Как стать богом

Сцена 28. Корпорация «Драбант»

СЮЖЕТ 28/1

Вадим оглядывается и тоже вскакивает. Из спальни, распространяя объявившийся, вдруг, из ничего неприятный хрустящий шелест, плывёт к ним по воздуху что-то черно-полосатое, большое, какая-то воздухоплавающая медуза, размером, как кажется Вадиму, с ладонь, — свисают пучком неподвижные, как бы парализованные щупальца-лапки, длинное черно-полосатое тело беспричинно содрогается, и вертолетным винтом крутится над всем этим прозрачное шелестящее мерцание. Это гигантская оса. Тигровый шершень. Прошлым летом гнездо их объявляется вдруг над балконом, и приходится вести настоящую войну с этими чудовищами в палец длиной — бесстрашными и опасными, словно летающий аспид.

— ЁК-КЭЛЭМЭНЭ!.. — шепчет Вадим, невольно отступая.

Шершень уже плывёт над столом, он направляется прямо к Хану Автандиловичу, он словно целится собою в него — медленный, страшный, неотвратимый, и Вадим в отчаянии бьёт по нему рукой, не успев ни подумать о возможных последствиях, ни испугаться по-настоящему. Он — попадает (ощущение в руке такое, словно он бьёт по пучку сухих листьев).

Шершень падает на стол, прямо на пачку денег и распластывается на ней, растопырив полосатые лапы, все так же подергиваясь длинным полосатым брюхом и бессильно дрожа перепончатыми желтоватыми крылышками. Он чудовищно, неестественно огромен — со средний палец длиною. Вадим никогда не видел таких и даже не думал, что такие бывают.

— Спасибо, — говорит Хан, еле шевеля онемевшими губами и сейчас же добавляет с отчаянием в голосе, — Еще один! Гос-споди…

Из спальни с хрустящим гудением плывёт второй — еще больше, еще страшнее, еще опаснее на вид. Но этот тянет с явным трудом, как подбитый бомбардировщик, еле ползущий к родному аэродрому, нет, конечно, за ним хвоста маслянистого дыма, но эта механическая натуга, почти немощь, неуверенность какая-то, словно летит он вслепую, не понимая, куда летит и зачем.

«Вертолеты — это души подбитых танков», — вспоминает почему-то Вадим ни с того, ни с сего.

Этот гигантский, вялый, полудохлый бомбовоз тоже кажется чьей-то душой — душой какого-то подземного ядовитого чудовища, — и тоже вовсе не бессмертной, а наоборот — подыхающей на лету. Он еле дотягивает до стола и падает неподалеку от первого, сантиметрах в двадцати от него, но в отличие от первого он даже не шевелилтся — припавши к скатерти, лежит неподвижно и бессильно, словно раздавленный.

СЮЖЕТ 28/2

Хан Автандилович уже в прихожей. Панически суетясь руками и всем телом, он судорожно напяливает на себя куртку, промахиваясь мимо рукавов, болезненно серый, с проступившей вдруг многодневной угольной щетиной, губы его все время шевелятся, он бормочет что-то неразборчивое, что-то про «второй раз уже…» и «…это все неслучайно… это кто-то грозит…» (Или «шалит»?)

Вадим помогает ему натянуть куртку, отряхивает от капель и подаёт берет, он ничего не понимает, ситуация представляется ему почти фантасмагорической, ничего непонятно с этими чертовыми шершнями, пробудившимися вдруг посреди зимы (и где они до сих пор были? под кроватью? За диваном? В платяном шкафу?), и особенно непонятна эта паника, этот ужас, почти неприличный, который терзает сейчас его печального гостя.

Никакой печали в нем уже не остаётся. Никакого достоинства. Одна только необъяснимая патологическая паника… Тут звонит звонок в дверь, и сейчас же кто-то бьёт в эту дверь кулаком. Слышатся вдруг возбужденные и неприятно громкие голоса — три или четыре голоса, мужские, вроде бы незнакомые.

