Колония

После завтрака он снова спросил у Джеймса, когда придет почтовый катер.

В течение часа, ответил мальчик. Двух. Трех. Как выйдет.

А как выйдет?

Да как все сложится. Прежде всего на море.

Как это понять?

Смотрите на море, сказал Джеймс. И все узнаете. Прямо так?

Джеймс пожал плечами.

Прямо так.

Ллойд спустился к бухточке — воздух еще был прохладным. Окинул взглядом море в поисках движения, паруса, мотора, ничего не обнаружил. Побродил среди развалин, когда-то бывших домами, спустился на пляж, где отдыхали десятки тюленей — его приход их не потревожил. Нарисовал бухточку, тропу на утесах, дома, развалины, потом тюленей, открыл чистую страницу, когда один из них, побольше прочих, отделился от стада и зашле-

пал к морю, мышцы бугрились, чтобы волочь эта

кую тушу по песку

рыбья кожа

потертости от песка

амфибья радость

Ллойд нарисовал тюленя у края воды, запечатлел как тот шлепает ластами по мокрому песку, плюхается в море, уходит на глубину. Тюлень нагнул голову, шея стала продолжением позвоночника, потом грациозно рассек воду.

картины острова: метаморфоза

Ллойд закрыл блокнот и пошел по утесам обратно

в свой коттедж. Снова вынес кухонный стул на

сланцевую плиту, уселся, плохо представляя, что

делать дальше, как ждать в месте, где ничего не

происходит

в месте

которому и не надо

чтобы

что-то происходило

Начал снова зарисовывать островитян: женщин, переходивших из дома к дому с утварью, корзинами чистого белья, утюгами, кастрюлями; стариков, собравшихся у стены — они курили сигареты и трубки. К ним присоединились Михал и Франсис. Франсис закурил сигарету, бросил взгляд на коттедж художника. Ллойд закрыл блокнот, встал. Ушел внутрь, в мастерскую, перебрал пальцами краски в ящике у мольберта, приласкал металлические тюбики

присутствие

будущее

потенциал

Вытащил из упаковки карандаши, уголь, разложил на мольберте — можно начинать: сперва карандаш, потом уголь, употребить их мягкость и вольный разбег, чтобы изучить контуры утесов, падение света на камень, перейти по готовности к краскам, бумаге, холсту.

Еще раз посмотрел в окно на море, выискивая взглядом свои чемоданы, где лежит бумага и холсты. Ничего не увидел. Вернулся на стул у входной двери, стал смотреть оттуда, как чайки разрезают небо, чайки кружат у края острова.

В одиннадцать Джеймс принес чай и ломоть хлеба, опять с маслом и вареньем.

Спасибо, Джеймс. Есть новости про катер?

Мальчик глянул на.море.

Нет.

Можешь сказать, долго ли еще?

Нет.

Ллойд взял чашку и тарелку.

Тебе сколько лет, Джеймс?

Пятнадцать.

Еще в школе учишься?

Он пожал плечами.

Не знаю. Наверное.

В смысле?

Уйти оттуда хочу.

Тебе там не нравится?

Там островных не любят.

Почему они островных не любят?

Считают нас тупыми и нищими.

Не больно красиво.

Джеймс пожал плечами.

А вы что, другие? Вы тоже так думаете.

Ллойд отхлебнул из чашки.

Хороший чай.

Чай бабушка заваривает. Никому больше не разрешает.

Почему?

Нипочему. Просто правило.

Сколько ж у нее дел-то, Джеймс. И месса, и чай.

Верно.

Ну, чай хороший, Джеймс.

Тот кивнул.

Божественный чай, мистер Ллойд.

Они рассмеялись. Ллойд протянул Джеймсу тарелку.

Хочешь, Джеймс?

Давайте.

Джеймс уселся на землю, на некотором расстоянии от Ллойда, жевал, не отводя глаз от моря.

А вы зачем сюда приехали, мистер Ллойд?

Ради утесов.

У вас в Англии, что ли, утесов нет?

Таких нет.

А в чем разница?

Здесь они обветренные, дикие.

Ллойд поставил тарелку и чашку на землю, обожженная глина скрипнула по камушкам и гравию.

Мне нравится на отшибе, Джеймс. Подальше от Лондона.

картины острова: метаморфозы II

Джеймс встал, пошел к бухточке.

Ты куда?

Катер, мистер Ллойд.

Он обвел взглядом горизонт. Ничего не увидел. Джеймс покачал головой.

Не видите, что ли?

Не больно-то вы для художника зоркий, мистер Ллойд.

