Короткое замыкание

ГЛАВА 7

Въехав во двор своей виллы, Косма остановил машину у дверей гаража, открыл дверцу, взял Ольгу на руки и торжественно понес к дому.

— Что ты делаешь! Люди же смотрят…

— Ну и пусть.

Поцелуй Павла заставил ее замолчать. Она хотела вырваться, но его руки были как тиски. Он нежно и заботливо опустил ее около входной двери, где их ждала Тея — по случаю торжества в нарядном фартуке и с кокетливой наколкой на соломенных волосах.

— С днем рождения, хозяин, — улыбнулась она. — Долгих вам лет жизни, здоровья и счастья, вам и вашей хозяйке!

Ольга беспокойно оглянулась на Косму. За те два года, что Тея жила у них, Павел так и не сумел отучить ее от обращения «хозяин». Сколько он ни бился, все было бесполезно, а когда пригрозил: «Если еще раз скажешь, выгоню!» — Тея сделала невинные глаза: «А хозяйка не отпустит, она всегда говорит: без Теи как без рук!» Ну, положим, руки бы нашлись, но они привязались к этой наивной юной дикарке, которую шумный город приводил в ужас. Полное ее имя — Филофтея — вызывало у всех улыбку, и Ольга стала звать ее Теей. Девушка закончила в деревне восемь классов и больше учиться не хотела. Ольга пыталась привить ей вкус к чтению, но книгам Тея предпочитала вязание, даже в кино ходила редко. А вот хозяйкой была замечательной, справлялась с любым делом без особого труда. Что же касается кулинарии, то здесь Тея не знала равных: достаточно было краткого описания, и на следующий день самое сложное блюдо стояло на столе. Колдовство, да и только! Сложа руки она никогда не сидела, закончив хлопоты по дому, брала лопату, лейку и шла в сад, который превратила в настоящий рай. «Ох и повезло мне с этой девушкой, — говорила Ольга. — У меня теперь дома никаких забот». А Тея никак не могла понять их образ жизни. Когда хозяин на заводе, хозяйка дома, сидит над бумагами. Только он домой поздно вечером, она — на дежурство. Тея смеялась, что они всю неделю как солнце и луна, видятся только по воскресеньям. И то не всегда. Или хозяйка укатит в командировку, или хозяин отправляется в дальние края, куда-то за границу, на переговоры (слово это вызывало у нее особое уважение, хотя ее совсем не интересовало, о чем он там в заграницах переговаривается). Больше всего ей нравилось, когда Косма возвращался и дарил Ольге духи, кремы, помаду. Не забывал и Тею. Свой сувенир она принимала с благоговением, произнося «спасибо» едва слышным шепотом…

— Будь добра, Тея, накрой на стол, — сказала Ольга. — Достань большую бутылку вина. Я на минутку — переодеться.

Она поднялась по лестнице, толкнула дверь спальни, но не успела снять платье, как в дверях появился Павел.

— Подожди, — пробормотала она. Но Павел уже держал ее в объятиях. — Сумасшедший! — только и успела она воскликнуть, когда он рывком опрокинул ее на кровать.

Они долго молчали, опьяненные близостью. Павел гладил ее растрепавшиеся волосы, а Ольга обхватила его могучие плечи и зажмурила глаза. Еле слышно шепнула ему на ухо:

— Давно мне не было так хорошо, как сегодня…

И снова время остановилось для них, так неистова была страсть. Первым очнулся Павел.

— Слушай, есть хочу — не могу! А если не накормишь, я тебя живьем проглочу!

Ольга прижалась к нему, нежно укусила за мочку уха.

— Такому людоеду только попадись! — И вдруг вскочила: — А ка-к же Тея? Бедняжка. В третий раз, наверно, разогревает…

— Что ты так всполошилась, — развел руками Павел. — Думаешь, она не подозревает, что за секреты у супругов, когда они остаются наедине? Тем более если она красива и молода, да и он как будто еще ничего.

Они были идеальной парой. Он — волевой, неугомонный, властный. Она, несмотря на свой независимый характер, — эмоциональная, чуткая. И Косма, который раньше не пропускал ни одной юбки, остепенился. Ольга владела всеми его чувствами, крепко держала на шелковом поводке, и он не возражал. Натура тонкая, чувствительная к любым проявлениям вульгарности, Ольга сама не могла понять, чем ее так завораживает этот человек. Если у них и бывали кризисные ситуации, разногласия, переходящие в явную враждебность, то счастье взаимной любви быстро разгоняло тучи, и они забывали обо всем, а потом вместе смеялись над своими размолвками.

