Константин Великий

Глава 12 ТИБР

Именно на берегу Тибра в 312 году произошла битва, решившая судьбу Римской империи. Битва, победа в которой на многие века определила пути духовного развития человечества.

Тысячу миль Константин прошел с триумфом. Ежедневно он принимал посольства от городов и провинций с благодарностью за освобождение от тирана. Народ встречал его как императора. Рядом с ним гарцевал юный Крисп, сидя в седле подобно маститому кавалеристу.

Оставив за спиной северную половину Италии, Константин подошел к столице Империи. За ее высокими надежными стенами укрылся Максенций со своей армией — хорошо обученной преторианской гвардией и кавалерией мавров, собранной им во время экспедиции в Африку.

Числом войско Константина было вдвое меньше: около ста тысяч солдат против двухсот тысяч Максенция.

По свидетельствам историков, Максенций был яростным язычником. Ни одно серьезное дело, особенно военную кампанию, не начинал он без обращения за советом к магам и чародеям. Для своих чародейств он частенько разрезал чрево беременных женщин, рылся во внутренностях новорожденных. А иногда убивал сразу нескольких львов, клал их полукругом и обращался с молитвами к демонам, чтобы те отвратили от него войну. Не обошелся Максенций без подсказок магических сил и перед битвой с Константином. Но на сей раз они сыграли с ним злую шутку.

Константин разбил свой лагерь в семи милях к северу от города, на равнинном берегу Тибра. Длительная осада Рима не сулила ему ничего хорошего, поэтому главной его задачей бы-98 ло выманить противника из-за укрепленных стен. Но как опытный полководец он понимал, что сделать это будет очень непросто. Вместе с ним в этом походе был и епископ Осий.

Несколько дней Константин пребывал в мрачном настроении. Ситуация требовала какого-то неординарного решения, а оно все не приходило. Шпионы между тем донесли Константину, что Максенций попросил верховного жреца Рима обратиться к Книге Пророчеств и узнать, на чьей стороне будет победа.

Эта Книга хранилась за семью печатями, и ее использовали лишь в исключительных случаях. Считалось, что содержащиеся в ней предсказания Сивиллы, жрицы Аполлона, — это окончательный приговор богов.

Книга Пророчеств языком Сивиллы предрекла смерть врагу Рима. Максенций решил, что враг Рима не кто иной, как Константин, и устроил в городе грандиозный пир. Верховный жрец многократно провозглашал приговор небес. Максенций позаботился, чтобы он стал известен и солдатам Константина.

Это известие нанесло большой вред армии, осаждающей Рим. Дух воинства был подавлен. Если уж сама Сивилла предсказала смерть врагу Рима, то какие тут могут быть сомнения? Константин сразу почувствовал перемену в настроении своих солдат. Передалось оно и ему. Константин еще больше помрачнел.

Как-то вечером император вызвал епископа Осия к себе в палатку и сказал:

— Перед походом я принес жертву римским богам, но, похоже, они не услыхали меня. Как я могу просить милости у вашего Бога?

Осий был весьма удивлен.

— Надо обратиться к Нему с открытым сердцем, — ответил он. — Наш Бог отвечает всем, кто искренне верит Ему.

Константин попросил Осия обучить его христианской молитве, а потом, взяв у священника распятие, надолго остался один…

День клонился к закату, солнце лишь изредка прорывалось сквозь темные тучи. И вдруг в лагере поднялся шум. Солдаты показывали пальцами в небо и падали ниц, громко крича: «Знамение Аполлона!»

Константин вышел из палатки и увидел на небе яркое свечение, хорошо заметное на фоне обрамляющих его туч.

Узор солнечных лучей, действительно, напоминал эмблему Аполлона. И если так, то это было предостережением тому, кто ведет наступление.

Но Константин заметил, что два основных снопа света перекрещиваются посредине и образуют символ, которому он только что — впервые в жизни — молился, стоя перед распятием.

Ночью он долго не мог заснуть, а потом ему приснился странный сон: пастух — с той картины на стене, что он видел десять лет назад на берегу Евфрата, в полуразрушенной церкви, — несет знамя, на котором четко начертан тот самый узор, что он сам и его солдаты видели сегодня на закате.

Это были две буквы: «X» и над ней, чуть поменьше, «Р», как бы растущая из перекрестия первой буквы.

Константин понял, что ему явлено божественное откровение. Пастух тихо, почти ласково произнес:

— Сим ты победишь.

Константин уже не спал и отчетливо слышал эти слова. Он немедленно послал за епископом Осием, и когда того, полусонного, привели, сказал:

— Я видел вашего Бога.

Сон священника как рукой сняло. Он попросил императора рассказать все в подробностях, а затем стал пояснять:

— «X» и «Р» — это тайный знак Иисуса Христа, образованный первыми греческими буквами его имени. Это символ победы над смертью, одержанной Христом.

— А знамя, с которым Он шел? — спросил Константин.

— Иди в сражение под этим знаменем, и ты победишь. Так я понял и Его явление, и Его слова, — ответил Осий.

— Если я, в самом деле, одержу над Максенцием победу, то я поверю в вашего Бога и Он станет моим, — сказал на прощанье Константин.

