Дом Бофортов: Семья бастардов, захватившая корону

18. Столь великий позор 1440–1444 гг.

Неудача кардинала Бофорта в заключении мира с Францией летом 1439 года подтолкнула герцога Глостера, в январе следующего года, к новому нападению на своего дядю. Глостер, упорно выступавший за продолжение войны, с самого начала яростно сопротивлялся мирному процессу, особенно негодуя по поводу секретных инструкций, переданных королем кардиналу.

В отличие от 1426 и 1432 годов, Генри не стал энергично защищать свои действия и остался безучастным к обвинениям герцога. Приближаясь к шестидесяти пяти годам, он, вероятно, уже не обладал ни безграничной энергией, ни склонностью бросать вызов своему язвительному племяннику ни письменно, ни лично. Возможно, лукавый церковник даже решил, что лучшая защита — это вообще не защита, и отказался удостоить Глостера ответом.

Масштаб нападок герцога, представленных королю в письменном виде и состоящих из более двадцати отдельных пунктов, был необычайно велик: он обвинял своего дядю в жадности и кумовстве, заявляя, что действия кардинала на протяжении двух предыдущих десятилетий были корыстными и вредили благу королевства. По мнению Глостера, вместо того чтобы трудиться на благо короны, кардинал стремился лишь улучшить перспективы своих племянников Бофортов. Он также поднял и старые, уже решенные вопросы, пытаясь придать своим обвинениям более серьезный характер, напомнив королю, как Генри самонадеянно принял кардинальский сан в 1417 году, не получив королевского разрешения, а также сохранил за собой епископство после своего возведения в сан в 1426 году и незаконно прибыл в Англию в качестве папского легата три года спустя. О том, что кардинал уже получил королевское помилование за эти прегрешения, не упоминалось.

Глостер также обвинил своего богатого дядю в том, что тот обманул короля, выдав крупные суммы денег в обмен на доходы с таможенных пошлин и драгоценности короны, которые суммарно превышали одолженную сумму. В случае с лордством Чирк даже утверждалось, что эти земли были выманена у короля нечестным путем. Затем Глостер попытался поднять общественное негодование против кардинала за организацию предстоящего освобождения Карла, герцога Орлеанского, после двадцатипятилетнего пребывания в плену. Генри Бофорт убедил короля, что освобождение французского принца было политической необходимостью, чтобы, либо облегчить заключение мирного договора этим жестом доброй воли, либо внедрить потенциального агитатора за мир ко двору Карла VII.

Это был сокрушительный список обвинений, поэтому отсутствие публичной защиты со стороны кардинала вызывает большое недоумение. Однако если отказ Генри Бофорта от ответа был продуманной тактикой, то она сработала. Вместо того чтобы добиться падения своего дяди, Глостеру снова не хватило влияния, чтобы завершить начатое дело. Нет никаких свидетельств о том, как Совет обсуждал этот вопрос, если таковой вообще обсуждался, и, судя по всему, советники просто пропустили обвинения герцога мимо ушей[476].

В то время как братья Сомерсет и Дорсет вступили в завершающую стадию подготовки к очередной французской кампании, в начале 1440 года они оба получили финансовое подкрепление в виде грантов, связанных с недавней смертью их матери Маргариты. 29 января Дорсет получил пожизненную ренту своей матери в размере 500 марок, а 19 февраля Сомерсет официально унаследовал все земельные владения и имущество, перешедшие к нему после смерти герцогини[477].

8 и 11 февраля были разосланы приказы о сборе армии Сомерсета, и к началу Великого поста граф вернулся во Францию в качестве старшего английского командира на континенте. Его дяде не удалось получить должность лейтенанта для Сомерсета перед его отъездом, но, тем не менее, ему были даны временные полномочия принимать клятвы верности от любых городов и владельцев замков, с которыми он столкнется, заключать перемирия с вражескими командирами, назначать своих капитанов и чиновников, а также даровать земельные владения достойным людям. Сомерсет сохранял эти права до тех пор, пока Ричард Йорк, поддержанный Глостером, в июле 1440 года, не был назначен лейтенантом. Это разрушило надежды Бофорта на получение должности и означало потерю жалования в размере 20.000 фунтов стерлингов в год. Если Глостеру не удалось добиться поражения кардинала при дворе и в Парламенте, то и кардинал в равной степени не смог навязать свой собственный выбор лейтенанта против предпочтений герцога.

