Если завтра случится

Глава 20

До того момента пока не закончились свечи, всё было относительно нормально. При помощи фонарика, работающего на последнем издыхании, я пытался отыскать чёртовы батарейки, но, увы…

Ни генератора, ни батареек, ни свечей. Уже вскоре мы остаёмся в кромешной тьме, и из-за этого у Зарецкой случается самый настоящий приступ паники.

— Даня, Дань…

— М?

— Свет не горит, Дань, — слышу её встревоженный голосок. — Включи фонарик, пожалуйста. Быстрей.

— Он сел.

— Нет-нет-нет… Только не это! — начинает тревожиться.

— Тихо.

— Мне страшно.

— Тебе нечего бояться. Мы ведь вдвоём.

— Где ты, Дань? — произносит взволнованно.

— Я здесь, рядом. Успокойся.

Она дотрагивается до меня, вслепую протянув руку вперёд.

Нащупав ладонь девчонки, осторожно её сжимаю.

— Что нам делать теперь? Как же мы будем совсем без света, Дань?

Чувствую, что дрожит вся. Похоже, боязнь темноты в её случае и правда фобия.

— Найди батарейки. Свечей нет, я смотрела ещё тогда, когда мы искали ключи.

— Нет батареек, Насть, — сразу говорю, как есть.

— Ты уверен?

— К сожалению.

— Дань, мы умрём здесь, да?

— Перестань. Нет.

— Он не придёт. Мы погребены заживо, Дань. Нам не выбраться. Не выбраться, ты понимаешь?

— Насть…

— Нас никто не найдёт, как он и сказал, — всхлипывает, шмыгая носом.

— Перестань.

— Это конец, Дань.

— Не нагнетай. Егор вернётся, и мы сделаем то, что задумали.

— Он не вернётся, — повторяет упрямо, — уже вернулся бы. Сколько времени прошло?

— Не знаю.

Сложно ориентироваться без часов и окон. Я бы даже сказал, что невозможно.

— Мы умрём. Никто нас не спасёт! Никто не знает, где мы. Нас не найдут!

— Насть, ты можешь успокоиться?

— Успокоиться? Ты предлагаешь мне успокоиться? — теперь, похоже, черёд следующей стадии. Она злится и раздражается.

— Да, я хочу, чтобы ты перестала паниковать.

— Перестала паниковать? А как мне не паниковать, Даня? Мы в кромешной тьме, глубоко-глубоко под землёй. Без какой-либо надежды на спасение! И, между прочим, всё это из-за тебя!

Сейчас прям дежавю ощущаю.

— Ты и твой брат! Вы украли меня ради наживы! Ты виноват в том, что я здесь! — выдёргивает руку. — Ты виноват! Неужели эти деньги того стояли, Даня? Разве ты сам предполагал, что мы будем погибать здесь? — переходит на повышенные тона. — Медленно и мучительно умирать, на пару!

— Я не пойму, ты пытаешься спровоцировать новый приступ? В прошлый раз именно так всё и начиналось. Ты перенервничала. Повторения припадка добиваешься?

Она молчит. Разве что сопит недовольно. Как ёж.

— Я знаю, что ублюдок и поступил по-скотски. Мне нет оправданий. Ты не должна была оказаться здесь. Я понимаю твою злость, она обоснована.

— Ты поступил отвратительно. Так друзья детства не поступают, Даня. Сейчас лично я понимаю, что совсем тебя не знаю. А может и тогда не знала, — добавляет растерянно.

В воздухе повисает напряжённая тишина. Нам нечего сказать друг другу на этот счёт. Она убеждена в том, что единственный мотив похищения — это деньги. Я, в свою очередь, не готов снова раскрыть правду, памятуя о том, чем дело кончилось в прошлый раз.

— Что это?

Да. Я тоже слышал. Какой-то шорох.

— Не говори мне, что это крыса, — шепчет испуганно.

— Не думаю.

— Закрой дверь. Немедленно закрой туда дверь!

— Так мы не услышим, что пришёл Егор!

— Она нападёт на нас.

— Да ну с чего бы?

— С того, что она голодная.

— Она сожрала все наши припасы.

— И уже снова хочет есть.

Цокаю языком.

— Откуда тебе знать.

— Крысы прожорливые.

— Может, это мышь, а не крыса, — намеренно выдвигаю эту версию.

— Мышь? Ты серьёзно? Да она размером с кота! — пищит возмущённо.

Что ж. Не прокатило сбить толку.

Опять слышим, как что-то скрябает.

Твою мать.

