Даша терла глаза, пытаясь понять, что за толстый дядька перед ней стоит и почему так приветливо улыбается.
— Ты кто? — спросила она, понимая, что глупо обращаться к человеку на «вы», спросонья, да еще стоя перед ним в пижамных штанах.
— Я Оганесян без пальто, — баском ответил мужчина и попытался ущипнуть ее за бедро.
Даша вытаращила недопротертые глаза, издала какой-то непонятный звук, а потом прошептала:
— Матерь Божья...
С тех пор как состоялась торжественная раздача синих корочек, Иван Тер-Оганесян изменился несказанно, будто бы ему сделали пластическую операцию на все тело. Правда, стоит заметить, что в отличие от Даши корочку Оганесян получил красную, но сути дела это не меняло. В университете это был худощавый, довольно нервный студент, светловолосый, сероглазый, невысокого роста — от армянина была только фамилия. Всех, кто не мог цитировать газету «Таймс» за середину девятнадцатого века на языке оригинала, Оганесян считал недоумками. Записки Цезаря о римской войне он тоже, как правило, цитировал в подлиннике и страшно негодовал, когда собеседник интересовался, на каком это языке он тут разговаривает. Устав от его занудства, Даша поступила просто — как-то раз, выслушав длинную, бессмысленную, совершенно ничего не объясняющую цитату то ли на латыни, то ли на древнегреческом, она вдруг сделала грозное лицо и оборвала собеседника, видимо, на самом интересном месте:
— Какое отвратительное произношение! — громко, на всю аудиторию, объявила Даша. — Даже не верится, что такое можно услышать в стенах исторического факультета.
Застыв на полузвуке, Оганесян соображал не меньше минуты.
— Но... ведь это же мертвый язык, — неуверенно произнес он.
— И что с того? — надменно спросила Даша. — Ты же не думаешь, что древние римляне говорили с русским акцентом? Стыдно должно быть.
И будь студент Оганесян чуть менее образованным, он, конечно, послал бы ее куда-нибудь подальше, да хоть бы в тот же лингафонный кабинет, но как человек энциклопедических знаний он заподозрил, что найден некий метод, восстанавливающий звучание мертвых языков. Расспросить рыжеволосую выскочку ему ботаническая гордость не позволила, Интернет в ту пору развит не был, и потому он долго и мучительно искал хоть какую-нибудь информацию о столь удивительном открытии. Со временем Оганесян, конечно, понял, что, скорее всего, это был блеф чистой воды, и все равно — в присутствии Даши больше уже не рисковал говорить ни на каком ином языке, кроме русского.
Так вот, Даша ожидала увидеть все такого же худосочного зануду, ну разве что с залысинами и толстыми стеклами очков, и каково же было ее удивление, когда вместо постаревшего на ниве науки «ботаника» ей явился весьма упитанный, холеный джентльмен, с несколько брюзгливым, надменным лицом и такими начищенными ботинками, что возникало подозрение — а не стащил ли он их только что с прилавка расположенного неподалеку обувного магазина.
— Здравствуй, — важно сказал Оганесян.
Даша на всякий случай обернулась.
— Ты с кем сейчас поздоровался? — удивленно спросила она.
— Привет, Рыжая, — рассмеялся бывший однокурсник.
Даша удивилась еще сильнее.
— Вот уж не думала, что ты умеешь смеяться.
— Пришлось научиться. — Изловчившись, он все-таки щипнул ее за бок. — Ого, а ты вкусненькая стала.
— Да иди ты!.. — Даша замахнулась. — Как дам сейчас...
— Дай. — Иван по-свойски попытался обнять полураздетую даму.
Но Даша снова показала кулак и, обернувшись в глубь квартиры, где все еще мирно спали, прошептала:
— Спускайся вниз, там, слева от дома, метров через сто, небольшое кафе, оно круглосуточное, подожди меня там.
— Я не ем в круглосуточных бистро, — попытался возразить Оганесян.
Но Даша сделала страшное лицо и со словами: «А я тебя туда есть и не приглашаю!» — захлопнула дверь.