Пребывание Сомерсета в Нормандии не прошло бесследно. Его отряд численностью чуть более 2.000 человек целенаправленно продвигался к Пикардии, где осадил замок Фольвиль. Именно во время этой осады был убит неназванный фаворит Сомерсета, что заставило непримиримого графа дать "великую клятву, что он не уйдет, пока не завоюет замок и не подчинит все внутри своей власти". Он так и сделал; Фольвиль подвергался беспощадной бомбардировке до тех, пока не капитулировал, а выжившие защитники были вынуждены заплатить графу выкуп за сохранения своих жизней. Сомерсет приказал отремонтировать замок, прежде чем англичане продолжили свой поход на город Лион, где перепуганные горожане укрылись в местной церкви.

По словам бургундца Монстреле, Сомерсет приказал им открыть ворота и сдаться, иначе он заставит сделать это силой. Когда находившиеся в церкви 300 человек, включая женщин и детей, отказались подчиниться, церковь подожгли, а находившиеся в ней люди были поглощены пламенем, пока их тела не были "безжалостно уничтожены". Находившийся в соседнем форте французский гарнизон, наблюдавший за этой жестокой расправой, потерял самообладание и сдался. Но Сомерсет на этом не остановился: его люди совершили опустошительные рейды по окрестностям, грабя и притесняя местных жителей, а затем захватили городок Арбоньер и заставили местного сеньора заплатить выкуп в 1.000 золотых салюдоров. После десятидневного отдыха в Лионе довольный Сомерсет вернулся в Руан, по пути разместив гарнизон в Фольвиле[478].

В июле 1440 года, когда из Англии дошли новости о назначении герцога Йорка лейтенантом, Сомерсет вместе со своим братом Дорсетом, кузеном Фоконбергом и лордом Толботом переключили свое внимание на отвоевание Арфлёра. Дядя Бофортов Эксетер участвовал в осаде и захвате города-крепости в 1415 году, и хотя в 1435 году французы его отбили, братья были полны решимости повторить подвиг своего уважаемого родственника. На карту была поставлена честь семьи и их собственная репутация, но Бофорты столкнулись с теми же проблемами, что и Эксетер поколением раньше, поскольку Арфлёр был хорошо укреплен и имел гарнизон примерно в 400 человек под умелым командованием других братьев, Жана и Роберта д'Эстутевилей.

Вероятно, действуя отчасти по совету своих более опытных коллег, Сомерсет приказал вырыть несколько рвов между своим лагерем и стенами города, а многочисленная артиллерия и осадные машины использовались для обстрела городских ворот издалека. Прошло четыре изнурительных месяца, прежде чем французский отряд под командованием графов Карла д'Э и Жана де Дюнуа прибыл в регион, чтобы оказать помощь своим осажденным соотечественникам. Их стратегия заключалась в том, чтобы выбить англичан из их осадного лагеря, причем отдельные французские отряды наступали с трех разных направлений. Первыми атаке подверглись люди Толбота, хотя, как ни странно, изготовленные французами деревянные мостики оказались слишком короткими, чтобы быть перекинутыми через широкие рвы, что дало английским лучникам достаточно времени на уничтожение врага. Карл д'Э сменил тактику и приказал атаковать со стороны моря, но снова обнаружилось, что английские войска хорошо подготовлены к отражению высадки десанта.

Не имея другого выхода, граф д'Э отступил на север, в Монтивилье, откуда лично вызвал Сомерсета на поединок, чтобы решить вопрос. Несмотря на то, что Джон Бофорт часто принимал сомнительные решения, он вовсе не был дураком. Гарнизон Арфлёра, изнуренный голодом и болезнями, не мог держаться бесконечно долго, и не было никакой необходимости рисковать всей дорогостоящей операцией в поединке один на один. Наконец, в конце октября Арфлёр капитулировал, и городские ворота вновь открылись перед победоносными Бофортами[479].

