Cлужанка двух господ

Глава 4

Итак, Леха знал пароль и воспользовался им безошибочно. Но ему, как и многим другим, изменило чувство меры. А ведь поговорке «Лучшее — враг хорошего» не одна сотня лет. Вот и Леха, используя воспоминания о детской дружбе, без особого труда уговорил меня помочь в расследовании. Ну и достаточно, говори спасибо, допивай кофе и уходи. Так нет, нужно меня посильнее к себе привязать. А как это проще всего сделать, если он — молодой красивый мужик, овеянный горькой славой героя, а я — одинокая женщина, брошенная мужем. Ответ прост и незамысловат. И в девяносто девяти случаях из ста — верен. Но я-то, как назло, принадлежу к сотому. И секс не привязывает меня к мужчине, а освобождает. Единственным исключением был мой муж. Его рассеянность, взгляд, обращенный внутрь, небрежный жест, которым он откидывал волосы со лба, его мысли, струйками воды текущие сквозь мои жадные пальцы, — я понимала, о чем он говорит, но тайна рождения мира, который он рисовал передо мной, так и оставалась для меня тайной. Мы получали одинаковые оценки на экзамене, читали одинаковые книги, вместе защищали диссертации, тем не менее я всегда ощущала себя на шаг, а то и на два позади. Он мог преспокойно поднять голову от раковины, куда чистил картошку, пока я резала мясо, улыбнуться в мою сторону и сказать: «Я вот сейчас подумал — граница между добром и злом проходит внутри нас, и проводим ее мы сами», — и вернуться к картошке. А мне оставалось лишь злиться — я в это время думала, что говядина старая и отбивные получатся жесткими, и нужно будет их смазать майонезом и поставить в духовку. Не знаю, как скоро я начала бы ненавидеть мужа за годы, потраченные в попытке прожить его жизнь, судьба распорядилась иначе.

Но не буду отвлекаться, лучше подумаю, какую игру затеял Леха. Хотя нет, об этом я тоже думать не буду. Глупо решать логические задачи, когда молодой и красивый мужчина так нежно целует мои губы. Лучше закрыть глаза и откинуться назад, пусть его сильные руки подпирают мою спину…

А утром проснулась моя способность к логическому мышлению. Освободившись от сентиментальных воспоминаний и чувственных удовольствий, я позавтракала цинизмом и задала себе несколько малоприятных вопросов: «Какую такую рыбу вознамерился изловить лейтенант Леха, используя в качестве наживки сказку про маньяка?» и «Неужели он меня совсем за дурочку держит?» Ну что ж, постараюсь найти ответы.

Очень умная я была, когда звонила в больничную дверь. Не учла только, что, кроме поисков маньяка и распутывания Лехиной интриги, мне придется еще мыть полы, выносить горшки, сопровождать юных дебилов в туалет и — самое ужасное — общаться со здешним персоналом. Сюрпризы начались сразу: мне открыли только после третьего звонка. В крохотной приемной вдоль обшарпанных стен стояли покосившиеся стулья, дверь, ведущая в глубь больницы, была, как и окна, снабжена решеткой, а старшая медсестра, которая в этой двери появилась, как две капли воды походила на мою первую учительницу: безупречный внешний вид и взгляд, старательно выискивающий недостатки. Я сразу вскочила с покосившегося стула и четко — первая ученица в классе — оттарабанила легенду. Потом протянула новенькую медицинскую книжку — результат тетиного звонка в санэпидемстанцию. Величественная дама кивнула мне головой и пригласила в свой кабинет, где я повторила жалостливую историю о больной родственнице, за которой я, приехав из Москвы, преданно ухаживаю (а она, зараза, никак не хочет помирать и к тому же ужасная скряга). Поэтому мне нужно подработать на повседневные расходы. Маленький штрих: во время разговора пожилая дама сидела за столом, а я стояла перед ней, вытянув руки, — ученик у доски. Но я недаром была любимицей учителей, за сегодняшнее изложение мне поставили отлично: Анна Кузьминична полезла в стол, достала белый лист и продиктовала мне заявление о приеме на работу. Потом отправилась за подписью к заведующей. А я, как робкая, но очень любопытная ученица, потянулась потихонечку за ней.

