Он тяжело поднялся, стер пот с лица. У капитана было предчувствие, что времени у них осталось мало.
Времени им и не дали.
Борейко вздрогнул, когда где-то в джунглях затрещала очередь, приглушенная расстоянием и плотной листвой. Сразу же после нее вторая и еще следующая. Донесся глухой взрыв снаряда из гранатомета.
- Ну все, началось, - буркнул капитан себе под нос.
- Очень необычное замечание, скривилась Матильда. Ладно, подумала она, теперь мы можем рассчитывать только лишь на то, что nunda справится, как следует. И до лагеря коммандос доберутся в сильно неполном числе.
Но особенных надежд у нее не было. В конце концов, даже с Хищником[49] удалось справиться, несмотря на весь имеющийся у него технологический перевес. Здесь же против тренированных, жестких солдат выступает обычная кошка-оборотень.
Несколько секунд она еще прислушивалась к беспорядочной стрельбе, бессознательно кривя губы в злорадной усмешке. Она думала о вечном полумраке на дне тропической пущи, об ударах, наносимых неизвестно откуда. О перепуге, который сейчас становится уделом рейнджеров, когда убеждается, что им необходимо сразиться с чем-то непонятным.
И всем своим сердцем она была на стороне чудовища. Хотя осознавала она и то, что встреча с ним может закончиться плохо для нее самой. Хотя, к чему она громко не призналась, имелись у нее большие сомнения, защитят ли ее магические знаки, нарисованные у нее на лице старым mchawi. Уж слишком много их делило.
Все зло, что легло между Черным континентом и богатым севером. Матильда прямо затряслась от сдерживаемого смеха. Вот она – квинтэссенция наших времен, подумала девушка. Можно говорить о том, что пропасть засыпается. О спасительной глобализации. О гуманитарной помощи или же превентивной войне. О долбаной демократии, которую - естественно – необходимо внедрить силой, потому что бедные черные, арабы или вообще кто-либо другие просто не знают, а что для них хорошо. И кончается это – как всегда – одинаково. Появляются чудовища, пробужденные отчаянием и гневом.
А я чудовищ убиваю, пришла еще одна мысль. И nunda об этом прекрасно знает.
- Матильда, блин… - голос Борейко вырвал девушку из задумчивости.
Стрельба как-то притихла. Несколько минут все трое внимательно вслушивались. Ага, отдельный взрыв гранаты… И тишина…
- Я ебу… - с недоверием буркнул Квятек. – Неужели…
Он не закончил. Уж слишком хотел поверить, что все уже закончилось. Что кот-оборотень справился с многочисленным, прекрасно вооруженным отрядом. Или справилась, мелькнуло в голове капрала. До него дошло, что все время о чудовище думал как о "ней". Все-таки, nunda.
Следующая очередь прозвучала уже серьезнее. Характерный, высокий треск М-16. Ей вторила следующая, не такая длинная, экономная. Капрал сразу все понял.
- Курва, не торчите же так! – заорал он. – Они все ближе. Пробиваются!
Борейко взял себя в кулак. Перед лицом реальной опасности он снова почувствовал себя подготовленным офицером. И это было облегчением, во всяком случае, принципы были ясны.
Кто бы там не командовал отрядом рейнджеров, как раз сейчас дал доказательство тому, что думает. Единственный шанс коммандос заключался в том, чтобы пробиться на станцию; они уже наверняка знали, что в джунглях обречены на смерть. Даже неподготовленная, импровизированная атака на противника, в отношении которого мало что известно, была лучшим выходом, чем беспорядочно отстреливаться от неизвестности, наносящей удары из полутьмы.
- Квятек, собери всех! – приказал капитан. – Пускай укроются, а не торчат как придурки!
Он указал на группу вооруженных дробовиками людей, собравшихся вокруг доктора Кидонго.
- И лучше, курва, пускай попрячутся, с этим оружием они страшны только в близком боестолкновении.
У нас есть десяток с минут, подумал Борейко, вслушиваясь в раздающиеся все ближе выстрелы. Очереди были короткими, экономными. И звучали они все ближе.
Они пришли в себя, понял он. И теперь отступают, прикрываясь взаимно огнем. Момент паники они уже преодолели, потери их не сломили. Сейчас они действуют по плану, который, пускай и импровизированный, может сработать.
- А у нас, курва, никакого плана и нет… - от злости он даже заскрипел зубами.
- Ты что-то сказал? – спросила Матильда, и даже без обычной иронии.
Борейко даже не повернулся. Он вглядывался в недалекие заросли, из которых все время доносились выстрелы. Все ближе и ближе. У нас и десяти минут нет, - подумал капитан.
Хуже того, отзвуки боя теперь четко доносились с двух направлений.
- Блииин, они разделились, - понял Борейко.
Он не мог удержаться от восхищения солдатом, который командовал коммандос.
- Правильно, - подтвердила Матильда. – А она всего лишь одна… Борейко, ну не стой же, как чучело на огороде. Сейчас они пробьются сюда.
И как бы в подтверждение этих слов над головами просвистели пули. Они припали к земле.
- Где Мотаба? – прошипел Борейко.
Матильда отрицательно мотнула головой.
- Не знаю, наверняка следит за Чирфилдом, или как там того дохляка зовут…
Неожиданно она замолчала и сделала резкий вдох. Четко были слышны мягкие хлопки, когда выстрелянные издалека пули попадали в землю, и более жесткие и звонкие удары, когда пули пробивали стенки контейнеров. Огонь становился более плотным, и Борейко понял, что коммандос уже планово не отступают – именно сейчас началась атака. Он осторожно поднял голову. На фоне темной стены джунглей были видны блещущие огоньки.
Они хотят нас придавить. Чтобы те, вторая подгруппа, обошли станцию. Все становилось ясным, nunda не смогла справиться. Чирфилд…
- Ебана в рот, - просопел капитан. Он повернулся к девушке. Выражение ее лица сказало, что она все поняла.
Матильда кивнула. На ее лице блестели капельки пота, красная охра начинала размазываться.
- Пошли, Борейко, - жестко заявила Матильда. – Так надо. Мотаба мог уничтожить всю документацию. И сделал это тщательно, как было в его натуре. Он желал, чтобы люди, которые во имя собственной политики принесли заразу его народу, ушли с пустыми руками. Но об одном он забыл.
В герметичном контейнере все еще оставался смертоносный, мутировавший вирус. Вместе со своим носителем. Желание, чтобы полковник заплатил за все вины, чтобы чувствовал, что умирает, могло оказаться губительным.
И все это может пойти напрасно, подумала Матильда. Глаза стало печь от бессильной злости.
Борейко схватился с места.
- Бери Квятека, - приказал он. – Я останусь здесь, постараюсь удержать их как можно дольше.
И он, пригнувшись, побежал в направлении кучи ящиков, среди которых пропал капрал со своими чернокожими дружками.
Незначительным движением Матильда оттерла глаза, одобрительно усмехнулся. Капитан вновь начал везти себя как профессионал. У Квятека с его автоматом не было ни малейшего шанса связать противника, который располагал штурмовыми винтовками, боем. Он мог только лишь ждать, когда те подойдут поближе.
Борейко, вооруженный "кольтом коммандо", единственный во всем лагере, имел хоть какие-то шансы. Матильда криво усмехнулась. По крайней мере, теоретически.
Она достала из-за пояска пистолет. Над ее головой протрещала следующая очередь. Девушка сжала пальцы на прохладной, рифленой рукоятки и ждала капрала, который, словно жирный крот, шустро полз к ней между разбросанными в траве ящиками.
Они отскочили в тыл, на зады лагеря. Когда они уже были между жестяными контейнерами, они услышали за собой первые выстрелы из оружия Борейко.
Ну ладно, подумала Матильда, пригнувшись, продвигалась с готовым к выстрелу пистолетом. По крайней мере, мы начинаем защищаться. И до последнего, курва, патрона.
Капитан тщательно прицелился, нажал спусковой крючок. У него не было особых надежд, что во что-либо попадет, расстояние для укороченной винтовки было слишком большим. Сбоку его сопроводил басовый грохот дробовика. Сразу же после того – еще один, и следующий.
На первый взгляд, никакого смысла это не имело, свинцовая дробь из гладкоствольного дула, в самом лучшем случае, могла преодолеть лишь половину расстояния до первых зарослей, откуда в них пуляло, как минимум, несколько М-16. Но вспышки создавали иллюзию обороны, и речь шла исключительно об это. Прежде чем рейнджеры сориентируются, что защитники ничего не могут им сделать, пройдет хоть какое-то время.
А что потом? – пришла мысль. У Борейко никакого алана не было. Всего лишь туманные надежды. Он отогнал эти мысли, снова поглядел в голографический прицел. Абсолютно бессмысленно, потому что и так не видел никакой цели, а только резкие, перемещающиеся вспышки на темном фоне зарослей. Он нажал на спусковой крючок.
Капитан услышал глухое буханье, где-то высоко завыл распарываемый воздух. Борейко прижал лицо к трубчатому прикладу, согнулся, пытаясь скрыться за импровизированным укрытием.
Близкий взрыв снаряда из тридцатимиллиметрового, подвесного гранатомета оглушил поляка. К свисту обломков, резких звуков разрезаемого брезента палаток примешался короткий вскрик. Кого-то ранило.
Борейко заставил себя поднять голову, ответить, не целясь, очередью. Он знал, что через мгновение начнется массированный обстрел из гранатометов, который должен их лглушить, прижать к земле. И что под его прикрытием рейнджеры пойдут в атаку.
Он ожидал очередных, глухих выстрелов. Но, если не считать уже не такого редкого, не столь интенсивного обстрела из укороченных карабинов, ничего не услышал. Поначалу он не мог поверить. Но в конце все же пришлось.
Кончилось у бабки гавно, злорадно подумал капитан. Все выпуляли. И теперь до него дошло, что nunda покончила с солдатами, вооруженными оружием поддержки: с пулеметами или даже переносным миниганом.
Борейко почувствовал неожиданный прилив надежды, которая смешивалась с эйфорией боя и адреналиновым шоком. А не будет вам, курва, все так легко. Он оскалил зубы в злой усмешке, еще крепче прижал приклад.
Он подумал о Матильде с капралом. Интересно, нашли они уже доктора? Наверняка, тот присматривает за Чирфилдом. Невольно ему вспомнилась чернокожая девушка, которую он недолго видел вчера. Доктора, а может, санитарку. Он не мог вспомнить, как Мотаба к ней обращался.
Огонь, что велся с опушки леса, становился все реже. Капитан вноь испытал прилив надежды, чтоЮ быть может, как-то удастся выкарабкаться. И вдруг замер, когда вновь загрохотала очередь из М-16. На сей раз уже гораздо ближе. Из самого центра лагеря.
Тишина длилась очень долго. Борейко чувствовал, как желудок сжимается от страха. Наконец-то, после бесконечно долгой паузы, послышался более медленный, глубокий грохот автомата капрала. И басовитые выстрелы сорокапятки Матильды.
Это Квятек нашел доктора. А точнее, не сколько нашел, сколько чуть ли не споткнулся о него.
Когда он с Матильдой приближался к полевому госпиталю, то перемещались уже скачками, точно в соответствии с учебником. Полтора десятка быстрых шагов до ближайшего укрытия. Быстрая оценка ситуации, ствол обводит пространство. И последующий скачок.
Капрал припал к стенке контейнера, расплющился на ней. Осторожно выглянул, зная, что девушка прикрывает его из своего укрытия. Все чисто. И уже хотел скакнуть.
И замер. Только сейчас он заметил тело, под самым жестяным бараком. Багрянец пятнал белый халат доктора. И его было много, он хлестал из чисто перерезанных шейных артерий. Коммандос, которым удалось прорваться в лагерь, желали все устроить тихо.
В мгновение секунды капрал охватил взглядом всю сцену. У него не было времени на укол жалости, на бешенство оттого, что опоздал. Пули ударили в стенку над самой его головой. Квятек почувствовал горячий укус в щеку, в уши вторгся отзвук выстрелов и вибрации резонирующей от попаданий жести. Капрал инстинктивно бросился на землю и, наполовину оглушенный, перекатился в сторону. Раз и еще раз грохотнул кольт Матильды.
Капрал отполз до первого же встреченного укрытия, за лежащее под стенкой большое, двойное колесо от грузовика. И откуда оно, блин, тут взялось, билась в голове мысль. Матильда припала рядом.
Она поглядела на недалекий полевой госпиталь. Входной шлюз был раскрыт, сейчас он был темный. Убивающие бактерии ультрафиолетовые лампы погасли. До девушки дошло, что она уже не слышит монотонного стрекотания дизеля.
Квятек высунул голову из-за громадной шины, провел ровненькой очередью по стенке контейнера; пули были со стуком, оставляя черные дырки. Пустая обойма упала в траву.
Отверстие шлюза блеснуло огнем.
Борейко прислушивался к стрельбе, доносящейся из средины лагеря. Он раздумывал над тем, а не послать ли туда кого-нибудь из выживших чернокожих парней с дробовиком. Огонь с опушки явно утихал, похоже, у комманодос не осталось достаточно сил для фронтального наступления, радовался капитан.
Только радость была иллюзорной. Борейко все время помнил, что американцы могут рассчитывать на поддержку или хотя бы на эвакуацию. Где-то рядом кружил Pave Low, мощный вертолет, вооруженный ужасно эффективными миниганами. И весь он был покрыт броней, словно летающий дракон.
Они же могли всего лишь пытаться выжить. Даже помощь древней африканской магии не могла сотворить чуда. Выжить, а потом еще продираться через джунгли. И без помощи.
Снова грохнули выстрелы из кольта. Борейко решил, что охранников все же будет лучше оставить на месте. Продержаться как можно больше времени, чтобы дать Матильде и капралу время. Пока не прилетит вертолет. Дай Бог, чтобы как можно позднее.
И тут он услышал звук, который, как он прекрасно знал, был вестником близящегося конца. Шум лопастей.
В темном шлюзе снова блеснул огонь. Земля закипела, из простреленных двойных шин со свистом выходил воздух. Квятек ругался на чем свет стоит, выплевывая гравий и песок.
Влипли!
Всего лишь полтора десятка метров открытого пространства. Курва, царство за гранату!
- Ну, сделай же что-нибудь! – крикнула девушка, когда выстрелы на миг смолкли. Она выставила пистолет за укрытие, не целясь, выстреляла целую обойму и с лязгом вставила в пистолет новую.
Последнюю.
- Ну и что?! – сплюнул песком капрал. – Мы у них в вилке.