Стали открываться двери, жители потянулись к бухте. Ллойд все вглядывался в море, но катера не видел. Пошел вслед за островитянами к спуску. Михал и Франсис уже стояли у края воды — рядом с ними каррах, — смотрели, как моторный катер входит в бухту.

Я его вообще не видел, сказал он.

Чего?

Катер. Там, в море.

А теперь видите? — спросил Михал.

Ллойд нахмурился, не отводя глаз от моря. Теперь вижу. Поупражняюсь — научусь.

Оно и верно, мистер Ллойд.

Ллойд указал на каррах, ящик с книгами и пустыми пузырьками от лекарств — засунуты в нос, но не привязаны.

Вы назад? — спросил Ллойд.

Да, сказал Михал.

Опять так же грести.

Михал покачал головой.

На этом мотор есть, мистер Ллойд.

Лодочники и старые островитяне на веслах довели каррахи до катера и вернулись с тремя чемоданами из одинаковой кожи и покупками на неделю, сложенными в пластмассовые ящики и картонные коробки: мука, сахар и чай, мешочки табака, пачки сигарет, банки пива, лекарства, шоколад, печенье, зубная паста, шампунь, батарейки, ручки, карандаши, блокноты, письма, открытки, газеты и книги. Островные разобрали свои заказы, вручили деньги Михалу, который отбыл на своем каррахе, привязав его к корме катера.

Старики донесли чемоданы до деревни. Ллойд шел следом, рядом с Джеймсом—тот тащил ящик с продуктами, на нем сверху лежали две книги. Ллойд взял их: роман «Темная сторона солнца» и история американских индейцев.

Это тебе, Джеймс?

Мне.

Как, интересные?

Пока не знаю. Только получил.

Ллойд открыл обе книги.

Она мне каждую неделю по две присылает.

Она — это кто?

Библиотекарша.

Здорово.

Джеймс перехватил ящик поудобнее.

Всегда роман и одну книгу по истории или географии. Иногда научную. Или про природу.

Тебе нравится, что она выбирает?

Обычно да. Если нет, я записку пишу.

Ллойд положил книги обратно на ящик.

Может, попрошу книгу по рисованию, сказал

Джеймс.

А мама твоя получает книги?

Они читать не особо. В школу только до двенадцати ходила.

А бабушка?

Вообще читать не умеет. Радио слушает.

Да, слышу. Работает постоянно.

Постоянно, мистер Ллойд. Бесит жутко.

Старики поставили чемоданы прямо за порогом коттеджа. Он переправил их в мастерскую, открыл и вздохнул от облегчения: все на месте все как было

непопорченное

нетронутое

Он распаковал штатив, блокноты, холсты, бумагу, палитру, маленький мольберт, прямоугольный тиковый ящичек, в который положит краски, когда пойдет на утесы. Распаковал ботинки, плащи, непромокаемые брюки, книги, бинокль, фляжку, фотоаппарат, коллекцию чужих работ

когда гоген путешествовал

к западу

северу

югу

книги, открытки, вырезки из газет, журналов, каталогов, фотографии, рисунки. Развесил их по стенам, дверям, наверху, внизу, поставил большой блокнот на мольберт. Встал у двери, оглядел свою мастерскую.

автопортрет: художник на временном месте Джеймс ввалился со стулом, который Ллойд оставил снаружи.

Я же просил стучать, Джеймс.

Я стучал. Стулом.

Как следует стучать.

Сейчас дождь пойдет.

Стучать надо кулаком.

Когда дождя не будет, постучу.

Джеймс задвинул стул под стол.

Хорошо как украсили, мистер Ллойд.

Спасибо, Джеймс.

Только воняет тут ужасно.

Да, верно.

И холодно.

Верно.

Нужно, чтобы огонь все время горел, мистер

Ллойд. Постоянно.

Правда?

Даже когда солнце жарит.

Вряд ли такая беда тут часто, Джеймс.

Какая?

Солнце жарит.

Вы печку топить умеете, мистер Ллойд? Торфом?

Больше нечем.

Нет, Джеймс.

Сейчас покажу.

Спасибо.

Вслед за Джеймсом он вышел в заднюю дверь, там лежал торф и растопка.

Это ваше. Для себя только отсюда берите, больше ниоткуда.

А если возьму, тогда что?

Джеймс уставился на него.

Такого еще не было, мистер Ллойд. Тут не принято.

Джеймс поставил куски торфа домиком над растопкой и скомканной газетой. Поджег.

Пусть все время горит, сказал Джеймс. Тогда уйдут и запах, и холод.

