Goldstream: правдивый роман о мире очень больших денег

Пути-дороги

Ожидание ребенка было насыщенным и красочным периодом в моей жизни. В тот день, когда я узнала, что в положении, я вечером собиралась на гала-концерт Гергиева в Виндзорский дворец в присутствии принца Чарлза. Концерт проводился в семейной часовне. А ужин проходил в зале, недавно восстановленном после пожара. По количеству и сиянию золота этот зал не уступал петербургским аналогам. Это меня удивило — я представляла более строгую, пуританскую обстановку, соответствующую моим понятиям о замках. Но это оказался именно дворец, в пышном стиле, с навязчивыми элементами барокко.

И сам ужин меня тоже удивил. Я ожидала нечто скромное. А он, наоборот, соответствовал залу. Гости были рассажены друг напротив друга за тремя длинными столами. На них — скатерти из бордового бархата, подсвечники с горящими свечами, розы, инкрустированные гербами хрустальные бокалы, серебро и фарфор с позолотой. И кухня была лучше, чем это принято думать об английской. Видимо, современные кулинарные веяния, впитавшие в себя самый разнообразный международный опыт, коснулись не только лондонских ресторанов, но и шеф-поваров королевской загородной резиденции. Принц Чарлз присоединился к ужину последним. И вышел из-за стола первым, сразу после кофе. Таков этикет.

Почвой для моих прогнозов насчет аскетичности дворца послужила обстановка, которую я обнаружила при моем недавнем посещении королевской яхты «Британия». Королевская семья была вынуждена отказаться от своего корабля и превратить его в музей, и я там побывала в качестве туриста. К такой жертве королеву вынудили неблагодарные подданные: налогоплательщики возмущенно сокрушались по поводу расточительности своих монархов и во всех средствах массовой информации жаловались, что обнищавшей Великобритании уже не потянуть такую роскошь. Королева смирилась с общественным мнением, проявила демократичность и пожертвовала родовую яхту городу Эдинбургу. Получилось — ни себе, ни людям. Яхта поражает скудностью помещений. Ни одного заслуживающего внимания экспоната, на мой взгляд, там нет. Единственное чувство при ее посещении — это жалость к Диане, которой пришлось на ней проводить свой медовый месяц. Немудрено, что она там и впала в булимию и депрессию. И стоило ради этого становиться принцессой? Думаю, найденные ею там фотографии Камиллы лишь ненамного усугубили и без того удручающую обстановку. Ни одна нормальная невеста не простила бы такой захолустный отдых своему жениху.

Также мне однажды довелось побывать в резиденции принца Майкла Кентского во дворце Сент-Джеймс. Там живут многочисленные королевские родственники. Угощали, как водится, чаем с печеньем и молоком. В Англии не спрашивают, хотите ли вы чай или нет. Его просто подают. Также не интересуются, любите ли вы чай с молоком или нет. Его сразу наливают. И в обязательном порядке преподносят печенье.

Интерьеры ничем не отличаются от обычных традиционных английских гостиных, которые можно найти в каждом втором доме Лондона. И, наверное, всей Англии. Мягкие диваны и кресла с узорами из роз, столы и стулья из красного дерева, обои из ткани с ненавязчивым цветочным рисунком, на них акварели с птицами и сценами охоты. Охота в Англии — святое. Там даже используются разные слова для разной охоты: «shooting» — стрелять дичь, «hunting» — охотиться на зверей.

В резиденции узкие комнаты и низкие потолки. Ну очень низкие потолки. Дворец совсем древний. Тогда понятно — люди были меньше ростом, и такие потолки им, наверное, низкими не казались. Но во время нашего визита личный секретарь принца рассказал, что в соседних помещениях в свое время гостил Петр Первый. Он якобы по ночам будил всех окружающих грохотом шагов по всем этажам. Не знаю, как он там вообще мог ходить: наверное, он гремел не только сапогами, но и головой, задевая потолок. Думаю, русский царь себя чувствовал Гулливером в стране лилипутов. Секретарь добавил, что их горничная жалуется, что не может спать, потому что призрак Петра Первого над ней топает и по сей день. Вот он, оказывается, где обитает. Отнюдь не в Петропавловской крепости и не в Домике Петра. А может, и там тоже. Вдруг у одного человека бывает несколько привидений. Почему нет? Обратное наукой не доказано.