Через голову пробегали все более отчаянные замыслы. Ну ведь не может же их быть много, холодно размышлял Квятек. Двое, самое большее – трое. Нужно прыгнуть сразу же после того, как они вывалят очередь. Когда они будут ослеплены дульным огнем, когда еще будет кружить пыль. Он напрягся.
- Прикроешь меня, - прошипел капрал.
Матильда поглядела на него без какого-либо выражения.
- С катушек съехал, - холодно констатировала она. – Но, как желаешь. Будешь прыгать на "раз, два"?
Квятек мимолетно улыбнулся. Оттер лицо, размазывая по рассеченной щеке кровь.
- Нет, на "раз, два, три".
Он начал передвигаться, чтобы одним скачком покинуть и так не слишком безопасное укрытие. Слушай, идиот, ну ты уже до конца поехал, кричали в его мыслях остатки рассудка. Но Квятек подавил их усилием воли.
MH-35J выглядит словно летающий дракон. Здоровенный, черный, бесформенный, с шишками датчиков под кабиной. Вертолет тихий и смертоносный. Он может свалиться неведомо откуда, поливая землю потоками свинца из ротационных орудий.
Борейко слышал нарастающий гул крыльчатки. Он инстинктивно втиснул голову в землю, ожидая момента, в котором снаряды из минигана, выстреливаемые с теоретической скорострельностью в шесть тысяч выстрелов в минуту, пропашут землю, а вокруг начнется сплошной ад.
Стон турбин ввинчивался в уши. Капитан заставил себя приподнять голову, увидал нечеткий силуэт машины, крадущейся над кронами деревьев. Огонь М-16 неожиданно притих.
Еще он успел увидеть отсвечивающие матовым алюминием цилиндрические контейнеры, которые, кувыркаясь в воздухе, близились к земле. И он замер, раскрыв рот.
Так он стоял, как ему казалось, бесконечно долго. Пока вся темная стена леса не вспыхнула взрыом. Языки пламени напалма вздымались клубящейся тучей.
Борейко и не осознавал, когда он вскочил на ноги. Только лишь, когда в лицо ему ударил мягкий кулак ударной волны, и он почувствовал жаркое дуновение, словно из самой преисподней, до него дошло, что он стоит, размахивая винтовкой и орет от дикой радости.
На фоне огненной стены, в которую превратились громадные деревья, вертолет выглядел черной кляксой. Словно в замедленной киносъемке Борейко видел вращающиеся лопасти ротора, жало ротационного пулемета под самой головой машины. Горбы выпуклых кабин, стрелка и пилота.
Вертолет, более чем какая иная машина, походил на насекомое, на хищную стрекозу.
Очередь неожиданно захлебнулась, замолкла. Сейчас, подумал Квятек. И замер на месте.
У него еще звенело в ушах от близких выстрелов. Но услышал он все до последней мелочи. Негромкое хрупанье, пришедшее от открытого шлюза. Потом отзвук, как будто что-то раздирали, мягкий и гадкий, так что желудок капрала поднялся к горлу.
И вопль. Очень короткий, потому что сразу же затих.
Какой-то круглый предмет дугой вылетел из открытого входа, отскочил от земли и покатился, подскакивая, по затоптанной, сухой траве. Пока не замер возле тела доктора Мотабы. Мертвые глаза отсеченной головы в арамидовом шлеме всматривались в точно такие же мертвые зрачки негра. Квятек почувствовал: еще секунда, и он блеванет.
Краем глаза он увидал вспышку, осознал, что слышит отзвук работающего пропеллера. Изо всех сил он пытался взять себя в руки, хотя его уже охватывало отчаяние. Сволочи выиграли, билось у него в голове. Перед глазами закружили багровые пятна. Отчаяние переродилось в ярость.
- Прикрывай меня! – завопил он девушке. Поднял автомат и пошел, даже не прикрываясь.
- Квятек, вирусы… - простонала Матильда. Но тоже сразу же нацелила ствол в темное отверстие, взгляд ее был твердым и решительным.
- Нахрен вирусы! – бросил в ответ капрал. А может они и не прошли дальше, подумал он. Быть может, помещение и не разгерметизировано.
Он побежал, пригнувшись, с пальцем на спусковом крючке. Он не понял, что выстрелило ему навстречу из темного провала шлюза: серая, размазанная полоса. Но он инстинктивно подбросил хеклер.
- Неееет!... – завибрировал в воздухе вопль Матильды.
Ми-24 сделал круг над лагерем. Летел он низко, порывы воздуха приминали траву, вздымая облака пыли и мусора. Затрепетал брезент палаток.
Борейко все еще кричал и размахивал винтовкой. Экипаж должен был его заметить, потому что вращающиеся стволы следили за капитаном, послушные движениям головы стрелка. А рядом, внизу, орали от восторга дружки доктора Кидонго. Те, что остались в живых.
"Хинд" задрал нос, сбросил скорость. Медленно открылись щитки шасси. Будут садиться, понял Борейко. Он отбросил винтовку, к которой у него и так не было патронов, побежал к машине, которая неспешно поворачивалась на месте. А интересно, мелькнула мысль, откуда он взялся? Трехцветные знаки, нарисованные на корпусе в камуфляжные коричневые и зеленые пятна, ничего ему не говорили.
Неважно, все равно он на нашей стороне, подумал Борейко.
- Не стреляй!
Матильда вышла из-за укрытия. Руки она держала так, чтобы было видно, что в них ничего нет.
- Брось оружие, Квятек, - тихо прибавила она.
Капрал послушал, хотя все в нем бунтовало против этого. Трудно стоять без оружия перед чудовищем.
Он опустил ствол, разомкнул пальцы, стиснутые на пистолетной рукоятке. Хеклер упал на траву. Глухое рычание бестии затихло
Nunda была огромная. Почти в два раза больше леопарда. Бока хищной кошки двигались в быстром дыхании, конец длинного, полосатого хвоста нервно дрожал. Он очерчивал все большие дуги. Мех в пятнышках пятнала темная кровь.
Она ранена, понял Квятек. Он почувствовал, как Матильда становится рядом, как обнимает его рукой. Сам он глядел в зелены глазища, пересеченные вертикальными полосками зрачков.
Картинка заволновалась, неожиданно размазалась. Осталась кошачья зелень глаз, узкие зрачки. Но теперь вместо огромной кошки, перед ними припала на колени девушка.
Она стояла на коленях, напрягшаяся, словно девушка-спринтер на стартовых колодках. Готовая в любой момент рвануть и бежать.
- Майинга… - шепнула Матильда.
Та приподняла голову, широко усмехнулась. Капралу показалось, что какая-то ледяная лапища схватила его за горло. Мелкие, ровненькие зубки чернокожей девушки истекали липкой кровью.
Он прикрыл глаза. Когда открыл, девушка уже исчезла. Вновь перед ними напряглась к скачку nunda. Котообразное чудовище, выбравшееся из мрака легенд, чтобы защищать свой народ. Свою землю. Губы бестии приподнялись, клыки блеснули красным. И они уже не были меленькими и ровными.
Капрал почувствовал, как пальцы Матильды сжимаются у него на предплечье.
- Asante, dada, - шепнула она почти неслышно.
Уши громадного кота дрогнули.
Чудовище лениво потянулось. Жаркая волна пробежала по телу капрала, когда nunda приблизилась к нему и подняла голову, приблизив морду к его лицу. Квятек заглянул в бездонные, зеленые глаза и сам прикрыл веки.
Горячий, шершавый язык прошелся по его лицу. Mngwa ласково фыркнула, словно громадная и ленивая домашняя кошка. Своим влажным, холодным носом она ткнулась в обратную сторону ладони Матильды. И после того исчезла, в одно мгновение. Как будто бы была всего лишь миражом. Лишь высокие, засохшие стебли травы за контейнерами полевого госпиталя шатались, пошевеленные движением.
Прошло бесконечно долгое время, прежде чем Квятек решился открыть глаза. Сделал он это, лишь услыхав голос девушки.
- Спасибо, сестра, - тихо повторила Матильда. Она отпустила плечо капрала, подняла валявшийся в траве хеклер.
- Пиздуем отсюда, Квятек. – Теперь ее голос прозвучал трезво и решительно. – Все уже закончилось.
Когда они уже уходили, их догнал глубокое охание взрывающейся цистерны к дизель-генератору. Язык пламени поднялся высоко, жесть контейнеров гнулась от жара, белая краска чернела и превращалась в жирную сажу. Легкие, невесомые хлопья копоти кружили в воздухе и взлетали, чтобы осесть в конце концов на белом халате доктора Мотабы, на его лице, спокойном и недвижном, словно вырезанная из эбенового дерева маска.
Борейко, пригнувшись, стоял под вращающимся пятилопастным винтом.
- Быстрее вы! – орал он, перекрикивая высокий свист турбин, махая руками бегущим фигурам.
Из кабины стрелка, из-под приподнятого обтекателя на него глядел тип, которого капитан знал как полковник Морозов. Дед Мороз улыбался широко и с облегчением.
- Где Мотаба? – крикнул Борейко, одновременно подталкивая Матильду в направлении грузового отсека. Толкнул он сильно, так что девушка споткнулась, с трудом удержала равновесие.
- Не повезло ему! – крикнул в ответ Квятек, оттирая кровь с поцарапанной щеки. – Пиздуем, Кидонго остается!
Борейко замялся, поглядел на лагерь. Из центра бухал в небо столб густого, черного дыма.
- Они же здешние, справятся, - махнул капрал рукой.
Борейко понимающе кивнул. Обтекатель кабины стрелка медленно опускался, замедляемая гидравликой.
- Запрыгивай, - Борейко хлопнул капрала в спину.
Тот сразу же послушал, бросаясь в отсек щучкой. Стон турбин переходил во все более громкое рычание.
Борейко схватился за край люка, захотел подтянуться. И тут почувствовал, что земля уходит из-под ног. Сильная рука капрала втащила его вовнутрь.
Штурмовой Ми-24 легко оторвался от земли.
Было здорово сидеть просто так, чувствуя, что земля под задницей твердая, солидная и совсем не трясется. Зеленые обезьяны, скачущие по деревьям на краях заброшенной плантации, громко орали. Тихонечко, металлически потрескивали стынущие лопатки турбин "хинда".
Пахли цветы бугенвилии. Их аромат смешивался с вонью сожженного кордита и керосина. И еще с одним запахом, доносящимся от кучи алюминиевых цилиндрических контейнеров неподалеку от посадочного поля.
Квятек, опираясь спиной о корпус вертолета, потянул носом.
- Обожаю запах напалма на закате, - отпустил он шутку скучающим голосом.
Он протянул в ее сторону пачку сигарет.
- Хочешь?
Девушка даже не повернулась. Просто отрицательно мотнула головой.
Она поглядывала на небольшую группу мужчин перед валящимся сараем: на толстого плантатора, выглядящего весьма довольным, на молодого темноволосого парня в комбинезоне летчика, который поначалу, видя ее, бычился.
На двадцатьчетверке ты летаешь лучше, чем на газельке, - подумала Матильда. Так легко я тебя бы не сбила.
Она помахала пилоту, который исподлобья глядел в ее сторону. Тот ответил таким же жестом, скаля зубы в широкой улыбке. А я ему нравлюсь, бесстрастно констатировал девушка. Потом нахмурилась.
Она увидела, как Питер де Вет похлопывает по плечу четвертого мужчину. Дед Мороз выглядел довольным. Он громко смеялся, а его лицо лучилось радостью. Но Матильда не могла не заметить украдочных взглядов, которые он бросал на часы.
Спешишь, подумала девушка. Желаешь как можно скорее вернуться. К ней.
Под веками жгли слезы. На сейраз уже только лишь слезы от злости.
- Везет нам, - голос Квятека ворвался в поток невеселых размышлений. – Это ужк второй раз Морозов спасает наши задницы.
Ну да, согласилась с ним Матильда. Дедушка добрый и верный. На него всегда можно положиться. В куче дел.
- Отличная идея с этим вертолетом. У него, должно быть, отличные связи.
Вертолет принадлежал военно-воздушным силам соседнего карликового государства. Девушка понимала, что стоил он очень дорого. Но это вовсе не означало, будто бы его было сложно купить.
- Вовсе нет, - возвратила Матильда. – Это связи де Вета. Дед только бабки выложил.
Сама она злилась. Только что до нее дошло, что сама она от Деда ничего не хочет. Хватит уже, блин, думала она. Я не просила меня спасать. И никогда уже не попрошу.
Но при этом она понимала, что без этой помощи они наверняка бы погибли. Она сама и те два наивных желторотика, которые еще многому чему обязаны выучиться, чтобы выжить в этом бизнесе.
- Где Борейко? – спросила она, лишь бы что-то сказать.
- Тут, - донесся голос из грузового отсека вертолета.
Девушка удивленно вздрогнула. Она не слышала, как тот возвращался.
- А вот скажи-ка мне одно, Матильда… - капитан замялся.
Какой-то миг та опасалась, что он спросит про Деда. У нее не было никаких причин подозревать Борейко в нездоровом любопытстве, всегда был тактичным. Но несколько секунд в панике размышляла над тем, а что ответить.
Но вопрос был совершенно другим. Таким же неприятным. И на него не было однозначного ответа.
- Ты и вправду ведьма?
Матильда прикрыла глаза, несколько секунд раздумывала.
- Нет, - решительно ответила она. – Я не ведьма, и не желаю нею быть…
- Но… - вмешался Квятек. – Ведь тот старый черномазый…
Матильда снисходительно усмехнулась.
- Просто он не мог по-другому сказать. Не мог назвать по-другому. Поверь мне, дело было в совершенно другом.
Наступило мгновение тишины. И наконец Борейко задал тот вопрос, которого она так опасалась:
- Ты остаешься с нами?
Нет, сразу подумала она. Ведь у нее все еще имелась безумная надежда, что все будет, как раньше. С Дедом Морозом она вернется к давней жизни, какой она была раньше. Прежде чем появилась та.
Я хочу попробовать, кричало что-то у нее в глубине. Может я и всего и не утратила.
Она отрицательно покачала головой.
- Может быть когда-нибудь…
Вновь повисло молчание. На сей раз тяжелое, бересенное невысказанными словами.
Прервал его Квятек. Имелся у него дар разрядки неудобных ситуаций.
- Эй, девонька, а вот скажи-ка мне еще такое, - начал он. – Ведь ты, если только Борейко не врал, убиваешь чудовищ. Почему же она тебя не тронула?
Капрал щелкнул зажигалкой, прикуривая очередную "экстра крепкую". Дым с вонью тлеющего лежалого тряпья приглушил приятный ему запах напалма на закате дня.