— Это крыса! Даня, это точно она! — вопит Настя на высоких нотах.

Встаю с кровати, нащупываю стул.

— Ты куда?

— Шугануть её надо как следует.

— Дань, не уходи, Дань, — просит жалобно.

— Тсс…

Она замолкает. Я прислушиваюсь.

Сперва ничего не происходит, но потом скрежет повторяется.

— А ну пошла отсюда! Пшшшш! — швыряю стул в том направлении, откуда идёт звук.

— Закрой дверь! Пожалуйста! Закрой, вдруг бежит сюда! — кричит Настя.

Закрываю. Лишь бы только не нервничала.

— Дыши глубоко. Всё нормально.

— Ничего не нормально! — срывается в слёзы. Не истерит, нет, но совершенно точно плачет. — Не открывай.

— Ты такая трусиха, Зарецкая. Боишься темноты, боишься крысы…

— Пошёл ты, Климов! — посылает, вспыхнув.

— Миссия невыполнима, учитывая обстоятельства.

— Придурок! Всё из-за тебя!

— Давай договоримся, услышим что-то, или откроется дверь, сразу делаем так, как задумали.

— У него пистолет.

— Я помню.

Тягостно выдыхает.

— Ложись спать.

— Будто бы я смогу теперь, — ворчит она.

— Пить хочешь?

— Единственное, чего я хочу, это вернуться домой.

Время идёт. Ползёт и тянется, словно жвачка.

Настино настроение периодически кардинально меняется. Сначала она бушует, как ураган. Потом затихает и выдаёт что-нибудь неожиданное.

— Ты был в театре?

— Что?

— Приходил в Улановский? Вы же следили за мной.

— Да.

— Это ответ на первый вопрос или на второй? — уточняет недовольно.

— Следили, — прикрываю глаза. — Но только у ворот, в зале нас не было. У вас там на охране рабочая камера.

— Всё предусмотрели.

Никак не комментирую.

— Молчание — знак согласия. А вообще, вам очень повезло, что я была в тот вечер без охраны.

— Как прошла премьера?

— Это было… невероятно, — как и прежде, тон её голоса меняется, когда она говорит о балете. — На фуршете ко мне подошёл один человек. Очень значимый в наших кругах человек.

— Чё хотел?

— Предложить работу в Большом Театре. И нет, не потому что мой отец губернатор, — добавляет зачем-то.

— Ты о чём?

— Ну как… Все же считают, что я стала примой Улановского только благодаря ему. Кардебалет меня ненавидит.

— Чушь, ты отлично танцуешь. Крутишь эту свою фуету и фондю.

Она смеётся. Впервые за долгое время.

— Погоди, а откуда ты знаешь? Видел мои выступления? — интересуется, задумавшись.

Чёрт. Подловила. Лоханулся, дурак.

— Егор показывал твой аккаунт в соцсетях. Чтобы я знал, как ты выглядишь. Там были фотографии и записи.

— Он не в курсе, да?

— Не в курсе чего?

— Не в курсе того, что мы в детстве дружили. Где он был тогда?

— В лагере.

— Всё лето? — выражает сомнение.

— Это был необычный лагерь. Родители отправили его туда в воспитательных целях. Наказали за поджог соседского участка.

— И почему я совсем не удивлена…

— На сколько лет твой жених тебя старше? — моя очередь задавать вопросы.

— Я уже говорила, на десять.

— Не считаешь, что он староват для тебя?

— Ему двадцать девять.

— Выглядит взрослее. Вы, кстати, вообще не смотритесь вместе, — озвучиваю своё мнение.

— Все родственники твердят о том, что мы красивая пара.

— Они лгут.

Красивая пара? Этот бугай выглядит лет на сорок минимум. Миниатюрная Настя рядом с ним больше похожа на его дочку, нежели на невесту.

— Кто он по национальности?

— Грузин.

— И собирается жениться на русской?

— Да. Амирану очень нравится наша семья.

— Особенно он в восторге от твоего отца, наверное, — не могу не съёрничать.

— У них с папой теперь есть общий бизнес. Не так давно состоялась крупная сделка по слиянию.

Ну понятно.

— Свадьба тоже часть какой-то сделки? — продолжаю язвить.

— Подожди, ты на что намекаешь?

— Не по большой же любви вы женитесь.

— Тебе-то откуда знать! — ожидаемо злится и ерепенится.

— Балет твой ухажёр не очень-то жалует, да? С такой мордой из театра выходил…

— Ему не особо нравится то, чем я занимаюсь. Он человек бизнеса, а не искусства. И тем не менее, всё равно пришёл меня поддержать.