Оба брата вернулись в Англию с укрепившейся боевой репутацией, хотя действия Сомерсета в Лионе были сомнительными и характеризовали его как безжалостного, даже жестокого человека. Если рассказ Монстреле достоверен, то многолетний плен во Франции ожесточил характер графа, заставив его действовать с гораздо большей свирепостью, чем его современники. Тем временем Дорсет, в знак признания его "доброй службы", 14 февраля 1441 года получил дом с "различными пристройками, подвалами и садами под названием Олдекали", полезную собственность в приходе Святого Николая в Кале, которая ранее принадлежала герцогу Бедфорду[480].

Если кардинал и был обрадован известием о взятии его племянниками Арфлёра, то радость его была недолгой, поскольку 13 ноября 1440 года до него дошла весть о смерти его сестры Джоанны. Последние два года своей жизни вдовствующая графиня Уэстморленд провела в роскошном маноре Хауден, церковном владении в двадцати милях к юго-востоку от Йорка, которое перешло во владение ее сына Роберта Невилла после его перевода в епископство Даремское в начале 1438 года[481]. Хауден, расположенный под сенью прекрасной коллегиальной церкви, долгое время служил местом остановки сменяющих друг друга епископов на пути в Лондон и обратно, а после того, как перешел от бывшего канцлера Томаса Лэнгли к епископу Роберту Невиллу, он стал для Джоанны удобным местом для жизни на закате ее дней.

Завещание Джоанны, засвидетельствованное в Хаудене за семь месяцев до ее смерти, касалось нескольких монастырей на севере страны и в то же время членов ее семьи и бедных арендаторов в ее владениях. Разумеется, не были обойдены вниманием и дети: она оставила сыновьям Псалтырь, вероятно, унаследованный от ее собственной матери, а также завещала им "золотое кольцо, которым я свято поклялась Богу". Джоанна могла бы умереть как и жила графиней Уэстморленд, и упокоиться в уже приготовленной для нее гробнице рядом с мужем в коллегиальной церкви в Стейндропе, недалеко от ее дома в Рэби, но она попросила похоронить ее как послушную дочь рядом с матерью в Линкольнском соборе[482]. Трогательно, что их связь была столь же крепкой в смерти, как и при жизни.

Гробницы Джоанны Бофорт и Екатерина Суинфорд первоначально располагались рядом друг с другом на южной стороне пресвитериума Линкольнского собора, недалеко от главного алтаря. На рисунке Уильяма Дагдейла 1640 года видно, что гробницы были украшены латунными фигурами, причем на гробнице Джоанны был изображен герб Бофортов и Невиллов. Обе гробницы пострадали во время Гражданской войны в Англии, и в настоящее время они стоят вплотную друг к другу короткой стороной.

Смерть самого могущественного матриарха на севере позволила поставить точку в горьком двадцатилетнем конфликте между двумя семьями детей ее мужа. Старший сын графини, граф Солсбери, согласился уступить Стаффордам-Невиллам ряд земель в графстве Дарем, включая замки Бранспет и Рэби, а 26 августа 1443 года граф Уэстморленд официально признал право своего дяди графа Солсбери на владение оставшейся частью земель Невиллов в Йоркшире, Камберленде, Эссексе, Уэстморленде, Йорке и Лондоне. Влияние Солсбери при дворе значительно превосходило влияние Уэстморленда, что, возможно, и привело к столь благоприятным условиям сделки, и потеря Дарема не имела для него большого значения[483].

Смерть Джоанны Бофорт, должно быть, сильно повлияла на кардинала. Не будучи женатым из-за своего священнического сана, Генри пережил обоих родителей и всех своих братьев и сестру. Несмотря на то что два его оставшихся в живых племянника добились значительных успехов в Нормандии, он, тем не менее, в течение следующих двенадцати месяцев оставался в тени, даже когда летом 1441 года скандальная история с Элеонорой Кобэм угрожала погубить ее мужа, герцога Глостера.

Герцогиню обвинили не только в том, что она обратилась к астрологам, для того чтобы предсказать смерть короля (что являлось государственной изменой), но и в приобретении нескольких ядовитых зелий, которыми она намеревалась отравить Генриха VI. Предполагаемый мотив Элеоноры был понятен: если король умрет без наследника, корона перейдет к Глостеру, что сделает ее королевой.