- Потому что, почему она меня полизала, я знаю, - гордо сообщил Квятек. – Кот знает, где хороший человек…
Матильда фыркнула от смеха. Борейко вторил ей хохотом.
- Да она бы тебе башку с легкими оторвала, если бы не я. – Когда веселье прошло, Матильда окончательно задавила довольство капрала. – А точнее, если бы не mchawi и его знаки.
Квятек сразу стал серьезным, со вкусом затянулся. Несколько секунд всматривался в жар на кончике сигареты.
- Блин, так это теперь я в дураках…
- Ничего нового, - снова фыркнула девушка.
- Так ведь это же ты должна была ее убить. Серебряной пулей, - Квятек вовсе не чувствовал себя обескураженным. – Или она тебя.
И он поглядел с неподдельным любопытством. Матильда, размышляя, покачала головой.
- Это чудовище, Квятек, - начала она наконец. – Кошка-оборотень. Она пожирает людей, питается их страхом.
Матильда поглядела капрялу прямо в глаза.
- Только на свете существуют гораздо большие чудовища, и тебе это известно. Существует СПИД. Существует эбола. И имеются специалисты по бактериологической войне, которые не отступят ни перед чем. И зло необходимо побеждать злом. Видишь ли, она нехорошая, она злая, это ведь nunda mla watu. Но я не могла бы ее убить. Ведь она, блин, у себя. Дай-ка свою сигарету.
Матильда раскашлялась, когда едкий дым попал ей в горло. Капрал, по своей привычке, чесал мохнатую грудь. Все время создавалось впечатление, будто бы он ничего не понимает. Матильда знала, что он только лишь притворяется. Что он желает ей помочь. Потому что, пускай и выглядел таким, что до трех сосчитать не может, Квятек прекрасно понимал, что происходит между ней и Дедом. И что ее еще ожидает.
- Квятек, ну проще я не сумею, - сдавленным голосом прибавила Матильда. – Когда-то она была Злым Мзиму. Сейчас это уже Доброе Мзиму. П сравнению со всем тем блядством, что творится на свете… И так уже, похоже, и останется.
Капрал оскалил зубы в широкой улыбке.
- Вот так с самого начала и было бы нужно, - довольным тоном заявил он. Теперь я понимаю. Если у Кали спиздили корову – это плохо… Если сам Кали спиздит – хорошо[50]…
Шаги стучали по узкой пешеходной дорожке из бетонной плитки. Она вилась между баобабами и низкими бунгало, покрытыми имитацией тростниковых крыш.
Матильда шла все медленнее. Ей хотелось оттянуть неизбежное. Ей все так же хотелось верить, что все будет, как раньше.
Она устроится в кресле. Дед рядом с ней. Она почувствует, как огромная, суковатая лапища нежно гладит ее по волосам. А потом она прижмет лицо к его широкой груди. И наконец-то сможет поплакать.
Всего десяток с лишним шагов. Уже видна небольшая терраска с деревянной балюстрадой, большие окна с натянутой противомоскитной сеткой. Дед тоже уменьшил скорость.
Дверь медленно открылась, на фоне освещенного изнутри прямоугольника они увидели темный силуэт изящной женщины.
- Наварила же ты тут каши, соплячка, - сказала Ягода.
ТРОПЫ ВЕДЬМ
Пивная банка покатилась по тротуару, подскочила на стыке плохо подогнанных плиток, ударила о бордюр, ограждавший вытоптанный, хотя и поросший рахитичной травой и обоссанными собаками кустиками газон. Какое-то время банка еще колыхалась, как будто бы внутри нее еще переливались остатки жидкости.
Тень чего-то мускулистого, спрятавшегося за мусорным ящиком из силикатного кирпича, рядом с выбивалкой для ковров, неподвижно замерла. Двор был темным, холодным сиянием ртутных ламп светилась лишь окруженная сеткой квартальная парковка. А вот возле кирпичной стенки тьма густела еще сильнее, сюда не доходил свет немногочисленных фонарей, с еще не разбитыми лампочками, равно как и свет из окон огромного многоэтажного дома.
В средине, в самом мусорном контейнере, что-то громко шелестело: как будто бы кто-то копался в мешках из полиэтилена, переворачивал мусор. Время от времени бряцало стекло; похоже, жителям были глубоко до лампочки предписания по разделу мусора. Все попадало в большие пластмассовые контейнеры на колесах, давным-давно заменившие металлические, глумливо называемые луноходами. А очень скоро и это название уйдет в беспамятство, только очень пожилые люди помнили, что данное изделие Городского Предприятия по Очистке ну уж очень был похож на вершинное достижение советской космонавтики.
Шелест перешел более громкий треск и даже во что-то вроде хруста. Застучали колесики передвигаемого контейнера. Спрятанный в тени мужчина несколько обеспокоился. Вот этого последнего отзвука он никак не ожидал.
Конечно, это мог быть какой-нибудь мусорный сталкер. Но не должен был.
Свет лизнул белую стенку, переместил по ней резкую тень выбивалки. Какой-то автомобиль как раз сворачивал с далекой улицы, лучи его фар затанцевали над заросшим сорняками полем, где валялась масса обломков бетонных плит. Мускулистый силуэт отступил, но достаточно поздно, чтобы свет не успел отразиться металлическим отблеском от предмет, который тень держала в своей руке. И от очень коротко постриженной щетины на голове Деда Мороза.
Тот тихо выругался. Вообще-то он не слишком опасался свидетелей, в такое время по кварталу мог прохаживаться только совершенно отчаявшийся тип. Даже пенсионерки с визгливыми собачонками на поводках давным-давно исчезли. Лишь под круглосуточным магазином можно было бы встретить местных земель, но идти туда у него никаких намерений не было. Даже вооруженному.
Он не думал, будто бы кто-то его увидит. Но и так он злился на производителей спортивного оружия, у которых имелась раздражающая привычка хромировать свои изделия. Тем более, наилучшего класса. А он сам привык пользоваться только такими.
Автомобиль, судя по звукам пропаленного глушителя, реликтовый экземпляр фиатика, уже свернул на стоянку. Мрак вновь накрыл мусорник. Дед подумал, что владелец автожестянки, похоже, был очень привязан к своему транспортному средству, стоимость которого даже не превышала помесячных оплат.
За ажурной стенкой зашорхало погромче, сквозь отверстия уложенных в клетку кирпичей дохнуло ужасным смрадом. Среди стуков и шелестов можно было услышать тонкое попискивание, иногда этот звук сменялся даже щебетом, чуть ли не трелями маленьких птичек. Из породы тех, которые обязательно наделают тебе на шляпу.
В щебет ворвалось протяжное шипение. Дед Мороз почувствовал, как рукоять пневматического пистолета становится все более холодной, как и всегда, когда двуокись углерода в патроне вначале расширялась в камере высокого давления. Хромированная сталь покрылась легким налетом росы, блестевшей даже в распыленном и отдаленном свете фонарей на стоянке.
Наверняка ее хромируют лишь затем, скривился Мороз, чтобы эта чертова цацка не ржавела. Он осторожно оттер искрящийся металл, проверил на ощупь, хорошо ли держится приклеенный липкой лентой под стволом фонарь "МэгЛайт". Вот это был еще один недостаток спортивного пневматического оружия. Никто не догадался о том, чтобы снабдить его стандартными монтажными шинами.
Фонарь должен сработать, этот патент он подсмотрел еще в Ираке, когда в первых бериллах солдатам удавалось творить самые удивительные переделки. Ручки от ручной дрели, закрепленные под передним захватом, были, похоже, верхом в данном вопросе. Ну и как раз галогенные мини-прожектора.
Он беспокоился, достаточно ли хорошо держится фонарь, не поменял ли он своего положения. Очень много времени заняло согласование сильного луча с прицельным оснащением. Теперь все зависело от качества клеящей ленты.
Дед сделал глубокий вдох, что оказалось ошибкой. Смрад гниющего, давно уже не вывозимого мусора, высыпавшегося из порванных мешков, был настолько интенсивным, что перехватывал дыхание. Мороз пожалел о том, что не выбрался сюда в воскресенье, когда зеленые контейнеры на колесиках были полны под завязку, а не поместившийся мусор наверняка валялся на залитом мочой животных бетоне. Печаль эта не имела под собой никаких оснований, ибо, чем лучшей была приманка, тем более обильной добычи мог он ожидать. А она, похоже, была неплохой, судя по пискам и чириканию, доходившим из-за ажурной кирпичной стенки.
Дед старался дышать ртом. Еще раз он внимательно огляделся. Пора казалась соответствующей, уже долгое время ни одной живой души он не видел. Даже дорожное движение на отдаленной улице практически полностью прекратилось. Постепенно окна в многоквартирном доме гасли.
Мороз отклеился от стенки, медленно двинулся вперед, осторожно ставя ноги, чтобы не зацепиться за проржавевший скелет детской коляски, который, как ему помнилось, покоился возле выбивалки. Направлялся он к широкому, более темному чем мрак, входу.
Осторожность, как оказалось, была излишней. Даже когда он наступил на что-то, что под подошвой громко хрустнуло, отзвуки из средины не стихли. Что-то изнутри колотило о стенки пластиковых контейнеров, щебет и писки сделались даже громче. Деду показалось, что в них можно расслышать нотку дикой радости и возбуждения. Он встал на широко расставленных ногах на самом входе. Неспешно поднял соединенные ладони, заблудившийся, слабенький отблеск из все еще осветленного, отдаленного окна отразился тусклым рефлексом на хромированном стволе.
Он незначительно согнул правый локоть, как будто бы нужно было стрелять из нормального пистолета. Совершенно напрасно; пневматическое оружие даже с наибольшей выходной энергией обладало слабой отдачей. Тем не менее, он не мог преодолеть многолетних, впитанных практикой навыков. Он даже не старался пробить взглядом плотный мрак внутри маленького, все еще крытого этернитом домика – хранилища для мусорных контейнеров. Ему не хотелось, чтобы глаза привыкали к темноте, и так тесные внутренности заставленной контейнерами площадки через мгновение должно было осветиться сиянием фонаря с галогенной лампой.
Застывший в классической стойке Вивера Мороз большим пальцем нащупал выключатель. Его обостренные чувства зарегистрировали, что возбужденное чирикание неожиданно поднялось до самых высоких регистров. И когда он уже должен был нажать на кнопку, все неожиданно затихло.
Тишина буквально зазвенела в ушах. Дед задержал дыхание. И тут до него дошел новый звук.
Тихий звук сочащихся капель.
Мороз прицелился на слух. И нажал на выключатель.
Яркий, узкий луч света распылился на кружащихся в воздухе, вздымающихся из разорванных мешков мельчайших дробинах; затанцевал по грязной, покрытой пятнами бетонной поверхности. И замер.
Расставив ноги, душок[51] стоял над раздавленной картонной упаковкой от молока "Laciate". И ссал. Тоненькая струйка мочи барабанила по картону, спадала красивой дугой, золотисто искрилась. Маленький, мохнатый человечек, в засаленной шапочке, криво насаженной на остроконечную черепушку, тихо и удовлетворенно постанывал.
Создание было настолько поглощено своим делом, что даже не обратило внимания на безжалостный свет, вдруг извлекший его из темноты. Оно лишь сощурило маленькие словно бусинки, черные глазки, очень похожие на глазки жирной крысы.
Мороз, увлеченный видом, все еще не нажимал на спусковой крючок. Впервые в жизни он видел дикого городского душка и почувствовал, как желудок по причине отвращения поднимается к горлу. Морозу стало ясно, почему Матильда засчитывала данные создания, самое большее, в элементали[52].
В них не было ничего человеческого. Вот гномы-краснолюды – это почти люди, да, уродливые и вызывающие омерзение, но, по крайней мере, их малюсенькие лица сохранили какое-то людское выражение. Сохраняли, припомнил Дед, пока в них не попал Glaser Safety Slug. Но стоящее перед ним создание более всего приводило на ум скрещение обезьянки-капуцина с крысой.
Тоненькая струйка все еще барабанила по картонке. Дед машинально прочитал видимый фрагмент надписи. Молоко UHT, 0,5 процента жирности… Блин, да во что же он ссыт? – мелькнула мысль. И так сплошная вода.
Тут до него дошло, что если он будет вот так торчать и пялиться, то через мгновение начнет блевать. Из контейнеров, скрытых во мраке, доносились отвратительные отзвуки. Остальные душки уже не рвали мусорные пакеты, не чирикали возбужденно. Сейчас было слышно лишь громкое, ускоренное, и все равно мерзопакостное посапывание. Похоже, остальные ожидали своей очереди.
Мохнатое, уродливое создание не обращало внимание ни на что. Как и всякий истинный зависимый, он был полностью поглощен своей деятельностью. И ему было совершенно все равно, куда отливать. Пускай даже и в картонную коробку, содержавшую когда-то синеватую, прошедшую через сепаратор жидкость, которую молоком мог назвать только человек с огромным воображением.
Ужас, содрогнулся Дед Мороз. Узкий луч фонаря дрогнул, переместился по покрытому грязным мехом торс душка. И застыл в том самом месте, где, по всем законам вероятности, под взлохмаченными волосиками, прикрытое худой, с торчащими ребрышками грудной клеткой, билось сердце.
Палец на спусковом крючке слегка дрогнул, преодолел первое сопротивление. Пистолет был заряжен дробью H&N Field & Target, классическим дьяболо со слегка закругленной головкой, только выполненной из сплава свинца с иридием. Боеприпас чудовищно быстрый и точный. Дед Мороз выбрал именно его, хотя дробь была относительно легкой, дробина весила всего 8,49 грана. Но ведь и элементали были небольшими, а Мороз предпочитал стрелять прицельно. Его всегда смешила сорокапятка Матильды, волына могучая, но великоватая для девушки.
Второе сопротивление. Дед, подсознательно ожидавший рывка при выстрела, удивленно дернулся. Еще до того, как дробь покинула ствол.
Душок даже подскочил, когда дробина вырвала красивую дырочку в пакете, точно в срединке поперечины буквы "Н" в сокращении UHT. После чего срикошетила в бетон с протяжным, вибрирующим отзвуком.
Дед громко ругнулся. Псу под хвост пошел тщательный выбор боеприпаса и пристреливание пистолета. Чертовые старые навыки победили. Он ругался и раз за разом нажимал на спусковой крючок, световой луч танцевал по бетону. Вот только цель успела смыться. Посреди бетона остался лишь полностью обоссанный и раздавленный картонный паке с маленькой дырочкой. Воздух переполнился пылью. Пульки, пускай и небольшие, обладали серьезной пробивной силой, проделывали в силикатных кирпичах приличных размеров выбоины.
