это представить. Здесь, на берегу такой мирной, ласковой Птахи, шли страшные бои. Люди убивали друг друга. Убивали! Убивали... И здесь мог погибнуть его папа. Тогда на Каменном солдате было бы еще одно имя: «Рядовой П. Сметанин».

Витя ужаснулся и украдкой посмотрел на своего папу.

Папа охотничьим ножом резал сало.

Мама с оживленным лицом чистила зеленый лук, вымытый в Птахе.

Витя лег на спину, смотрел в небо. И думал...

Позавчера в клубе они с Вовкой смотрели фильм «Горячий снег».

«Да, — думал Витя, — только так надо защищать свою Родину, если на нее напали враги. Но неужели люди не могут договориться? Неужели, если нет доводов, надо прибегать к последнему — к войне? То есть к убийству? Но война не довод, а преступление. Если на нашу страну нападут враги, я постараюсь быть хорошим солдатом, как мой папа. Но я не хочу быть солдатом. Не потому, что я трус. Вовсе нет. Я не хочу убивать людей. Убивать нельзя. Ну как бы устроить жизнь таким образом, чтобы в ней никогда не было войны?»

Конечно, если бы сейчас Витины мысли подслушали взрослые люди, они бы обязательно сказали: «Ах, как наивно!» Действительно, наивно...

Но давайте вообразим чудо: к таким выводам, как Витя, пришли все дети на земле, и прежде всего мальчики. Американские дети. И китайские дети. Дети Чили и дети малюсенькой страны Люксембург. Дети Франции. Дети Австралии. Словом, все-все ребята на нашей прекрасной планете. Ведь тогда произошло бы второе чудо! Представьте, все эти дети выросли — стали взрослыми. И уж они-то никогда не решали бы свои самые сложные споры посредством войны. Потому что, как подумал Витя Сметанин, убивать — нельзя...

Солнце клонилось к горизонту. От Каменного солдата упала длинная резкая тень. Свежий ветер гнул рожь, и колоски, касаясь друг друга, еле уловимо звенели.

Взрослые выпили еще свою горькую водку.

тихо начал дядя Женя.

подхватили остальные. Высоко поднялся голос Витиной мамы:

Слушал Каменный солдат. Слушали вечереющие тихие поля. Слушала речушка Птаха.

Слушали Павшие.