Как спасти жизнь

Глава 19

Райли

— Ты не надела индюшачьи хвостовые перья… — говорит Джули, старший продавец в отделе косметики. Джули, одна из тех раздражающих людей, у которых всегда улыбка на лице, даже, когда они вонзают тебе нож в спину. И она считает, что государственный праздник — грандиозное событие и ожидает, что все вокруг нее будут вести себя соответствующе. Джули раздражается.

— Я пытаюсь создать праздничное настроение и хочу, чтобы все их носили.

Взяв повязку из сумки у прилавка, надеваю ее на голову. Она улыбается как сумасшедший диснеевский персонаж и неторопливо уходит.

— Я не буду это носить, — говорю лучшей подруге в порыве ярости.

У меня индюшачий хвост на голове. Вот до чего я дошла, когда-то многообещающая жизнь, которой я гордилась свелась к этому.

Отважная белая девушка добивается успеха после неудачного старта!

Вот что должно было стать заголовком моей истории, если бы ее полностью не разрушили двое, любимых мной мужчин. Вместо этого, для того чтобы сводить концы с концами, я ношу перья, уродливые, коричневые перья.

За прилавком, Вероника прекращает копаться в ящике с тенями и поднимает голову. На ней та же повязка. Разница лишь в том, что она в ней выглядит сексуально, в то время как я просто глупо.

— Я собираюсь на склад. У нас осталось мало туши, — недовольно заявляю я.

Вероника устроила меня в магазин на неполный рабочий день на время праздников. Я работаю до Нового года. После этого, я опять сама по себе.

День благодарения через два дня. Даже думать об этом не могу. Мэйси нет. Томми уехал, он, как и обещал сел в автобус до Калифорнии. Я умоляла его остаться и вступить в программу. Он настоял на том, что ему нужно начать с чистого листа. Я не собиралась вынуждать его передумать, чтобы он снова встретился с Иваном. Он заставил пообещать, что я приеду к нему в гости, когда снова стану на ноги, чего вероятно никогда не случится.

Вероника пригласила нас с Бонни отпраздновать с ее семьей, но я думаю, что останусь дома с двумя приятелями. Беном и Джерри (прим. мороженое). По крайней мере с ними я чувствую себя хорошо, и они не обвинят меня в краже их денег.

Еще нужно упаковать вещи. Я продаю дом на две семьи. Нам с Бонни придется переехать в квартиру-студию. Такова правда жизни. Нет смысла плакать над тем, что потеряно.

— Никогда не отказывайся от надежд и мечтаний, золотце, — говорил папа.

Это невыносимо. Я отказываюсь сдаваться без боя. Только я устала сражаться за каждую мелочь.

В последние дни стараюсь не думать много о Джордане. Что не значит, что это хорошо получается, я лишь говорю, что пытаюсь. Что представляет большое достижение, учитывая, что первую неделю я провела в кровати, рыдая, пока не выжала из своего тела каждую крупицу соли.

Для меня стало шоком, узнать, что я похожа на маму, больше, чем думала. Наблюдая за ее страданиями, я чувствовала себя сбитой с толку. Почему она не смогла с этим справиться? Теперь я знаю ответ: у нее не было выбора. Любовь такового не предоставляет. Она определяет, как это будет происходить.

Факт о любви: она причиняет боль. Так ты узнаешь, что она настоящая. Люди, которых мы любим иногда бывают плохими, и часто совершают ошибки. Иногда умирают. Иногда уходят. Некоторые предают тебя. Но ты все равно не перестаешь их любить.

Думаю, вот что значит быть человеком: не смотря на то, чего это стоит, несмотря на боль, мы продолжаем любить. Неважно сколько раз ты скажешь себе перестать страдать. Не имеет значения, сколько раз ты скажешь себе двигаться дальше.

Это относится и ко мне. Потому что вопреки всему, я продолжаю любить его. Я все еще люблю его. И скорее всего всегда буду.

— Вероника Вега…правильно, две В… — слышу ответ Верн. Сидя на корточках, я поднимаю взгляд со своего места за прилавком с косметикой и вижу, как она сногсшибательно улыбается мужчине, красивому, под сорок.

К него нет ни единого шанса. К Рождеству он будет рыдать и угрожать причинить себе вред.

— … как победа. Или, если вы их соедините, то получится победительница (прим. на англ. victory — победа, winner — победитель).

Я фыркаю, и она тыкает меня в бедро носком своих туфель Маноло Бланик на десятисантиметровых каблуках. Я разрываюсь между смехом и стоном.

— Не сомневаюсь, — отвечает симпатичный будущий плакальщик.

Я возвращаюсь к укладыванию туши в нижний ящик, когда слышу до ужаса знакомый голос:

— Где она?

