Cлужанка двух господ

Глава 19

По местной легенде, великий царь-реформатор некоторое время колебался в выборе места для своей новой столицы. В конце концов он остановился на северном варианте. Но и неудавшийся южный — в память о былых амбициях — сохранил — в уменьшенном виде — все столичные атрибуты. В том числе улицу, по которой круглосуточно, как часовые, прогуливались местные проститутки. Эта улица тянулась параллельно центральной. И — пикантная деталь, необходимая, как жгучий перец в жирном соусе, — место сбора ночных бабочек находилось как раз напротив местного управления федеральной службы безопасности. Жители города давно привыкли к такому соседству, существовавшему с незапамятных времен, но я не уставала ему удивляться. А сегодня — то ли из-за выпитой водки, то ли из-за невольно проглоченной дозы безумия, превысившей норму, я удивилась особенно сильно. А может быть — просто искушала судьбу, отчаявшись уговорить ее избавить меня от неприятных встреч и разговоров.

Короче, я не прошла, как обычно, ни мимо девушек, умело куривших на скамеечке, ни мимо чистенького крыльца перед добротной, но ничем, кроме небольшой красной таблички у входа, не примечательной дверью, напротив, я остановилась посередине тротуара и принялась указывать на интересное соседство всем спешащим мимо обывателям. Девушек сдуло ветром секунд через тридцать, а через сорок — ничем не примечательная дверь отворилась, и ко мне вышел дежурный офицер. Я почувствовала себя настоящим борцом с режимом и приготовилась с достоинством принять свою горькую участь. Но офицер, вежливо взяв под козырек, поинтересовался, чем он может мне помочь. Я громко выдохнула, примешивая запах перегара к аромату его одеколона, и потребовала вызвать такси. Ничуть не оскорбившийся офицер усадил меня на пресловутую лавочку, попросил немного обождать, а сам скрылся в серой утробе здания. Я осталась — в ожидании ареста и допросов. Но дождалась лишь выкрашенной в желтый цвет «Волги» с черными шашечками на дверцах. Пожилой водитель поинтересовался, кто заказывал такси, — судьба с завидным упорством отворачивалась от моей мольбы. Я вздохнула и села в машину, не потеряв надежды обмануть злодейку.

Возле дома Сергея Владимировича стояла тишина и «Скорая помощь». Защиту, очевидно, выключили, поэтому я легко открыла железную калитку. В сумерках двора нахохлившиеся воробьи, внезапно лишившиеся высокого покровительства, угрюмо устраивались на ночлег. Мне никто не встретился в прихожей, а в полутемном холле красным огоньком мелькнула сигарета племянника и прозвучал вскрик горничной, устроившейся у него на коленях. Я прошла мимо, не поздоровавшись, — в глубь дома, по лестнице, к апартаментам Сергея Владимировича. В небольшом коридоре, ведущем в его комнату, на меня налетела тетя. Ее невидящие глаза, словно шлагбаум на переезде, перекрыли дорогу.

— Тетечка, — начала я дрогнувшим голосом.

— Довольна? — не замечая моего покаянного вида, крикнула она в мою сторону.

— А что случилось? — я никак не могла поверить в реальность происходящего.

— Ты еще спрашиваешь, что случилось?! — скрюченные пальцы тетиной руки прошлись в миллиметре от моих глаз. — Думаешь, — продолжала она, — засадишь Альку в психушку, Сережа тебе все оставит? Размечталась! Спелась со своим хахалем? А теперь — фигушки! — тетя ткнула мне в грудь большой палец правой руки, торжествующе просунутый между средним и указательным. — Ничего не получишь! Не пущу!!!