В общем, хорошо, что концерт прошел в Виндзорском дворце. Этот визит мне оставил напоследок благоприятное впечатление о Британской империи. Вскоре я покинула Лондон в направлении Швейцарии и потом Москвы.

Последние дни перед отъездом из Лондона я провела с фотоаппаратом наперевес. Беременность во мне пробудила какую-то неудержимую тягу ко всему красочному. Стоял апрель, и во всех лондонских парках развернулись необъятные россыпи тюльпанов. Самых невероятных форм, размеров, цветов и сочетаний. Я от них просто не могла оторвать свой объектив. Теперь, когда моей дочке уже четыре года, я узнаю эти мотивы в ее рисунках. Она при каждом удобном и не очень удобном случае рисует принцесс в необыкновенно красочных узорчатых платьях на лугах с разноцветными цветами. На эти картинки уходит вся обширная палитра фломастеров. Вот и пойми, кто или что на кого повлияло?

Свою деятельность в новом банке я начала в головном офисе в Цюрихе. После Лондона мне не очень хотелось туда ехать. Я предсказывала скуку и ждала роды и Москву. Хотя даже не могу сказать, что очень ждала. Я старалась избегать этого занятия: весь процесс мне представлялся настолько нескончаемым, что ждать его завершения изо дня в день не видела смысла. От этого время только удлиняется, а пользы никакой. И книжки про младенцев и про беременность старалась тоже обходить стороной. Ведь в них говорится исключительно про какие-то нескончаемые сложности, тонкости и премудрости, и я решила не забивать себе заранее голову. Будет день, будет и пища. Все справляются, и я справлюсь.

Никакой скуки в Цюрихе не обнаружилось. Меня опекали моя одноклассница Ника с мужем, и в офисе с ходу появились подруги: из Белоруссии, Казахстана, Украины и Прибалтики. Мы с ними зависали все рабочее и нерабочее время. Работа в Русском отделе имеет весомые преимущества, которые скрашивают сам труд. Все свои. Общения — предостаточно.

Помню, как в 90-х швейцарские банки отказывались брать коренных русских в Русский отдел. Считали, что клиенты опасаются работать со своими. И это даже было правдой. В каком-то смысле. Попытка оградить швейцарские банки от наших соотечественников оказалась тщетной. На сегодняшний день там работает масса уроженцев СССР и напрочь обрусевших за эти годы иностранцев. Таких, что непонятно, у кого сильней русский менталитет: у ошвейцаренных русских или у обрусевших швейцарцев. У меня не было такого опыта, чтобы кто-то заранее отказывался со мной работать, услышав мою безупречную русскую речь. Хотя нет, был один случай. Но потом все равно этот человек стал работать со мной и впоследствии даже привел ко мне своего партнера, ставшего одним из самых крупных моих клиентов. В основном все только рады, когда их понимают, и понимают правильно.

После работы шли с подругами на озеро. На его берегу всегда прохлада. Вода по-швейцарски чистая. Прямо-таки дистиллированная. И видно, как огромные рыбины присоединяются к общему заплыву. Их там не едят, а охраняют. И они привыкли себя чувствовать в безопасности. И берег тоже под стать воде — ухоженный, травинка к травинке. К каждому отдыхающему приставляют индивидуальное помойное ведро. Тоже санитарно чистое. И люди вокруг не то чтобы красивые, но какие-то прилизанные.