Мой пульс учащается, а руки трясутся, меня словно ударили в живот. Я ощущаю столько противоречивых эмоций, что они накладываются одно на другое. Наша последняя встреча была настоящей катастрофой. Но думаю теперь все стало на свои места. От правды больше не убежать.

— Вероника, где она? — повторяет он.

В этот момент гнев берет верх над всеми остальными чувствами. На Джордана, на жизнь в целом, поскольку кажется она одержима желанием унизить меня на каждом шагу. В голове, я проигрывала этот сценарий тысячу раз, но ни один из них не включал в себя то, что он найдет меня в универмаге, на четвереньках, прячущуюся за прилавком с косметикой с повязкой из индюшачьих перьев. Я не собираюсь делать этого сейчас. Не здесь. Не тогда, когда нуждаюсь в этой работе сильнее, чем в противопоставленном всем остальным большом пальце.

— Простите, сэр. Я сейчас вернусь, — выдавливает Вероника сквозь застывшую улыбку.

— Я правда должен сейчас поговорить с тобой, — говорит мужчина, которого я одновременно ненавижу и люблю до смерти. Но мое внимание привлекает паника в его голосе. Она напоминает о том, как он отреагировал в тот день, когда я оказалась вынуждена отвезти Мэйси в больницу, из-за ее аллергической реакции на ореховое мороженое. Напоминает о его грустном выражении лица, когда он в приступе ревности загнал меня в угол возле больницы.

— Идите, помогите ему, — слышу, как отвечает покупатель Вероники. — Я могу вернуться позже.

— Нет, нет, нет. Я могу помочь вам, — умоляет Верн свою невольную жертву. — Он — никто, пустое место.

— Ага, спасибо, приятель. Это срочно, — вмешивается Джордан, игнорируя попытки Вероники избавиться от него.

— Нет никакой срочности! Я даже не знаю кто ты такой.

Следует короткая пауза, во время которой, я уверена, уходит парень.

— Я пытался звонить ей, но думаю, она заблокировала меня.

Можешь быть уверен, что так и есть. По большей части это чистая формальность. Я не ожидала, что он позвонит. Не то чтобы я очень храбрая. На самом деле, если этот опыт и показал что-то, так это то, что я и близко не такая смелая, как я думала. Это оказалось трудно признать.

— Ты из ума выжил? — выпаливает в ответ Вероника. — Ты лишил меня покупателя.

— Вот. Запиши это на мой счет. Я куплю все это. Просто скажи, где она. Я заезжал к ней домой, никто не ответил, даже ее мама. Ее соседка ничего не говорит.

Я делаю мысленную пометку, дать миссис Ардженто в следующем месяце поблажку при оплате за аренду.

— Разве не полагается, что ты умный или что-то в этом роде? Она не хочет видеть тебя, придурок. Не желает ничего слышать от тебя. Ты все испортил. Господь преподнес тебе подарок, а ты отшвырнул его. Понял намек?

К горлу подступает комок. Может любовь и причиняет боль, но также она невыносимо прекрасна в лучших своих проявлениях, когда тебе отплачивают в десятикратном размере. Не могу представить свою жизнь без Вероники, и благодарна тому, что мне и не приходится этого делать.

— Знаю, — тихо соглашается Джордан, один из немногих случаев, когда он звучит смиренно. Приятно знать, что ему это не чуждо. — Знаю…просто…я хочу лишь получить возможность попросить прощения.

— Тебе следовало подумать об этом прежде, чем обвинять ее в воровстве.

— Технически, я этого не делал.

— О да, ты обвинил ее.

— Нет. Она не объяснила, почему взяла деньги, и я предположил худшее. Я был не прав…

— Да, Джордан. Ты обвинил ее в краже.

— Просто скажи, где она! — раздается в оживленном косметическом отделе.

Черт возьми…

В комнате воцаряется мертвая тишина. Выражение лица Вероники говорит о том, что она замышляет убийство; составляет список и дважды его проверяет: электрошокер, изолента, мешки для мусора, отбеливатель.

Я уже однажды видела такое, тогда ее сестра Сельма, без разрешения взяла ее сумку Луи Виттон и испортила лаком для ногтей. На следующий день Сельма была без бровей и ни у кого это не вызвало вопросов. Мы просто все знали.

— Ты посмел наорать на меня? — Ее слова вылетают со скрипом. — Райли, забирай своего мужчину пока я не порезала его.

Это сигнал для меня. Медленно, со всей возможной грациозностью, я встаю и поправляю одежду, оглядываясь краем глаза. Каждая женщина в оживленном отделе косметики теперь смотрит на нас с таким напряженным вниманием, которое обычно приберегают для эпизода Отчаянных домохозяек. Невозмутимо снимаю повязку с головы, потому что я не намерена вести беседу с короной из индюшачьих перьев и наконец встречаюсь взглядом с Джорданом.