Кабинет заведующей занимал большую и — по сравнению с приемной — уютную комнату со всеми прилагающимися атрибутами: письменный стол со сломанным компьютером, полированная стенка, дерматиновый диван, разномастные стулья и признаки утреннего чаепития. Заведующая сидела за столом. Ее спокойствие в сочетании с ленью приятно контрастировало с деловитой суетливостью старшей медсестры. И она единственная кивнула в ответ на мое робкое «здрасте». Кроме заведующей в кабинете находились еще трое, и все они дружно меня проигнорировали. Молодая девушка на диване внимательно разглядывала свою чашку, стройная дама постбальзаковских лет что-то писала в истории болезни, а невысокий тридцатилетний мужчина прервал на полуслове свой рассказ и смотрел в окно, дожидаясь, когда мы уйдем. И никто не предложил нам сесть, а уж тем более — выпить кофе. Я еле сдержалась, чтобы не преподать им урок хороших манер, но зарубочку в душе оставила.

После визита к заведующей Анна Кузьминична посадила меня читать должностные инструкции. Я вежливо подержала их перед глазами — оказывается, мне предстояло не просто мыть полы, окна и стены, но и водить детей, в туалет, в столовую и вообще следить, чтобы они не покидали пределы игровой и не шлялись по больнице, тем паче не стремились убежать; и все это за зарплату, не превышающую стоимость двух пар хороших колготок! — и расписалась на оборотной стороне. Потом состоялось знакомство с местом хранения рабочего инвентаря, с графиком работы, с вонючей — мышь у них, что ли, под полом сдохла! — раздевалкой, с сестрой-хозяйкой — судя по тому, как она орала на прошмыгнувшего в туалет пацана — главной претенденткой на роль цербера. Мне казалось — этот день никогда не кончится, и я не верила, что завтра смогу сюда вернуться. Но вечером заглянул Леха, и следующее утро я встретила возле шкафчика, в котором хранились ведра и швабры.

Я перебирала их как платья в шкафу или книги на полке: ведро, предназначенное для мытья полов в коридоре, это — в палатах, а вот то, что мне нужно, — для уборки кабинетов. А все-таки я везучая: в первый же день мне удалось заглянуть в графики дежурств. График за апрель лежал на столе в коридоре. Вчера в него вписали и мою фамилию. Остальные хранились в кабинете старшей медсестры. Нужно было улучить момент и заглянуть в ящики ее стола. От нетерпения я носилась по больнице как заведенная. Вымыла окна и стены в игровой, вытащила во двор ковровые дорожки. Вытряхнула их в одиночку под неодобрительными взглядами остальных сотрудников, не привыкших к проявлениям трудового энтузиазма. Да я готова была языком пол в коридоре вылизать, лишь бы скорее попасть в заветный кабинет. Но путь в него лежал через игровую. И я работала, не жалея маникюра. Правда, в кабинете у Анны Кузьминичны мой энтузиазм слегка остыл: она сидела за столом и спокойно писала в тетрадке, пока я лазила по подоконнику. Хоть бы на минуточку вышла, когда я еще сюда попаду — нужно, чтобы день генеральной уборки совпал с днем моего дежурства.

Наконец Анна Кузьминична сжалилась надо мной и поднялась на второй этаж. А я бросила тряпку и кинулась к столу, судорожно дергая ящики. Господи! Воздай Анне Кузьминичне за ее аккуратность и обстоятельность. Качества, невыносимые в обыденной жизни, совершенно незаменимы при раскрытии преступлений. Нужная папка лежала во втором ящике. Я быстро раскрыла ее, перебирая пальцами линованные листы: март, февраль, январь — сюда, декабрь, ноябрь, октябрь — попрошу ко мне в руки. С бешено бьющимся сердцем я вытащила два листа, сунула их под халат, завязала папку, закрыла ящик, шмыгнула в раздевалку и переложила листы в свою сумочку. Аккуратно, чтобы не помялись. Представится случай, верну их на место. Вряд ди Анна Кузьминична заглянет в папку. Время до конца смены тянулось невыносимо медленно. Скорее, скорее домой, за письменный стол, разложить бумаги, расчертить табличку — мои любимые задачки по логике. В толстой книге под названием «Занимательная математика» было много разделов, но я умела решать только задачи на логическое мышление. Такие смешные задачи: ехали в одном купе четыре офицера, лейтенант никогда не был в Туле, капитан не артиллерист, а Иванов — майор. Требуется определить, какое звание носит каждый офицер и в каких войсках он служит. Такая же задача стояла сейчас передо мной. Если работник отсутствовал в больнице во время одного убийства, но присутствовал во время другого, его вряд ли можно считать подозреваемым. И далее — по списку. Результат оказался плачевным: из списка работающих в список подозреваемых переносить было некого.

