Моря Африки

14. Чагос

Выходим. Острова Чагос точно к югу от нас, по другую сторону экватора, на расстоянии шестисот миль. Шестьсот миль, это не очень много, обычно неделя плавания или чуть больше, но на этот раз всё иначе. Между нами и Чагос лежит широкая полоса экваториальных штилей, своего рода ничейная территория, граница между ветрами северного и южного полушарий, где никогда нет ветра. Невозможно предугадать ширину этой зоны, которая меняется в зависимости от времени и сезона, именно поэтому раньше моряки боялись экваториальных штилей больше чем штормов более высоких широт.

Парусники могли оставаться неподвижными неделями и месяцами с обвисшими парусами и такелажем в этом заколдованном пространстве без ветра и без времени. Днища судов обрастали длинными водорослями, команды изнывали от жары, экономили воду и пищу, заболевали и с течением времени возникал страх, что всё это действие колдовских чар.

Сегодня, даже посреди моря, в колдовство никто не верит. Переход, на который раньше могли потребоваться месяцы, на лёгких современных яхтах совершается за неделю или две.

Но зона штилей по прежнему остаётся тяжёлым и необычным испытанием для парусной лодки и её экипажа.

Выходим с острова Мале. Небо затянуто тучами и ветер заставляет нас постоянно менять курс и парусность, но всё же бодро несёт нас на юг. «Barca Pulita» быстро бежит между волнами в направлении экватора, крутя слалом между ливневыми тучами. По правому борту вдалеке проплывают южные атоллы Мальдив.

Через два дня атоллы заканчиваются, ветер утихает и всё вокруг нас словно замедляется.

Становятся ниже волны, пропадают течения, с каждой милей на юг ветерок несущий нас всё больше выдыхается и на рассвете третьего дня наступает полный штиль.

Это какой то новый, необычный мир. Море лежит неподвижное, зеркальная, словно маслянистая гладь днём отражает облака и солнце, ночью звёзды. Видимо из за отсутствия волн или от полной тишины, но океан вдруг кажется стал ещё больше: бесконечное пространство вне времени, которое хочется пересечь на цыпочках, чтобы не заметили.

С утра небо всегда чистое, но по мере того как поднимается солнце, растёт температура и испарения моря наполняют его живописными облаками. Во второй половине дня начинаются грозы с дождём и ветром, но они нисколько не продвигают нас к цели. Ветер очень сильный, приходится рифить грот, менять геную на штормовой стаксель. Эти манёвры требуют больше времени чем длится ветер. Мы предпочитаем совсем убрать паруса и подождать под дождём пока гроза выдохнется, опять вернётся синева и ветер снова пропадёт.

На самом же деле какой то ветер всё-таки есть. Очень слабенький и капризный, дует немного оттуда, немного отсюда и не в состоянии даже наморщить водную гладь. Но именно на эти слабые дуновения приходится рассчитывать, чтобы выйти из зоны штилей. Чтобы использовать их, нужно бы всё время стоять на руле и непрерывно регулировать паруса. Но днём слишком жарко, стоять на руле под солнцем, а ночью мы устаём и валимся ото сна.

Поэтому мы предпочитаем доверить лодку ветровому авторулевому, хотя он и ведёт нас зигзагами, в то время как мы проводим дни под импровизированным навесом, читаем, смотрим вокруг, пишем и обливаемся из ведра морской водой.

На шестой день, двигаясь как улитка, пересекаем экватор.

— Мы в южном полушарии! — объявляю я, два три раза проверив расчёты. Но этого не заметно. Море такое же, небо тоже, и так же нет ветра.

— Это мне напоминает, как когда возраст совершеннолетия снизили до восемнадцати лет и я вдруг сразу стала совершеннолетней — прокомментировала Лиззи. Но мы всё равно отмечаем это событие кока-колой и последней пачкой шоколадных вафель, подарок итальянской турбазы.