Он выглядит таким измученным, что мое намерение немедленно отослать его прочь пошатнулось. О том, что он переживает тяжелые времена, говорит не его внешность. Согласно этому критерию — он идеален. Стрижка свежая, превосходно уложена. Под дорогим кашемировым пальто черная рубашка на пуговицах. Никто другой не заметил бы пустое, бездонное выражение его темно-зеленных глаз. У него точно такой же взгляд, как когда ему больно, когда он переполнен эмоциями и не знает как с ними справиться.

— Чего ты хочешь? — Умудряюсь выдавить я, говоря при этом без интереса, равнодушно, все больше и больше походя на него в прежние дни. Но тем не менее, сейчас я совсем далека от этих двух вещей. Руки дрожат, а сердце, которое я так старательно собирала воедино, снова разбивается в дребезги.

Выражение лица Джордана смягчается, на него накатывает облегчение. Напряжение вокруг его рта и челюсти тут же исчезает.

— Райли…

— Я работаю.

Он обходит стойку, втискивая свое крупное тело между коробок с косметикой, которую я должна разложить. — Мы можем отойти куда-нибудь и поговорить?

— Я не могу. Я работаю.

Он бросает пронзительный изумрудный взгляд прямо на Веронику, которая, как я теперь замечаю, держит в руках его карту Америкен Экспресс и смотрит на нее с почти дьявольским восторгом в своих карих глазах.

— Запиши все с этой стойки на мою карту. Я куплю все, — командует он ей.

— Сделано, — следует ее быстрый ответ. Не могу ее винить; она работает за проценты от продаж.

— Вероника не… — Мое время стоит дороже, чем пара щеточек для туши и нескольких помад. — Я не могу этого сделать, Джордан. Ты должен уйти.

Встреча с ним вызывает волну воспоминаний. Например, выражение его лица, в тот дерьмовый день, когда он сказал мне уйти. Или то, как я чувствовала себя самым жалким отребьем.

Всю жизнь я в основном общаюсь с ограниченным кругом друзей. Их немного, но они настоящие. Может так сложилось, потому что что-то подсказывало не лезть туда, где мне не место. После всего того, что я сделала чтобы построить честную жизнь, процветающий бизнес, самая глубокая рана — быть обвиненной в краже, мужчиной, который как я думала заботится обо мне, человеком, который как мне хотелось, чтобы гордился мной.

— Просто удели несколько минут и…

— Здесь не о чем говорить, — выпаливаю я, меня одолевает чувство разочарования.

— Нет есть. — Он убирает прядь волос с моего лица.

— Из-за тебя меня уволят, и я снова останусь без работы и денег. — Изо всех сил стараясь не заплакать, я отталкиваю его в сторону и ухожу, направляясь к ближайшему выходу, Джордан неотступно следует за мной.

Снаружи, на тротуаре, у меня перехватывает дыхание от почти леденящей температуры, холодный ветер пронизывает насквозь. На мне мамины блузка и юбка, которые я перешила под себя. Я одета не совсем по погоде.

— Райли, подожди.

— С меня хватит, Джордан! — кричу я, идя в сторону Парижского театра на 58-ой улице, чтобы быть вне пределов слышимости магазина или Боже упаси, менеджера.

Схватив мою руку, он разворачивает меня и крепко обнимает. Затем, берет полы своего пальто и укутывает меня в него. Я охвачена теплом его тела, хорошо знакомым запахом его кожи, мыла, которое он любит, ощущением мышц под его рубашкой.

В его объятьях так хорошо и я не тороплюсь его оттолкнуть, хотя следовало бы. Очень даже. Одну минуту, только одну минуту, говорю я себе, а потом прогоню его.

Но вместо этого я прижимаюсь сильнее, ближе. Я так поэтому скучала. Так скучала по нему. Как можно любить и ненавидеть кого-то так сильно одновременно? Это кажется невозможным, но вот она я.

— Я скучаю по тебе, — шепчет он на ухо.

Дрожа, я неосознанно, оборачиваю руки вокруг его талии и прижимаюсь лицом к его шее. Он пахнет, ощущается как будто создан для меня. Но он не принадлежит мне. Я одолжила его на очень короткое время. Достаточно долгое, для того чтобы я могла потешить себя фантазиями, но сейчас пришло время вернуться к реальности. Я больше не та девочка, которая верит, что под улицами Нью-Йорка живут драконы. Я перестала в них верить в тот день, когда умер мой папа. И с тех пор, как Джордан вышвырнул меня, я больше не верю в принцев и в жили они долго и счастливо.

— Давай зайдем внутрь. Ты простудишься.

Его самый большой страх. И скорее всего он от него никогда не избавится. Не знаю, сможет ли он преодолеть убеждение, что все, о ком он заботится заболеют и умрут.