С самого начала Павел Косма ввел в семье принцип, от которого не отходил ни на йоту: у каждого своя работа, свой служебный долг и общественные обязанности. Каждый разбирается в своих делах сам и полагается только на свои силы. Ольгу оскорбляли черствость Павла, его подчеркнутое безразличие к ее статьям, командировкам, друзьям. Нередко ей хотелось поделиться с ним сомнениями, переживаниями, но когда она однажды попыталась, он сразу осадил ее: «А что будет, если я начну советоваться с тобой по своим техническим проблемам, таким, как, например, отбор изоляционного материала для моторов?» Сухая жесткость этого ответа глубоко запала ей в душу. Постепенно они привыкли, оставаясь вдвоем, полностью отключаться от забот. У каждого был свой круг знакомых, с которыми можно обмениваться мнениями, советоваться и спорить. У Павла круг этот, по мере того как он забирал в свой железный кулак нити управления заводом, становился уже и мало-помалу окончательно распался. Ольга же, наоборот, поддерживала контакты со многими людьми в городе и уезде благодаря многочисленным статьям и репортажам, интервью и комментариям на самые острые социальные темы. В редакции ее любили и ценили как хорошего товарища и обязательного человека. В отделе культуры, которым она вскоре стала заведовать, ее журналистский талант открылся новыми гранями. Но, к удивлению коллектива, она упорно уходила от споров по хозяйственным проблемам, хотя было известно, что в академии блистала именно в этой области. Впрочем, когда на редакционных летучках обсуждались экономические материалы, выступления Ольги всегда отличались конструктивностью. За обеденным столом она частенько рассказывала Павлу об интересных фактах и впечатлениях от своих поездок по провинции. И ее возмущали резкие, безапелляционные суждения Павла о сложных проблемах, запутанных ситуациях. Как-то речь зашла о молодежи, и они незаметно, слово за слово, крепко повздорили. Для него вся молодежь — это «безответственные бездельники, которым подавай легкую жизнь и развлечения». На замечание, что и у него на заводе есть серьезная молодежь, передовики производства, студенты-заочники, Павел рассмеялся, не скрывая самодовольства: «Это только на «Энергии»! У нас воспитанием молодежи занимаются серьезно, без словоблудия, и они знают, что никто с ними нянчиться не будет. Любое нарушение внутреннего распорядка сурово наказывается, и это служит хорошим примером. Если кто не выполняет норму — скатертью дорога! Мерзавцев и шалопаев не держим!» Тогда она рассказала, что два дня назад трое парней с «Энергии» устроили в закусочной драку, ударили милиционера, который уговаривал их разойтись по домам, ночь провели в камере, а утром, постриженные и пропущенные, как полагается, через душ, были отправлены на завод и переданы с рук на руки секретарю комитета комсомола Ралуке Думитреску. Косма в ярости закричал: «Это клевета! Такое от меня не могли скрыть!»… Как-то Ольга опубликовала несколько репортажей по социальным проблемам, вызвавших многочисленные отклики. Темы эти были подхвачены даже центральной печатью, но Павла они не заинтересовали. Ольгу поразила тогда его удивительная близорукость, ведь, как выяснилось, он не знал даже того, что происходит в уезде, понятия не имел о том, чем живут люди, что их интересует и какие у них трудности. Все это навевало на него скуку. О том, что его жена защитила диссертацию, получила звание кандидата общественных наук, он узнал из газеты. Второпях, без всякой радости поздравил ее, а на следующий день она услышала, как он, разговаривая с кем-то по телефону, пренебрежительно бросил: «Кандидатское звание — это нуль без палочки, в стране полным-полно этих кандидатов и докторов, а вот толкового инженера днем с огнем не сыщешь». Ольга почувствовала себя глубоко оскорбленной. Однако забылась и эта обида…

Усевшись за стол, они стали извиняться перед Теей за опоздание, но девушка только счастливо улыбалась: давно не видела она хозяев в таком хорошем расположении духа. Павел попытался усадить ее вместе с ними за стол, однако Тея категорически отказалась. Она только подняла бокал за здоровье Космы, пожелала ему долгих лет жизни и сделала один-единственный глоток. Зато Павел ел за троих, а пил за десятерых. К десерту он уже был крепко под хмельком, однако предложил еще выпить кофе в увитой розами беседке. После кофе они снова поднялись наверх, и Косма попытался обнять Ольгу. Осторожно высвободившись, она сказала, что придет через минуту. А когда вернулась, он лежал поперек кровати, широко раскинув руки, и храпел так, что дрожали стекла. С большим трудом Ольга уложила его поудобнее, взяла журнал и попыталась читать. Но буквы прыгали перед глазами, и пришлось погасить свет. Она всматривалась в темноту и думала, что вот опять ничего не сказала Павлу, чтобы не портить ему день рождения. Несколько дней назад ее вызвал главный редактор Дорел Попович и объявил, что по согласованию с завотделом пропаганды уездного комитета ее выдвинули на пост заместителя главного редактора. «Дело тут не в общей тенденции по выдвижению женщин на руководящую работу, просто мы давно уже просили еще одну должность заместителя, и сейчас наступил благоприятный момент. Ты, конечно, понимаешь, что на мои плечи ложится слишком многое, мне одному не справиться… И знай, одними только обозрениями культурной жизни ты уже не отделаешься. Пожалуйста, не убеждай меня, что не разбираешься в вопросах экономики. Будто я не догадываюсь, в чем дело…» Ольга перебила с возмущением: «Ах вот оно что! Выходит, я по личным мотивам обхожу стороной проблемы народного хозяйства… Я что, по-твоему, наивная девочка?» Но в глубине души она признала правоту Поповича.