Проходят ещё четыре дня, за день не удаётся пройти больше двадцати миль, а утром пятого, перед самым рассветом, меня неожиданно будит шорох волн плещущих о корпус. Я выбегаю наружу с мыслями о волнах поднятых проходящим судном. Однако это ветер поднял лёгкую зыбь. В неверном предрассветном свете поднимаю передние паруса, стараясь работать тихо и не разбудить Лиззи. Идём со скоростью три узла, но после дней почти полной неподвижности кажется что летим. Этот новый ветер, пришедший с юга, рассказывает истории другой части земли, он первый знак пассата и он больше нас не покинет.

Проходят ещё два дня спокойного плавания и наконец на поверхности океана появляется большое светлое пятно. Это первый признак земли. Хотя это ещё и не земля а крохотный атолл полностью погружённый в воду, даже без какого либо островка над поверхностью волн. Но коралловые рифы, скрывающиеся всего лишь в нескольких метрах под водой, выдают себя, вспенивая поверхность океана белыми барашками, и они притягивают нас, как мираж.

— Поныряем?

— Шутишь?

— Нет. Мы можем по очереди. Один на борту, лежимся в дрейф, другой ныряет. Или можем спустить тендер и взять с собою подводную телекамеру.

Мы говорим, а в это время глыбы кораллов под водой проплывают в сотне метров от нас.

«Если бы получилось посмотреть, что там внизу. Наверняка никто этого никогда не видел.» — я представляю себе башни кораллов, огромные рыбы, акулы и всё остальное.

— Ладно, Карло! Прекрати!

— Ты права. Лучше не надо. Слишком сложно.

Идём на юг, держась от рифов на безопасном расстоянии. Белые барашки и голубизна мелкой воды и кораллов остаются за кормой и постепенно исчезают, пока мы преодолеваем последние тридцать миль, которые отделяют нас от атолла Саломон.

В десять часов появляются кроны пальм над линией горизонта.

В двенадцать — даже мелкие островки по периметру атолла появляются из моря.

В тринадцать — заходим в пролив ведущий внутрь лагуны.

Убираем все наши четыре паруса и идём под мотором, ориентируясь на тёмный цвет глубокой воды по центру прохода. Две минуты затаённого дыхания и судорожного внимания и мы во внутренней лагуне.

— Какое чудо. — Нет больше опасностей. Нет больше волн и нет течений. Вода снова глубокая и у нас есть время осмотреться и получше разглядеть новую землю до которой мы добрались.

На самом деле земли здесь видно мало, но та что есть очень живописна. Она появляется в виде бесконечной цепочки прекрасных островков, маленьких и низких, расположенных по периметру атолла. И атолл так велик, что островкам не видно конца.

— Остаётся только найти где бросить якорь и обещаю тебе купание в самом красивом месте в мире.

— Скорее бы.

Идём курсом на восток, чтобы пересечь лагуну и встать под прикрытием восточных островов, где в случае сильного ветра мы будем защищены сушей. Проходит пол часа и острова приближаются. С внутренней стороны огромные пляжи, а дальше, где начинается растительность, высокие густые пальмы. Нужно только подойти и бросить якорь.

Однако две попытки подойти к берегу закончились поспешным отступлением. Кораллы поднимались со дна вертикальной стеной. По эту сторону стены глубина в лагуне больше пятидесяти метров и встать на якорь мы не можем. По другую сторону, глубина всего несколько сантиметров и видно как рыба плещется и прыгает на коралловом мелководье.

Делаем ещё пару попыток, потом решаем остановиться и поразмыслить. Ставлю мотор на нейтраль, Лиззи приносит карту в кокпит и мы углубляемся в её изучение, в то время как лодка медленно дрейфует. Пытаемся найти место, где глубина уменьшается более плавно, но карта старая, цифры отметок глубин микроскопические и кажется всё подтверждает, что отлогих подъёмов здесь нет.