Катастрофа. Что-то теперь Леха запоет? Леха только хмыкнул, глядя на мои таблицы.

— Разве в больнице все работают по скользящему графику?

— Нет. Но ведь убийства совершены в рабочие дни.

— А что, из больницы нельзя выйти?

— Можно, но нужно отпрашиваться. Невозможно ведь планировать убийство, если не уверен, что тебя отпустят с работы.

— Значит, нужно искать среди тех, кто может выйти без спроса.

Определенно, когда господь раздавал умственные способности, он меня обошел.

— И обрати внимание, — продолжил Леха, — убийца знал адреса жертв и их привычки.

Спасибо, напомнил. А то я сама бы не догадалась. Но как я смогу разгадать Лехину игру, если кидаюсь к нему за помощью при малейшем затруднении? А может, никакой игры и нет? Вдруг я и в самом деле ему нравлюсь? Когда-то в детстве он был влюблен в старшую сестру своего товарища, встретил ее десять лет спустя и… Так я уговаривала себя, ворочаясь в кровати после Лехиного ухода. Мышцы болели от непривычной работы. Хорошо хоть потренировалась, когда помогала убирать дом перед визитом Сергея Владимировича. Тетя теперь дома не ночует. И это еще до свадьбы. Загляну к ней в клуб по дороге в больницу. Подумать только, завтра плестись на ночное дежурство. Одно утешение — утром можно поспать.

Но утром я проснулась ни свет ни заря. Загадка мешала мне спать. Наскоро выпила кофе и составила новый список подозреваемых.

Заведующая Может уйти куда угодно и когда удобно. Знает адреса детей и их привычки

Врач-ординатор Может уйти, поставив в известность заведующую. Знает детей.

Психолог. Логопед Эти двое тоже могут уйти и тоже знают детей

Старшая медсестра По формальным признакам ее тоже нужно включить.

Завхоз Может выйти из больницы. Знает ли детей? Неизвестно.

Сестра-хозяйка Зачем ей убивать детей, если она в рабочее время над ними издевается? Под вопросом.

Лаборантка Неизвестно.

Сестра из электрокабинета Неизвестно.

Массажистка Неизвестно.

Воспитательница Детей знает. Может ли уйти? Неизвестно.

Итого: одиннадцать человек. И что мне с ними делать? Подозревать всех сразу или по очереди? А может, провести социологический опрос? Извините, пожалуйста, фонд «Общественное мнение», скажите, вы — маньяк?

Я вдруг поймала себя на мысли, что хочу побыстрее отправиться в больницу. Огромный белый лист, расчерченный на квадраты, будоражил воображение. Но вместо сыщицкой работы я весь вечер сопровождала пацанов в туалет и обратно. Они, видимо, решили проверить меня на вшивость и просились по нужде через каждые пять минут. Я вставала со стула, весело улыбалась: «Пошли» — и чуть не вприпрыжку неслась рядом со страждущим на другой конец длинного коридора. Но дежурной медсестре быстро надоели наши пробежки, и она наорала на детей, чтобы вели себя тихо. Я только удивленно подняла брови и проглотила довольную ухмылку. Скажу по секрету, мне очень нравилось злить всех, кто работал в больнице. Уж очень они на моих школьных учителей походили. В конце концов мы с детьми нашли общее занятие — вымыли полы в палатах и коридоре. Я мысленно присвоила себе звание «Учитель года». Так и ходила с этим званием, пока самый активный помощник не вытащил из кармана сигарету и не приказал мне отвести его покурить. В ответ я ухватила его за запястье и сигарету отняла, он вытащил другую. За нашим поединком наблюдали десять человек. Нетрудно догадаться, за кого они болели. Я махнула рукой — делай что хочешь. Юный нахал не заставил себя упрашивать и закурил прямо в палате. Я молчала. Он подошел поближе, размахивая сигаретой у меня перед носом. Тогда я схватила ведро с грязной водой и с криком «Пожар!» от души плеснула ему на руки. «Дура!» — заорал он. «Сам дурак, — ответила я и, обращаясь ко всем, четко произнесла: — Курить в больнице запрещают правила пожарной безопасности». И забрала у пострадавшего уже потухшую сигарету. Мальчишки молчали. Я тоже. Вытерла молча лужу на полу и вылила грязную воду в унитаз. Боюсь, не выйдет из меня ни мисс Марпл, ни Антона Макаренко. Когда дети уснули, работники собрались в столовой — чайку попить, о жизни поговорить. Тут я навострила уши, но ничего интересного не услышала, кроме сетований по поводу цен на рынке и вздорного характера некой Лили, которая бабушкам-санитаркам спокойно жить не дает. Ночь я проворочалась на отвратительной железной кровати. А утром испытала новое потрясение. Я сдала смену, послала мальчишкам воздушный поцелуй и отправилась в раздевалку. С наслаждением скинув рабочий халат, я вертелась перед зеркалом. И почему я решила, что Леха меня использует? Вон какая фигура у меня замечательная.