— Прям подвиг.

— Хватит.

— Не думаешь, что эта свадьба станет ошибкой?

— Говорим так, будто мы там, на свободе.

— Если предположить…

— Если завтра случится? — хмыкает она.

— Случится, Насть. Верь.

— Амиран — взрослый мужчина. Серьёзный. Надёжный, самодостаточный, обеспеченный. Готовый создать семью. За таких и выходят замуж.

— Ну да, а потом жена становится не более, чем красивым приложением к своему мужу.

— Он не станет запрещать мне танцевать.

— Я бы в этом не был так уверен.

Там реально на роже написано: «тиран».

— Ну вот что, достаточно! Ни о чём с тобой поговорить нельзя!

— Про этого своего папика точно не надо.

— Нечего было спрашивать. Сам начал! И никакой он не папик!

— Укладывайся спать.

— Не приказывай, что мне делать!

— Оставим жениху эту опцию.

— Ты как будто ревнуешь, — выдаёт нелепое предположение.

— Больше ничего не придумала?

— Томск.

— Курск.

— Краснодар.

— Рязань.

— Норильск.

— Калининград.

Лежим на кровати. Играем в города.

— Дзержинск.

— Киров.

— Волгодонск.

— Красноярск.

— Кемерово.

— Орёл.

— Липецк.

— Калуга.

— Архангельск.

— Красоморск.

— Кривой Рог.

— Геленджик.

— Опять к! Кисловодск.

— Королёв.

— Волгодонск.

— Всё, я больше не знаю города на букву К, — тихонько шепчет, шмыгая носом.

Снова плачет.

Чем дольше мы сидим в темноте, тем хуже становится состояние Насти. Нет, она не устраивает истерик. Не кричит и ни в чём меня не обвиняет. Всё гораздо хуже. Она как будто смирилась с тем, что нам не выбраться из этих стен. Совсем сникла.

Слышу, как громко урчит её желудок, и сердце кровью обливается.

Мне нечего ей дать. Еды больше нет. Последнее, чем подкреплялись, пачка сухого печенья. Времени после этого прошло прилично.

Почему здесь, в бомбоубежище, нет никаких припасов? Егор говорил, что дед не всё успел организовать. Внезапный инфаркт спутал все карты.

— Сколько человек может прожить без еды? Несколько недель?

— Насть…

— А без воды? Несколько дней? Может, не так уж долго придётся мучиться, да?

— Он придёт.

— Нет, Дань…

Чувствую её дыхание на своей коже. Совсем-совсем близко.

— Можешь меня обнять? — просит неожиданно. — Мне так страшно, Дань.

— Не бойся, — делаю то, что просит.

— Почему змея? Тут, — холодный кончик её носа касается шеи, разгоняя по телу ворох мурашек.

— Родился в год змеи.

— Дань, наша дружба была настоящей? — так прыгает от темы к теме, что я даже не сразу нахожусь с ответом.

— Настоящей.

— Я тебе нравилась?

— Зарецкая, что за вопросы пошли?

Чёт прям напрягаюсь.

— Я вспомнила, как ты трижды пытался меня поцеловать, — отзывается она невозмутимо.

— Не было такого, — ухожу в отрицание.

— Было. Я потом пожалела, что ну… не позволила. Мой первый поцелуй — это нечто ужасное. Мы с тем парнем в тот же вечер и попрощались.

— Всё было так плохо?

— Отвратительно. Я потом в течение трёх лет никого к себе не подпускала и считала поцелуи самым мерзким занятием на свете.

— Очередная детская травма?

— Типа того. Дань, а у тебя… было? Ну это…

Приплыли-приехали. Куда-то её понесло не туда.

— Да.

— Правда, что для девушки первый раз болезненный?

То есть Грузину настолько повезло получается?

— У всех по-разному. От многих факторов зависит. Партнёр. Напряжение, нервы, спешка, моральный настрой.

— Та девушка, у которой это было с тобой впервые, сильно волновалась?

— Нет.

— Долго вы перед этим встречались?

— Мы не встречались.

— То есть? — явно недоумевает.

— То и есть. Просто переспали из интереса. Завязывай со своим допросом.

— Я имею право знать! Потому что ты украл у меня завтра! — выкатывает довольно-таки серьёзный аргумент в своё оправдание.

— Тихо, — напрягаю слух. Там за дверью определённо что-то происходит.

Она тоже замирает и даже не дышит.

— Настя, это он, похоже…