Она уперлась спиной в дверь комнаты. Слишком сильно — дверь распахнулась. Испуганное лицо медсестры, удивленный взгляд врача. Голова Сергея Владимировича на подушке. Седые волосы и кожа лица соперничали белизной с наволочкой подушки. Все это промелькнуло у меня перед глазами в те несколько секунд, пока тетя закрывала передо мной дверь. Вон! Я пожала плечами и спустилась вниз. Лампы в холле уже горели. А наглая горничная заняла место за высокой спинкой кожаного кресла, в котором племянник докуривал свою сигарету. Ни дать ни взять — королевская чета, дарующая краткий визит надоедливому просителю.

— Кузина! — шоколадным маслом потек по комнате голос племянника. — Вас ли я вижу в таком… — его взгляд скользнул по моим помятым, в пятнах травы и шашлыка джинсам, — несколько странном виде? Что случилось? Вор проник в ваш дом и похитил ваши туалеты? И поэтому вы так расстроены?

Наглая горничная прыснула, не в силах — да и не старалась она! — удержать издевательский смех. Я молча плюхнулась в кресло напротив нового хозяина дома и громко щелкнула пальцами в ее направлении:

— Кофе!

Та дернулась по старой привычке, но тут же спохватилась и прильнула к своему любовнику, задрав чуть не до ушей короткую юбчонку. Тот отстранил нахалку, как хозяин чересчур надоедливую собаку.

— Ступай, не до тебя.

Горничная поджала губы и удалилась. А племянник, окончательно развалившись в кресле, бросил недокуренную сигарету прямо на ковер — пустяки!

— Дорогая кузина, — на этот раз в его голосе зазвучал металл, — я попрошу вас покинуть этот дом, — пауза, — раз и навсегда, вы меня поняли?

— А если я откажусь? — мои брови удивленно взлетели вверх.

— Алексей Константинович, — небрежно бросил племянник, и — чертик из коробочки — на пороге комнаты вырос Леха, — я прошу вас, как законный владелец дома просит представителя власти, убрать с моей территории эту нахалку.

Я открыла рот от изумления, начисто забыв о хороших манерах.

— А как своему будущему начальнику охраны, — продолжил племянник, а моя челюсть отвисла еще ниже, — приказываю никогда больше ее сюда не пускать.

Лехина рука тяжело легла на мое плечо. Я сжалась. Бывают моменты, когда соблюсти достоинство не представляется возможным. Что бы я сейчас ни сделала, что бы ни сказала — все сыграет против меня. Не пытаясь даже пригрозить возмездием или изобразить презрение, я вышла из комнаты, из дома, со двора, прочь — по внезапно враждебной улице.

И остановилась только у дома Виктора. Но в отличие от Али не припала к окну, а смело позвонила в дверь. Открыла жена. Самая обычная. И даже нижняя пуговица на халате оказалась оторванной. Посмотрела на меня с удивлением:

— Виктор Николаевич не принимает дома.

— Я по личному делу, — ничуть не смутившись, ответила я.

Она улыбнулась. Будь я хоть немного в состоянии воспринимать юмор, посмеялась бы вместе с ней. Но мне было не до изящных парадоксов. Поэтому я шагнула в прихожую, буквально сметая хрупкую женскую фигурку со своего пути.

— Он все равно не сможет с вами поговорить! — крикнула она вслед.

Но я не слушала. Миновала коридор, толкнула дверь, из-под которой пробивалась полоска света, и чуть не споткнулась о диван, слишком большой для этой маленькой комнатушки. На диване лежал Виктор, в носках, разумеется — дурно пахнущих, и дорогом костюме. Костюм украшали жирные пятна, такие же, как у меня.

— И давно он уснул? — спросила я.

Жена, опомнившаяся от моего натиска, нарисовалась в дверном проеме.

— Минут десять назад, — спокойно ответила она.

— Опоздала! — воскликнула я с досадой.

— Вы думаете, десять минут назад он был в состоянии разговаривать? — она не скрывала сарказма, но я не стала упражняться в красноречии. Прикинула, сколько часов я проспала сегодня после одной бутылки водки, представила, сколько таких бутылок мог выпить Виктор, вздохнула и уселась у него в ногах — дожидаться пробуждения.