Спасибо, Джеймс.

А вечером засыпайте золой. Тогда утром без проблем разгорится.

Джеймс обвел взглядом комнату, подметил три чемодана, сложенных стопкой у гардероба.

Много вы вещей привезли.

Верно.

Куда вам столько?

Для работы. Хочешь посмотреть мою мастерскую?

Джеймс последовал за ним в бывшую спальню. Мне так больше нравится, мистер Ллойд.

Он обошел комнату по кругу, потрогал мольберт, краски, кисти, погладил.

А можно я попробую, мистер Ллойд?

Может быть. Но не сегодня.

Джеймс вышел, а Ллойд принялся за работу: двери и окна закрыты, печь топится. Прикрепил к мольберту бумагу, поднял карандаш, чтобы провести длинные вертикальные и горизонтальные линии — с губ срывается тихое гудение, пальцы и ладонь движутся вдоль листа, стремясь воссоздать первую встречу, первое его соприкосновение с этой свирепой красотой, страница за страницей света и тьмы, затененного и незатененного, работа до поздней ночи и вновь с раннего утра, восторг от тишины в деревне, на острове, окна и двери распахнуты, чтобы коттедж заполнили свет, шум моря и пение птиц.

Джеймс принес миску каши, чайник чая, хлеб с маслом, чашку, ложки, вторую чашку — с молоком.

Вы завтрак пропустили.

Спасибо, Джеймс.

Вы очень поздно легли. И рано встали. Следишь за мной, что ли?

У вас занавесок нет. Вы их сняли.

А, конечно.

Да мы бы и так поняли. В смысле, с занавесками. То есть тут не спрячешься?

Ни за что.

Ллойд налил себе чая.

И каково оно, Джеймс?

Чего?

Жить в месте, где все про тебя всё знают.

Джеймс пожал плечами.

Они только думают, что знают.

Ллойд протянул ему чайник.

Хочешь чаю, Джеймс?

Ну, можно.

Ллойд принес из мастерской кувшинчик и перелил туда молоко. Чашку протянул Джеймсу. Они сидели рядышком за столом и смотрели в окно на небо.

Денек ничего, сказал Джеймс.

Чего сегодня делать будешь?

Попозже нужно на рыбалку.

Не больно тебе хочется, судя по голосу.

Не больно.

Не любишь рыбачить?

Лодки не люблю.

Рыбаку оно некстати.

Верно, мистер Ллойд.

Джеймс пожал плечами.

Ненавижу ходить в море.

Я тоже, сказал Ллойд.

Джеймс засмеялся.

Это мы знаем.

Ллойд налил еще чая.

А отец твой рыбак?

Был.

Я его знаю? Он где?

На дне моря. С дедом и дядькой. Все трое. Разом, в одном рейсе.

Какой ужас.

Верно.

Тебе сколько тогда было?

Вообще мало.

Теперь понятно, почему ты не любишь рыбачить.

Да я б и так не любил.

Джеймс осушил чашку.

Какое, видимо, было горе для твоей мамы. Верно. Муж. Отец. Брат.

Ужас какой.

Да уж, мистер Ллойд.

А у тебя еще дяди есть, Джеймс? Кроме Франсиса.

Джеймс покачал головой.

Здесь нет. На острове он единственный.

Но Франсис же здесь не живет, сказал Ллойд.

Джеймс пожал плечами.

Не живет, но прикидывается.

Джеймс встал. Собрал посуду.

Как, кстати, звать твою маму?

Марейд.

У нее очень красивые волосы.

Я ей скажу.

Ллойд рассмеялся.

Нет. Не надо. А бабушку как зовут?

Бан И Нил. Миссис О’Нил по-английски. Вы крольчатину любите?

Очень.

Может, пойду вместо того кролика поймаю.

А как их ловят?

Я несколько способов знаю. Птиц тоже ловлю. И яйца собираю в гнездах.

Не умрешь ты с голоду, Джеймс.

Семью я кормлю на совесть, мистер Ллойд.

То есть мне с тобой лучше повежливее.

Лучше, мистер Ллойд.

Джеймс унес посуду, Ллойд уложил бумагу, карандаши и уголь, чтобы взять с собой на утесы — поработать за рамками первых впечатлений и воспоминаний. Прихватил и книгу о птицах, пошел наискосок через остров — ветер хлещет в лицо, сквозь волосы, под одежду, раздувает куртку, румянит щеки.