Мы всегда ходили на один и тот же пляж. Но я была, как любая нормальная будущая мама, сосредоточена на себе, и меня никто вокруг не интересовал. Настолько, что только через пару недель я обратила внимание на то, что с этим пляжем что-то странное. Сплошные мужчины. Но даже когда я это заметила, то не придала этому особого значения. В каких-то странах дефицит мужчин, а в других — мало женщин, чего тут особенного. Меня осенило только тогда, когда прямо перед моим носом уселась в кучу целая группа итальянцев и приступила к совместному поглаживанию друг друга. Такого спектакля мне раньше видеть не приходилось. Я была в шоке и подумала, что нельзя допускать, чтобы ребенок так рано познакомился с жизненными реалиями. И оказывается, только я одна и пребывала в неведении насчет особенности этого места. Все остальные были в курсе, но давно привыкли. Как назло, это был самый лучший и удачно расположенный пляж. Поэтому через какое-то время я настроилась больше не смотреть по сторонам и туда вернулась. К моему счастью, никто там больше не предавался публичным нежностям.

Также ко мне приехала составлять компанию мама, и все выходные мы проводили в поездках по окрестным красотам. Горы, луга, бабочки, замшевые коровы с колокольчиками. И множество озер, одновременно абсолютно, до мельчайших подробностей, прозрачных и изумрудно-бирюзовых. Особенно мне запомнилось, как по одному такому озеру, затерявшемуся среди гор, гордо несся маленький кораблик под огромными алыми парусами, в полном одиночестве. Паруса перекликались с большим швейцарским флагом, инкрустированным в скале над озером.

Один раз мы поехали в деревушку, или городок, Штайн-ом-де-Рейн. Красочное место — стены домов расписаны разнообразными картинами. Каменный город Штайн, судя по названию, обосновался на Рейне. Только вместо величавой реки там обнаружилась почти иссохшая и иссякшая речушка. Практически уже ручеек. Посередине стоял мужчина, и вода ему была, может, и не по колено, но по пояс. В том году уровень воды упал на два метра. Не знаю, глобальное ли это было потепление или местное, но оно глобально ударило по местной живности. Вся поверхность реки была усеяна большими и средними дохлыми угрями. Их даже птицы не клевали, потому что птиц не было. Все чайки улетели в более прохладные края. Стали перелетными. А аисты не прилетели. Наверное, наоборот, стали недолетными или полуперелетными. А жаль.

При таком изобилии общения и красот незаметно наступила пора уезжать. Рожать я собиралась дома, в Брюсселе. Там все-таки свои, с детства знакомые врачи и своя квартира. В Швейцарии, наверное, тоже есть хорошие врачи, но мне они не попались. Пошла я на седьмом месяце беременности по рекомендации подруги к доктору. Он меня долго расспрашивал, что да как, да когда я была в последний раз у гинеколога. Я говорю, полтора месяца назад. Он посмотрел на меня как на ненормальную, говорит: чего так часто-то? Неужели так сильно нравится? В общем, не заметил он моего положения. Пришлось его ввести в курс дела. Пошли на осмотр. Он меня щупает, так нехило, как корову. Говорит, что голова наверху, а должна быть внизу, и с этими словами вцепляется мне в живот, хватает ребенка прямо за голову, и начинает толкать ее вниз. Я пулей вылетела из его кабинета и долго отходила от потрясения. Хорошо, обошлось без травм и синяков.

Про лондонских врачей я тоже была наслышана, и никакого восторга они у меня заочно не вызывали. Моя питерская подруга Света там забеременела. Врачи всей больницей в течение двух недель не могли определить, настоящая у нее беременность или внематочная. Брали по литру крови каждый день, в результате без предупреждения надели маску с наркозом и проделали дырку в животе. Только таким путем им удалось выяснить, что все у нее хорошо. Когда ей сообщили результат, она, понятное дело, была готова их убить. Но ей вовремя указали на вывеску на стене, которая гласила: «В случае употребления резких слов или применения силы по отношению к персоналу больницы угодите прямо в полицию по соответствующей статье». Понятно, почему там висит такая вывеска. Такому продвинутому персоналу иначе не уцелеть. Думаю, каждый пациент по истечении консультации с удовольствием бы их всех грохнул.