Всего за одну весну мой мир дважды рушился. И хотя нынешнему миру всего пара месяцев от роду, потерять его оказалось больнее, чем десятилетний московский. Тогда у меня оставался Генка, верный друг, еще не оценивший свое дружеское участие в десять тысяч долларов, теплое тетино плечо, безропотно подставленное под мою склоненную голову. А теперь? Хороший дом в провинциальном южном городке, да толика долларов, да квартирка в Москве, да счет в далеком Цюрихе. И тетино проклятие. И белое лицо Сергея Владимировича. И наглая улыбка племянника. И пьяный Виктор в придачу к безумным Алиным глазам. А все вместе — одиночество. Груз, который мне совсем не хотелось нести. Поэтому я не успокоилась, а решила докопаться до истины. И доказать всем, что я хорошая, а потому заслуживаю их любви и уважения (в придачу к дому и долларам, разумеется). Сделать это будет непросто, но я постараюсь. А пока — немного отдохну.

И я постаралась устроиться поудобнее, залезла на диван, положила голову на спинку, а носки, вместе с ногами, протянула по направлению к носу Виктора, — авось, унюхает и проснется. Жена, внимательно следившая за моими телодвижениями, не выдержала и пригрозила вызвать милицию.

— Вызывайте, — беспечно махнула я рукой, — приедут менты и увидят, что я мирно сижу на диване, дожидаясь пробуждения своего друга. А вы орете, как банальная ревнивая жена. Развернутся и уедут. А соседям развлечение.

Я зевнула, давая понять, что разговор окончен. Но моя собеседница не унималась.

— Я вызову не милицию, — почти прошипела она, давясь бессильным гневом, — я вызову психиатрическую бригаду.

Тут я искренне засмеялась.

— Представляю, как будут веселиться врачи, когда за один день упекут в психушку сразу двух пациенток вашего мужа.

Против такого довода жена оказалась бессильна. Она постояла еще немного в дверях, а потом ушла. Даже свет потушила. Я и не заметила. Потому что закрыла глаза в нелепой попытке сохранить достоинство и здравый смысл.

Даже сейчас, спустя несколько месяцев после всего происшедшего, я не могу понять, почему я пришла к Виктору, а не отправилась домой — собирать чемодан и наматывать сопли на кулак. Тогда мне это казалось логичным и единственно возможным действием: раз Виктор не стоит за креслом племянника, дожидаясь своей доли при разделе пирога, значит, я могу ему доверять. И он поможет мне разоблачить племянника перед Сергеем Владимировичем. Нет, ну должен же он, Сергей Владимирович то есть, понять, какой сволочи он оставляет город. Одно дело — нецелевое использование казенных денег или, к примеру, контрабанда черных и цветных металлов через местный порт, и совсем другое — организация убийств девочек-подростков руками больной племянницы с целью заполучить этот самый порт в личное пользование. В конце концов, есть же вполне цивилизованные методы: наемные убийцы, или смена собственника с привлечением ОМОНа, или подкуп депутатов городского законодательного собрания… Другие же как-то справляются. Так я рассуждала, пытаясь пристроить больную голову на жесткой спинке дивана. И за этими рассуждениями упустила возможность хотя бы дотронуться до Виктора, погладить его по голове. Ну, вы меня понимаете… Впрочем, грязные носки в тридцати сантиметрах от моего носа не способствовали проявлениям нежности. Все-таки до чего безразличные нынче жены пошли: укладывают пьяных мужей спать, не сняв предварительно с них носки! Так, размышляя попеременно то о способах отомстить племяннику, то о том, не снять ли мне эти носки самой, я задремала. Проснулась от вибрирующего звука в районе груди. Долго хлопала руками по джинсовой курточке, мучительно соображая, чье сердце — мое или Виктора — разрывается в ночи Моцартовой серенадой, пока не вытащила надсадно дрожащий мобильник.