«Как бы далеко я ни обходила проблемы «Энергии», — размышляла Ольга, — даже если избавлюсь от отдела экономики, все равно будет тяжело. Завод, а значит, и его генеральный директор, находится постоянно в центре дискуссий. Хочу я того или нет, равновесие наших взаимоотношений будет нарушено. Он будет уязвлен и как муж, и как руководящий работник. Что же делать?»…

В восемь утра они сидели в столовой, Павел обжигался горячим кофе, не спуская глаз с часов. Ольга попробовала было подсунуть ему бутерброд, но он пробормотал, что перекусит на заводе. Она проводила его до дверей и, когда он на ходу обнял ее, шутливо сказала:

— А знаешь ли ты, товарищ генеральный директор, кого держишь сейчас в объятиях?

Павел подхватил:

— А как же! Еще не ослеп. Самую красивую, самую умную и самую верную женщину в мире, и я должен благодарить судьбу за то, что эта женщина — моя жена. Ольга нахмурилась:

— Преувеличиваешь. Ну так узнай же правду, несчастный: жена твоя вышла в начальники. Невероятно, но факт.

Павел среагировал не сразу и по инерции продолжал шутить:

— Вот это да! Теперь могу хвастать, что средний чин в нашей семье самый высокий в городе. Надо бы и Тею повысить, а то она командир только на кухне, в саду и у корыта. Дадим-ка ей звание верховного домокомандующего, ведь она правит всем нашим домом…

— Я серьезно; на днях будет подписано мое назначение заместителем главного редактора.

Не дойдя до машины, Павел резко остановился, скривил рот.

— Вот те на! Что это им взбрело в голову?

— Откуда я знаю! Может, моя кандидатская степень… Или мои статьи, ведь их многие читают — кроме, разумеется, собственного мужа.

Косма оставил замечание без ответа. Лишь спросил:

— Чем ты будешь заниматься?

— Пока не знаю. Интересы мои известны, а значит — и секторы, чью работу, надеюсь, я смогу координировать наилучшим образом. Естественно, что в рамках общего руководства придется заниматься всеми проблемами. Иначе ведь нельзя.

Косма постоял минуту в нерешительности, а затем произнес то, чего больше всего боялась услышать Ольга:

— Что бы ни случилось, не лезь в экономику. У нас с тобой твердая договоренность, вот уже много лет. Не забудь, что после истории с трансформаторами, в которую ты, как дурочка, ввязалась, я предупредил тебя в последний раз. И пусть останется так, как мы условились: никто не суется в тарелку другого!

— Не знаю, будет ли возможно в новой ситуации…

— Это меня не интересует. Выход из положения ищи сама, наш договор остается в силе для любой ситуации.

Косма решительно шагнул к машине, захлопнул дверцу и, хмурый, как осенний день, нажал на акселератор. Даже не махнул на прощанье рукой — впервые за все годы их совместной жизни.

Эти утренние часы, когда завод словно сжимается в один кулак и, как автомобильный мотор, начинает набирать обороты на весь долгий рабочий день, Павел Косма очень любил. Особенно с тех пор, как стал директором. Он входил в кабинет, вешал пиджак на спинку стула, вызывал Мариету Ласку, и она зачитывала продиктованный с вечера список срочных дел. Затем созывал к себе всех начальников цехов, мастерских и лабораторий, а также секретарей первичных парторганизаций. От докладчиков он требовал краткости, информативности, четкого анализа, была дозволена даже дискуссия, но только если она не уводила от основной темы. Последнее слово оставалось за ним, это было его суверенное право. На таких оперативках Павел Косма особенно зримо ощущал свою власть, ему приятно было сознавать себя командиром такого гигантского производства. Он привык думать о заводе как об одухотворенном существе, составляющем часть его «я», предмет гордости, постоянной заботы и беспокойства. Малейший непорядок вызывал у него вспышку безудержного гнева.

Сегодня, однако, Косма вошел в свой кабинет, не ощущая того прилива энергии и той радости, с которыми он привык начинать новый рабочий день. Настроение было испорчено размолвкой с Ольгой. Такое у них случалось не раз, но, как правило, все кончалось уступками с ее стороны. Однако теперь… «Зам. главного редактора — это не шутка. Она вошла в номенклатуру уездного комитета и отдела печати ЦК. Нет, — решил Косма, — о моем согласии не может быть и речи. Даже при условии ее слепого подчинения мне такая ситуация недопустима. Может быть, поговорить с Догару? Ну и что? Он меня не очень-то жалует, смотрит косо, рука словно свинцовая. Да и что я ему скажу? Что мне дома нужна жена, а не начальник? Что я не могу отчитываться о своей работе перед собственной женой?»