Вообще Свете как-то особенно не везло с лондонской медициной. Незадолго до беременности, в ходе обследования ее расшалившегося желудка, гастроэнтеролог ей сообщил, что она умудрилась подцепить от своей собаки глисты. На вопрос, как их лечить, врач сказал, что это вопрос не к нему. Он может вылечить человеческие глисты, а с собачьими посоветовал обратиться к ветеринару. Ничего не поделаешь, пошла Света к ветеринару. Он посмотрел анализы и сказал, что вылечить такие глисты у любой собаки для него сущий пустяк. А вот людей он не лечит, и ей, к сожалению, ничем помочь не может. Предложил возвратиться с псом и обещал выписать ему лекарства. В результате Света успешно вылечила глисты в Питере, а после истории с беременностью и вовсе туда возвратилась. Вспоминает Лондон как страшный сон.

В общем, собрались мы с мамой возвращаться в Брюссель. Мама с подругами погрузили все нажитое нами за несколько месяцев имущество в нехилый «Фольксваген Шаран». Откуда только берется столько вещей за такой короткий срок? И в чудесный осенний солнечный день мы пустились в путешествие. Добросовестно посетив по пути компактный город-страну Люксембург, добрались до будущей родины ребенка. Там побегали недельку по детским, мебельным и антикварным магазинам, и в назначенный срок наконец свершилось счастливое событие. Традиционно отсидели положенный декрет и в самом разгаре зимы прибыли в Москву.

Столица нас встретила гигантской лужей, вставшей на пути между машиной и подъездом. Размером как раз с пруды, в которых в покинутом нами Брюсселе круглый год плещутся утки. Зима была суровая, но собиралась заканчиваться. Цвет лица ребенка за короткое время приобрел какой-то нерумяный оттенок, и вообще все стали ощущать непривычную после Европы нехватку деревьев и просто воздуха. И мама принялась искать дачу. Когда мама пускается на поиски чего-нибудь, не важно чего, то все находится мгновенно. Стоит ей захотеть, как варианты берутся откуда-то прямо из воздуха. Мамин выбор мне понравился, да и Тася вроде пока не очень возражала, и к марту мы въехали в домик с садиком и задышали весенним чистым ветерком.

Домик находился по дмитровскому направлению, и мы туда переехали в выходные. А в понедельник я отправилась на работу. Ехала два часа. Шоссе частично, но надолго перегородили: нагнали видимо-невидимо рабочих и что-то из разряда техники и взялись за починку моста. С работы я тоже добиралась два часа. И это стало нормой: если повезет — то два, чаще три, а то и четыре часа наслаждения Дмитровским шоссе каждый будний день. За это время я успевала так надышаться ароматом впереди идущих грузовиков, познавших еще брежневские времена, что никакой загородный воздух меня уже не спасал. Плюс по обочине, на деревьях и столбах сплошь висят кресты и венки. Едешь, как по кладбищу. Жутковато.

Потом закончилось лето, а у меня закончилось терпение. И мы переехали обратно в Центр и присоединились к сообществу экспатов, живущих вокруг Патриарших прудов. Ребенок опять позеленел, зато к работе стало ближе.

Особого веселья я в Москве не обнаружила. Не учла, что когда у меня родится дочка, то жить в таком праздном ритме, как я это делала в Лондоне, мне самой уже не захочется. Приятнее побыть с ребенком, чем пробиваться через пробки и сугробы на очередное мероприятие. Так прошел год. Половина срока моего контракта. Первый год я отсчитывала месяцы своего пребывания по нарастающей. Второй год стала считать вспять: оставалось десять, девять, восемь месяцев до истечения срока моего экспатовского контракта. Контракт, конечно, продлить можно. Но хочу ли я это сделать? Этого я пока не знала. Только иногда про себя отмечала, что скучаю по Старому Свету.