— Слушаю, почти крикнула я. В соседней комнате зажегся свет, проснулась жена. А Виктор только беспомощно всхлипнул и перевернулся на правый бок.

— Вика! — заплакала трубка тетиным голосом. — Ты где? Я звоню домой, никто не отвечает. Мне страшно, приходи! — тетя снова зарыдала.

Она напрочь забыла, что пару часов назад сама выставила меня с наказом никогда не возвращаться. Понятно, что я не стала ей об этом напоминать. Просто опустила вниз ноги, потерла руками виски, окончательно приходя в себя, извинилась перед женой. Наверное, та привыкла к подобным инцидентам или просто хотела спать, но, не вступая в дискуссии, проводила меня до двери и быстро захлопнула ее за моей спиной. Щелк! «Что-то слишком часто я слышу этот звук за последнее время», — пронеслось в голове. И унеслось. Так же быстро, как аромат сирени — белый куст, мимо которого я пробегала, — растаял в ночи.

Город не баловал своих жителей уличным освещением по ночам. Хорошо еще, что в кроссовках не страшно угодить ногой в яму или зацепиться носком за очередную колдобину. Но большинство представительниц прекрасного пола в этом городе ходят исключительно на высоких каблуках. Они настоящие героини, отчаянно пытающиеся спасти мир или хотя бы удачно выйти замуж. Но я не собиралась делать ни того, ни другого, поэтому быстро добежала в своих кроссовках до тетиного дома. Конечно, я всей душой сочувствовала тете и не собиралась оставить без ответа ее просьбу. Но сначала мне мучительно хотелось принять душ, вычистить зубы и переодеться. А заодно — выпить кофе.

В доме горел свет. Как в тот вечер, когда напуганный темнотой и одиночеством Максим включил все лампочки. Недоумевая, что могло случиться (опять Максим наведался? Племянник окончательно обнаглел и выгнал тетю?), я толкнула калитку — не заперта! И входная дверь тоже. Дом стоял нараспашку, словно пьяный десантник в центральном парке второго августа. Я ступила на порог.

— Тетя! Макс! — прокричала я в кишку коридора. Тишина. Хлопнула створка форточки. Мой лоб покрылся испариной, а рот свело неожиданной горечью. Что ждет меня за дверью? Я тянула, сколько могла, ожидание — не входить в комнату, не видеть кровавого пятна, отвернуть голову от распростертого на ковре тела… Внезапно входная дверь за моей спиной заскрипела, подгоняемая ночным сквозняком. Это оказалось последней каплей. Уже ничего не соображая, забыв и о достоинстве, и об элементарной осторожности, я опустилась на корточки, скрутившись эмбрионом, вжав голову в колени, и закрыла руками лицо — закричала громко и надсадно — лишь бы не слышать приближающихся шагов, не видеть опускающегося к моей голове дула пистолета, — защищаясь своим криком от жизни и смерти одновременно. Крик окутал меня невидимым плащом, а потом, управляемый собственными законами, оторвался от моего тела и улетел в весеннюю ночь. Наверное, несколько соседских кумушек проснулись и вызвали милицию. Потому что вскоре к моим крикам прибавились звуки милицейской сирены, а пожилой дядечка с седыми усами и огромными мешками под красными то ли от водки, то ли от бессонницы глазами положил руку на мое плечо.

— И чего кричим? — устало спросил он. — Благоверный все шмотки вынес и к другой укатил?

Я подняла голову и долго смотрела в его помятое лицо.

— Я не замужем, — выдавила наконец.

— Тогда банальная кража, — вздохнул он, — третий вызов за ночь. Будем оформлять протокол?

В его голосе в равных пропорциях смешались утверждение и вопрос. Я выбрала последнее и решительно помотала головой — не надо протокола, сама разберусь.

— Тогда хахаль, — понимающе кивнул он, — а может, все-таки оформим — привлечем подлеца?