В конце июля герцогиня была допрошена в присутствии кардинала и Совета, хотя Генри уступил место архиепископу Кентерберийскому. Он также отсутствовал на вынесении приговора в октябре, когда Элеоноре было предписано совершить публичное покаяние на улицах Лондона перед вечным заключением, а ее астрологи были жестоко казнены. Глостер был унижен позором своей жены, и, хотя развод с ней был быстро оформлен, чтобы сохранить лицо, герцог оставался политически дискредитированным до конца своей жизни.

Нет никаких доказательств участия кардинала в падении герцогини в качестве мести своему заклятому врагу, хотя более позднее утверждение Эдварда Холла о том, что "предпринимались различные тайные попытки" погубить герцога, наводит на мысль о заговоре[484]. Какова бы ни была степень участия Бофорта, если таковая имела место, Элеонора Кобэм сама обрекла себя на гибель своими глупыми и неосторожными действиями. Она оставалась в заключении до самой своей смерти десятилетие спустя. Таким образом ожесточенное соперничество между дядей и племянником приняло еще один неожиданный оборот.

К осени 1442 года Совет все больше беспокоили планы Карла VII по вторжению в английскую Гиень. Уже не в первый раз единственным англичанином, обладавшим достаточными финансовыми возможностями, чтобы оплатить сбор армии, был кардинал Бофорт. Хотя с 1439 года Генри постепенно отходил от участия в политике, он был готов помочь, но за его сотрудничество пришлось заплатить — командование армией должно было быть передано его племяннику, Сомерсету. Король принял условие своего двоюродного деда и заявил в письме в Бордо 21 сентября 1442 года: "Мы назначили нашего кузена Сомерсета и вместе с ним благородную свиту для перехода в наше герцогство". Надеясь поднять настроение гасконцев, король добавил, что Сомерсет "с Божьей милостью будет там со всей возможной поспешностью"[485].

Несмотря на обещание короля, Джон Бофорт задержался в Англии на всю зиму, что побудило Генриха VI написать графу 27 февраля 1443 года, во-первых, чтобы поинтересоваться его здоровьем, а во-вторых, чтобы подчеркнуть срочность его отъезда[486]. На нескольких заседаниях Совета весной рассматривался вопрос о том, как следует вести кампанию и куда направить армию — в Гиень или Нормандию, поскольку можно было себе позволить только одну из них. Сомерсет, со своей стороны, заявил, что планирует принять наступательную стратегию против французов, что было смелым отклонением от прежней тактики. Англичане уступали французам во всех аспектах и отчаянно нуждались в крупной победе на поле боя, чтобы вернуть себе преимущество, необходим был еще один Азенкур или Вернёй.

Сомерсет также требовал полного контроля над армией, полномочий диктовать ход военных операций и права сохранять захваченные города для себя и своей семьи. Совет, зависящий от финансирования кардинала и нервничающий по поводу продвижения Карла VII, мог только попустительствовать требованиям графа. Однако существовало опасение, что такая автономия вызовет недовольство герцога Йорка, поэтому 30 марта лейтенанту было отправлено письмо, в котором говорилось, что миссия Сомерсета не должна "нанести ущерб власти, которая была дана герцогу". Однако на этом Сомерсет не остановился. Он также добился от короля обещания, что в случае его смерти за границей его супруге будет позволено воспитывать их еще нерожденного ребенка без посторонней опеки, и иметь к нему "больше нежности, чем к любому другому существу".

Граф даже имел наглость попросить у короля земли с доходом 1.000 марок в год, на что Совет ответил предоставлением графства Кендал и связанными с ним землями с доходом в 600 марок в год. Наконец, было объявлено, что из-за кровного родства между Сомерсетом и королем он будет возведен в герцоги, опять же по его просьбе, и получит приоритет перед герцогом Норфолком. Джон Бофорт был официально возведен королем в герцоги 23 апреля, в День Святого Георгия, в Виндзорском замке, предположительно в присутствии своего дяди-кардинала и брата Эдмунда, которые почти наверняка должны были там находиться. Многим могло показаться, что все то, чего хотели Бофорты, они получили[487].

