Что там, за поворотом?

ГЛАВА ДВАДЦАТЬ ШЕСТАЯ, в которой Витя Сметанин впервые слышит загадочное слово „эврика!“

Еще в тот день, когда вместе с родителями Витя вернулся из города, Вовка перехватил его на дворе и потащил за сарай, на старые трухлявые бревна, где мальчики обычно совещались и обсуждали свои дела. Здесь Витя узнал последние новости.

— Ну! — начал тогда Вовка, тяжело дыша от нетерпения. — Катя в больнице в Дедлове, туда ее отвезли. — Вовка шумно выдохнул воздух. — А с Ильей вот как получилось...

— С каким Ильей? — перебил Витя.

— Да ты что? — Вовка вытаращил глаза. — Илья — братан мой.

«Это же Гвоздь!» — понял Витя.

— Ведь как было? — спешил все выложить Вовка. — Матвей Иваныч, оказывается, уже три дня как письмо от Илюшки получил. Простите, мол, злобы до вас не имею. Только опасайтесь — не своей волей живу. А Матвей Иваныч по штампу узнал — письмо из Кудиярова на почте бросили. Соседняя деревня. Тайком от дружков Илья его написал. Вот и понял наш председатель, что в шайке он, которая магазины грабит. Ну, потом эта встреча их...

— Зачем же Гвоздь именно сюда, домой, приехал? — недоуменно спросил Витя.

— Не знаю... — Вовка задумался. — Может, этот пузатый заставил? Ну и молодец ты, Витька! Какого бандюгу поймать помог!

Вовка позавидовал еще немного и продолжал дальше:

— И что Матвей Иваныч сделал! С Ильей долго разговаривал, потом звонил везде. Просит Илью колхозу на поруки до суда отдать. Вроде обещают.

— Его судить будут?

— Конечно, — Вовка погрустнел. — Все равно мамка радуется!

— Чего же радоваться? — удивился Витя. — Ведь суд будет.

— Чудак! Теперь уж он обязательно домой вернется, у нас в колхозе будет работать. — И лицо Вовки было счастливым и даже гордым. — А что еще! — продолжал он. — Звонил Петр Семенович. Того, в темных очках, шофера, тоже арестовали. Прямо в гараже и накрыли. И еще Петр Семенович сказал, что всем нам — тебе, мне и Кате — будет вынесена благодарность и, может быть, вручат ценные подарки! Во! Только, сказал, нужно документы оформить. Здорово?

— Здорово, — сказал Витя, но почему-то последняя новость особого впечатления на него не произвела.

Ведь если подумать, что такое особенное они совершили? Уж если кого награждать, так это Альта и Сильву.

Все это было позавчера, а сейчас мальчики только вернулись с берега Птахи, от Каменного солдата, и все еще находились во власти увиденного и пережитого.

— Пошли в правление, сказал Вовка. — Мама велела вечером туда подойти. Даже не знаю, зачем...

Вите не хотелось расставаться с Вовкой.

— Хорошо, пойдем, — сказал он.

Вечер был теплый, безветренный. По улице навстречу мальчикам шло стадо; коровы призывно мычали, тяжело покачивались их полные бока; навстречу коровам спешили хозяйки, и голоса их были ласковыми и зазывными; пахло молоком, навозом, деревенским жильем.

Витя и Вовка подошли к правлению колхоза сзади, теперь они шагали мимо открытых окон и тут услышали голоса, очень знакомые.

— Стой! — прошептал Вовка и поманил Витю рукой к завалинке.

Мальчики осторожно встали на завалинку, заглянули в окно — это был кабинет председателя колхоза, и находились в нем двое: Матвей Иванович — он сидел спиной к окну — и Илья, брат Вовки, — он помещался на маленьком табурете, мальчики видели его в профиль. Илья Зубков сидел опустив голову и не знал, куда девать большие руки.

И опять Витя не узнал его. Это был не тот Гвоздь, который делал бизнес на толчке. Это был не тот Гвоздь, который вел оперативников на лужайку с крадеными товарами.

На табурете сидел деревенский парень, понурый, кряжистый, с длинными сильными руками, понурость была во всей его позе, а лицо казалось заинтересованным, даже радостным, и в глазах не было ни тоски ни страха. Только большой синяк под глазом и ссадина на щеке говорили о недавних событиях.