— Красивый лифчик, — сказала Оксана, медсестра из электрокабинета, — сколько стоит?

— О, пустяки, — уронила я светским тоном и небрежно махнула рукой, — всего шестьсот рублей.

— Сколько?!

Если можно вложить в один возглас недоумение, негодование и классовую ненависть пролетария к зажравшемуся буржую, то Оксана это сделала.

— А это много? — я совершенно растерялась.

— Да я за сто рублей не могу себе лифчик купить. Что ты вообще здесь делаешь?

«Маньяка ловлю», — подумала я, глядя на ее возмущенную спину. Потом повернулась к зеркалу и грустно вздохнула. Если я хочу разговаривать со здешними обитателями, нужно выучить их язык. Поэтому по дороге домой я заглянула на местную барахолку — узнать, как выглядит лифчик за сто рублей. Увидела и содрогнулась, представив это изделие из белого капрона на своей груди. Женщина, способная носить такое белье, способна на любое преступление. Ну что ж, моя задача значительно упрощается. Выясню стоимость белья каждой из сотрудниц и вычислю маньяка.

Так я рассуждала, напуская в ванну горячую воду и опуская туда усталое тело. Я приняла решение: потяну время и уеду на Лазурный берег. Если я до сих пор не нашла своего места в жизни, то теперь начинать поздно. А когда не знаешь, зачем жить, огромное значение приобретает вопрос — как. Бесцельную жизнь приятнее влачить на средиземноморском курорте, а не в российской провинции. Найду себе нового спутника жизни — немолодого французского аристократа с длинным счетом в банке. Буду возить его в кресле на колесиках по дорожкам фамильного парка. И забуду, как страшный сон, лифчик за сто рублей, половую тряпку, пахнущую кислой капустой, и шальные Лехины глаза — тут я слегка вздохнула — тоже забуду.

Но Леха, словно прочитав мои крамольные мысли, мгновенно о себе напомнил. Зазвонил телефон. И я, чертыхаясь и роняя капли воды на пол, сняла трубку.

— Привет.

Ну конечно, Леха. Его хрипловатый мужественный голос нельзя не узнать.

— А сегодня у меня новостей для тебя нет, — ответила я на его приветствие.

— А я звоню, чтобы тебя в гости пригласить. Мать дуется, говорит — приехала, а глаз не кажет, брезгует нами.

Я промолчала.

— Ты на мать не обижайся, — продолжал Леха, — больна она, — помолчал, будто подавил желание расплакаться. — Так я зайду за тобой?

— Хорошо.

Лешка повесил трубку. Я вздохнула. Провинция упрямо не хотела выпускать меня из своих жарких и потных объятий. Теперь придется скучать весь вечер в обществе занудной тети Зины, выслушивать ее сетования, отвечать на вопросы. Брр-р… И так мне стало противно все вокруг, что я набрала номер телефона своей московской квартиры и ждала: сейчас трубку снимет муж, и — плевать мне на все принципы — я разревусь и попрошусь обратно.

— Алло, — раздался в трубке уверенный женский голос, — говорите…

Я быстро бросила трубку на рычаг, словно схватилась голыми руками за ручку кипящего чайника, я узнала этот голос. Карина. Карина расхаживает по длинному широкому коридору в утреннем халате. А может, поставила телефон в спальне и лежит на шелковых простынях под легким одеялом из гагачьего пуха, кофе пьет. Дверь, ведущая назад, оказалась запертой. А та, что открывалась передо мной, прямехонько вела в тети-Зинины объятия.