— Господи! — восклицает Хан Автандилович, — Да они там сейчас перебьют друг друга!

Он распахивает входную дверь, и на лестничной площадке, в вечном тамошнем вонючем сумраке, освещенные только люстрой из прихожей, обнаруживаются знакомые лица: Андрей-Страхоборец (высокомерный и презрительный, изрыгающий краткие ругательства), Юра-Полиграф (с продовольственным пакетом в обнимку, румяный и даже красный, как яблоко, и тоже изрыгающий) и давешний Семен (со своим серым ежиком, начинающимся от бровей, и — черт побери! — с самым настоящим пистолетом наголо). Все они одновременно орут друг на друга, и ни слова разумного не разобрать, кроме абсолютно черного мата.

СЮЖЕТ 28/3

Хан Автандилович преображается — мгновенно и неузнаваемо. Не теряя ни одной секунды, он рвётся встать между ними, раскинув руки крестом.

— Стоп-стоп-стоп! — кричит он голосом властным и неожиданно громким, — Отставить! Шпаги в ножны, господа, шпаги в ножны! Семен, убери ствол. Немедленно! Алеша! (Это — к кому-то невидимому, к тому, видимо, кто стоял пролетом ниже и тоже, надо полагать, со стволом наголо.) Алексей, успокойся! Ничего страшного не происходит. Никто ни на кого не собирается нападать, не правда ли, господа? (Это уже — Страхоборцу, по-прежнему очень громко, но самым доброжелательным тоном и с самым доброжелательным выражением лица).

— Святая и истинная правда, — тотчас же прекратив изрыгать черную брань, откликается Страхоборец — прекрасный, благородный и величественный, как сам король Артур в натуральную величину. Или сэр Найджел. Или лорд Гленарван. Смотреть на него одно удовольствие, если бы не дрожь в коленках при мысли, что застывший в классической боевой позе Семен (а равно и невидимый отсюда Алеша) сейчас откроет беглый огонь из своего огромного никелированного пистолета, который он и не думает «убирать в ножны».

— По крайней мере, МЫ… — Страхоборец делает такой мощный акцент на этом «мы», что даже даёт маленького петуха, но тут же поправиляется:

— Мы отнюдь не собираемся нападать. Но мы намерены защищать! И самым решительным образом.

— Кого и от кого? — осведомляется Хан Автандилович, делая шаг в сторону, чтобы рукой опустить все-таки к полу никелированный ствол непреклонного Семена.

— Вы прекрасно знаете кого и от кого, — объявил Страхоборец высокомерно, — Не притворяйтесь! Всем же все известно. Вы лучше скажите мне, пожалуйста, ведь вы сегодня весь день встречаетесь с мелкими, но омерзительными неприятностями, сударь? Не так ли?

— Так, — говорит Хан Автандилович, помедлив лишь самую малость.

— Я надеюсь, у вас хватило сообразительности понять, что это отнюдь не случайные совпадения?

— Так это — ва-аша работа… — тянет Хан Автандилович с некоторым даже удовлетворением.

— Представьте себе, да.

— Господи, но зачем⁉

— Мы хотим, чтобы вы оставили в покое нашего друга.

— Вы имеете в виду Вадима Даниловича? Но у меня нет к нему никаких претензий! Мы с ним в прекрасных отношениях. И я глубоко уважаю и ценю его…

— Это что-то новенькое, — цедит сквозь зубы Страхоборец и вопрошающе смотрит на Юрку-Полиграфа. Юрка-Полиграф (трезвый как стеклышко и напряженный, как перед большой дракой) уже нацеливается на Хана Автандиловича, словно пойнтер на вальдшнепа. Он перехватывает взгляд Страхоборца и кивает, — коротко и отчетливо, — будто гербовую печать ставит на заверенный текст. И тогда Страхоборец глядит уже на Вадима, недоуменно поджавши губы самым комическим образом.