— Не послушал ты меня, Илья, — тихо говорил Матвей Иванович. — Ты ж для земли родился, для работ крестьянских... «В город, в город»... — Матвей Иванович чиркнул спичкой, прикурил сигарету. — Вот и результат: шесть лет, как дым в трубу. И Аню упустил... Ты на нее зла не таи. Она ждала. Четыре года ждала. А ты хоть бы письмо одно...

— Чего там! — отчаянно сказал Илья. — Не надо, Матвей Иваныч. Знаю. Сам я все... — И голос его прервался.

— А мне? — сердито, взволнованно сказал Матвей Иванович. — Три письма тебе в колонию послал... Ни ответа ни привета.

Илья опустил голову и молчал.

— Да, нелегко, Илья, быть настоящим человеком! — Матвей Иванович помолчал, подумал. — И чтобы счастье пришло. Конечно, семья... Но еще... Кто знает? Что главное? Чтоб дело любимое в руках. Тебе от него радость. И людям тоже радость. Твое дело здесь, в земле, в хлебах. Ты для этого рожден, Илюша...

— Да знаю! Знаю! — вдруг перебил Илья с отчаянием. — Я и приехал... Я ж их подбил: мол, места сызмальства знакомые, все ведомо — что да как. А сам хотел на дом свой поглядеть, на речку. Уж забыл, как сеном с чабрецом пахнет, как чибисы в болоте кричат. Верите, ночами снилось. В ту ночь-то, когда магазин брали... к избе своей подошел. Темно, тихо, родным пахнет. Думаю: рядом же мать спит и брат... И верите, дышать не могу, прямо сердце разрывается.

Вовка сильно, до боли сжал Витину руку.

Матвей Иваныч сказал:

— Получишь свое, отсидишь... Ох, Илья, не бегай. Домой возвращайся.

— Вернусь, — глухо сказал Илья. — Вернусь! Хотите, клятву дам?

— Я же тебе верю, чудак...

— Пятерку влепят, — хмуро сказал Илья. — А может, трояк?

— Будем надеяться на лучшее. Адвоката сам тебе найду. А сейчас — работай. Вот еще прокурора мне уломать...

— Да, Матвей Иваныч! — с жаром сказал Илья. — Любую работу. Чтоб в руках ее подержать.

— Эх, Илья, Илья... Ты вот что. Ты с матерью поласковей.

Вовка потянул Витю за рукав. Присели, и уже нельзя было разобрать, о чем говорят в председательском кабинете.

— Мама заругается, — прошептал Вовка, — здесь она где-то.

Правление колхоза «Авангард» стояло на пригорке, и мальчики видели всю деревню, сейчас неясную, поглощенную сумерками. На Птахе, у дебаркадера, покачивался ярко освещенный катер, и от него долетала, заглушенная расстоянием, веселая музыка.

И тут они увидели милицейский мотоцикл с коляской, в котором дремал милиционер Миша.

— Чего это он? — удивился Витя.

— Чего... — хмуро сказал Вовка. — Илью сторожит. Он же у них в милиции... это, содержится. Комната там есть. Для этих... — Вовка опустил голову. — Для преступников... Пошли!

Медленно шли по пыльной теплой дороге.

— Хороший у меня брат! — с вызовом сказал Вовка.

— Хороший, — сказал Витя. — А кто такая Аня?

— Невестой Ильи была. — Вовка опять нахмурился. — Вышла за Юрку Захарина. Тракторист. Ничего парень. Только Илья его — одной ручкой. А Анька... Могла бы и еще два года подождать.

Витя не знал, что на это ответить.

— Я пошел маму искать, — возбужденно сказал Вовка. — А ты?

— Я домой.

Когда он шел мимо сарая, то увидел, что бабушка Нюра доила Зорьку.

«Проверим», — подумал Витя и заглянул в дверь. В сарае горела тусклая лампочка, и из-за широкой спины коровы Витя увидел ласточкино гнездо, которое лепилось в углу; рядом висел хомут и дуга, покрашенные потускневшей красной краской. Чудеса, да и только!

Дома его ждали папа и мама с подозрительно напряженными лицами.

— Долгонько гуляешь, сын, — бодро сказал папа.

Мама сердито — показалось Вите? — поставила на стол сковородку с макаронами и мясом. Ужин проходил в молчании.

— Совсем ты уже стал взрослым, — сказала папа. — И столько всяких событий.

Мама отодвинула тарелку, и щеки ее порозовели.

— Есть еще одна новость, не очень радостная, — продолжал папа. — Скажи, ты давно получил последнее письмо от Зои?