Наконец до Деда дошла бессмысленность его собственных начинаний. Просто не было во что стрелять, разве что в пивные банки, которых валялось вокруг очень даже много; похоже, банды мусорных сталкеров эту точку еще не освоили.
Мороз еще какое-то время ругался, обводя фонарем баки. Тишина, ни малейшего движения. Элементали закопались в мешках, притворились ветошью и прикрылись заплесневевшими кусками хлеба и использованными прокладками.
Ну не стану же я во всем этом копаться, подумал Дед с отчаянием и сплюнул. И не буду торчать вот так, в самом центре. Он не помнил, что могли бы сделать человеку душки, которым что-то угрожает, но он был уверен, что ничего приятного. А судя по виду и запаху, источаемому ними, они еще явно являлись переносчиками кучи болячек.
Тем не менее, он не сдавался. Ибо, черт подери, ну не может так быть, что я вот так плюну и уйду ни с чем. С гномами удалось, вампиров настрелял добрую дюжину. Даже чертов Король Лев свое получил, а меня самого, ёлки-палки, называют Бвана Симба. И вот теперь какая-то косматая гадость должна у меня выиграть? Смыться живой?
- А не дождетесь, - рявкнул он, но не очень громко.
Вот только у Мороза не было ни малейшей идеи о том, что делать дальше. Нерешительно он подошел к покрытому грязью контейнеру с нечетким, практически затертым названием фирмы на грязно-зеленом боку. Дед стукнул по пластику концом дула.
И ничего. Тишина.
Тут до него дошло, что он понятия не имеет, как охотиться на элементалей. Это Матильда знала про них абсолютно все. Ну а если и не все, то очень многое. Какие из них очень даже гадкие, а какие всего лишь вредные. С особенным учетом тех, кто деткам компостирует их маленькие мозги.
Дед Мороз знал. что сюда его привело неясное чувство вины. Ведь крестовый поход против жестоких сказочек необходимо продолжать. Не только зарабатывать серьезные бабки и продавать Элвисов, из которых каждый – какого не возьми – является оригинальным, а на сертификате аутентичности, прилагаемом к каждому экземпляру, в качестве доказательства имеется отпечаток большого пальца самого Саддама. Очень жаль, команда распалась, каждый пошел своей дорогой. Но ведь сказочных созданий можно истреблять и в нерабочее время, в рамках хобби. Во имя, блин, принципов.
Завершив этот спешный психо-, а точнее, самоанализ, Дед со злостью пнул изо всех сил боковую поверхность контейнера. Бак, до краев наполненный всяческой гадостью, которую был способен выдавить из себя мрачный панельный дом, закачался на своих колесиках. И тут же замер на месте.
Мороз уже собирался разочарованно развернуться на месте и уйти с чувством стыда, куда глаза глядят. И тут же застыл.
В зеленом контейнере что-то тоненько заскрипело. Раз, другой…
Усмешка искривила губы Деда, серебристые усища поднялись. Это в голову пришла определенная идея. Ну погодиме, сволочи кудлатые, злобно подумал Мороз. Сделаем все по-моему.
Он погасил закрепленный под стволом фонарь. Откинул полу пальто, воткнул пневматический пистолет за пояс, не забыв проверить большим пальцем, встало ли оружие на предохранитель. Вот это он никогда не забывал проверить. Урок усвоил еще в Афганистане, на примере приятеля, имени которого никто не помнил с тех пор, как хлопец сунул за пояс снятый с предохранителя "макаров" с патроном в стволе. С тех пор его все называли Полумакаренко, потому что у него осталось только одно яичко.
Дед прикрыл глаза, чтобы быстрее привыкнуть к темноте. Ладонь охватила знакомую рукоять глока. Он постоял несколько секунд, готовясь к действию. А потом пнул изо всех сил.
После такого мощного удара тяжелый контейнер наклонился. Какое-то мгновение еще казалось, что он вернется в предыдущее положение и встанет на колесиках, но гора переполненных мешков перевесила, мусорный бак с грохотом рухнул на бетон. Из-под лопнувшей пленки выползла густая, практически материальная волна смрада.
Несмотря на ужасную вонь, Дед усмехнулся про себя. Подсчеты его никак не подвели. В темноте что-то зашелестело, кроваво блеснула пара малюсеньких глазок.
Мороз прицелился без проблем, точнехонько в точку между ними. С этим не было ни малейших проблем, глок был снабжен замечательными приспособлениями для прицеливания, покрытые тонким слоем краски, содержащей фосфоресцирующий тритий. Дед нажал на спусковой крючок.
Грохот девятимиллиметрового пистолета в закрытом помещении прозвучал оглушающе. В момент выстрела Дед мигнул, чтобы дульное пламя его не ослепило. Когда он снова открыл глаза, блиставшие кровью бусинки исчезли.
Мороз почувствовал заливающую его волну эйфории. Так ведь это же легко, довольно подумал он, главное, все сделать по-своему. А Матильда на душков охотиться не желала, вечно откладывала это, вовсе не терпящее отсрочки, дело на потом. А вот интересно, почему…
А уже через миг он понял: почему. Сзади, у него за спиной что-то вдруг загрохотало, и, не успел Дед еще отреагировать, как заорал от боли. Маленькие, но острые словно шпильки зубки впились ему в щиколотку.
Дед только и смог, что лягнуть ногой, будто разозленный осел, которого застали врасплох. То, что впилось в его тело, полетело по крутой дуге с возмущенным писком. Потом тяжело шмякнуло о стенку и замолкло.
Искривившись от боли, Дед даже не выругался. Он чувствовал, как по щиколотке стекают теплые ручейки, а штанина лепится к коже. Он даже не стал наклоняться, чтобы обследовать рану. Все еще держа глок в готовности к выстрелу, второй рукой он извлек пневматический пистолет с фонарем, включил его и направил луч в то место, где ранее таился нападавший.
- Курва мать!...
От крысы остались только уши и безволосый хвост. Все остальное безоболочечная пуля довольно тщательно размазала по грязноватым силикатным кирпичам. Сейчас это остальное истекало багровыми сосульками.
Дед еще долго проклинал невинное создание, отдавшее жизнь в крестовом походе против гадких созданий и элементалей. Но крыса, вне всяких сомнений, была мертва, и ей было теперь до лампочки в отношении злоупотреблением понятием побочного ущерба.
Дед Мороз погасил фонарь. Глок он сунул в кобуру и поковылял отсюда. Укушенная щиколотка ужасно болела.
Он осторожненько сунул ключ в замок, не желая наделать ненужного шума. Легонько повернул и скривился, когда мощные ригели "Герды" щелкнули. В тишине холла элегантного дома с апартаментами этот отзвук прозвучал, словно грохот выстрела.
Дед на мгновение замер. Хромированную дверную ручку он пока что не провернул. Мороз быстренько осмотрел себя. Сойдет, оценил он. К счастью, можно было переодеться, в багажнике он возил запасную одежду, как раз для таких вот случаев, когда кто-то или что-то вели себя настолько нехорошо, что забрызгивали его кровью Пригодилось и в этот раз, хотя кровь была его собственной.
К счастью еще у брюк были довольно широкие штанины, чтобы скрыть выпуклость персональной полевой перевязки на щиколотке. Выпуклость эта была видна лишь тогда, когда Дед шел. Он решил держаться поближе к стенке и, на всякий случай, не поворачиваться спиной.
А может все будет не так уже и плохо, - подумал он. – Вдруг она спит…
Дед решительно провернул дверную ручку, осторожно толкнул дверь, после чего облегченно вздохнул. В прихожей царил полумрак, горела лишь одна маленькая лампочка. Ягода всегда оставляла ее включенной, когда ему призодилось вернуться поздно. Говорила, это для того, чтобы ему было удобнее. Но Мороз подозревал, что все это лишь затем, чтобы он не спотыкался на ощупь о мебель и не ругался слишком громко.
Щель расширилась, теперь можно было уже и вскользнуть вовнутрь, тихонечко, словно толстый котяра, возвращающийся с ночных похождений. Мороз тщательно закрыл дверь, включил систему тревоги, повернулся и замер…
Она стояла в двери, опираясь о фрамугу. Еще зарозовевшаяся от сна, на щеке отпечатался след подушки в мережках. Изумление Деда переродилось в укол стыда, что вот, разбудил мол женщину, что не вел себя достаточно тихо.
- В шахматы с друзьями играл, - бросил он быстро и не особо к месту. – Засиделся.
Она подошла к нему, закинула руки на шею, прижалась всем телом. Дед обнял ее, ее запах, разогретой сном, уютно заполз в его ноздри. Под пальцами он чувствовал гладкость шелковой пижамы бордового цвета, скользкой, тонюсенькой материи, который тут же заставлял догадываться, что находится под низом. Нечто столь же гладкое, теплое и милое.
Все волнение Деда мгновенно растворилось в мягкой нежности. Она улыбнулась, когда он пощекотал ей усами шею.
- А разве я о чем-нибудь спрашиваю? – проурчала она ему на ухо.
Тот не отвечал, потому что был ужасно занят. Женщина ласково отстранила его, взяла ладонь и поднесла к своим губам. Улыбка сделалась несколько насмешливой. Ягода поглядела Деду прямо в глаза, она еще ничего не сказала, а тот уже смешался. Затем неуклюже попытался освободить руку. Не позволила.
Губами она коснулась вершины твердой, мохнатой лапищи.
- Ну, раз уже ты сам начал… - тихо произнесла она. – Тогда, почему твои руки пахнут порохом?
Дед вырвал ладонь, стал машинально вытирать ее о штаны.
- А чего, они шахматами должны пахнуть? – раздраженно заявил он. Подозрительно понюхал покрасневшую от трения кожу. Но характерного запаха сгоревшего кордита не почувствовал. Дед подозрительно глянул на Ягоду.
Он был зол.
Только сейчас до него дошло, что, скорее всего, над ним посмеялись.
Ведьма ответила злорадной усмешкой и откинула со щеки черные волосы.
- Я же не цепляюсь к тебе, - ответила она на его явную злость. – Ну а ты мог сказать, будто бы был в тире.
Она чуточку помялась, тряхнула головой.
- Нет, не мог, - тихо добавила она. – Уж лучше иди и хорошенько перевяжи ногу, насколько я разбираюсь, тебя покусало что-то мохнатое и вонючее. А я сделаю кофе.
И она направилась в кухню. Дед Мороз какое-то время еще постоял с не самым умным выражением на лице посреди прихожей. Только лишь когда из кухни дошел шум электрического чайника, он тихонько ругнулся и отправился в ванную.
Дед сидел на унитазе со спущенными до щиколоток штанами. И он злился, в наибольшей степени – на самого себя. И размышлял, ну что его заставило врать. Ведь Ягода ни во что не вмешивалась, что бы он ни делал. Самое большее, неодобрительно молчала.
Ну, правильно, меланхолично подумал он. Молчала. А он в подобного рода ситуациях безнадежно терялся. Он бы предпочел, чтобы она осыпала его упреками, даже если бы поскандалила. Тем более, с ней случалось, что замолкала ни с того, ни с сего, без какой-либо видимой причины. Во всяком случае, без такой, которую он мог бы усвоить своей мужской логикой.
Поначалу, как правило, Дед размышлял, ну вот что, черт подери, ее снова укусило. Ну понятно, у бабы либо месячные, либо перед, либо после. И всегда жить просто невозможно. Но, и тоже обычно, быстро приходило чувство вины. Снова он что-то сделал не так.
Тогда он извинялся, просто так, на всякий случай. Что, как правило, заставляло Ягоду злиться еще сильнее.
Дед тяжело вздохнул. Чуждая нам раса, подумал он, и к тому же ведьма. Нет, мужик тут ничего не вшурупает, надо переждать.
Он протянул руку к бинту, пропитавшемуся уже засохшей кровью и криво прилепленному к щиколотке. Оторвал кусочек пластыря, легонько потянул и прямо зашипел от боли, морща брови.
Мороз минутку посидел, не двигаясь, раздумывая над тем, а не было бы лучше отмочить эту дрянь, тогда отойдет полегче, во всяком случае, без вырывания волос. Но ему хотелось как можно скорее вернуться к Ягоде, он знал, что та ждет, что в постель без него не вернется.
Он представил Ягоду, сидящую на кресле, поджав ноги под себя. Исходящие паром кофейные чашечки на низком столике. Отсвет ночника на ее волосах цвета воронова крыла. Мороз отряхнулся. На миг, в воображении, он представил и ее лицо. Печальное, как обычно в последнее время, когда Деду удавалось украдкой поглядеть на нее.
- Тьфу, на собаку сглаз… - буркнул он про себя, после чего повернулся и сунул руку за бачок-компакт.
Какое-то время он выщупывал, пока не почувствовал под пальцами знакомую форму угловатой бутылки. Вытащил ее, поднял под свет, встряхнул. Какое-то время приглядывался, как маслянистая жидкость стекает по стенкам, словно хороший коньяк.
С одной лишь разницей. Хорошие коньяки, как правило, синими не бывают.
Мороз вытащил из бутылки стеклянную пробку, украшенную фигуркой, тоже стеклянного, белого медведя. Тщательно отложил ее на умывальник, чтобы, не бай Боже, не разбить. И потянул хороший глоток.
Прокашлялся, переждал немного, пока полярные медведи не заплясали в жилах. Тут он наклонился, взял пластырь и оторвал одним рывком. И при этом даже не скривился. Старое, времен еще Афгана, присловье гласило, что после глотка одеколона "Белый Медведь" человек способен смеяться, даже когда душман наматывает его кишки на барабан от колючей проволоки. В этом, похоже, было легкое преувеличение, но восьмидесятиградусный спирт, чтобы никто не догадался, подкрашенный и названный одеколоном, свое делал.
Мороз сделал очередной глоток, последующий отлил на ладонь, хотя жаба его и душила, когда понапрасну тратил бесценную жидкость, достать которую становилось все сложнее. Дед протер ранку на щиколотке.
Защипало. Маленькие, сложенные в два полукруга дырочки вновь начали кровоточить.
Мороз поднялся с унитаза и начал раздеваться. Он решил принять душ. Ягода была права, его и вправду укусило что-то гадкое и мохнатое. Перед тем, как открыть кабину душа, Мороз тщательно спрятал бутылку одеколона в тайнике за бачком.
Очередное действие, в отношении которого он совершенно не знал, зачем так делает. Ягода в отношении его привычек никогда не сказала ни слова. Тем не менее, у него сложилось впечатление, что при ней нечего афишировать манеры родом прямиком из роты спецназа.