Я снова отказалась. Решительно и бесповоротно.

— Эх, бабы, — вздохнул он и скрылся, только мотор патрульной машины рыкнул.

Я окончательно пришла в себя и перевела дух. Так, значит, банальная кража. Интересно, что же у меня украли? Осмелев, я зашла в свою комнату. Увиденное до мелочей повторяло аналогичные сцены в многочисленных милицейских сериалах. Не врут создатели «Ментов», точно следуют правде жизни. Или наоборот? Размышлять о взаимном влиянии искусства и жизни мне было недосуг — разобрать бы завал, устроенный злоумышленниками из моих платьев, белья, книг, многочисленных листиков, на которых я записывала повседневные дела и покупки, да двух пачек этих самых, которые с крылышками… Я уныло смотрела на кучу когда-то дорогих вещей, небрежно сваленных на пол, — и за два дня не разобрать. А я еще не заходила в другие комнаты. В кухню. В ванную.

Навалилась усталость. Обычная человеческая. Хоть я и спала сегодня в парке, а потом в ногах у Виктора, но разве это был сон? Отдых? Пожалуй, имеет смысл принять душ и лечь спать. Завтра разберусь с завалом, обнаружу пропажи. Хотя чего особенно искать. Деньги, конечно, утянули и побрякушки. Придется Ленке звонить, просить в долг, с тетей объясняться. Пусть дом формально и мой, но в нем полно тетиных вещей. «Неужели Максим?» — промелькнуло в голове, пока я запирала калитку. Но как он замок открыл? Я внимательно осмотрела входную дверь — ни царапины. Похоже, отпирали ключами. Может, я потеряла ключи во время своего бессмысленного шатания по городу? Почти уверенная, что нащупаю пустоту, я сунула руку в боковой карман. Невероятно, но две железных палочки намертво вцепились скрепляющим их колечком в джинсовую ткань. Да кто же это был?! Тетя так разозлилась на мое «предательство», что испортила мои платья? Или племянник намекает, чтобы я убиралась из города? У меня перехватило дыхание, и сердце застучало быстро-быстро: а если бы я не забрела с пьяных глаз к Виктору, а пошла домой? Я снова оглядела свои несчастные платья. Моя избитая (или мертвая! нет, не думать!) фигура добавила бы в композицию ярких красок. Нужно быть полной дурой, чтобы лишний час оставаться в этом городе. Душ я все же приму. И поем как следует. Соберу кое-что из уцелевших вещей. И обязательно позвоню тете. Предупрежу? Попрощаюсь? Брошу в теплый кусок пластика — уезжай! Но она не уедет. А кто бы уехал? Как в немом кино, промелькнуло лицо Сергея Владимировича на подушке. Нет. Не уедет. Я вспомнила рыдающий тетин голос в трубке: «Вика, я боюсь!» Она обнаружила пропажу ключей. Или просто хорошо знает нрав племянника. Я вздохнула. Я тоже не уеду. Останусь возле тети. По крайней мере, пока не поправится Сергей Владимирович. Я вытащила мобильник. Не буду сейчас расстраивать тетю рассказом о погроме. Просто скажу, что я дома, жива-здорова и, если нужно, через полчасика приду к ней. Почему-то тетя долго не подходила к телефону. Я устала считать гудки. Наконец зашумело, защелкало. «Тетечка! — сказала я бодрым голосом. — Ты там как?» Но в трубке раздался надтреснутый голос незнакомого мужчины: «Извините, но Вера Александровна не может сейчас подойти к телефону, ей делают укол». Пока я глотала открытым ртом воздух, там, на другом конце, что-то задвигалось, раздался предупреждающий женский вскрик и тетин недовольный клекот. «Вика! — снова всхлипнула она в трубку, — Вика! Сергей умер…» Мужской голос опять извинился — врач. И больше я ничего не слышала, кроме гудков.