Еще не рассвело, когда он вызвал мастеров и приказал немедленно сделать знамя непривычно больших размеров. И крупно начертать на нем знак Христа: две перекрещенные буквы «X» и «Р». К вечеру ему принесли знамя. Оно было изготовлено из копья и роскошной ткани, неизвестно откуда добытой. На ней драгоценными камнями были вышиты две священные буквы.

Константин распорядился выставить знамя на видном месте, чтобы солдаты, глядя на этот знак, могли нацарапать его на своих щитах.

Утром следующего дня к палатке императора примчался гонец и доложил, что армия Максенция… покинула город и переправляется через Тибр по плавучим мостам.

— Предсказание пастуха уже начало сбываться, — сказал Константин Осию благоговейным шепотом. — Каким же еще чудом можно объяснить, что Максенций решился покинуть надежное укрытие да к тому же сделать такую откровенную глупость — отрезать себе рекой путь к отступлению? Я сам поведу армию в бой, и Его знамя будет передо мной.

Он не знал, что Максенций еще вчера и не думал совершать такого безумия — покидать неприступные стены Рима. Но в осажденном городе вспыхнул мятеж: его жители собирались огромными толпами и громко кричали Максенцию: «Трус! Трус!» И римский владыка испугался толпы.

Константин собрал своих высших начальников и пояснил план боевых действий: дождаться, когда противник переправится на этот берег, а затем прижать его к реке, разрушив на ней переправы.

В армии Константина было немало христиан, а уж они- то поняли символику нового знамени. Но важнее всего было то, что все воины воспряли духом. Знамя Константина реяло гордо и обещало победу.

Приближающиеся войска Максенция могли бы навести страх на любого противника. В центре шли преторианцы, сверкая доспехами. С обеих сторон их обрамляли мавританские всадники в белоснежных плащах с блестевшими на солнце кривыми саблями.

Эрок, глядя на эту впечатляющую армаду, попытался еще раз отговорить Константина самому вести войска в бой. Взглянув на величественное знамя, развевающееся в руках стоящего рядом с ним всадника, тот ответил:

— Когда в сражение с тобой идет сам Господь, как можно быть где-то еще, если не впереди? Возможно, это самая важная из моих битв. И в ней мне погибнуть не суждено.

Горнист дал сигнал к атаке. Константин первым ринулся вперед и ворвался в ряды преторианцев, мастерски орудуя копьем и мечом одновременно.

Решающую роль в схватке сыграла конница неукротимого Эрока. Страшные сабли мавров оказались малоэффективны против копий галльской конницы, которые поражали темнокожих всадников раньше, чем те успевали достать противника.

Тот же Эрок пустил часть своей конницы в обход войск Максенция. Смелые галлы разметали охрану мостов и, перерубив канаты, пустили их плыть по течению.

Один мост они оставили целым и храбро сражались на его подступах. Солдаты Максенция сбились в кучу на этом мосту и устроили на нем самую настоящую давку. Войска Константина без труда их истребляли.

В конце концов мост под чрезмерной тяжестью преторианцев в металлических доспехах рухнул. Вместе с ними в воде оказался и Максенций.

Два часа спустя после начала битвы, поняв, что ее судьба решена, Константин вернулся в тыл своих войск и взошел на холм. Его душу переполнило ликование, когда он увидел, как остатки грозной армии противника слабо отбиваются от его солдат, полных решимости довести бой до полной победы.

Теперь Константин уже не сомневался, что судьба битвы была решена Богом христиан, который шествовал по равнине Тибра впереди его армии и в этой решающей схватке был вместе с Константином.

На другой стороне реки он вдруг заметил воина, пытающегося выбраться на берег. Золотые доспехи выдавали в нем первого человека в армии противника. Встречи с ним в течение всей битвы и искал Константин. Он пришпорил коня и помчался к берегу.

Течение реки было довольно сильным, поток не раз захлестывал и седока, и лошадь с головой. Но вот наконец копыта коснулись дна, и Константин выбрался неподалеку от того места, где тело Максенция в золотом панцире уже начало тонуть.

Враг был мертв. Историческая битва закончилась его сокрушительным поражением.

В тот октябрьский день 312 года на берегах Тибра сражались не просто две армии и два полководца Римской империи. Нет, сражались два апологета разных вероисповеданий: язычества и христианства.

В битве у Мильвийского моста победило христианство. Эта победа знаменовала начало новой эры в истории Империи.

Константин велел пронести окровавленную голову Максенция по улицам Рима, а затем отправить ее в Африку и там пронести по улицам городов, недавно жестоко разоренных бывшим августом.

Это устрашающее свидетельство полной победы Константина в то же время напоминало жителям дальних провинций, что к власти пришел сильный правитель, который не потерпит непослушания и бунтов.

В том же 312 году Константин обращается к народам Империи с такими словами:

«Я привел к великой победе свое войско, неся перед собой печать Бога. И если благо государства опять призовет меня, я буду следовать тому же знаку высшей Силы и снова брошусь на врага. Всемогущий Боже, я посвятил Тебе свою душу. Я люблю Твое имя и почитаю Твою власть, которую Ты доказал знаками и укрепил мою веру».

Половина Империи была теперь в его руках. Другая ее половина, на востоке, оставалась пока во власти августов Дазы и Лициния.