Мороз был уверен, что ведьма знает эту маленькую, стыдливую тайну. И теперь снисходительно позволяла проявляться мелким чудачествам. Дед нахмурился. Может потому и пришла неприятная мысль, что маленькие чудачества лучше больших.
Твердые, горячие струи барабанили по пластиковым стенкам кабины, врезались в кожу. Дед намыливал волосатую грудь, глядел вниз, на розоватую воду, которая кружила в канавке и исчезала в сливном отверстии.
На сей раз под душем он не напевал.
Ягода сидела, как Дед и предполагал, подвернув ноги под себя. Он подошел к ней, склонился и поцеловал. Погладил босые стопы.
- Выпей кофе, - сказала та. – Продезинфицировал?
Дед взял свою чашку, какое-то время подержал ее в обеих ладонях, как будто бы желал согреть руки. Кивнул.
- Это хорошо, - легонько улыбнулась Ягода. – Знаешь, если бы ты был обычным человеком, я бы сказала, что тебе нужна серия весьма болезненных уколов. А ты не такой, не взбесишься. Немного поболит и перестанет.
Дед Мороз вытянулся на втором кресле. Ягода была права, уже было больно. А помимо всего – он ужасно устал. Ему просто хотелось посидеть, помолчать. Радоваться ее присутствием. Только она этого не позволила.
- Ты извини, но это было на сей раз? – спросила ведьма. – Гоблины? Или, может, гремлины?
Ягода выбила сигарету из начатой пачки, прикурила. Выдула клуб дыма в сторону небольшого ночника.
- Предполагаю, что это нечто небольшое, раз не вырвало тебе ногу из задницы.
Мороз искоса быстро глянул на Ягоду. Ведьма нервничала, как никогда ранее. Или же она попросту злилась.
- Можно мне закурить твои? – Дед потянулся за пачкой, не ожидая ответа. – В то я свои оставил…
- Да пожалуйста. – Ведьма не дала Деду закончить. Ей было понятно, что он просто хочет потянуть время.
Как-то раз они уже почти что поссорились. Дед прекрасно осознавал, что ведьма считает из с Матильдой миссию детской и никому не нужной. Дискутировать он даже и не пробовал. Ягода тоже не рвалась к этому. Может быть потому, что если бы не их миссия, ее самой давно уже не было бы в живых. Даже ведьма не способна жить с 9-миллиметровой пулей в голове. Но Дед чувствовал еще и то, что она настроена против, как назвала их, правда – всего лишь раз, глупостей. А потом она даже говорить не желала на эту тему, хотя Мороз неоднократно пытался вызвать ее на откровенность. Ему казалось, что сможет убедить Ягоду.
Когда он и сам уже закурил, женщина, ожидающе, приглядывалась к нему. Дед не мог и дальше делать вид, будто бы не знает, в чем дело.
- А ты откуда знала? – задал он глупый вопрос. Вообще-то Мороз надеялся, что ему удастся направить разговор на более безопасные рельсы. Были у него гадкие предчувствия, вот только он не мог их конкретизировать.
Ягода покачала головой. Стала более серьезной.
- Почувствовала, - ответила она. – Почувствовала кровь. Знаешь, ведь недаром же у ведьм большие носы.
- Но милые, - парировал Дед быстро, как обычно в подобного рода ситуациях. Но улыбки в ответ не дождался.
- И кривые, - кислым тоном прибавила ведьма. – Ну да ладно, к делу.
Мороз еще раз глубоко затянулся и наконец-то ответил:
- Душки.
После этого он опустил глаза.
- Так? – спросила Ягода. – А какие?
Мороз со злостью затушил окурок. Ему и так ее сигареты были не по вкусу, даже "кэмэл" был слишком слабым. Ему захотелось свои, крепкие и без фильтра. Но не хотелось сейчас вставать, отправиться за куревом, Дед боялся, что Ягода воспримет это как пренебрежение. Или вообще – бегство.
- Ну, такие душки… - не совсем уверенно начал он, видя, как в глазах Ягоды поблескивают злые огоньки. - Лохматые такие, противные, в колпачках. Ну, в общем, с мусорника…
- С мусорника, говоришь. И чего такого они сделали, что вы приняли решение всех их перестрелять?
Тут Дед почувствовал, что попался.
- Это я сам, - ответил он, не успев прикусить себе язык. И он увидел, как губы Ягоды кривятся в злой усмешке.
- Я сам, - повторил он. Выход у него уже не было, следовало продолжать объяснения. – Раз Матильда сейчас не может, то я так вот себе подумал… Ну знаешь, как в нерабочее время… В рамках хобби…
Улыбка тут же исчезла с лица ведьмы. Она свернулась на кресле, охватила колени руками. Ягода молчала.
Дед машинально рвал окурок. Папиросная бумага под пальцами разорвалась, остатки табака крошками отправились в пепельницу. Вскоре остался лишь вонючий ацетатный фильтр.
Мороз мысленно бил себя по щекам за то, что позволил так себя подставить. Да, он понимал ту нелюбовь, которую питали одна к другой Ягода и Матильда. Сейчас одна ушла, занятая собственными делами. Что-то она крутила с теми двумя психами, Борейко и Квятеком. Дед чувствовал, что в отношении девчонки поступил нечестно. Только что же, каждый обязан делать свой выбор. А Матильда ведь была девушкой самостоятельной.
Да и к тому же, повторял он сам себе, контакта они ведь не потеряли. Могли ведь один другому помогать. Только где-то, в глубине души чувствовал угрызения совести в отношении девушки, которая желала сражаться со злом этого мира. Нет, не со всем, а только с ханжеством и мошенничеством, жертвами которого падали дети. Такие, какой она и сама была когда-то.
Потому иногда его несло. И он хотел, пускай и символически, продолжать то, что когда-то начали вместе. Уничтожать лживые сказочки, созданьица из тех же историй, которые продались в пользу коммерции. Или же таких, которые пошли по плохому пути, взять хотя бы тех чертовых гномов. И все время он творил это украдкой, считаясь с отрицательным настроем Ягоды.
- В рамках хобби, говоришь? – спросила наконец-то Ягода, когда молчание затянулось уже невыносимо. Она закурила очередную сигарету, синие ленты дыма медленно сновали в свете лампы, свертываясь в самые фантастические формы. Рядом с ведьмой даже дым не желал вести себя как обычно.
- Не обманывай, - матовым голосом прибавила ведьма. – У тебя все еще имеется миссия, ты все еще желаешь спасти мир. Сделать его более лучшим, чтобы никто уже не обманывал несчастных детишек. Ну что же, успеха…
Она сделала движение, будто бы собралась встать.
- Уже поздно, - холодным тоном сообщила она. – Пора спать.
Дед остановил ее жестом ладони.
- Погоди, - попросил он. – Давай поговорим, раз уже ты начала.
Ягода какое-то время колебалась, затем вновь устроилась поудобнее.
- Хорошо. Поговорим.
Какое-то время Морозов молчал.
- Ну, дальше, кто начинает? – подогнала его Ягода. Ответа не дождалась. – Тогда, похоже, что я.
Дед неуверенно улыбнулся.
- Хорошо, в первую очередь подумай вот о чем: ну кто в последнее время морочил детей душками. Какое-нибудь кино? Книжечки? Или это душки сами нашло морочат кому-нибудь голову? Лезут туда, куда их никто не проси? А что ты вообще знаешь про душков?
Дед отрицательно покачал головой. Вот к атаке он никак не был готов. К тому же Ягода говорила это со злостью. Уже не с печалью или горечью, не с пренебрежением. Сейчас в ее голосе звучал гнев.
- Ну, так что ты знаешь? – настаивала ведьма.
- Ммм, они в молоко ссут… - неуверенно начал Дед.
Ягода тут же перебила его.
- Да что ты такое говоришь? – с издевкой произнесла она. – И как же, интересно? И что, в картонные пакеты? А еще, может скажешь, что молоко киснет?
Мороз возмутился. Теперь и он начал злиться.
- Я сам видел, - твердо заявил он. – Собственными глазами.
Ягода пожала плечами.
- И что с того? – тихо спросила она. – Ты не ответил на вопрос. Так они что, вредят кому? Мир без них сделается лучше? Как, к примеру, без тех коротышей, что производили амфу, и без той давалки Белоснежки.
Мороз молчал, не мог он найти ответы на ее вопросы. Только сейчас начало до него доходить, какого дурака он свалял.
- Ну вот скажи, как они выглядели? Что делали?
Тут она права, осознал Мороз. Но нужно было отвечать.
- Гадкие, лохматые. Грязные и вонючие. И – да – они ссали в молоко.
Ягода согласно кивнула.
- Городские душки… - задумчиво произнесла она. – Захватили нишу крыс. Как и те, они живут на мусорниках, в подвалах, повсюду, гле имеется достаточный бардак и грязь. Они никак не переходят дорогу людям, прячутся в темноте, питаются остатками и объедками. Да, иногда нассут в молоко. Разносят болезни, тоже правда. Но ведь грызуны тоже разносят болезни. Ну а ты решил из всех перестрелять.
Дед опустил глаза. И слушал дальше.
- Душки – великолепный пример обратной эволюции псевдогоминидов. Как тебе уже известно, они лохматые и уродливые.
Ягода криво усмехнулась. Как и все, которым следует скрываться, бежать от мира, который терпеть не может отличий. От этого и вправду делаешься уродливым. Только эту мысль вслух она не высказала. До сих пор не могла.
- И у них, похоже, остались только смешные колпачки, как наверняка заметил, - продолжала ведьма. – Неважно. Быть может ты и прав, все, что отличается от тебя, нужно перестрелять. Так легче всего. Вот только на кой ляд подстаивать под это еще и идеологию?
Дед отшатнулся.
- Ягода, так я ведь… - начал он и тут же замолк. Дед хотел было сказать, что ни у единого душка волос с его лохматой задницы не упал. Но не мог. Ведь он, в конце концов, стрелял, чтобы убить, это только случай пожелал, чтобы ему не удалось.
- Извини, - печально усмехнулась ведьма. – Мне не следовало вмешиваться. Не мое это дело.
Дед вздрогнул. Ему удалось выловить в ее голосе искусственное оживление. И ему хотелось совершенно прямо спросить: в чем же тут дело, но Ягода ему не позволила.
- А ты знаешь, что это даже не европейский душок? – быстро спросила ведьма. – Ну конечно же, не знаешь, да и откуда. Тут та же ситуация, что и с животными. Ондатра вытеснила бобра, американская норка вытеснила европейскую. Рак полосатый вытеснил благородного и болотного рака. Шерстистоклешневый краб…
- Погоди, погоди… - перебил Дед Ягоду. Все это начинало его интересовать, хотя крабы ему были совершенно по барабану, если только не появлялись в банке или в виде крабовых палочек. Так ты говоришь, что это не родные душки?
Ягода усмехнулась. Дд с облегчением отметил, что напряжение уже ушло. Или же, по крайней мере, она его лучше скрывала.
- Нет, - ответила ведьма. – Европейские душки все погибли, и их заменил чужие формы. То, что ты встретил, это пак корнуольский или, по крайней мере, какая-то метисация. Ну, знаешь, pwcca.
Дед почесал голову, покрытую короткой серебристой щетиной и украшенную парочкой шрамов.
- Ну а почему? – спросил он.
Ягода пожала плечами.
= Возможно, что он оказался более устойчивым к изменениям окружающей среды. Или ему удалось давать больше потомства. Кто его знает? Никто ведь серьезно этого не исследовал. Люди не верят в душков и домовых. А те, кто верит, считают их вредителями.
- Как я, - скривился Мороз. Ведьма не стала отрицать.
- Ну да, совершенно как ты. И вот тут оказывается, что ты ничего про них и не знаешь.
Дед допил остатки кофе из чашки. Напиток давным-давно остыл, сделался кислым и холодным.
- Нет, не знаю. Может ты мне чего-нибудь скажешь? – попросил он. – Так что это такое, певвукк?...
Ягода громко рассмеялась. Глаза ее заблестели в свете ночника, суровые черты лица полностью разгладились.
- Поукка, - снисходительно, - не ломай себе язык, это валлийское слово. По-нашему, "пук"[53].
У Ягоды пересохло в горле. Она тоже допила остатки кофе, подумала, что стоило бы сделать новый. Только вот вставать ей не хотелось. Ведьма намеревалась закончить эту беседу, хотя уже отметила, что пошла не в том направлении.
- В принципе, это совершенно безвредное созданьице. Разве что пакости строит, ну, в молоко пописает, лошадей гривами сплетет. А вообще-то, таким он был раньше. Теперь же одичал, как и все мелкие псевдогоминиды с маленьким умишком. И он отступил в развитии, чтобы выжить. Потому что теперь для них все меньше места.
Как и для нас, подумала она. Мы ведь тоже реликты. И не знаю, а не поменялась бы я с божками местом, даже ценой обрастания шерстью. Ведь недостаток ума иногда помогает. Он не допускает рефлексий. Не дает доступа тоске.
И снова Ягода почувствовала гнев. По крайней мере, никто их не преследует, не выбивает, кроме наивных типов, которым кажется, будто бы они делают мир лучшим, освобождая его от сказочных созданий. В темноте не таится ничего столь могучего, что желало бы отомстить за сотворенное веками раньше.
Ягода задрожала. Она свернулась в комочек, уютные апартаменты уже не были безопасным убежищем. Она прекрасно все это понимала, каждый уходящий день был все хуже и хуже. Слишком долго она здесь была, в одном месте, в одном времени.
- Пора спать, - коротко отрезала она, видя, что Мороз что-то желает сказать. – Или, я еще допью кофе.
И она поскорее подняла пустую чашку, чтобы Дед не заметил ее маленькой лжи.
- И откуда ты все это знаешь? – еще спросил он, послушно поднявшись. Дед устал, беспокойство вообще-то еще тлело внутри, вот только у Мороза уже не было сил для последующей беседы, для того, чтобы задать вопросы, которые, в конце концов, должен был задать.
Завтра, начал он оправдываться сам перед собой. Как только вернусь.
- Ох, но я же ведь ведьма, - отогнала его Ягода. – Ну ладно уже, иди, прошу тебя.
Она сидела, свернувшись клубочком в кремле, обняв колени руками. Когда подняла голову, на щеке в свете ночника блеснула слеза.
Он ничего не понимает. А у меня нет способности ему сказать. Нужно сделать то, что легче.
Ягода погасила ночник. И долго еще сиела, всматриваясь в темноту.
В принципе, эти временна мне даже нравятся, подумала Ягода. Не нужно ничего больше, кроме кредитки, паспорта и чистых трусов в сумочке. Можно купить авиабилет и через несколько, самое большее – через полтора десятка – часов очутиться на другом конце света.