автопортрет: на краю европы

Он посмотрел на утес, который в первый вечер был в тени, отметил глубокий синий, бледно-голубой, оттенки розового и серебра — цвета мерцали под солнцем. Лег на живот на все еще росистую траву, стал смотреть, как солнце освещает утес, играет на частичках камня и песка, вдавленных друг в друга миллионы лет назад, очерчивает древнюю структуру поверхности утеса — где-то отполированного, где-то шершавого: камень дробился, лопался и вспучивался по ходу насильственного отделения от материка

агония

и так и не утихли

вода и ветер

Он начал рисовать, торопясь, прежде чем снова набегут тучи со своими серыми и бурыми покровами, зарисовал сперва утес и пенящееся у его подножия море, потом птиц: садятся, взлетают, скалы для них убежище; запутался в чайках и крачках, в мельтешении черных птиц — тут были не одни бакланы. Посмотрел в определитель, нашел там хохлатых бакланов, а больше почти ничего, определитель был про птиц в английских садах, на английских утесах. Бросил книгу в траву

паршивый определитель Может, Джеймс знает.

Знает что?

Джеймс стоял над ним, в каждой руке по мертвому кролику.

Прости?

Вы сказали, может, Джеймс что-то знает. Правда? Можно тебя нарисовать? Прямо вот так. Франсис сказал, нас рисовать нельзя.

Правда? А я очень быстро.

Ллойд перевернул страницу, пытаясь поймать карандашом новизну юности и смерти, темные волосы мальчика, голубые глаза, криво застегнутую рубашку, коротковатые брюки, поношенные ботинки, носки с растянутой резинкой, пальцы, в которых задние лапы кроликов, глаза у кроликов расширились от ужаса, тельца еще не окоченели, кровь, капающая изо ртов, еще не свернулась, карандаш торопится, в горле гул, пока не сбилось дыхание и звериный рык не вырвался из груди, сигнализируя, что свершилось. Рука расслабилась, он проработал лицо мальчика, затенил глаза, рот никакого триумфа

повседневная

добыча пропитания

Прорисовал кожу мальчика, кремово-белую, с розовыми пятнышками на щеках.

Как твоя мама, Джеймс.

Чего?

Ты с виду как твоя мама.

Джеймс согнулся.

Вы закончили? Можно этих положить?

Ллойд бросил рисовать.

Да. Спасибо. Закончил.

Джеймс разложил кроликов на траве, одного поверх другого.

Отлично справился, Джеймс.

Неплохо.

Без ружья. Без ножа. Как это ты?

Есть у меня способы.

Уж я себе представляю.

Развернул набросок, показал Джеймсу.

Что скажешь?

Тот разглядывал несколько секунд.

Я, что ли, так выгляжу?

Ллойд развернул набросок, глянул еще раз.

Я так вижу.

Уж больно я потрепанный, сказал Джеймс.

Ллойд пожал плечами.

Новые брюки тебе бы не помешали.

А вы заплатите бабуле побольше.

Он еще раз взглянул на рисунок.

А в остальном хорошо, мистер Ллойд.

Напишу картину, назову «Джеймс с двумя кроликами».

А мне потом подарите?

Не знаю. Поглядим.

На что?

Много на что.

Ллойд закрыл блокнот.

Ну, Джеймс, расскажи, что ты знаешь про птиц.

Мой определитель ни к черту.

Кое-что знаю. Меня Бан И Флойн научила. Чего?

Бан И Флойн. Прабабушка. Она много знает про птиц.

Тогда я с ней поговорю.

Джеймс покачал головой.

Она английского не знает.

Совсем?

Ни слова.

А что остальные?

Некоторые понимают, но не говорят, некоторые говорят немного.

А твоя мама?

Знает чуть-чуть, но говорить не станет. Почему?

Джеймс пожал плечами.

Не знаю. Не хочет.

И как мне поговорить с твоей прабабушкой о птицах?

Никак.

Придется тебе меня научить.

Ллойд положил блокнот рядом с кроликами — трава уже подсохла на утреннем ветерке. Джеймс взял блокнот и переворачивал страницы, пока не нашел свой портрет.

На что поглядим?

Чего-чего?

Я про рисунок. Почему я не могу его забрать?

Это мой рисунок.

Но на нем я.

Это моя работа, Джеймс.

Нужно хотя бы поделиться, мистер Ллойд.

Так не принято.

А как принято?

Ллойд указал на кроликов.

Их разве не нужно освежевать?

Нужно.

Так давай за дело. А то мех к шкуре прилипнет.

Времени еще полно, мистер Ллойд.

Джеймс, мне нужно работать.

А я тихо. Просто посмотрю.

Я хотел бы, чтобы ты ушел.