Но это еще не все. За последние месяцы Павла не раз охватывал страх. В графике производства наметилась тенденция к отставанию, реальные масштабы которого, как ему представлялось, знал только он. В проектном отделе создалась конфликтная ситуация: главный конструктор инженер Антон Димитриу никак не мог поладить с большей частью своего коллектива. А этот Пэкурару? Сколько крови он ему попортил тем упорством и спокойствием, с каким отстаивал свою точку зрения, защищал всех этих мечтателей! Вот с Василе Нягу поладить оказалось легче. Косма питал к нему безграничное презрение, которое даже не считал нужным скрывать. Даскэлу он ненавидел, однако порою сожалел, что нет больше рядом этого неистового человека, умевшего воодушевить людей на трудовой подвиг. Нягу тоже полезен — выполняет все указания и даже достаточно хитро аргументирует их. Каким-то безошибочным чутьем охотничьей собаки угадывает, кого именно хочет директор поставить на место, кропотливо собирает досье и при первом же удобном случае наносит удар. Слов нет, без Нягу не обойтись. Порою, правда, разглядывая его заплывшее лицо, серые неуловимые глазки, которые не то от страха, не то от хитрости бегали по сторонам, бесформенный нос и льстивую улыбку, Павел думал: «Этот человек в случае необходимости, не долго думая, продаст и меня. Тут уж он сразу обнаружит во мне кучу недостатков и ткнет носом в совершенные ошибки. Более того, он еще и себя подвергнет беспощадной критике за то, что поддался влиянию сильной личности. И ведь найдутся дураки — поверят ему и единогласно проголосуют за самое тяжкое взыскание, которое он уже давно придумал для меня».

Он нажал кнопку селектора. Мариета Ласку ответила немедленно:

— Слушаю вас, товарищ генеральный директор!

Косма помедлил, потом сказал категоричным тоном:

— Передай главному инженеру, чтоб вел совещание сам — у меня нет времени. А когда закончит, пусть проинформирует. — И добавил вполголоса: — Селектор не выключай, я послушаю.

Оперативка началась вяло. Цехи один за другим докладывали о невыполнении дневных норм. В последние месяцы это стало печальной традицией. Причин было сколько угодно: и перебои с деталями, и нехватка сырья, а тут еще изоляционные материалы попали в дефицит. Большинство голосов звучали мрачно, устало, но вот послышался дерзкий тенор мастера Спиридона Мани, который заменил ушедшего в отпуск инженера Станчу. Мастер не боялся называть вещи своими именами, а факты были очень уж неприятны. Да, с этим Маней шутки плохи, особенно с тех пор, как он спелся с Кристей из токарного. И вот спокойный голос Овидиу Насты: «Ты же хорошо знаешь, товарищ Маня, что вся изоляция к нам поступает по линии импорта. Кто же виноват, если мы ее не получили? Будем просить ускорить поставки…» Но Маня не унимался: «Ну да, пошлем запрос и будем ждать сложа руки? А как быть с планом, с заработками рабочих? Ведь и так уж…» Его прервал тоненький голосок Василе Нягу: «Полегче, полегче, товарищи! Так не годится. Давай без паники, дорогой друг. С планом у нас, слава богу, дела в общем и целом обстоят хорошо. И если главный инженер обещает лично обратиться в компетентные органы, мы что же, не окажем ему доверия?» И снова голос мастера, более спокойный, но с явной горечью: «Конечно, окажем! Товарищи Косма и Наста запросят главк, главк запросит министерство, министерство — Госплан, Госплан — Внешторг, и пошли гулять бумаги!.. А мы давай план, выполняй социалистические обязательства. Только как?»

Обеспокоило Косму и выступление инженера Иона Савы из токарного, который призывал серьезно проанализировать причины кризиса. «Я два месяца руковожу цехом и вижу, что это сизифов труд, — сколько ни бьюсь, никакого толку. Коллектив прекрасный, квалификация у людей высокая, любую поломку исправляют на ходу, и тем не менее… Меня преследует мысль, что не все в порядке в практике наших отношений с „белым домом“». Главный инженер потребовал объяснений. Сава молчал. Вместо него ответил Дан Испас: «Извините, товарищ Димитриу поручил мне принять участие в сегодняшнем совещании, так как его вызвал директор. Я рад, что инженер Сава привлек ваше внимание к этой давно назревшей проблеме. Все претензии, предъявленные отделу, вполне обоснованны. В последнее время мы по просьбе заказчиков перепроектировали ряд моторов, модифицировали некоторые узлы, изменили параметры, и это создало трудности в работе токарного цеха. А может, и не только его. Но будем откровенны: мы не можем отказаться от совершенствования качества…» Тут Сава вспылил: «Если и дальше дела пойдут так же, то мы неизбежно придем к малосерийному производству. А тогда как же быть с планом? Ни для кого не секрет, что наши склады ломятся от незатребованных моторов, а заказчики уже просят другие модели, более совершенные. Но ведь все это заказы небольшие, да и те серии, что запущены в производство, уже сильно сокращены. Где же выход? Ведь план для нас — закон!» Дан ответил невозмутимо: «Это прописная истина, пора нам относиться к таким вещам здраво, с учетом времени и места. Разве вы не видите, что происходит в мире? НТР — это, между прочим, и производство электромоторов». Сава потерял терпение: «Не всем дано заглядывать в наше лучезарное завтра. Мы люди скромные, ничего не поделаешь, такими уж уродились, но мы хотим работать, а не ждать, когда такие, как ты, соизволят спуститься с небес на землю».