Ведьма нахмурилась. Она знала, что все это не так уже и просто. И все равно? легче, чем когда-то. Если ты всю жизнь убегаешь, можно и научиться. Тем более, когда эта жизнь тянется уже долго.
Ужасно долго.
Быть может, хватило бы паспорта и карты. Только Ягода желала позволить себе немного шика. Чтобы не расставаться полностью с вещами, которые любила.
А чемоданчик был маленький, слишком маленький, чтобы поместить все. Крайне сложно выбрать следи любимых одежек. Выбросить, что не нужно. Ягода понимала, что просто тянет время, желая отвлечь неизбежное. Даже рискует. Самое последнее, чего бы ей хотелось – это слезливые разговоры под конец.
Она натянула чулок на ладонь. Поглядела на собственные пальцы сквозь тонкий, прозрачный нейлон. И сердце стиснуло болью. Ему эти чулки очень нравятся.
Под веками начало жечь, образ открытого путевого несессера расплылся в глазах. Тогда она начала забрасывать все, как попало, вытаскивала предметы гардероба из шкафа, не думая, а пригодятся ли те хоть когда-нибудь. Лишь бы только не вспоминать.
Ягода застыла на месте, когда у входной двери прозвучал гонг. Сердце у нее подскочило под самое горло, как у ребенка, которого прихватили на горячем. Пока до нее дошло, что это никак не может быть он, ноги в коленях уже затряслись.
Это не он, у него же имеется ключ, ему не нужно звонить. Тем не менее, понадобилось какое-то время, пока Ягода не взяла себя в руки и не отправилась в прихожую.
В глазок не глянула. Сразу же повернула дверную ручку, щелкнули отодвигаемые ригели.
- Привет, - с надутой физиономией сказала Матильда и глянула исподлобья. – Войти можно?
Не ожидая ответа, она прошла в квартиру. Ягода, не говоря ни слова, пропустила ее, хотя почувствовала, как ее растерянность перерождается в злость.
- Ну, раз надо, - только и сказала она, когда Матильда остановилась посредине прихожей и нагло огляделась во все стороны. – Только придется тебе обождать, потому что его нет. Впрочем, я оставлю тебя одну, как раз собиралась уходить.
- И ты не боишься, что я что-нибудь вынесу? – агрессивно спросила Матильда. Ягода лишь поглядела на девицу, не нужно было даже хоть что-то говорить.
- Прошу прощения, - пробормотала девушка через миг и опустила глаза. Выглядела она сейчас словно девица-подросток, которую только что хорошенько отругали. – Знаешь, я лучше во дворе подожду.
На щеках у нее расцвел кирпично-красный румянец. Когда Ягода увидела это, вся ее злость тут же прошла.
Ну и в чем она виновата? – беспомощно подумала ведьма. = Ведь это же я не могу справиться с собственной жизнью. И с самой собой. Впрочем… Может так оно и лучше. Наверняка лучше, повторила она про себя. И уже знала, что сделает.
- Пошли, - уже более ласково буркнула он и потянула Матильду за руку. – Не обращай на меня внимание. Ты же можешь посидеть со мной минутку.
И пошла вперед, не оглядываясь на девушку.
- Так я и знала! – взорвалась Матильда. – Ну, блин, ведь сразу же знала!
Она глядела то на раскрытый чемоданчик на лежанке, то на лицо Ягоды. И на разбросанные тряпки.
- Знала я, что так и будет! Что, тебе надоело, и ты его покидаешь? Новых впечатлений ищешь? Ну, блин, я знала!
Лицо ведьмы побледнело. Глаза опасно блеснули льдом.
- И чего такого ты знала? – холодно спросила она. – Моя ты предусмотрительная и всевидящая девушка?
Матильда стояла против нее с горящим злостью лицом. Девица сжимала и разжимала кулаки.
- Садись, - предложила Ягода. Матильда лишь отрицательно покачала головой.
- Я сразу тебя насквозь увидела, - презрительно фыркнула она. – Ведьма!
Последнее слово прозвучало как оскорбление. Матильда с вызовом глянула в глаза черноволосой женщины. И буквально раскрыла рот от изумления.
Ведьма рассмеялась.
- И что с того? – коротко спросила она. Матильда на мгновение утратила дар речи.
- Не хотелось бы мне быть такой, как ты, - заявила она, как только обрела голос. Девушка уже не кричала, но в словах ее звучало презрение. – Ты закрутила ему голову. И, кто знает, может и сглазила еще. Ты же по-другому, видно, и не могла…
Она окинула соперницу оценивающим, наглым взглядом, на который способны лишь подростки. Лицо Ягоды даже не дрогнуло.
- Наверное, именно так.
Отсутствие реакции добавило Матильде дерзости. Она подошла поближе, глянула ведьме прямо в глаза. Поскольку она была ниже, пришлось подняться на цыпочки.
- Шарм ил сглаз – это ведь легко, правда? Позабавилась. А когда тебе надоело, украдкой выматываешься. Ему наверняка ничего не сказала.
Ягода прикрыла глаза.
- А-а, так я права, - с триумфом в голосе заявила Матильда, видя это неожиданное замешательство. – Боишься. Ты ведь всего лишь ведьма, нет в тебе никаких долбаных чувств.
Матильда отступила на шаг, тяжело грохнулась на лежанку, рядом с открытым несессером и разбросанными тряпками. В голове билось упорное, нежелательное воспоминание. Звук слов, которые ей хотелось бы навсегда выбросить из памяти.
Ямбо, ухави. Привет, ведьма.
Блин, ну не желаю я быть такой, со злостью подумала девушка. И я ведь не такая.
Ягода молча приглядывалась к Матильде. Девушка громко дышала, с ее щек не сошел румянец.
- Ну что, закончила на пока? – сознательно спросила ведьма холодным, оскорбительным тоном. – Тогда послушай.
Матильда дернула головой.
- Не должна я тебя слушать! – фыркнула она. – Я и так знаю, кто ты такая.
- Нихрена ты не знаешь, - спокойно ответила ведьма. – Только это неважно. Послушаешь по очень простой причине. – Она покачала головой, видя в глазах Матильды неожиданно проснувшееся понимание. - - Потому что иы должны ему. Мы обе, - прибавила она совершенно излишне.
Девушка едва заметно кивнула.
Они сидели рядом друг с другом на лежанке, всматриваясь в стену. Лиц одна другой они не видели. Так было легче. Рядом с ними раскрытый несессер настырно напоминал о неизбежном.
- Я не могу остаться, - тихо говорила Ягода. – То было безумие. Обманчивая надежда на то, что и я заслуживаю щепотки счастья. Стабилизации. Будущего. Или же, хотя бы того, чтобы у меня было кого ожидать. Чтобы сварить ему чертов кофе. Чтобы, блин, не было так пусто.
Она щелкнула колесиком зажигалки. Вспыхнул язычок газового пламени. Матильда украдкой бросила взгляд. Ей показалось, что горящий кончик сигареты дрожит. Девушка опустила глаза с чувством неожиданного стыда, словно бы ей удалось увидеть нечто неподходящее.
Впервые она поняла, что слышит не обязательно только лишь ложь и увертки.
- Не могу, в противном случае, пришлось бы пожертвовать и им. Не только собой. Ведь ты даже понятия не имеешь, дитя, кто я такая. И что идет за мною следом, равно как и за такими как я. Ты просто не осознаешь этого.
Ее голос слегка дрогнул. До Матильды дошло, что дрожь сигареты совсем не была выдуманной.
Ягода откашлялась.
- Вам кажется, что достаточно лишь справедливо наказать всех, и мир сделается лучше. Ваша миссия, ваш крестовый поход…
Женщина криво и с жалостью усмехнулась. Девушка этого и не заметила, поскольку ее глаза все так же были уставлены в пол, с ложный орнамент мягкого ковра в спальне.
- Ваши созданьица из сказок, позволяющие обманывать бедных детишек. Да, я знаю, что это чертовски возвышенно и почетно. – В голосе ведьмы зазвучали жесткие нотки. – Вот только вы понятия не имеете, чем является настоящее зло. Коварное и ненасытное. И разочарованное, жаждающее мести.
Она наконец повернулась к Матильде. Та подняла глаза, с неуверенностью поглядела на женщину.
- На свете существуют и сказки для взрослых, дитя мое. Злобные и мстительные. Могущественные. От них невозможно убежать, можно лишь пытаться.
А вот сейчас она явно вздрогнула, как будто бы почувствовала неожиданный холод. Ягода охватила себя руками, чтобы скрыть дрожь рук. Не удалось, серый цилиндрик пепла с сигареты свалился на пижамные брюки.
- Можно пытаться. И только обольщается, что пока что еще не поздно. Что не навлекла несчастий на кого-либо другого.
Она поглядела в глаза девушки. Матильда увидала в ее взгляде разочарование. И печаль.
- Ты поможешь мне, - сказала Ягода тихо. Это был не вопрос. В матовом голосе прозвучала уверенность.
- Откуда знаешь? – фыркнула Матильда, но уже без прежней уверенности. – Ведь ты же ведьма, почему я обязана тебе верить? – беспомощно прибавила она. Сейчас она совершенно запуталась. И начинала бояться, где-то из самой глубины разума выползало гадкое предчувствие. Чувство это удалось подавить лишь с усилием.
- Именно потому, - неожиданно ласково произнесла Ягода. – Потому что мы должны держаться вместе.
Матильда почувствовала, как сердце подползает наверх.
- Так ведь я же не… - начала она, и голос завяз у нее в гортани.
Все ее сознание бунтовало против истины.
- Да, да, дитя мое, - услышала она и почувствовала прикосновение прохладной ладони Ягоды на своей щеке. – Ничего не могу поделать, но, к сожалению, ты – ведьма.
- Но это же какая-то хренова неправда! – Матильда разглядывалась по спальне, как будто бы откуда-то могла прийти помощь. Все так же она не могла воспринять очевидное. – Ну скажи, что все это чушь! Я, блин, не хочу….
- Не хочешь быть такой, как я? – печально усмехнулась Ягода. – Да, ты права. Вот только у тебя нет выбора. Этот выбор был совершен очень и очень давно.
- Чушь, - акцентируя это слово, повторила девушка. – Ведь я же не…
- Не умеешь? Не понимаешь? – продолжила за нее Ягода и криво усмехнулась. – Только лишь потому, что еще соплячка. Но уже вскоре ты поймешь, по крайней мере, настолько, сколько тебе нужно сейчас. Потому что я знаю, что ты мне не веришь.
Матильда отрицательно покачала головой. Хотя, сказать по правде, верила. Слишком многие вещи начали сходиться.
- Не верю. – ответила она. Вопреки самой себе. – Можешь говорить, что тебе угодно. Ведь я, блин, не такая как ты…
Ягода тряхнула головой. Ее черные волосы рассыпались по плечам.
- Мы теряем время, малышка, а через секунду ты сама убедишься, что у нас его не слишком много. У меня его нет, - поправилась она. – Так что ничего больше я тебе уже и не скажу, сама увидишь. К сожалению, ты заглянешь в такое место, куда никогда не желала заглядывать; сама убедишься.
Она захватила лицо Матильды своими прохладными ладонями. Девушка вздрогнула, но отодвинуться не пыталась.
- Но я ведь не умею… - тихо запротестовала она.
- Умеешь, - так же тихо ответила ей Ягода.
Матильда заглянула в ее глаза. Взгляд ведьмы притягивал, гипнотизировал. Девушке хотелось вырваться, протестовать, но расширенные черные зрачки Ягоды уже были всем тем, что она видела. Девчонка еще пыталась отшатноуться, только у нее складывалось впечатление, будто бы она тонет в них, темных, словно бездонные, горные озера.
А перед тем, как затонуть совершенно – все поняла.
Ягода глубоко затянулась сигаретой. Несессер был уже закрыт, сама она стояла одетая, готовая к выходу.
- Я люблю его, - тихо сообщила она. – И потому должна уйти. Теперь ты понимаешь?
Она отложила едва начатую сигарету в пепельницу. Склонилась над сидящей на лежанке Матильдой, погладила по волосам. Девушка даже не шевельнулась. Только на узорчатый ковер упала слеза. Правда, очень быстро ее поглотили нейлоновые ворсинки.
- Ты будешь умнее, малышка, - шепнула Ягода. - Обязана быть. В противном случае, весь этот мир не имеет смысла.
Матильда едва заметно кивнула.
- Или уже, - попросила она. – У тебя мало времени.
Она сидела, тупо пялясь в тлеющий окурок. Последний след от Ягоды, который я когда-либо увижу, подумала Матильда. Глядела, как дым лениво снует, сворачивается в самые фантастические фигуры, походящие на странные силуэты. Только это от нас и остается, подумала девушка. Одни окурки. И двери, которые следует закрыть, не печалясь. Хотя известно, что больше уже в них никогда не войти.
Она не думала о себе. О том, что услышала, равно как и о мрачной бездне, в которую заставила ее заглянуть Ягода. Правда, эта бездна теперь была частью и ее собственной жизни. Ведь мы, ведьмы, знаем друг о друге все.
И, что самое паршивое, должны себе помогать.
В голове металась всего одна мысль. Лишь одного она боялась, как ничего другого в жизни. Не мрачных, угрюмых тайн, от которых невозможно убежать.
Как я это ему, блин, скажу?
Огонь переварил бумагу и табак до самого конца, добрался до фильтра.
И погас.
СКАЗКИ ДЛЯ ВЗРОСЛЫХ
За мускулистым, седовласым мужчиной с тихим шумом задвинулись металлические двери. Он даже не вздрогнул, услыхав стук и приглушенный гонг отправляющегося лифта. На вид сонный и расслабленный, он поглядывал из-под наполовину прикрытых век.
Длинный коридор тянулся в обе стороны. Даже днем встроенные в потолок небольшие точечные светильники освещали фикусы в кадках; живые растения, не какие-нибудь там дешевые, запыленные пластиковые имитации. Сияние галогенных ламп отражалось в хромированной поверхности пустых и отполированных пепельниц, стоящих рядом со столиком при лестнице. Кожа кресел маслянисто блестела, как будто бы никто и никогда на них не садился. И так, похоже, оно и было, никто не просматривал многоцветные журналы и проспекты, лежащих ровненькой стопочкой на столешнице с интарсией.
Это была элегантная и дорогая гостиница. В глазах мужчины, затененных кустистыми бровями, блеснула антипатия. Он терпеть не мог подобного рода мест, похожих одно на другое так, что отличить было невозможно, стерильных и безликих. Мужчина не спеша двинулся вперед, даже не размышляя над тем, идет ли он в нужном направлении. Металлические циферки на дверях номеров, стилизованные под бронзу, хотя на самом деле, скорее всего, из анодированного алюминия, сообщили, что идет он правильно. Номера уменьшались.