— Подожди, возьму очки. — говорит Лиззи и исчезает в каюте. Проходят две секунды и я вздрагиваю от пронзительного звука сирены эхолота и сразу же за ним следует ужасный удар.

Появляется бледная Лиззи, я вскакиваю на ноги. Мы смотрим друг на друга: «О боже, мы кажется стукнулись о дно!».

Я бегу к штурвалу оглядываясь вокруг: жёлтые и зелёные тени коралла, просвечивающие впереди и слева по борту, подтверждают, что мы идём на рифы. Переключаю мотор на задний ход, даю полный газ и выворачиваю штурвал вправо, пытаясь направить корму в единственную зону, которая мне кажется свободной. Но на заднем ходу лодка управляется плохо и не слушается руля.

Киль ударяется ещё раз и моё сердце вздрагивает вместе с ним. Ещё один удар, более лёгкий, наконец лодка набирает ход назад и начинает понемногу реагировать на перекладку руля. Третий удар, успеваю заметить как мачты вздрагивают и вибрируют вместе с вантами и штагами. Боюсь даже подумать, что будет, если мы повредим корпус, именно здесь, посреди океана, где помощи ждать неоткуда. Ещё несколько секунд и вода снова неожиданно становится глубокой, эхолот молчит и показывает двадцать пять метров. Мы напуганы и дезориентированы.

— Как это могло случиться?

— Я ничего не видел.

— Какое легкомыслие!

Усталость после перехода, лагуна с её пастельными цветами, спокойная вода после стольких дней в море, расслабили нас до такой степени, что мы позабыли самые элементарные меры предосторожности. Вместо того, чтобы одному стоять на руле а другому смотреть с мачты, мы по необъяснимой глупости сидели оба в кокпите, изучая карту, в то время как лодка дрейфовала на отдельностоящий риф.

Совершенно подавленные идём дальше. Уже не ищем идеальной якорной стоянки и бросаем якорь где приходится, на глубине больше тридцати пяти метров, но вдалеке от берега и кораллов. Слишком глубоко и цепи не хватает. Наставляем длинный трос, и второй, для надёжности.

Солнце уже закатывается! Нет даже времени сойти на берег. Но неважно. Мы прибыли.

Апперитив.

Жёлтое солнце.

Пылающее небо.

Запах сырой земли.

Волн нет.

Острова Чагос, только для нас.

Сначала португальцы, потом французы, потом англичане. Как и многие другие территории нового мира острова Чагос были жертвой и разменным товаром колониальных держав Европы. Они находятся в сердце Индийского океана, в шестистах милях на юг от Мальдив, в полутора тысячах на восток от Африки. Если идти дальше на восток, то первая земля встретится через три тысячи миль — Австралия. Дальше на юг больше ничего нет, только Антарктида.

Открытые португальским судном, примерно в 1500 году, они сразу же были позабыты и даже на некоторое время исчезли с географических карт, пока в восемнадцатом веке Франция не открыла их снова и решила аннексировать. В 1776 там обосновались первые колонисты. Это была группа прокажённых и сборщики копры, люди прибывшие с острова Маурициус и на протяжении нескольких поколений жившие на атоллах в мире. Они даже не заметили, что в 1814 году, в результате переговоров величайших держав того времени, весь архипелаг вошёл в состав Британской империи. Люди на Чагос жили спокойно, изолированные от всего мира, на расстоянии световых лет от Европы, которая, в зависимости от исторического момента меняла их принадлежность на карте.

Лепра не распространялась, но оказала на население странный эффект: женщины жили почти вдвое дольше чем мужчины. В обществе установился матриархат. Тем временем копра Чагос стала знаменитой, масло, которое из неё добывали, использовалось в лампах по всей империи и так ценилось, что острова переименовали в Oil Islands.