Косма усмехнулся: «Вот уж чего не ожидал — чтобы переругались даже приятели. Нового начальника токарного переубедить в чем-либо невозможно. Угадал я с его назначением. А чтоб не мучился в поисках причин, обрадую-ка я его весточкой о новых станках из ФРГ. Думаю, он будет признателен. Однако проблему он ухватил верно. Не дай бог — обяжут-таки выпускать моторы по всем этим запросам — что тогда делать?» Из селектора тем временем звучал голос всегда спокойного, уравновешенного Марина Кристи: «Товарищ Испас! Когда-то вы заявили нам, что «Энергия» станет со временем главным механиком страны по производству электромоторов. Идея нам понравилась. Но готовы ли мы к этому? Дела не видно, дорогой товарищ!» Его поддержал Овидиу Наста: «Правильно, товарищ Кристя. Очень важную вещь сказал. Однако не кажется ли тебе, что без директора нет смысла обсуждать такие кардинальные проблемы?»

Косма поморщился: «Вот хитрец этот старикан! Я не я, и лошадь не моя… А ведь с прошлого года воюет со мной, не перестает противиться импорту». Сава, словно прочитав мысли генерального директора, конечно же, пошел наперекор: «На каком, скажите, оборудовании делать новые моторы? Товарищ Испас, давно пора бы иметь при проектном отделе специальную лабораторию по проблемам самообеспечения оборудованием. Заводу необходима собственная база». После паузы Испас ответил: «Отчего таким трагическим тоном, товарищ Сава, ведь ты хорошо знаешь мое мнение». — «Да оттого, что у меня душа болит за наших рабочих, заслуживающих лучших условий труда». И сразу же вкрадчивый голос Василе Нягу: «А что, у нас не выплачивают зарплату? Или заработки у нас меньше, чем в других отраслях? О чем разговор, право? Ведь ты еще пешком под стол ходил, когда мы…»

Косма пришел в бешенство: «Идиот! Сейчас заведет про достижения социализма, про рост жизненного уровня…» Но Нягу прервал Дан Испас и от имени проектного отдела попросил Насту довести разговор по поднятой проблеме до сведения дирекции и обсудить со всем коллективом вопрос о будущем профиле завода. Сава, однако, настаивал: «Я не получил ясного ответа от проектировщиков. Что я скажу в цехе?» Ответ Дана прозвучал как пощечина: «Спроси об этом генерального директора!» А следом — возмутительное замечание главного инженера: «Может, это покажется странным, но я поддерживаю мнение инженера Испаса. В самом деле, эта проблема — для руководства. И возможно, не только нашего завода».

Послышался шум отодвигаемых стульев, удаляющиеся голоса. Косма выключил селектор. Хорошо, что он не участвовал в этом заседании. И дело не в тех острых вопросах, на которые он был не в состоянии ответить, — покоя не давала одна мысль: «Что же с контрактом? Когда начнутся поставки? Надо же — до сих пор ни одной весточки! Партнер молчит, главк не отвечает, а министерство притворяется, что ничего не знает. Противно клянчить, но что поделаешь! Даже Цезарь нуждался в помощи богов. Наши-то боги, почитай, не такие великие, но и от них должен быть толк».

В дверях появилась Ласку.

— Пришел инженер Антон Димитриу. Просит срочно принять. Папку принес — с ваш стол величиной. Еще главный инженер, и тоже срочно.

Косма улыбнулся уголками губ и весело сказал:

— Ну да, спешит рассказать, как проходило совещание. Давай обоих сразу. Может, сцепятся снова.

Он от души расхохотался, увидев, как Димитриу и Наста топчутся в дверях и не могут решить, кому войти первым. В конце концов стали протискиваться одновременно. Оба уселись в кресла перед огромным столом Космы, и каждый ждал, что другой заговорит первым.

— Про заседание не надо, — сказал Павел. — Я все слышал по селектору. Предлагаю дать слово главному конструктору — может, он принес что-нибудь новое.

Антона Димитриу, долговязого человека с изысканными манерами, пепельными волосами, зачесанными поверх уже обозначившейся лысины, в безупречном костюме с бабочкой, давно не занимали проблемы завода. Нынешнее кризисное состояние он предвидел и, по мере того как буря приближалась, отходил от дел. Сегодня он получил окончательный ответ из политехнического института: министерство одобрило идею создания специальной кафедры технологии моторов и назначило его в ранге профессора заведующим этой кафедрой. Поэтому Димитриу, долгие годы терпевший вспыльчивый характер Космы, был даже рад объявить ему о своем уходе при свидетеле.

— Итак, товарищ главный конструктор, чем порадуете? — спросил Косма. И с явным неудовольствием заметил проскользнувшего в кабинет Василе Нягу, хоть и вынужден был жестом пригласить его садиться.