Герцог Йорк мог лишь, с нарастающим негодованием, издалека наблюдать за тем, как кузен его жены Сесилии получал людей и деньги, которых ему, лейтенанту короля, явно не хватало. К тому же условия контракта с Сомерсетом гласили, что если его жалование окажется невыплаченным, как это случилось с Йорком, то он не обязан оставаться во Франции и может вернуться в Англию по своему усмотрению. Тем временем герцог Йорк был вынужден влезть в долги, чтобы заплатить своим людям, в то время как его собственное жалование теперь было перенаправлено Сомерсету. Возможно, самым большим оскорблением для герцога и самой значительной уступкой Джону Бофорту стало присвоение последнему титула "лейтенант и генерал-капитан нашего герцогства Гиень и наших владений во Франции". Почти сразу же после этого король попросил Йорка "набраться терпения и потерпеть его некоторое время".

То, что Генрих VI намеревался использовать Сомерсета в качестве щита "между ним и противником", вряд ли успокоило Ричарда Йорка. Почти наверняка Бофорты намеревались выставить Джона в качестве очевидной альтернативы Йорку. Сомерсет не заслужил права на такие полномочия или продвижение по службе, и его возвышение, несомненно, произошло благодаря своевременным займам предоставленным кардиналом, которые составили 20.000 фунтов стерлингов, на жалование солдатам за первые шесть месяцев службы[488]. Такая нехитрая тактика лишь способствовала возникновению длительной вражды между партиями Йорков и Бофортов, разжигая соперничество, которое в конечном итоге привело бы к падению обеих семей.

С самого начала экспедиция 1443 года имела мало общего с тем, что могло бы принести пользу Англии, а больше походила на то, что продвигало интересы Бофортов за Ла-Маншем. Вся кампания была чистейшей авантюрой, поскольку у Сомерсета не было ни военного опыта, ни личной харизмы, чтобы руководить столь масштабной экспедицией — последним крупномасштабным вторжением во Францию во время Столетней войны. Кроме того, это был нехарактерный для прагматичного кардинала риск, полностью противоречивший мирной политике, которую он страстно проводил на протяжении последнего десятилетия. Можно только предположить, что, приближаясь к закату своей жизни, Генри решил, что это последняя возможность удовлетворить интересы Бофортов в северной Франции.

Однако Сомерсет вряд ли оказался подходящим для такого дела человеком. Он не явился на запланированный сбор армии 17 июня, что побудило короля 9 июля яростно письменно порицать своего кузена за задержку с отъездом, которая обходилась королевской казне в 500 фунтов стерлингов в день на питание бездельничающих солдат. Слова короля Генриха были язвительными: он "сильно опечален долгим и беспричинным пребыванием своего кузена по эту сторону моря" и предупреждает, что если Сомерсет не соберет свои войска к отъезду в ближайшее время, то это будет считаться подозрительным поведением[489].

Наказанный герцог должным образом собрал свои войска в Портсмуте неделю спустя и, наконец, отбыл из Англии с армией численностью 600 латников и 3.949 лучников. И снова он отступил от указаний Совета и вместо того, чтобы направиться в Бордо для защиты Гиени, в начале августа высадился в Шербуре (Нормандия). Направившись на юг, к Авраншу и Мортену, Сомерсет вторгся в графство Анжу, которое было предано "огню и мечу". Однако, видимо, по глупости герцог продвинулся на северо-запад и захватил Ла-Герш, расположенный недалеко от бретонской границы, который затем имел наглость вернуть за выкуп герцогу Франциску Бретонскому, предполагаемому союзнику Англии. Несмотря на то что Сомерсет получил большую прибыль от этой сделки, англо-бретонские отношения от этого сильно пострадали, что побудило короля "убедительно попросить" своего кузена прекратить действовать "вопреки пользе" и выплатить Франциску компенсацию[490]. Похоже, что Сомерсет становился вольным капитаном.