СЮЖЕТ 28/4

— Мать вашу наперекося, — говорит ему Вадим пересохшей глоткой. Голос у него наконец прорезается, — Защитнички хреновы…

На этом разборка (она же стрелка, она же, если уж на то пошло, терка) благополучно закончивается, и высокие разбирающиеся стороны расходятся вроде бы довольные собой и вполне вроде бы удовлетворенные. По крайней мере, внешне все это выглядит именно так.

Хан Автандилович, раскланявшись со всеми остающимися, следует в сопровождении Семена и Алеши вниз (к своему «Мерседесу»), а навстречу им, демонстративно не спеша, с чувством большого достоинства поднимаются: Вельзевул, имеющий вид насмешливо-победительный, и Матвей — легкомысленно крутящий на указательном пальце цепочку с автомобильными ключами и никого не желающий видеть в упор. Тут уж обходится без каких-либо поклонов-реверансов, хотя и вполне на уровне упрощенного дипломатического протокола (то есть прохладно, но без взаимных грозных выпадов, окриков и обнажения стволов).

А потом вся компания дедов с грохотом, с шарканьем и победными возгласами вваливается в квартиру, сметя собою хозяина с порога его собственного дома. Напряжение боевой схватки слетает с них, жить им становится легко и хорошо, отпускает — они разом все делаются румяные, веселые, громогласные и дьявольски доброжелательные ко всему на свете.

— Какие тут у нас натюрморты зелененькие! — восклицает Вельзевул, едва только оказавшись в гостиной, — Где такие надыбали, Вадим Данилович?

Вадим молча показывает ему фигу и прячет пачки в задний карман джинсов (который с молнией). Шершней на столе уже нет. Словно их никогда и не было вовсе. Но они — были.

СЮЖЕТ 28/5

— Как тебе мои питомцы? — продолжает Вельзевул, сбрасывая с себя куртку и швыряя ее в пространство, — Как тебе мои Vespa crabro? Произвели необходимое впечатление? Аятолла наш, я полагаю, в штаны надундолил? Очаровательные существа, не правда ли? У Брэма, между прочим, сказано:

«Гнезда их достигают очень почтенных размеров — почти величины ведра». Но старина Брэм не видел нынешних шершней-мутантов!

Вадим хочет спросить его, где эти впечатляющие Vespa crabro отсиживаются в данный момент и не могут ли они пожаловать к нему, Вадиму, ночью, но Вельзевул его не слушает — с тем же азартом он уже рассказывает (всем желающим слушать и не желающим — тоже), как утром устроил Аятолле «маленький уютный балаганчик» с отборными мокрицами (Oniscus asellus) в главных ролях. И тоже мутантами, разумеется.

— С мутантами получается лучше всего, они послушные, вялые, на все согласны, ты меня понимаешь? Тут уж он в портки точно надундолил! Гарантирую! Жалко, что никто этого не видел, но я и так знаю: надундо-олили его святейшество, надундолили от всей души!

Конечно же, он сегодня герой, наш Вельзевул — тощий, голенастый, костлявый Повелитель Мух, он же Рмоахал, он же Главатль, он же Тольтек, достойный наследник расы древних атлантов, силой слова и мысли повелевавших животными и растениями. Он находит управу на непобедимого владыку. Он принуждает его отказаться от злобных замыслов. Он заставляет его надундолить в портки. Но слушают его все равно невнимательно, потому что он трепло. Его обнимают за костлявые плечи, похлопывают по сутулой спине, треплют ему и без того растрепанную гриву (желтую, как у льва), Матвей, расчувствовавшись, пытается его даже облобызать.

СЮЖЕТ 28/6

Но, главным образом занимаются все не Вельзевулом, а подготовкой пира победителей: откупоривают принесенное с собой пойло, раскладывают по тарелкам снедь, требуют у хозяина вилки-ложки…

Они галдят и веселятся — победители. Они ни черта не понимают, что происходит. Им кажется, что отныне все задачи благополучно разрешены и что именно они эти задачи разрешили. И вообще все они сегодня герои. Все как один.