Главный конструктор, упомянув о деле личного свойства, начал с общей проблемы, касавшейся удельного веса «Энергии» в системе подотрасли:

— Со всех сторон к нам поступают заказы на электромоторы специального назначения. Некоторые заявки обеспечиваем по ходу дела, однако запросы растут. Требуются моторы повышенной сложности, мощные, а то и просто уникальные. Согласно вашим указаниям, на ряд писем было отвечено, что завод пока не имеет возможности удовлетворить заявку. Это «пока» встревожило многих, ибо было воспринято как отказ и свидетельство того, что придется добиваться импорта. Вследствие этого в ряде повторных писем уже более жестким, можно сказать — вызывающим, тоном от нас требуют дать ответ на многие вопросы. Таким образом, мы поставлены перед необходимостью решения. Отрицательные ответы, несомненно, вызовут в Бухаресте бурю. Все заявки, на которые был получен наш отказ, поступают для анализа в центральный НИИ машиностроения. Потом в Госплан. Самое тяжелое для нас — это дать ответы по моторам для карусельных станков с обработкой шестнадцатиметровых деталей, для гигантского экскаватора, требующегося строителям канала, и для технологических линий в металлургии. Я же, как известно, не уполномочен давать официальные ответы на такие письма.

— А почему? — процедил сквозь зубы Косма.

— Прежде всего потому, что эта проблема касается не только возможностей проектного отдела.

— Правильно! — поддержал его главный инженер.

— И кроме того, — осмелел Димитриу, — я абсолютно не уверен, что мы, наш отдел в его нынешнем составе, способны на то, за что с такой неохотой берутся даже знаменитые исследовательские институты Запада.

Овидиу Наста закрутился в своем кресле, повернулся к Косме, что-то пробормотал, а потом произнес громко и решительно:

— Товарищ Косма, я знаю ваше мнение. Но я, как главный инженер, чувствую себя обязанным обратить ваше внимание на то, что нельзя недооценивать силу коллектива проектного отдела.

Павел Косма пожал плечами:

— То, что ты души не чаешь в Дане Испасе, я знаю. Мы должны смотреть правде в глаза, потом отступать будет поздно.

— Что ж, в глаза так в глаза, товарищ Косма, я ничего другого и не предлагаю. А что касается инженера Испаса, то его сегодняшний ответ на замечание Иона Савы меня не убедил.

— Меня тоже! — воскликнул Косма.

— Боюсь только, по другой причине. Лично меня удивил абстрактный характер высказывания Испаса. В самом деле, прежде всего надо со всей ответственностью проанализировать, каким образом мы можем выполнить план и по валовой продукции, и по ассортименту, если в целях совершенствования начнем менять узлы, находящиеся уже в серийном производстве. Я убежден, что в настоящее время весь коллектив проектировщиков борется за решение этой проблемы.

Косма молчал, что-то прикидывая, потом вопросительно взглянул на Димитриу. Тот после колебания сказал:

— У меня нет сейчас готового ответа. Но складывается впечатление, что от нас слишком многого требуют. С другой стороны, похоже, в отделе происходит нечто странное. В обход меня сотрудники предпринимают рискованные шаги, вводят в заблуждение руководство. Это наносит ущерб заводу. По-моему, у главного инженера тоже возникла эта мысль.

Овидиу Наста от возмущения побледнел, снял с носа очки.

— Ничего подобного! Я ставлю под сомнение не подготовку и квалификацию людей, а наше теперешнее оборудование!

Косма победно взглянул на каждого, хлопнул ладонью по лежавшему перед ним досье и сказал спокойно, как будто никаких разногласий и не было:

— На вашем месте я, наверное, размышлял бы точно так же. Дилемма, перед которой мы находимся, ясна как божий день: или мы остаемся с теперешним крупносерийным производством и выполняем план, дав согласие лишь на несколько новых узлов, или же, вняв настойчивым предложениям, начинаем менять профиль завода.

Все трое смотрели на него с откровенным удивлением. Они не ожидали, что генеральный директор так остро поставит вопрос. Нягу пробормотал:

— Да вроде так оно и есть… Но до переоснащения новым оборудованием что нам делать с планом?

— А с людьми? — добавил задумчиво Наста. — Ведь у всех семьи…

Димитриу поднял брови:

— Ну, такие аргументы в расчет не принимаются. Известно, лес рубят — щепки летят. Если бы мы тормозили дело из-за подобных доводов, завод давно бы оказался в безвыходном положении.

— Вот это по-нашему! — вскочил Нягу. — Если бы мы думали о своих семьях да о собственной утробе, у нас не было бы революции… Рабочий класс пойдет на любые жертвы, нам не привыкать!

Косма резко перебил его:

— Давай без громких фраз! У нас тут не митинг и не вечер воспоминаний. — Он повернулся к инженерам. — Сложность ситуации в том, что и план должен быть выполнен, хотя бы по валу, и переоснащение надо начинать немедленно. Иначе будет поздно. Я стою обеими ногами на земле и вместе с главным конструктором считаю, что проектный отдел не способен обеспечить присланные нам заявки. Следовательно, главное — это в самом начале успеть раньше всех закупить оборудование и агрегаты, а уж потом мы создадим собственную базу. Будет нелегко. Но у нас небольшое преимущество: сложившуюся ситуацию я предвидел, и некоторые контракты за рубежом были заключены заблаговременно. Кое-кому это не понравилось… Но наверху-то, я убежден, поймут, что другого выхода у меня не было. Таким образом, думаю, мы наладим дело.