После инцидента на бретонской границе он продвигался на юг, пока не достиг Пуансе, где оставался в течение двух месяцев, пока его люди грабили окрестности в поисках еды и припасов. Бомон-ле-Виконт пал в ноябре, а в декабре Сомерсет распустил свою армию, на два месяца раньше назначенного срока. К январю 1444 года он вернулся в Англию, много пообещав, но очень мало сделав[491]. Неудачная экспедиция герцога была дорогостоящим мероприятием для короля, даже с учетом займов у кардинала, и представляла собой растрату ресурсов в тщетной попытке потакать амбициям Сомерсета на севере Франции. Враг уклонился от решающего полевого сражения, что свело кампанию к грабительскому набегу, и, с учетом всех обстоятельств, вся экспедиция была провалена с самого начала.

Джон Бофорт вернулся в Англию находившуюся в состоянии политического и военного замешательства. Дело было не столько в том, что Сомерсет что-то потерял, сколько в том, что он поклялся совершить великие дела и не сдержал своего слова. Он растратил колоссальное количество королевских денег, пытаясь продвинуть свои собственные интересы в Анжу и Мэне — без сомнения, отчаянная попытка, вернуть часть непосильного выкупа, который он заплатил за свою свободу. Предсказуемо, что король и Совет были в ярости от его действий как до, так и во время кампании, и кардинал больше не обладал достаточным влиянием, чтобы защитить племянника от любых обвинений. Сомерсет был отвергнут при дворе и удалился в свои поместья в Дорсете, где 27 мая 1444 года неожиданно умер. Даже его смерть оказалась противоречивой.

В Croyland Chronicle, которая, надо отметить, была написана в стенах враждебного герцогу аббатства, есть предположение, что Сомерсет покончил с собой, узнав, что его будут судить за измену — немыслимый для средневекового ума грех, который обрекал его душу на вечные муки в аду. В хронике говорится:

Последние несколько слов являются ключевыми и указывают на то, что автор сообщал лишь слухи, а не факты. В рассказе также упоминается, что Сомерсет предпочел "прервать свою печаль, нежели провести жизнь в страданиях, находясь под столь позорными обвинениями". Действительно ли Сомерсет покончил с собой? Фактических данных, подтверждающих это, нет, но и полностью исключить такую возможность нельзя. В хронике Brut лишь отмечается, что герцог умер "вскоре после Пасхи", скончавшись "в собственной усадьбе в западной части города", возможно, в замке Корф[493].

Болезнь нельзя сбрасывать со счетов. На момент смерти Сомерсету было всего около сорока лет — столько же, сколько его отцу, когда 1-й граф умер в 1410 году, но в начале 1443 года, когда король поинтересовался его самочувствием, он был явно нездоров. Неудача его экспедиции и последующее изгнание от двора, должно быть, вызвали стресс, и не исключено, что такое психологическое перенапряжение могло привести к внезапному физическому заболеванию. Кроме того, тот факт, что он умер без завещания, говорит о том, что смерть застала герцога врасплох, что впрочем не исключает и самоубийства.

Независимо от того, было ли это самоубийством или нет, смерть Сомерсета наступила всего за четыре дня до первого дня рождения его единственного ребенка. В промежутке между двумя французскими кампаниями 1440 и 1443 годов Бофорт женился на вдове Маргарите Бошан, единственной наследнице сэра Джона Бошана из Блетсо, Бедфордшир. Это была не самая удачная пара для Сомерсета, правнука Эдуарда III, но, учитывая его возраст и отсутствие достойных альтернатив, он не мог быть особо привередливым в выборе невесты. Возможно, герцог завидовал своему брату Эдмунду, который был женат на женщине из того же рода Бошан, Элеоноре, дочери 13-го графа Уорика.

Маргарита ранее была замужем за сэром Оливером Сент-Джоном, с которым у нее был внушительный выводок детей. Она была явно плодовита и, предположительно, считалась идеальным вариантом для того, чтобы обеспечить Сомерсета наследником Бофортов, если не сказать больше. Единственный ребенок пары, нареченным Маргаритой в честь матери и бабушки по отцовской линии, родился 31 мая 1443 года, что, возможно, отчасти стало причиной нежелания Сомерсета отправиться во Францию той весной. Хотя Джон умер, так и не успев произвести на свет сына, который продолжил бы род Бофортов, со временем маленькая Маргарита стала самой известной персоной, носившей эту фамилию.