Они выслеживают Аятоллу и ведут его по городу с самого утра.

Герой-Матвей вцепляется в его ослепительно белый «Мерседес», как бульдог в штанину, и не отпускает гада от себя ни на шаг — и это у него получается вполне профессионально, если не считать случая на углу Московского и Фрунзе, где он, увлекшись преследованием, чуть не впиливается юзом в белую роскошную корму, однако же Бог спасает.

Герой-Андрей проводит переговоры с противником на недосягаемой для обыкновенного человека дипломатической высоте: давит гада личным превосходством и, вне всяких сомнений, переигрывает матершинника Семена с его сраным пистолетом.

А что касается героя-Юрки-Полиграфа, то он как всегда точен, однозначен и чисто конкретен. За все эти подвиги выпито с бурным энтузиазмом и даже с некоторой жадностью, вновь наполнено и вновь выпито же. В головах шумит теперь уже и от спиртного тоже. Матвея тянет спеть, и он незамедлительно поет — старинное, давно уж всеми позабытое и вышедшее из употребления, но вечно прекрасное:

— По дороге в Бигл-Добл (по дороге в Бигл-Добл!), Где растет тенистый топ’л, — и Вельзевул тотчас же подхватывает («четвертым голосом»), — Шел веселый паренек, не жалел своих сапог, Веткой вслед ему махал топ’л.

Выясняется вдруг, что песню эту знают все, и все почему-то встают (со стаканами наизготовку), торжественно и разом, словно при исполнении любимого гимна.

— Знал веселый паренек: ждет любимый городок, Ждет его родной Бигл-Добл!

«Что за чертовщина, — думает Вадим, старательно выводя энергичные синкопы, — Что это нас разобрало вдруг? Что за всеобщая, внезапная и взаимная любовь?»

Мысли у него цепляются друг за друга и путаются, превращаясь в «бороду», знакомую каждому рыболову. Из какой-то неожиданной петли вдруг выползает:

«Эволюция уничтожает породившие ее причины»

СЮЖЕТ 28/7

Это надо бы обдумать. А, впрочем, зачем? Может быть, наоборот, ничего не обдумывать, а лучше еще раз выпить и потом снова налить. В конце концов, плевать мне на эволюцию. Вообще. Главное, что все мы здесь братья навсегда.

«А где вы все были, когда я корчился от страха? — спрашивает он, сводя брови самым грозным образом, — Где? Неделю назад всего? И вдруг — словно просветление на Вас нашло»

И сразу же, строго: не надо так думать. Это дурно. Это недостойно. О друзьях так не думают. О братьях.

— Не суди, брат! (Это, кажется, Юрочка вмешивается, Полиграф.)

— А кто, собственно, судит? Я? И не думаю даже. Страшный суд. Районный.

«Решение районного Страшного суда утверждено в городском Страшном суде и теперь будет опротестовано в Верховном Страшном суде», а-ха-ха!

О хищные жертвы века! В конце концов, все люди слабы. Все, совсем без исключения. И особенно слабы так называемые супермены: они не способны справиться с собой и отыгрываются на других. Тоже слабых…

'Как так — глупости? Хотя-а-а… А пусть даже и глупости. Между прочим сказано: хочешь, чтобы тебя услышали, говори глупости.

Тут Андрей объявляется рядом, обнимает Вадима за плечи и принимается ласково уговаривать его поехать с ним куда-то… Куда-то далеко, в непроизносимую даль. Там у него есть страна холмов, целая планета холмов, их там тысячи — округлых, одинаковых, невысоких сопок, весной шелковисто-зеленых и мягких, летом буро-желтых, колючих, источающих зной, а между ними прихотливой змеей (гигантской драконьей кишкой) извивается цепь сорока семи озер, библейски фантастических и прекрасных: первое зеленое и твердое видом, словно малахит, другое — неправдоподобно желтое, маслянистое и как бы мертвое, третье — гагатово-черное (не агатовое, а именно гагатовое, гагат — это такая разновидность антрацита), оно черное, но когда смотришь под известным углом к солнцу, твердая стеклянная вода брызжет всеми цветами радуги, спектрально-чистыми, словно это не вода, а экран какого-нибудь супермонитора…

И там надо будет отлавливать раков. Там водятся раки, разноцветные и тяжелые, словно из золота… собственно, они и в самом деле из золота: они вытягивают золото из воды и из ила золото, молибден, уран… Каждый такой рак — пара тысяч баксов, но разве в баксах дело?..