— А до тех пор? — совсем тихо спросил Нягу.

— Бог поможет! — отрезал Косма. — Первичные организации должны разъяснить рабочим ситуацию, мобилизовать их на выполнение и перевыполнение плана в соответствии с уже принятыми обязательствами.

— Вы искренне считаете, что это нужно? — спросил Овидиу Наста.

Но Косма ответил уклончиво:

— В настоящий момент неважно, что считаю я или кто-либо из нас. Ясно одно: план надо выполнять. — Он повернулся к Димитриу. — Вы, кажется, говорили, что у вас ко мне есть еще личный вопрос?

Главный конструктор заботливо поправил на шее бабочку, потер в раздумье подбородок, потом сказал, глядя в сторону:

— Знаете, с некоторых пор… с моим возрастом и здоровьем… Видите ли, завод требует полной отдачи. У меня нет ни энергии, ни энтузиазма, свойственных молодым… а мешать я бы не хотел.

Косма сузил глаза, спросил жестко:

— Чего виляешь? Бросаешь нас на полдороге? Дескать, выкручивайтесь без меня? А сам в тыл, на тепленькое местечко?

Димитриу поднялся из кресла и сделал обиженное лицо.

— Вы оскорбляете меня глубоко и незаслуженно. Я принимал вас здесь, на заводе, когда вы были начинающим инженером. Я поддерживал вас в тяжелые моменты, когда вы стали директором. А теперь стоило мне признаться, что устал, как я для вас сразу дезертир. Но знайте, тот, кто оскорбляет человека в летах, расписывается в собственной слабости. Директорское кресло — это еще не гарантия правоты.

В расширенных от удивления глазах Овидиу Насты светилось восхищение. «Ты смотри! Вот тебе и пижон! А я-то всю жизнь считал его вышколенным холуем. Значит, он тоже может быть гордым в решительный момент, — думал главный инженер. — Или и у него лопнуло терпение?»

— Итак, — сказал с усмешкой Косма, — приготовил себе гнездышко помягче?

— Не понимаю, о каком гнездышке вы говорите, — ответил Димитриу, — вот, пожалуйста, заявление… — Он протянул сложенный вчетверо лист бумаги.

— Что, и вправду отставка? — усомнился Косма.

— Нет, перевод на другую работу.

Директор развернул бумагу, дважды перечел, взял авторучку и одним махом подписал, проставив дату. Затем с презрением глянул на Димитриу.

— Что ж, поздравляю! Умеешь крутиться. И падаешь, как кошка, на все четыре лапы…

Он вызвал Мариету.

— Напечатайте срочно приказ, и чтобы с завтрашнего дня духу его на заводе не было.

Димитриу лишь кивнул головой в сторону Насты и с надменным видом вышел… Наступило долгое молчание. Косма в раздражении расхаживал по кабинету. Наста и Нягу застыли, размышляя над случившимся. Наконец директор воскликнул:

— Вот каналья! Покидает корабль, как крыса… Но уж нет, дудки, «Энергия» не утонет! Наш корабль отправится в дальнее плавание, оставив на борту лишь опытных и отважных моряков. — Он остановился, сцепил руки за спиной и, покачиваясь с пятки на носок, добавил: — Почет, конечно, большой: профессор, заведующий кафедрой. Подготовка новых поколений инженеров. Еще, пожалуй, заявится к нам с советами и замечаниями — как крупный специалист. Или включат его в состав какой-нибудь комиссии, будет нас контролировать… Ну ничего, пусть только сунется — собак спущу!

Минуло несколько дней, и вот уже назрели новые события. Едва переступив порог редакции, Ольга поняла, что происходит нечто необычное. Ответственный секретарь, добродушный Раду Дамаскин, заглянул ей в глаза, поцеловал против обыкновения руку и попросил срочно пройти к главному редактору, который уже несколько раз ее спрашивал.

Главный редактор Дорел Попович явно не знал, с чего начать. Предложил кофе, поинтересовался, хорошо ли она отдохнула после ночного дежурства, может ли сразу приступить к работе. Ольга послушала его минуту-другую, потом спросила обиженно:

— Послушай, Дору, что ты все ходишь вокруг да около? Вот уже битых две недели, как я с вашего благословения принимаю дела, с которыми вряд ли смогу справиться. Мало культуры и науки, так ты взвалил на меня отдел партжизни, а потом еще и пропаганду прибавил. Я верчусь как белка в колесе, чтобы всюду поспеть, а ты делаешь подозрительно озабоченный вид, от которого мороз пробегает по коже. Ну что вы еще придумали на мою голову?

Дорел, вместо того чтобы обидеться, вдруг успокоился, улыбнулся и сказал дружески:

— Можешь послать меня к черту, Ольга, но я искренне сожалею, что ты замужем. Я бы сам на тебе женился. Не раздумывая.

Ольга возмутилась:

— Нет, вы только посмотрите на него! Поэтому, значит, ты меня в свои замы продвигаешь? А я, черт возьми, считаю тебя серьезным человеком!