— Проходи, проходи, пропажа, — услышала я знакомый низкий голос, — приехала и не заходит. Как пирожки кушать, так пожалуйста, а больная тетя Зина никому не нужна.

Я набрала побольше воздуха и переступила порог комнаты. Десять лет назад тетя Зина была веселой полной женщиной с белозубой улыбкой и выкрашенными хной ярко-рыжими волосами. Всю жизнь она проработала кондитером, пекла потрясающие пирожки и булочки, которыми щедро угощала уличную детвору. Благодаря пирожкам и Леху подняла. Растила его одна, папаша смылся еще на заре Лехиного детства — не вынес крикливого жениного нрава. За булочками к тете Зине весь город приезжал. Брали и на свадьбу, и на похороны. Я булочки любила, но от тети Зины старалась держаться подальше, не приведи господи попасть к ней на язык. Не одна девушка рыдала после встречи с Зиной, которая имела привычку, встав посередине улицы и уперев сильные руки в крутые бедра, громко, с красочными подробностями рассказывать всем прохожим о прегрешениях несчастной девчонки, имевшей неосторожность поцеловаться с парнем после полуночи. Но сегодня в глубоком кресле сидела высохшая, сморщенная, коротко остриженная мумия. Прежним остался только голос.

— Помираю, — заметив мое смущение, но по-прежнему властно произнесла тетя Зина, — не знаю только, на кого Леху оставить, нынешние-то девки никуда не годятся: пьют, курят, мужиков водят.

Тетя Зина завела знакомую пластинку, и я смогла перевести дух и оглядеться по сторонам. Старенький домик был недавно хорошо отремонтирован: светлые обои, новые рамы, ковровое покрытие. Да и мебель в комнате стояла новенькая, и японский телевизор в углу с широченным экраном. Все носило следы неусыпной Лехиной заботы о матери.

— Ну что, девушки, щебечете? — спросил Леха, заглядывая в комнату. — А я чайник поставил, чайку попьем с пирожными.

— Хорошо ты дом отделал, — сказала я, радуясь возможности сменить тему.

— Чечня, — ответил Леха и вздохнул, — кому война, а кому мать родна. Если бы не боевые и страховка за ранение, не видать мне ни ремонта, ни компьютера, ни лекарств для матери. Или взятки брать пришлось бы.

Мне всегда казалось, что лучше брать мзду с лоточников, чем бить из гранатомета по сортиру, но в этом доме свое мнение лучше было оставить при себе.

— А можно остальные комнаты посмотреть?

— Да сколько угодно, — усмехнулся Леха, — здесь комнат-то — моя, мамина да кухня, пойдем — покажу.

Лехина комната отличалась спартанской простотой. Единственная дорогая вещь — компьютер таинственно мигал синим глазом.

— Ты что, не выключаешь его? — спросила я, показывая на экран.

— Не-а, — довольная, совсем мальчишеская улыбка расплылась на Лехином лице, — как утром включу, так за полночь только и выключу, смотри, — он поводил мышкой по коврику, — вся картина перед глазами.

— А именно? — с любопытством уставилась я на аккуратно разлинованные таблички, которые Леха с гордостью удачливого фокусника выводил на экран. Очень уж они походили на те, что вычерчивала я совсем недавно.

— Здесь все данные о всех преступлениях, которые совершались в городе за последние три года, включая так называемые несчастные случаи и самоубийства, — хитро улыбаясь, ответил Леха, — мой личный архив. Вношу сюда все сведения из оперативных сводок, группирую… Копаюсь на досуге. И много чего интересного раскопал…

Неужели он так любит свою работу, что готов заниматься ею круглые сутки? Да еще за небольшую зарплату? И взяток не брать? Что-то уж очень, карамельная картинка получается. Да я бы, имея такой архив, уж не преминула какую копеечку положить в карман. А может…

В кухне раздался свисток чайника.

— Погоди, я сейчас.

Леха вышел из комнаты. А я, повинуясь неясному порыву, включила программу поиска и набрала данные девочек. И секунд тридцать тупо смотрела на экран. Потом дрожащей рукой вернула компьютер в исходное состояние и выбежала в коридор.