— Давно, — сказал Витя, и сердце его прыгнуло. — Что с ней случилось?

— С ней ничего не случилось, почему-то раздраженно сказала мама.

— Понимаешь, Витя... — Папа прямо посмотрел в Витины глаза, и взгляд его был суровым. — Арестовали отца Зои, Владимира Петровича.

— Арестовали? За что? — Витя мгновенно вспомнил день рождения Зои, зануду Люську...

— Еще ничего не известно. Что-то нашла ревизия в его фирме. Оказывается, уже несколько месяцев назад там кого-то арестовали. И вот... Владимира Петровича вызвали с юга, все они вернулись домой, так что Зоя сейчас в городе.

— Она знает? — спросил Витя.

— Конечно. И представляешь, каково ей? Надо, сын, написать Зое письмо, дружеское, ободряющее. Ведь она-то, как ты понимаешь, ни в чем не виновата.

— Я не понимаю, — раздраженно сказала мама, — зачем такая спешка? Им сейчас не до писем.

— Ты еще поймешь, Лида, — очень тихо и очень спокойно сказал папа, и Витя понял, что у них уже был разговор обо всем этом.

«Мама не хочет, чтобы я писал письмо Зое? Но почему?»

— Папа!.. Я... я не понимаю. Владимир Петрович, как ты, был солдатом, воевал с фашистами.

— Трудное это дело, сын, быть настоящим человеком. — Папа задумался. — Это, знаешь, как экзамен. И длится он всю жизнь. Легко сорваться, разменять свою честь на пустяки, на побрякушки. А за счастье, за его предел, принять холодильник и «Москвич» последней марки. Подумай, Витя, разве, например, Матвей Иванович о таком счастье думает?

— Нет, папа...

— Конечно, нет! — И папа внимательно взглянул на маму; мама мыла посуду, стараясь не греметь, и ни на кого не смотрела. — Слов нет, — опять заговорил папа, — хорошо иметь холодильник... Ну, «Юрюзань», а «Москвич» — так совсем здорово. Только к ним еще для счастья надо что-то прибавить, самое главное.

— Что прибавить? — спросил Витя и даже подался вперед.

— Вот ты об этом и думай. Сам. А поймешь, что еще надо, скажи себе: «Эврика!» — что, да будет тебе известно, означает по-латыни «Нашел!». Да! — Папа азартно потер руки. — Через несколько дней в нашем колхозе начинается сенокос. Звали желающих на помощь. Людей у них не хватает. Я думаю, мы всей дружной семьей, а?

— С какой стати? — громко сказала мама, и по ее лицу пошли розовые пятна. — Я приехала сюда отдыхать, а не... — В голосе ее послышались слезы. — И вообще... вообще... Мне надоели твои причуды!

И мама, прижав фартук к глазам, ушла с террасы.

— Лида! Лида! Ну что ты, ей-богу!.. — Папа пошел за мамой и показался Вите каким-то суетливым и виноватым.

Витя ничего не понял. А папа и мама больше так и не вышли из своей комнаты. Только их тихие голоса слышались за дверью.

«Что происходит? — думал Витя. — Из-за чего они поссорились? Нет, взрослые люди очень непонятные. И кто хороший? Кто плохой?»

И мысли смешались.

Вот Гвоздь. Ведь был бандит! Но он оказался вроде бы хорошим человеком! Витя представил Илью на табурете в кабинете Матвея Ивановича. А Зоин отец? Бывший солдат, всегда такой вежливый и представительный — и его арестовали! А мама? Мама... Витя весь сжался. Чем она недовольна? Почему боится... Да, да! Боится, что Витя напишет письмо Зое? И не хочет работать на сенокосе... А мама Репы любила Пузыря. Да как его можно любить?

Утром Витя писал письмо Зое. Долго ничего не получалось. Вначале Витя описал путешествие по Птахе. Подробно — о столкновении с бандитами. Но, написав все это, понял, что Зое сейчас все неинтересно, что она, конечно же, ни о чем не может думать, кроме своего отца. И письмо получилось коротким.

Зоя!

Я хочу тебе сказать, что считаю тебя очень хорошим другом. Можешь на меня рассчитывать всегда. И когда у тебя радость. И когда беда. Я знаю о несчастье, которое у вас случилось. Не унывай! Уверен, что твой папа ни в чем не виноват. А самое главное, ни в чем не виновата ты.

Скоро увидимся. Я тебе о многом расскажу.

Твой друг Витя.