— «Ты же лучше меня знаешь, что дело совсем не в баксах».

— «…Знаю. Но зачем тебе я понадобился? Возьми лучше Вельзевула, он этих твоих раков будет „уговаривать“, как тараканов в ванной…»

— «Чудак, да я же для твоей пользы. Знаешь: уйди от зла — сотворишь благо».

— «Знаю: уйдя от блага, не содеешь зла…»

— «Какое там благо: сожрут они тебя. Сегодня мы тебя отмазали, а завтра зазеваемся, и они тебя — ам!»

— «Ты ничего не понял, — говорит ему Вадим, — У меня все хорошо. А-атлично, Константин! Давай выпьем».

СЮЖЕТ 28/8

— Да тише вы, гробозоры! — орет вдруг Матвей, и когда становится чуть тише (все, кроме Вельзевула, замолкают и взирают на него), произносит несколько непонятных слов и заканчивает:

— … Твой Интеллигент-Профессор, побеждает в первом круге: шестьдесят восемь процентов — чистая победа!

— Ну? — говорит Вадим, осознав (не сразу), что обращаются именно к нему.

— Пальцы гну! — рявкает Матвей, поднимая над головой лэптоп, с которым он пристраивается в уголочке на диване.

— Экзитпол опубликовали… Фонд Сороса… У Профессора — шестьдесят восемь процентов, у Генерала — двадцать семь. Чистая победа в первом туре.

— У кого победа? — спрашивает Вельзевул, до которого, как правило, все доходит медленно. («Я понимаю медленно, но всегда!».)

— У Профессора!

— Как так — у Профессора? — говорит Вельзевул, и взор его обращается на Вадима. И все смотрят теперь уже на Вадима, словно он совершил что-то, вдруг, и неприличное. Он пожимает плечами.

— Так я что вам все время пытаюсь втолковать… — говорит он проникновенно, — Только вы же не слушаете.

Все молчат. Все словно протрезвели.

— Я же тебе говорю, — говорит Вадим, обращаясь к Андрею, — У меня все о’кей…

— То есть ты сделал это? — говорит Андрей медленно.

— Ну. А что тут такого?

— Что тут такого? — повторяет Андрей, — Он спрашивает: что тут такого?

— Сделал и сделал, — говорит Вадим, — Вот если бы я еще понимал: как? Андрей говорит:

— Он нас спрашивает: как? Нас!

А Юрка-Полиграф говорит: — То есть, получается, — мы зря корячились? Или не зря?

А Вельзевул говорит: — Ни хрена себе — уха! Ты сам-то в это веришь?

А Матвей говорит: — Ну, и что мы теперь будем с этим делать?

И это единственно правильный вопрос. Только вот знает ли кто-нибудь на него ответ?

СЮЖЕТ 28/9

— Друзья мои, братья! — с пафосом говорит пьяненький Вадим, держа в правой руке рюмку и с улыбкой оглядывая собравшихся — Я долго думал… Страдал… И сейчас я сделаю Вам предложение. Концептуальное. От которого нельзя отказываться! Так говорил товарищ Корлеоне-старший…

Все поворачивают к нему головы.

— Аятолла прав, я, хм, с некоторых пор… э-э-элемент эволюции, но по одиночке и меня и нас всех рано или поздно эта эволюция передавит… По одиночке мы — бессильные мира сего, как метко заметил Богдан. Ничего мы толком не можем и никуда не стремимся. «Метко заметил», а-ха-ха, претензия на каламбур дня…

Богдан горько усмехается… именно так он и сказал — «Бессильные мира сего».