Ковер глушил шаги. Мужчина, который, несмотря на свою полноту, двигался ловко, словно толстый кот, нахмурил брови, когда из-за следующих дверей донесся шум пылесоса. Слишком близко, подумал он, всего лишь через два номера… Вот только гостиничные уборщицы все принадлежали к одному виду существ. Он прекрасно знал этих уродливых и приземистых девиц с наушниками уокмэнов на голове. Казалось, что весь мир был им безразличен; единственное, от чего они не могли удержаться, это от того, чтобы не бросать злых, завистливых взглядов на проституток в баре. А так ведь ни на что не обратит внимания, мелькнула мысль, если чего случится, не услышит. И тут же пришла другая мысль – а что такое, вроде как, должно случиться? Пока что он не знал. Все время старался об этом не раздумывать.
Когда он прошел мимо открытого номера, шум пылесоса стих. Еще пара шагов, и вот он остановился перед нужной дверью. Номер совпадал, если, конечно, администратор не наврал. Мужчина скривил лицо в невольной усмешке. За пятьдесят баксов на ресепшене скажут правду. За сотню – всю правду.
На круглой дверной ручек висела картонная табличка НЕ МЕШАТЬ. Она слегка покачивалась под воздействием едва чувствуемого потока воздуха из кондиционера. Он даже не удивился, в конце концов, и не мог ожидать ничего другого. Тем не менее, где-то в самой глубине души кольнула злость.
Мужчина нерешительно поднял руку, желая постучать. И застыл на месте. Сейчас он почувствовал себя ужасно глупо, ибо что должен был ответить на простой вопрос: "Кто там?". И на последующий, который наверняка прозвучит.
На кой ляд ты, собственно, сюда пришел?
Рука опала еще до того, как костяшки пальцев стукнули по покрытой темным шпоном поверхности.
Злость сменилась ледяным спокойствием. Слишком далеко он зашел, времени на растерянность не оставалось. И тогда начал действовать быстро и методично.
Мужчина охватил холодную, хромированную рукоятку, попытался осторожно повернуть. Почувствовал сопротивление. Закрыто, как, собственно, и ожидал. Тогда он пригляделся к замку.
Никакой дырки для ключа, лишь узенькая щелка для карты, наверняка, чипованной, потому что магнитные подделывать научились даже говнюки из начальных классов. В принципе, нужно было бы оснащение – ноутбук с необходимой периферией. Для гостиничного замка понадобилось бы с полминуты, что ни говори, это же не банк, ни секретное правительственное учреждение. Здесь речь шла лишь о том, чтобы персонал воровал не очень сильно, ну а перед нежелательным гостем можно было бы захлопнуть дверь перед носом, не выходя их ресепшена, одним кликом мышки.
У мкжчинв ноутбука не было. К выезду он не готовился, впервые за много лет он отправился, подгоняемый лишь импульсом, всего лишь с кредиткой в бумажнике и, на всякий случай, с приличным свертком баксов.
Но он был зол. И этого хватило.
Он охватил округлую рукоятку громадной, суковатой ладонью, стиснул пальцы так, что побелели костяшки. А потом повернул. И вся хитроумная электроника оказалась ни к черту не годной, когда ригели с тихим хрустом сдались, и блестящая рукоятка неожиданно, уже без какого-либо сопротивления, поддалась.
Мужчина лишь быстро огляделся по коридору. Все так же пусто и тихо. А чего еще ожидать в элегантной гостинице в десять часов утра?
Мужчина легонько толкнул дверь. Та открылась с едва слышимым чмоканием пластикового уплотнения при косяке. Приземистый еще раз глянул за собой и быстренько скользнул в номер. Через мгновение из коридора нельзя было заметить уже ничего подозрительного, разве что, если не считать более сильного, неестественного расчкачивания таблички на скрученной рукоятке. А вскоре и оно прекратилось.
Это были апартаменты, не простой номер с ванной. В небольшой прихожей, такой же холодной и безликой, как и коридор, царил полумрак. Мужчина ожидал, пока глаза не привыкнут, хотя он и не пришел сюда, чтобы торчать в компании вешалки самого футуристического вида. Слишком странной, чтобы на ней хоть что-то можно было повесить; пустая вешалка стояла в углу, а ее особым образом выгнутые рога настырно напоминали о неэвклидовой геометрии.
Остались еще одни двери. Самые обычные, без замков, с большим молочным стеклом, сквозь которое в прихожую доходил распыленный свет. На первый взгляд, пара слоев фанеры, покрытой имитацией древесины, выбить можно одним пинком. Иди же просто открыть.
Но мужчина понимал, что именно эта вторая, жалкая и слабенькая дверка будет гораздо сложным испытанием. Нужно было решение. Нелегкое, ведь он знал, что застанет за этой дверью.
Но и стоять, словно дурак, в этой темной прихожей он тоже не мог. Уже зашел слишком далеко, чтобы отступить, хотя подобная мысль тоже мелькнула у него в голове. Он сделал глубокий вдох, обхватил холодную ручку. И, в конце концов, повернул.
Ковер в комнате был пушистый. Шаги он глушил лучше, чем тот, что лежал в коридоре, хотя это и не имело значения, их, все равно, заглушили бы звуки, доходящие из телевизора. Мужик на громадной, двойной кровати лежал, повернувшись спиной, демонстрируя прибывшему покрытую волосами спину и худые, бледные ягодицы. Он всматривался в экран, словно на целом свете не существовало ничего, кроме людей разноцветных комбинезонах, которые предавались довольно-таки бессмысленному занятию, которым являются прыжки на лыжах с трамплина.
Тихих шагов услышать он никак не мог. Телевизор орал слишком громко. Но, похоже, почувствовал чье-то присутствие, потому что медленно повернулся. Похоже, он даже хотел вскрикнуть, но замер, увидав громадный, суковатый пальчище, прижатый к губам. Так что весьма разумно замер.
Хозяин был некрупным, худым типчиком, раза в два более легким, чем пришелец: крупного, мускулистого мужчины с коротко постриженными, седыми волосами. Постриженными настолько коротко, что видны были шрамы на коже черепа. И мужчина этот был явно взбешен, что можно было почувствовать, несмотря на ледовое спокойствие на широком лице, покрытом серебристой щетиной. В бледно-голубых глазах, которые в других обстоятельствах можно было посчитать честными и добродушными, таился холод. А еще – угроза.
- Меня зовут Мороз, - сообщил прибывший. – Дедушка Мороз.
Мужичок на широкой кровати машинально кивнул, сделал он это быстро и очень нервно. Одной рукой при этом он пытался натянуть на себя смятую простынку.
Дед Мороз не слишком был обеспокоен фактом, что волосатый худой тип повел себя как законченный хам, не желая вежливо представиться. Он объяснил их обстоятельствами, явно способствующими стрессу.
Дед осмотрелся по комнате. По лицу пробежала едва заметная судорога, когда взгляд, вроде как совершенно безразличный, скользнул по ковру. Чтобы все воспроизвести, особого труда было не надо, следы шли от самой двери. Сначала туфли: мужские, элегантные, и одна туфелька. Второй туфельки нигде не было видно. Потом остальное, все ближе к широкой кровати, вплоть до узеньких трусиков, перевешенных через подлокотник на кресле, и чулок, небрежно брошенных на ковер и свернувшихся словно кожа линяющей змеи.
На столике опустошенная бутылка виски, металлическое ведерко с остатками воды на дне, оставшейся от растаявших кусков льда. "Гленфиддич", заметил Дед; а у подонка неплохой вкус. Интересно, кто платил, со злостью подумал он.
Картину дополнял наполовину пустой стакан с жидкостью коричневого цвета. Размокший фильтр внутри указывал на то, что, скорее всего, это был не чай.
А ничего себе гулянка, мелькнула мысль у Деда. И вновь он почувствовал ледяной холод.
Мужичок потихоньку приходил в себя. Страх заменила злость. Спокойствие Деда он принял за неуверенность.
- Слушай, пан, вали отсюда! – агрессивно начал он. – Это мои апартаменты, а пан лезет сюда, словно свинья в хлев.
Он никак не мог понять, а в чем тут дело. Этот человек не был похож на мужа, не ругался, не угрожал с самого начала, не бросался с кулаками. А если это даже и муж, то какой-то мудак, пускай такой здоровый и напакованный. Сейчас начнутся слезливые причитания и откровения… Или он из тех дамских боксеров, подумал он, меня то тронет, но устроит дикую сцену.
- Выматывай, тебе сказал!
Выражение лица Деда не поменялось ни на йоту. Огромный мужчина лишь склонился и поднял черный бюстгальтер. Один из тех, что не закрывали даже сосков, а только поддерживали грудь. Только ей им пользоваться даже не было нужно. Он сжал пальцы на гладкой материи.
- Выключи это блядство, - бросил он, даже не поворачивая головы.
- Так сейчас Малыш[54] будет прыгать, - инстинктивно запротестовал мужик.
Дед упустил смятый бюстгальтер на пол, подошел к кровати, присел на краю, чувствуя, как проваливается под ним мягкий матрас.
- Выключи, - повторил он, не поднимая голоса, но было в этом нечто такое, что типчик тут же послушал. Наощупь он щупал по простынке в поисках пульта, в конце концов нашел и нажал на резиновую клавишу. Картинка исчезла, стихли комментарии и овации зрителей.
В ванной шумела вода.
Тип наконец начал складывать то и сё в голове. След чужого акцента в в голосе, едва-едва слышимый налет. Мягкий, восточный выговор. Элегантный костюм, золотой ролекс, великолепно соответствующий волосатой лапище.
Вот же сучка, промелькнуло в голове у худого. И наконец-то он почувствовал свой перевес. А не будет выпендриваться тут какой-то альфонс с другого берега Буга, мешать ему, государственному чиновнику Достаточно одного звонка, и мигом депортируют: и этого, и эту коварную шлюху.
Вот только мобильник находился в кармане пиджака, а он валялся на ковре, куда он сам его вчера бросил, как только ладони с худощавыми пальцами скользнули под рубашку на груди. Ну не будет же он с ним дергаться, как-то оно не соответствует, принял он решение. Уж лучше заплатить, по крайней мере, никто ничего не узнает. Потеря небольшая, а малышка была в тему. Так что жалеть нечего.
- Но ладно, товарищ, сколько? – с презрением спросил он.
Дед Мороз дернул головой. В первый момент до него не дошло.
- Что, сколько? – спросил он.
- Сколько там тебе полагается? – Государственный чиновник, находящийся сейчас на курсах повышения квалификации, сознательно выбрал презрительный тон. Он знал, как следует вести себя с русскими, их этому учили. – Девка была ничего, опять же, бонусик какой подброшу.
Большая ошибка с его стороны.
Он даже не успел перепугаться, как неожиданно до него дошло, что летит. Падая, вдребезги расколотил низенький столик, после чего грохнул между столешницей и поломанными ножками. Прежде, чем он застыл, его накрыла простынка, в которое типчик вцепился руками.
- Ты чего, паре… - заскулил голый чиновник.
- Лежать! – рявкнул Дед Мороз. Типчик вздрогнул, начал неловко выкарабкиваться, устроил шум.
- Лежать, было сказано!
Несчастный поклонник постельных игр застыл.
И вот что она в нем видит? – мрачно размышлял Дед. Малое, худое, какое-то ни на что не пригодное. Похоже, бля, есть в нем другие достоинства.
Иных достоинств временно он заметить не мог. Все они были прикрыты простынкой.
Вода в ванной перестала шуметь. Дед уже не обращал внимания на свернувшегося в комочек под стенкой малого размерами, но, тем не менее, высокого государственного чиновника, находящегося сейчас на повышении квалификации. Он вышел на средину комнаты и ждал, слегка опустив голову. Хлопнула дверь.
Она вошла, закутавшись в коротковатый купальный халат, доходящий всего до средины бедер, вся порозовевшая от горячей ванны. Длинные, распущенные волосы блестели чернотой воронова крыла.
Женщина не была удивлена, скорее – взбешена. Зеленые глаза метали злые искры, когда быстрым взглядом она обвела все помещение. Взгляд на миг задержался на свернувшемся в клубочек под стенкой любовнике, который сейчас боялся даже вверх глянуть.
Она подошла к Деду, не говоря ни слова поглядела ему в лицо. Черты лица прибывшего даже не дрогнули, он не сказал ничего из того, чего она подсознательно ожидала. Ни укоров, ни проклятий. Не было ни печали, ни ярости. И вот как раз молчания она никак не ожидала.
Так продолжалось мгновение. А потом она подняла руку и изо всех сил заехала по покрытой серебристой щетиной щеке. При звуке пощечины худенький типчик под стеной даже подскочил.
Дед даже не поморщился. Он перехватил руку женщины, поднес ее к своим губам. Когда целовал внутреннюю часть теплой ладони, почувствовал запах хорошего мыла и косметических средств. Но сквозь все эти запахи пробивался неповторимый аромат ее кожи. Дед почувствовал, как под поцелуем ее ладонь дрогнула, кончики пальцев невольно погладили его по лицу.
- Здравствуй, Ягода, - тихо произнес он, глядя ей в глаза, которые вдруг блеснули подозрительной влагой.
- Это что же ты себе, собственно, воображаешь?
Сейчас она стояла посреди комнаты, вызывающе взявшись под бока. Халат слегка раскрылся, так что Дед почувствовал, как его охватывает волна жара. Женщина все так же на него действовала, и он прекрасно знал, что действовать будет всегда.
- Вламываешься, - фыркнула она. – Жалкое зрелище! Равно как и то, что за мной следишь. Лазишь за мной, совершенно непрошенный, и даже совершенно наоборот. Я же тебе четко сказала не делать этого.
Она наклонилась, начала собирать белье с ковра. Дед инстинктивно воспользовался случаем и заглянул в раскрытые полы купального халата. При этом со злостью подумал, что она его сознательно провоцирует.
Ягода выпрямилась. Столь интересный вид исчез.
- Жалкое зрелище. Влазишь, словно какой-то ревнивый муж, бьешь моего…
Дед резко поднял голову.
- Твоего? – вошел он в слово Ягоды.
Могло бы показаться, что женщина смешалась. Она отвела глаза, но лишь на мгновение.
- Бьешь мой органический вибратор, - с издевкой закончила она. – Так лучше? Что-нибудь меняет?
Дед и сам не знал, что ответить. Это меняло многое. И вместе с тем – ничего.