Наступил двадцатый век и в начале семидесятых годов американцы решили построить стратегическую военно-морскую базу, где-нибудь в Индийском океане, где могли бы базироваться подводные лодки, военные корабли, танкера, суда снабжения, авианосцы и всевозможные вспомогательные службы, необходимые для проведения операций быстрого реагирования в регионе среднего востока. Первый выбор пал на атолл Aldabra, изолированный и необитаемый, который сейчас входит в состав Сейшел и на котором живут тысячи гигантских черепах. Но страх столкновений с экологами всего мира по поводу будущего рептилий заставил дядю Сэма отказаться от своего выбора и теперь его взгляд упал на Diego Garcia, самый южный и самый изолированный атолл Чагос.

— Ваше величество, не сдадите нам острова Чагос в аренду, лет на пятьдесят?

— Конечно, господин президент. Возмёте их такими как есть или нужно поменять чтонибудь?

— Если вам не трудно, мы хотели бы их без жителей.

— Хорошо, господин президент. Будет сделано.

Более или менее всё так и произошло. Американцы хотели базу в центре Индийского океана, в удалённом и необитаемом месте, чтобы быть уверенными, что там нет агентов враждебных спецслужб, обосновавшихся на территории.

Две тысячи креолов, живших на Чагос уже на протяжении более пяти поколений, не были так везучи, как черепахи с Aldabra. Англичане депортировали их всех разом, ссылаясь на то, что французские власти, а потом и её величество, заставляли безграмотных колонистов, желающих ехать выращивать кокосы на Чагос, подписывать контракт, который запрещал им оставаться навсегда на островах.

Утро открывает нам пейзаж из сказочных необитаемых островов под прозрачным, как никогда, небом. На солнце спокойная лагуна переливается всеми цветами радуги и кристальная вода обещает неизведанные чудеса. Но мы не можем радоваться красотам в полной мере. Сначала нужно проконтролировать повреждения корпуса и решить что делать.

Вытаскиваю баллоны, редуктор, остальное подводное снаряжение и я ныряю в невероятно прозрачное море. Спускаюсь ниже и начинаю, ладонь за ладонью осматривать днище. Нос в порядке, и кроме царапин, оставленных моллюсками выросшими на корпусе, ничто не нарушает плавную кривую выпуклого днища. Продолжаю контролировать подводную часть, медленно спускаясь к килю, ощупывая её руками, словно не доверяя зрению. Лиззи сверху наблюдает за моими действиями, ожидая в полной тишине.

Через десять минут я выныриваю, выплёвываю загубник и ору ей с облегчением.

— Невероятно, ничего не повредили!

— Правда… — последние слова заглушаются всплеском от её прыжка. Вдвоём в воде мы смеёмся и оглядываемся вокруг. Море похоже на аквариум. Мы посматриваем на приближающихся огромных барракуд и снова контролируем корпус нашего плавучего дома, который кажется невероятно невредимым. Дикое везение, всего несколько ссадин на киле, пару царапин на краске и небольшая вмятина, которую мы запросто можем зашпаклевать при следующем подъёме на сушу. Возможно отсутствие волн предотвратило худшее, или кораллы были не очень твёрдые, или покрытые водорослями или чем то другим, что смягчило удары.

И даже здесь, где мы стоим сейчас, на глубине тридцать пять метров, лагуна усеяна огромными роскошными кораллами, каких я никогда не видел. Кораллы в форме листа, в форме купола, шпиля. Ветки, гребни и сферы мягких кораллов покрывают всё дно, не оставляя свободным даже малого пятнышка. Погружаюсь с аквалангом проверить якорь.

Цепь извивается между кораллами, проходит между двумя гребнями, спускается в ложбину и обвивается вокруг двух огромных глыб, лапа якоря лежит у основания веерного коралла со стеблем толстым как ствол дерева. Рядом тридакна размером в человеческий рост, её голубая мантия выступает наружу, покрывая края листообразных створок раковины. Приближаюсь и осторожно дотрагиваюсь пальцем до мясистой кромки. Огромные створки резко захлопываются, выбросив струю воды, которая отбрасывает меня в сторону. Пробую сдвинуть её. Раковина не прикреплена к дну, как её более мелкие родственники, но такая тяжёлая, что не удаётся даже приподнять.