— И Сэнсей прав, — Бог отсыпал нам столько… в сравнении обычными людьми… А мы что? Да, ничего… прожигаем. Никто же отчёт с нас не спрашивает… а мы и рады.

Глухое молчание… В общем-то все согласны с такой постановкой вопроса.

— Признаюсь… до сегодняшнего дня я не до конца понимал силу коллектива, силу дружбы! Вон, каких жульманов сегодня загнали под лавку… спасибо вам, братья, что встали за меня.

Вадим переводит дух.

— Баксы — не главное, но и без них никак. Мы тут с Юрой и Матвеем немножко поработали… прикинули, так сказать, некоторые наши возможности. В общем, баксы будут. В количестве, значительно превышающем наши личные потребности.

Все начинают шевелиться… про баксы, это всегда интересно…

— Короче! Организовываем из всех нас Совет директоров многопрофильной Корпорации «Драбант». Акции поровну. Соответствующего мирового уровня. С миссией — сделать мир лучше. За деньги, ибо, не фиг раздавать! У каждого есть свое дело, в нём он главный, остальные ему помогают. Ещё раз повторяю — баксы на стройку и развитие будут, сколько нужно.

Матвей с Юрием важно кивают. В казино они больше не ходили, но Матвей уже успел полностью обернуть Юрины и Жанкины деньги, отложенные на квартиру. Чисто математический расчет. По алгоритму. Да, какой, там, математический… Простейшая арифметика, если точно знать курс доллара на завтра. А он его знал. Вадим ему его говорит каждый вечер. Деньги Матвей обернул, рассчитался с Юрой и теперь за счет текущей прибыли наращивает оборотную массу валюты. Задачка для второго класса матшколы.

— Маришке с её Недоедой — детский коррекционный дошкольный центр. Да, весьма дорогой! Так, ведь, лучший в мире… все дети-выпускники в обычную школу могут поступать на общих основаниях Без диагноза УО!

— Богдан, Вова и Тенгиз — получите клинику, тоже лучшую в мире. А потому, что в ней такое будут вылечивать… все миллиардеры в мире наши. Реклама же ещё…

А Богдан — ещё и главный бухгалтер Корпорации, смотрящий за деньгами, с опытом, искать никого не надо, красота!

— Андрею — археологический и центр путешествий. Ясен пень, лучший из лучших. С музеем, конечно. И чтобы очередь к нему до Невского.

— Косте — ветцентр с зоопарком и… этим, как его… инсектариумом. Лучший в мире, никак иначе. Прибыдьный, естественно.

— Сэнсея тоже попытаемся к нам зазвать. Что попросит, то и дадим… Вдруг, ещё кого-нибудь куда-нибудь избрать понадобится… за деньги, конечно.

— Эль-де-преза к себе сманим! Пусть охраной занимается. Он лучший, говорят.

— А мы с Юрой и Матвеем, первичной деньгодобычей займемся, тоже увлекательное занятие, я вам доложу. А я ещё обсерваторию построю, звёзды люблю. И планетарий рядом, людям их показывать.

И будет нам всем счастье — делать людям счастье! За их деньги. А-ха-ха! Ещё один каламбур!

— Ну как вам предложение? А куратором благотворительных программ (как же без них-то⁈) — Маришу! Но, по утверждённому бюджету… а то она все раздаст… а-ха-ха!

Все молчат, переваривают информацию.

— А кто будет генеральным директором? — спрашивает Андрей, — Может быть, Роберт?

— Нет, — говорит Вадим, — Винчестер нам дорог как брат! Наймём гендира на рынке труда. Полно желающих попредставлять компанию в надзорных органах без доверенности за хорошую зарплату… ну и посидеть в тюряге, если что! Кабинет, секретарши, машина, бюджет… А Роберт пусть всю бумажную работу на себя берет, он насобачился у Сэнсея… и за директором присмотрит в качестве первого зама…