У Сомерсета была еще одна дочь, правда, внебрачная, которая родилась когда он находился в плену во Франции. Подробности рождения Томазины (Джакинды), неясны, но, скорее всего, она прибыла в Англию вместе с отцом, когда тот был освобожден в 1438 году. Одним из многочисленных условий отъезда Сомерсета во Францию в 1443 году было предоставление его дочери-иностранке подтверждения о дворянстве, наделяющего ее правами коренной англичанки, включая право на владение землей, которое было даровано королем 20 июня[494]. Неизвестно, использовала ли она фамилию Бофорт или Сомерсет, но в течение трех лет после смерти отца она заключила респектабельный брак с Реджинальдом Греем, 7-м бароном Греем из Уилтона.

Вероятно, у Сомерсета был еще и внебрачный сын, поскольку в завещании кардинала Бофорта от 1447 года упоминается "Джон, внебрачный сын Сомерсета". Он был также хорошо обеспечен; кардинал завещал ему 4.000 фунтов стерлингов и несколько серебряных сосудов[495]. Более поздних упоминаний о младшем Джоне нет, и, предположительно, он умер до Войны Роз, когда его королевская кровь, пусть и запятнанная внебрачностью рождения, могла стать поводом для преследования.

Джон Бофорт, 1-й герцог Сомерсет, был тихо похоронен в Уимборн-Минстер, бенедиктинском монастыре саксонской эпохи, посвященном аббатисе Святой Кутбурге, жившей в VIII веке. Монастырь был восстановлен королем Эдуардом Исповедником в 1066 году, и большая часть строения на момент погребения Сомерсета датируется XII веком. Гробница герцога, расположенная в южной пределе церкви рядом с главным алтарем, была построена из местного мрамора, а на ее основании было несколько трилистников с геральдическими щитами его предков. Сам Сомерсет был изваян в полных пластинчатых доспехах с герцогской короной на шлеме, и ланкастерской шейной цепью с SS-звеньями. На левом боку у него висел меч, некогда великолепно усыпанный драгоценными камнями, а под левым коленом виднелся знак Ордена Подвязки. Рядом с герцогом находилось надгробное изваяние его жены, Маргариты Бошан, которая еще раз вышла замуж и дожила до июня 1482 года. Пара была изображена держащейся за руки, что позволяет предположить, что изваяния были изготовлены только после смерти герцогини, а возможно, и по заказу их знаменитой дочери.

Маргарита Бофорт не забыла о своем отце, хотя он скончался до того, как она стала достаточно взрослой, чтобы помнить его. Воспользовавшись своим возвышенным статусом матери короля, Маргарита 1 марта 1496 года добилась разрешения на основание капеллы с одним капелланом в "коллегиальной церкви Уимбурна", которая должна была называться капеллой Пресвятого Иисуса и Святой Марии Девы. На строительство капеллы должно было быть выделено 10 фунтов стерлингов в год, но по неизвестным причинам она была завершена только в 1511 году, через два года после ее собственной смерти[496]. Желание леди Маргариты довести строительство часовни до конца прослеживается в ее завещании, где она подтверждает свое желание "основать и учредить вечную капеллу в коллегиальной церкви Уимборна", прося своих душеприказчиков действовать в этом "так, как им будет удобно"[497]. Хотя, она и не помнила своего отца, но для Маргариты было важно, чтобы его память и душа были достойно увековечены.

Смерть Сомерсета стала бесславным концом жизни в плену, неудачных военных кампаний и неудачной реинтеграции в английское аристократическое общество. Его младший брат Эдмунд, несколько отодвинутый на второй план после освобождения Джона в силу своего возраста, а не заслуг, теперь мог добавить графство Сомерсет к своим существующим титулам и вернуться к своей прежней роли светского главы семьи. Однако имя семьи было запятнано, а самым влиятельным человеком в королевстве теперь был не кардинал Англии. Более того, это был даже не герцог Глостер. На авансцену вышла новая политическая фигура, и звали ее Уильям де ла Поль, граф Саффолк.