Ягода подняла бюстгальтер, пригляделась к нему.
- И чего это он, блин, такой помятый? – она подозрительно зыркнула искоса. – Что, фетишистом на старость стал? Хочешь, отдам на память, мне он не нужен, сиськи пока что не висят.
Дед посчитал про себя до десяти. Сначала по-польски, потом по-русски. Под конец – на санскрите, являющемся весьма сложным языком, так что счет на нем дает массу времени, чтобы успокоиться.
- Ягода, - совершенно спокойным тоном начал он. – Вот только не надо грубить. И не надо нападать. Из равновесия ты меня не выведешь, сцен устраивать я не стану. Я приехал поговорить, дай мне шанс. Обещаю, что потом я уйду и оставлю тебя в покое.
Женщина присела на краю кровати, натянула чулок на руку. Проверила, нет ли стрелки.
- Отвернись, - тихо попросила она. – И дай мне спокойно одеться. Извини.
- А он? – Дед не мог сдержаться, жестом головы указал на любовника, который, вопреки инстинкту самосохранения, с любопытством высунул голову из-под простынки. Да, впечатление Ягода производила, бедняга не мог удержаться.
- А он не считается, как тебе известно, - тем же тихим голосом ответила она.
Как Дед совершенно верно и догадывался, апартаменты принадлежали Ягоде. Это она пригласила худощавого типчика к себе, а не наоборот. Потому-то он, наверняка, и был такой удивленный: проститутки, как правило, элегантное жилище средства не вкладывают.
Много багажа у нее и не было. Небольшой несессер, немного личных вещей. Всегда готовая сменить место. Как и все мы, подумал Дед. Без дома, без чего-либо собственного. Чужак в чужом краю, в котором все можно бросить и не печалиться об этом. Тихо закрыть за собой двери, которых никогда уже потом не откроешь.
И таких дверей было уже много, подумал он, в течение всей долгой жизни. Множество комнат, пустых и анонимных. Слишком даже много.
Он забрал из ее руки ручку маленького несессера, на что Ягода ответила улыбкой, хотя чемоданчик был совершенно не тяжелым. Что-то теплое, наконец-то, блеснуло в ее глазах, и Дед испытал прилив безумной надежды, которую до сих пор скрывал где-то глубоко-глубоко, не позволяя вырваться наружу. Но ведь, в конце концов, именно за этой надеждой он сюда и приехал.
- Оставляю после себя ужасный бардак, - тихо сказала Ягода. – Что обо мне только подумают.
- А разве тут тебя знают? – удивился Мороз.
Ягода отрицательно покачала головой.
- Нет. Впрочем, это неважно.
Действительно, неважно, подумал Дед. Но ведь и так обычно после всего остаются грязные стаканы и переполненные окурками пепельницы. Остаются после нас.
- Пошли уже.
Ягода тряхнула головой, так что длинные черные волосы рассыпались по плечам и спине. Она их никогда не закалывала.
Женщина первой направилась к выходу, по направлению двери с молочным стеклом.
- Эй, погодите! – хрюкнул незадачливый любовник из-под стенки. Сейчас он бездарно пытался выбраться, в неудобной позиции у него все онемело, потому что в ходе разговора он боялся даже пошевелиться. Теперь же, когда посчитал, что ему ничего не угрожает, его залила волна злости. И что эта шлюха себе думает. И кто должен заплатить за разгромленный номер, может он?
- Да ты знаешь, кто я такой?
Он стоял с трудом, придерживаясь за стенку, худые икры заметно тряслись. Ягода остановилась. Дед Мороз положил ей руку на плечо, чтобы успокоить.
Женщина резко сбросила руку с плеча, повернулась. Под взглядом зеленых глаз типчик как будто бы сложился сам в себя. Он уже не спрашивал, а знают ли они, кто он такой. Впрочем, это было видно с первого же взгляда. А был он всего лишь маленьким, худощавым человечком, пытавшимся прикрыть свой член смятой простынкой. Тоже, впрочем, небольшой.
- Давай-ка я дам ему по голове, потом свяжу его бельем, - предложил Дед Мороз необязательным тоном. – Пока его найдут, мы будем далеко, шума не наделает.
Женщина, едва заметным жестом, не согласилась.
- Нет. Уже поздно, не нужно было ему о себе напоминать.
Она поглядела на типчика, до которого уже что-то начало доходить. Он хотел умолять, даже броситься на колени, но его взгляд уже парализовал его.
- Я же слышала, что говорил. – В ее голосе не было ничего, кроме скуки. – Шум воды мне никак не мешает. А сейчас слышу его мысли.
Дед отвернулся. Никогда он не любил глядеть на это. Стыдно признаться, но его тянуло на тошноту.
- Неееет!!!
Отчаянный крик сорвался на самой высокой ноте, что-то тяжелое грохнуло на пол с таким звуком, словно бы это грохнулся мешок муки. Когда Дед, пропустив Ягоду вперед, закрывал дверь с матовым стеклом, он слышал лишь то, что что-то там дергается, храпит и похрюкивает.
Когда они очутились в коридоре, все затихло. Двери в апартаменты были звуконепроницаемыми.
Ягода взяла Деда Мороза под руку. Вместе они прошли по длинному коридору, мимо дверей, отличавшихся только лишь имитировавшими бронзу цифрами. Из одного номера все так же доносился шум пылесоса.
Когда они встали перед блестевшими полированным металлом дверями лифта, Дед улыбнулся – впервые за сегодняшний день.
- Как ты это делаешь? – спросил он.
Ягода ответила не сразу, какое-то время глядела на то, как меняются красные, электронные циферки.
- Профессиональная тайна, сказала она в тот самый момент, когда прозвучал приглушенный гонг, и двери лифта с тихим шелестом раздвинулись.
Вообще-то на двери висела табличка НЕ МЕШАТЬ, но уборщица, крепкая деваха, тянущая за собой пылесос, словно пса на поводке, все равно решила проверить. В принципе, гость, когда ему помешаешь, самое большее, обматюкает, так ведь от этого же не умирают. А если всего лишь забыл снять объявление, когда уходил, что случалось довольно частенько, тогда ей сразу же удастся покончить с уборкой целого этажа.
Она постучала, стащила один из наушников уокмэна. Тишина, ни малейшей реакции. Даже типичной связки ругательств, которую могла бы услышать, если бы помешала на самом деле. Деваха постучала еще раз.
На сей раз из номера не прозвучал какой-либо ответ, в двери не встал разлохмаченный гость с бешенными, измученными похмельем глазами. Уборщица сунула в щель замка свою универсальную карту. И ничего. Замок даже и не пискнул, маленький зеленый светодиод не загорелся. Женщина почесала голову, нечто подобное с ней случилось впервые. Оказалось, что круглую рукоятку дверной ручки можно повернуть свободно, дверь не была закрыта.
Деваха вошла, сработанные колесики пылесоса запищали на половом покрытии. В прихожей было темно и тихо. А вот из-за двери с молочно-белым стеклом доносились какие-то странные звуки: то ли хрип, то ли хрюканье.
Страха не было совершенно. Она уже многое видела, и первое, что пришло ей на ум, что это пьяный в дымину гость, который даже не мог доползти до койки, и вот сейчас валяется на ковре и храпит. И наверняка все обрыгает, со злостью подумала уборщица, если уже все не обрыгал. Это же, как пить дать, дополнительная уборка, уроды, не могут научиться в горшок попадать.
Но при этом тут же вынюхала оказию. В гостинице она работала уже больше пяти лет, так что сразу же знала, что следует сделать. В конце концов, такого дегенерата всегда можно уболтать, что бумажник у него свистнула шалава из бара.
Решение пришло быстро.
Когда вошла в номер – окаменела. Здесь она работала достаточно долго. И из собственного опыта знала, какой хлев способны оставить после себя в номере гости.
Вот именно: хлев. Да, за время работы успела увидеть много чего. Но никогда не видела хряка, запутавшегося в простыне. Животное похрюкивало и тыкало слюнявым рылом в сотовый телефон. Перед хряком валялся порванный в клочья пиджак.
Первой реакцией было только изумление: и как они его сюда, курва, протащили?
Только лишь когда хряк поднял пятачок и глянул уборщице в глаза, она начала визжать. В свиных глазках деваха увидела нечто такое, что заставило ее повернуться и выбежать с пронзительными воплями
Бармен протирал стакан, хотя и так не мог бы извлечь из нее более сияющего блеска. Но ему нужно было чем-то заниматься, в эту пору гостиничный бар был практически вымершим. Всего лишь два скучающие проститутки лениво мололи языками, сидя на высоких табуретах. При этом они сосали апельсиновый сок: что бы там кто не говорил, а они были на работе. Других гостей, кроме только что пришедших двоих, не было.
Взгляд бармена направился в отдаленный угол зала, где эта странная пара и присела. Ослепительно красивой женщине, собственно говоря – девушке, могло быть двадцать, самое большее – еще пару лет. Но, несмотря на молодость, было в ней нечто такое, что заставляло думать о ней как о даме. Нечто, что вынуждало сохранять дистанцию, заставлять любого мужчину ожидать одну милостивую улыбку.
Как и каждый бармен, этот тоже был хорошим психологом. И по его мнению ну никак не соответствовал этой женщине ее товарищ, могучий, уже стареющий человек в элегантном костюме. Только в элегантности этой было нечто крикливое, провоцирующее. Она была слишком настырной. Она была… позой? Бармен практически незаметно ни для кого пожал плечами и вернулся к полировке стакана. Он не хотел сам себе признаваться, но этот человек пробудил в нем страх. Хотя он и выглядел как самый банальный новый русский или один из тех бизнесменов, который, ну да, время от времени играет в теннис с главой государства, но у него из обуви вылезает солома. Только у бармена было странное впечатление, что в данном случае – это только внешнее.
Тем не менее, он не мог удерживаться от того, чтобы чуть ли не каждую минуту поглядывать в их сторону. Странная пара. Они сидели уже довольно долго и все время молчали. Только в пепельнице все прибывало и прибывало окурков. Вонючих сигарет без фильтра, которыми глубоко затягивался седеющий мужчина, и "кэмэлов". Черноволосая дама тоже много курила.
Дед Мороз затушил очередной окурок. Его раздражали неумело скрываемые, любопытные взгляды человека за баром. И болтливые шлюхи, пискливые, разговаривающие по-украински с закарпатским акцентом, что должно было доставать всякого чистокровного русского, которым Дед Мороз в глубине души и остался.
И все так же он боялся. Что наконец-то нужно будет что-то сказать, нельзя ведь просто так сидеть и молчать. Ведь именно за этим он сюда приехал, чтобы услышать правду до конца. Хотя, как он знал, правда наверняка будет болеть.
Как же все это недолго длилось, подумал он, и что-то стиснуло его в груди. Всего лишь несколько месяцев, безумная любовь, такая, о которой считал, что она уже никогда в жизни не случится, что никогда не придет. Ведь сам он для всего этого был старым. Слишком умным. И слишком разочарованным.
Несколько месяцев. И потом что-то закончилось. Дед был уверен, что это именно он все испортил. Как всегда.
Она неожиданно погладила его по руке. Первый жест доверия за сегодня.
- В принципе, следовало бы хоть что-то сказать. Не будем же мы сидеть вот так и молчать.
Она улыбнулась, хотя взгляд ее остался серьезным.
- Я знаю, что ты чувствуешь, - сказала женщина. – По крайней мере, мне кажется, будто бы я знаю. Вот скажи, сколько тебе лет? Только честно?
Дет внимательно поглядел прямо ей в глаза, но насмешки не заметил. Ягода спрашивала серьезно.
- Сто? Двести? Или даже больше? Или, возможно, не помнишь, потому что такой же старый, как весь этот долбанный, окружающий всех нас мир?
И действительно, не помнил. Когда-то он лет не считал, никто вокруг не считал. Только лишь, когда сделался Дедушкой Морозом, смешным типом для того, чтобы делать детей счастливыми, в красном, подбитом мехом лапсердачке и дурацкой шапочке, он начал считать[55]. Давно это было.
- А ты знаешь, сколько лет мне? – спросила Ягода с переполненной горечью улыбкой.
Дед отрицательно покачал головой.
- И не спрашивай. Уж слишком много.
Она сжала на стакане свои длинные и худощавые пальцы. Очень крепко, и посуда наверняка бы лопнула, если бы не была сделана из толстого хрусталя.
- И все время я должна убегать. Всегда. Нигде не могу нагреть места, привыкнуть. Ведь времена меняются, и в них нет места для волшебницы.
Дед кивнул, соглашаясь.
- И нечего кивать. – В ее глазах вспыхнула злость. – Ты ничего не знаешь об этом, не можешь знать. Ты понятия не имеешь, что это такое – быть женщиной. Нужно стареть. Носить маску, этот камуфляж, отвратительный и болезненный, лишь бы только уйти от злых взглядов. Нужно быть старой и уродливой, тогда никто не станет завидовать. До какого-то времени.
Дед был настолько разумен, чтобы не отвечать. Это он слышал уже не раз, правда раньше она не говорила этого прямо, как сегодня. Но печаль коренилась в ней ой как глубоко.
Наверное, Ягода была права. Это обычная дилемма долговечных, а может и бессмертных существ. Как жить среди людей, тех обычных людей, которые меняются, стареют, в конце концов – уходят, чтобы дать место следующим. Обязательно необходимо натянуть камуфляжные цвета. Ничем не отличаться, потому что когда-то за это мог грозить костер или виселица, сейчас же, и это в само лучшем случае, пожизненное заключение в какой-то секретной лаборатории. Пожизненное заключение, то есть – бесконечное.
Крепкого телосложения, средних лет, седая борода, длинная или подстриженная, возраст – в принципе - неопределенный. Это давало поле для маневра, увеличивало поле для ошибки. Можно было дольше ожидать, отодвигая тот момент, когда в обязательном порядке необходимо сойти с людских глаз и начать все заново в каком-то другом месте.
ТЕЛЕГРАМКанал с обзорами, анонсами новинок и книжными подборками
Книжный Вестник
Бот для удобного поиска книг (если не нашлось на сайте)
Поиск книг
Свежие любовные романы в удобных форматах
Любовные романы
О психологии, саморазвитии и личностном росте
Саморазвитие
Детективы и триллеры, все новинки
Детективы
Фантастика и фэнтези, все новинки
Фантастика
Отборные классические книги
Классика
ВКОНТАКТЕБиблиотека с любовными романами, которая наверняка придётся по вкусу женской части аудитории
Любовные романы
Библиотека с фантастикой и фэнтези, а также смежных жанров
Фантастика
Самые популярные книги в формате фб2
Топ фб2
книги