— Так-то ты разговариваешь с главным редактором? — отшутился Попович. — Во-первых, я твой начальник, во-вторых, старше тебя на семь лет. А пожилых людей надо уважать…

— Ты, я вижу, начал и мои годы подсчитывать. Заваливаете меня работой, чтобы я с молодостью распрощалась?

Попович посерьезнел:

— Хотелось как-то подготовить тебя к разговору. Да, видно, ничего не вышло. Так вот, завтра я уезжаю.

— Тебе не впервой.

— В Китай!

— Поздравляю. Приятного путешествия.

— На целый месяц…

— Ну и что? Возьми с собой жену, чтобы не скучать. Моральный облик — это не шутка.

— Да неужели ты не понимаешь, несчастная, что будешь меня замещать?

Это прозвучало как гром с ясного неба. Ольга опустилась в стоявшее рядом кресло и оторопело уставилась на руки главного редактора, машинально перебиравшего письма, гранки, номера, газеты, разложенные на столе. Мало-помалу она пришла в себя.

— Слушай, Дорел, сознайся, что это просто плохая шутка. Две недели, повторяю, я безуспешно пытаюсь разобраться в проблемах отделов, которые курирую. А тут опять новости. Что, есть решение выдвигать женщин на руководящие посты? Хорошо. Но надо же меру знать. Нашли одну дуреху и хотите поскорее загубить? Что, больше некому тебя замещать? Вот, например, дядюшка Костаке, двадцать лет в редакции, ему на роду написано быть твоим заместителем. Чем он тебе не годится? Ведь сколько раз замещал тебя…

— Да, замещал. Но сегодня ночью Костаке попал в больницу с острым приступом. Вот что значит бессистемное питание. Прямо со «скорой» — на операционный стол. Я разговаривал с хирургом. Тот считает, что раньше чем через пару недель его не выпустят, да еще недельку надо будет отлежаться дома под присмотром жены. Так что и не пытайся передавать ему дела, когда он выйдет на работу. Впрочем, к тому времени я и сам вернусь… Вот так, уважаемая. Уйти в кусты тебе не удастся. Тем более что решение уже принято.

— Послушай, товарищ Попович, — проговорила Ольга, побелев от негодования. — Долго вы еще будете ставить меня перед фактом «уже принятых решений»? Что я вам — неодушевленный робот?

— К твоему сведению, уважаемая, это решение всего коллектива. Так что давай говорить как два серьезных и ответственных человека, каковыми мы являемся. Через пару часов я уезжаю в Бухарест. Ты ведь знаешь, что нам, провинциалам, без инструктажа нельзя…

Ольга поняла, что другого выхода действительно нет. Она внимательно выслушала все, что говорил Попович, сделала пометки в блокноте, но под конец не выдержала — горько упрекнула:

— Ну, Дору, такую свинью мне подсовываешь! А ведь учились вместе! Знала бы — ни за что б не помогла, когда ты чуть не завалился на философии!..

— Ну ладно, Ольга, не хнычь, не идет тебе. А если тебя беспокоит этот упрямец Косма, которому надо было ноги поотрывать, еще когда он в академии за тобой увивался, ну так я ему сию же минуту позвоню и прикажу от имени бюро уездного комитета и его первого секретаря Виктора Догару, чтобы на месяц оставил тебя в покое. Пусть забудет, что у него есть жена, и обедает в заводской столовой — от щедрот своего знаменитого на всю округу подсобного хозяйства. А лучше всего пусть уматывает в отпуск — в Синаю, в Мангалию, к родственникам в провинцию, куда угодно, лишь бы голову не морочил.

— А что это ты вспомнил про Догару?

— Да неужели ты думаешь, наивная твоя душа, что подобный вопрос можно было решить без ведома первого секретаря, без его одобрения? Весь этот месяц ты будешь работать напрямую с ним, принимать участие в заседаниях бюро… Чего ты испугалась?

Ольга качнула головой:

— Не-ет, не так легко меня напугать. И потом, с Догару мне уже доводилось работать — на уездной партконференции, нас вместе избрали в редакционную комиссию. Да ты ведь и сам знаешь!

— Да, кстати, — вспомнил Дорел, — вчера приходил один инженер с «Энергии», Ион Сава. Просил принять его. Проблема, говорит, государственной важности. Я еще не знал тогда, что уеду, и назначил встречу на завтра, на двенадцать. Прошу тебя, не забудь.

Мысли Ольги невольно вернулись к Павлу. Узнав, что ее назначили замом, он совсем отдалился от нее. Перестал приезжать на обед, по вечерам возвращается поздно, усталый и злой. Не разговаривает, на вопросы не отвечает, сразу же запирается у себя в кабинете. На днях она увидела, какой он бледный после бессонной ночи, и не на шутку встревожилась. Однако он стал паясничать: «Ну что для тебя, законодателя общественного мнения, проблемы директора завода?» Больше она ему вопросами не докучала.

«Это еще что, — сказала себе Ольга. — Вот теперь ты пожнешь бурю». Она пожала Поповичу руку, села в его кресло, позвонила Дамаскину и попросила принести гранки и макет.