После неудачной кампании Сомерсета была предпринята еще одна попытка заключить мир с Карлом VII, причем английское посольство впервые возглавил граф Саффолк, а не кардинал Бофорт. Настойчивое желание Генриха VI сохранить свой французский титул и отказ вернуть завоеванные территории, оставались серьезными камнями преткновения, но в качестве компромисса был предложен брак между английским королем и французской принцессой. В качестве невесты была выбрана Маргарита, пятнадцатилетняя дочь Рене, герцога Анжуйского и титулярного короля Сицилии, Неаполя, Венгрии и Иерусалима. Это был впечатляющий набор титулов, но, по правде говоря, фактически, Рене обладал небольшими владениями и имел весьма ограниченные финансовые средства; привлекательность Маргариты заключалась исключительно в том, что она была племянницей Карла VII по его супруге и, во всяком случае, для Генриха VI, олицетворяла собой надежду на мир. По иронии судьбы, Маргарита станет одной из самых противоречивых средневековых королев Англии.

Переговоры были тяжелыми, и, хотя у Маргариты не было солидного приданого, Саффолк был вынужден обсудить возможность передачи Рене контролируемых англичанами территорий в графствах Мэн и Анжу — земель, которые Бофорты давно пытались присвоить. Кардинал и Эдмунд Бофорт мало что могли сделать, поскольку были отстранены от секретных переговоров.

Саффолк уже имел дело с Бофортами, когда, воспользовавшись смертью Сомерсета, получил права на многие земли герцога. 8 июня 1444 года, когда юная Маргарита Бофорт "находилась на содержании короля", Саффолк получил "право владеть всеми землями и имуществом герцога", а также возможностью определить ее брак, и все это через четыре дня после смерти ее отца. Последний указ, выданный в последний день мая, гласил, что "учитывая значительные заслуги нашего кузена графа Саффолка перед нами" дарует ему "опеку и выбор брака для упомянутой Маргариты"[498]. Прошло шесть лет, прежде чем в августе 1450 года Саффолк обратился за папским разрешением на брак Маргариты, которой тогда было чуть больше семи лет, с его сыном Джоном, хотя смерть графа несколькими месяцами позже аннулировала это решение. В итоге 24 марта 1453 года опека над Маргаритой была возвращена "единоутробным братьям" короля, Эдмунду Хэдхему и Джасперу Хэтфилду, более известным как Тюдоры, и через два года она была выдана замуж за первого из них[499].

Будучи старшим наследником своего брата по мужской линии, Эдмунд Бофорт, предположительно, рассчитывал претендовать на большую часть земель, принадлежавших покойному Джону, по крайней мере, пока его племянница оставалась несовершеннолетней. Проблема для Дорсета заключалась в том, что многие из владений его брата (замок Корф был исключением) не могли быть наследуемы женщиной и поэтому перешли обратно в руки короля, чтобы быть перераспределенными по его усмотрению. Более того, 17 октября 1442 года Джону было разрешено временно передавать третьему лицу земли с доходом до 1.000 фунтов стерлингов в год, но они должны были быть возвращены герцогу и его жене Маргарите Бошан для совместного владения[500]. Это не отличалось от тактики Ральфа Невилла и Джоанны Бофорт, предпринятой примерно сорока годами ранее, хотя и в меньших масштабах, и обеспечивало переход земель к жене герцога после его смерти, а не к ближайшему родственнику по мужской линии, а именно Эдмунду. Среди многочисленных условий выдвинутых Сомерсетом для его участия в экспедиции 1443 года, герцог также просил Совет назначить его вместо брата губернатором графства Мэн. Привели ли такие требования к вражде между братьями, сказать с уверенностью трудно. Однако Эдмунд был необычайно пассивен во время последней кампании Сомерсета, а также уклонился от какой-либо очевидной ответственности за эту экспедицию.

Бофорты уже давно пользовались благосклонностью короля, но в последние месяцы их потеснил граф Саффолк. Перспективы Эдмунда Бофорта были весьма туманны, его возможное наследство сильно сократилось, его братья умерли, а престарелый дядя фактически ушел в отставку и готовился к встрече с создателем. Было ясно, что Эдмунду придется потрудиться, чтобы сохранить за семьей место в высшем эшелоне английской политики, и это бремя он должен был нести в одиночку.