— Прости… Прости за все, что случилось. Я хочу снова и снова говорить тебе о том, как сожалею, но я не хочу делать это здесь, стоя под снегопадом.

Открываю глаза. Запрокидываю голову, снежинки падают мне на нос, рот, глаза. Они падают Джордану на волосы и исчезают. Он проводит большим пальцем по моей нижней губе и медленно наклоняется. Джордан близок к тому, чтобы поцеловать меня, когда я все вспоминаю.

Взыскания по закладной. Сбор вещей для переезда. Руины дорогого мне бизнеса.

— Я не могу. Я больше не могу позволить себе общаться с тобой, Джордан. У меня нет времени на твою драму. Когда я сказала, что без денег, то именно это имела в виду. Мне нужна эта работа.

Черты его лица ужесточаются, мягкое мечтательное выражение улетучивается в мгновение ока.

— Я платил тебе четыре тысячи долларов в неделю. Как ты вообще можешь быть на мели? — Я пытаюсь оттолкнуть его, но хватка Джордана становится крепче. — Ты ожидаешь, что я буду для тебя открытой книгой, в то время как сама выбираешь, что мне позволено знать, а что нет?

Я не могу винить его за такой ход мыслей. Несмотря на то, что произошло между нами, он имеет право знать правду.

— Денег нет. Я выплачивала долг. — Мой голос срывается, чувство безысходности вырывается наружу. — Вот почему я вообще согласилась на работу.

— Что за долг?

В чем смысл теперь защищать Томми? Он уехал, надеюсь, туда, где безопасно.

— Что за долг, Райли? — повторяет Джордан, пока я решаю, как все объяснить, с чего начать, от его взгляда исходит напряженность как от тысячи солнц.

Внезапно мы движемся. Обнимая за плечи, он подталкивает меня к входу в Ритц Карлтон, через дорогу.

— Куда мы идем?

— Я не собираюсь обсуждать это на тротуаре, посреди снежной бури.

— Я только что сказала…

— Я знаю, что это Томми. Знаю, что он взял деньги из ящика и, что ты его защищаешь. Он прислал письмо, — лицо Джордана страдальчески искривляется, — с распиской я твой должник (прим. IOU — документ, оформленный в свободной форме и выдаваемый заёмщиком кредитору при получении кредита или займа).

Только я решила, что увидела и услышала все, что нужно.

— Я все выплачу. Даже если это займет вечность.

— Дело не в деньгах.

— Нет, для тебя нет!

Он резко, раздраженно выдыхает.

— Райли…

— Нет. Хватит. — Я отталкиваю его и на этот раз действительно добиваюсь своего. Он выглядит настолько же удивленным, как и я. — Ты не будешь обращаться со мной как со всеми остальными. Я выплачивала долг за Томми. Вот почему я устроилась на эту работу. Я сделала это для того, чтобы не потерять свою собственность, но все равно не избежала этого!

Джордан моргает, очевидно, переваривая все, что я на него только что обрушила. Потом он хмурится.

— Детка, ты заболеешь…

— Как кто? Лейни? — Это останавливает его. — Любовь всей твоей жизни? Я была готова врать себе, что это нормально. Она появилась задолго до меня, и у вас имелась своя история…и у меня есть прошлое. У нас с Томми. Ему потребовалась моя помощь и я не могла его подвести.

— Почему ты не сказала мне?

Из меня вырывается безрадостный смех. Я даже больше не дрожу. Тело до самых костей охватило онемение.

— Ах, да, конечно. Потому что ты бы не понял.

— Это нечестно.

— Да, это так. Но ты и ты был не справедлив. Я любила тебя. Любила, а ты пренебрежительно говорил обо мне другу. Ты сказал, что я развлечение.

— Это не то… что я имел в виду. Ты должна это понимать.

Он даже не пытается скрыть удивления на своем лице от моего заявления о любви. Если у меня и имелись какие-либо сомнения о том, что он ко мне испытывает, то теперь я наконец получила ответ.

— Из-за тебя я почувствовала себя ничтожной…настолько ничтожной как никогда раньше. Знаю, что не из твоего круга, но я никогда не притворялась, что это так…но я и не отброс.

Он моргает, снова впадая в прострацию. Так будет лучше. Полный разрыв. Он никогда меня не любил. Он заботился обо мне. Привязанность была настоящей, я это не придумала, но это никогда не являлось любовью.

Я не стыдилась того, кем являюсь. Мне много не нужно. У меня есть, был, бизнес, которым я гордилась. Есть люди, которые любят меня.

— И я не хочу, когда-нибудь снова испытать подобное.

Я не задерживаюсь, чтобы узнать, что еще он скажет. Я ухожу. На этот раз на своих условиях.