Однако, мы можем спать спокойно. На таком пересечённом дне якорь будет держать гарантированно. Есть, правда, риск, что цепь или якорь запутаются между кораллами, но эту проблему будем решать когда придёт время. Сейчас важно то, что мы можем отправляться на острова на тендере, уверенные, что с лодкой ничего не случиться.

На берегу замечаем небольшой мол из коралловых блоков, похоже на остатки пристани, построенной бывшими обитателями. Зачаливаем тендер и принимаемся чистить рыбу, пойманную во время короткого перехода от лодки до острова. Несколько секунд, и в воде материализуется монструозная голова, за которой извивается тело, толстое, как у анаконды.

Это гигантская мурена вышла из своей норы поживиться остатками нашей рыбы. Мы охотно с ней делимся. С этих пор, каждый раз, когда ловим рыбу, приходим сюда её чистить, ради удовольствия видеть, как она пунктуально появляется, спокойная, словно старый знакомый, хватает свою долю и извиваясь удаляется в какую-то щель под молом.

Каждый день мы посещаем новый остров, один из выстроившихся цепочкой по периметру атолла. Здесь есть на что посмотреть. Острова выбираем без всякого метода, останавливаемся рассмотреть всё что попадается интересного: маленькие мурены сидят в засаде в озерцах оставшихся при отливе, тысячи раков отшельников на закате ползут с пляжа в подлесок, манты на мелководье, в нескольких метрах от нас медленно машут своими крыльями, огромные пальмовые крабы шевелят клешнями, способными отхватить палец человеку. Иногда нам попадается наклонно растущая пальма, на которую легко залезть и набрать зелёных кокосовых орехов. Жидкость в них более освежающая а мякоть желатинообразная, её можно есть ложкой. Зрелые же орехи лежат на земле тысячами.

Достаточно набрать их в тендер и отвезти на лодку. Мы научились употреблять их во всех видах, жарить, резать тонкими ломтиками (хорошо идёт с аперитивом), натирать на тёрке и выдавливать белый сок, который употребляем для готовки и приправ. Мы даже решили попробовать губчатое ядро прорастающего ореха, лекарство маэстро из Eriykunudoo.

— Давай попробуем, должно быть в нём полно витаминов и минеральных солей.

— Откуда ты знаешь? — Спрашивает Лиззи.

— Ну, всегда так говорят. Как проросшая соя. Должно быть что-то вроде этого.

Тем временем вокруг лодки собралась стая платаксов. Первые дни их было мало, но со временем видимо новость распространилась вокруг и стая выросла. Привлекают их наши отбросы и они набрасываются на всё, что мы кидаем в воду: куски хлеба, недоеденный суп, остатки краба. Они даже стали собираться у борта каждый раз, как видят нас на палубе, прямо как куры, когда видят крестьянина выходящего на двор с кормом. Стоят и ждут, готовые броситься, как только что-нибудь упадёт в воду, и уплывают раздражённые, если случается бумага, банановая кожура или яичная скорлупа. Но что их буквально сводит с ума, так это выбросы нашего туалета, поэтому у меня пропало желание охотиться на них.

Туловище у них крупное, в форме ромба, высокий веерообразный спинной плавник делает их ещё больше. Высота рыбы с плавником более полуметра, и когда мы спускаемся под воду, чтобы поснимать их на телекамеру, даже побаиваемся. Я снимаю, а Лиззи, окруженная облаком рыб, высвобождает в воду хлебные крошки. Вид её маленькой фигурки, окружённой этими огромными рыбами, которые кажется порхают вокруг, впечатляет. Прекращаем съёмки только когда одна из рыбин в азарте кусает Лиззи за руку, оставив на запястье следы тонких, острых зубов.