Моря Африки

20. Течь

Мы снова в Дар Эс Саламе, в Танзании, в знойной сонной атмосфере тропиков. Лодка почти готова и программа намечена: идём на Мадагаскар, снимать лемуров и крокодилов, потом на Альдабру, где гигантские черепахи, а после на Сейшелы. Таким образом мы пересечём океан в восточном направлении и по дороге снова зайдём на Чагос на несколько недель, закончить съёмки начатые год назад. Возможно мурена под обрушенным причалом на острове Boddam всё ещё ждёт нас там. Мне хотелось бы заснять под водой, как она выходит из норы за рыбными отбросами, которые Лиззи кидает ей с причала.

С Чагос отправимся дальше на восток, зайдём на Мальдивы, где я хотел бы поснимать на периферийных атоллах традиционную жизнь деревень и опять на восток, в Таиланд, Малайзию или Индонезию. Эта последняя часть программы пока немного туманна, но в течении предстоящих недель плавания у нас ещё будет время собрать информацию и решить.

Пока мы тщательно изучили метеорологические карты, ветра и течения в этой части океана и уверены, что спланировали всё хорошо и будем идти с попутным ветром на протяжении всего перехода. Через три месяца плавания, включая остановки, мы доберёмся до Азии к концу сезона дождей и впереди нас будут ожидать ещё шесть месяцев хорошей погоды, голубое небо и свежий сухой ветер.

Лиззи сейчас в Италии, улаживает проблемы, семейные и по работе, я же здесь, в Танзании, занимаюсь лодкой: покраска, ремонт, контроль такелажа, рулевого устройства и всех конструкций.

Очень жарко и работать очень трудно. Но каждое утро я встаю очень рано со списком того что нужно сделать и принимаюсь за работу с мыслью о том, что через несколько дней всё это закончится и снова будет океан, открытое море, острова и дыхание пассата.

Адам высовывается из центрального люка лодки с ладонями полными ржавчины и испуганным лицом — Danger, Carlo, danger, water!

Я бросаюсь вниз. Спускаюсь в каюту, перепрыгиваю через хаос поднятых пайолов и валяющихся вещей и пробираюсь в нос, к отсеку где Адам, паренёк, который уже несколько дней помогает мне, отскребает ржавчину на дне якорного ящика. Падаю на четвереньки, чтобы заглянуть в люк: ужас!

В трюме слышно журчание. Через отверстие в днище морская вода поступает веселым фонтанчиком. Уже затоплена часть отсека и уровень воды повышается на глазах.

— Проклятье. — весь мир обрушивается на меня — Моя лодка. Моя свобода. Всё кончено!

Какой же я был кретин!

В действительности я знал, что рано или поздно это должно случиться. Каждый раз, открывая люк я обнаруживал всё больше и больше ржавчины. И каждый раз, когда отскребал её, меня смущало, что ржавчина отваливается крупными, как ломтики сыра, пластами. И каждый раз, хорошо зачистив наждачкой я покрывал всё четырьмя слоями краски и забывал.

— Это моя вина, только моя вина. — Терзался я. — Но чёрт возьми, нужно что-то делать, чтобы лодка не утонула!

Бегу на корму, спотыкаясь в бардаке каюты, к рундуку с красками и шпаклёвками. Адам возможно подумывал, что я рехнулся и возможно пора бежать с лодки когда я доставал из рундука гору банок с краской, кисти, герметики, смолы и тому подобное. Наконец нахожу то, что искал: Шпаклёвка эпоксидная двухкомпонентная, и чуть ниже мелкими буквами, полимеризуется также в воде. Одно из тех современных чудес технологии, доступных современным мореплавателям, которые словно по волшебству могут изменить состояние лодки и её участь. И подумать только, ведь в своё время я не хотел брать её! Шпаклёвка была на дне, среди груды эмалей, грунтовок и необрастающих красок предоставленных нам спонсором. Обьем этих банок, сложенных на причале верфи, где мы готовили лодку к плаванию, был так велик, что я начал делить их на необходимые — взять с собой и менее важные — оставить. Две банки шпаклёвки оказались среди оставленных и только в последний момент я передумал и забрал на борт.

Я набираю пригоршню голубого компонента правой рукой, зелёного левой, начинаю смешивать их словно тесто и бегом возвращаюсь в зону катастрофы. Смесь в руках становится голубой, нагревается от химической реакции и жжёт ладони. Нужно было одеть перчатки, это написано красным в инструкции, но нет времени. Снова заглядываю в люк, погружаю руки в воду, которая уже заполнила якорный ящик и ищу щель на ощупь. Нахожу почти сразу и усилием вдавливаю в неё смесь. Течь прекращается. Разравниваю шпаклёвку по окружающей обшивке приминая её кончиками пальцев, как разравнивают тесто в уголках сковороды когда готовят пиццу. Ну вот. Дыра заделана. Шпаклёвка полимеризуется в воде и затвердеет за несколько минут. У меня же пока есть время откачать воду и осмотреть повреждения.

Но у меня наворачиваются слезы на глаза, когда я думаю о нашей больной лодке, о её истончившейся обшивке. Я представляю волны, которые будут бить по ней, о сотнях тонн воды, которые будут давить на её ослабшее днище. Если бы я был не так ленив, если бы вовремя принял меры и не удовольствовался бы халтурным ремонтом.

Я оглушён, не знаю что делать, о чём думать. Конечно, теперь мы не сможем идти через океан. Никаких больше Сейшел, Альдабры и Мальдив. Не будет больше бесконечного пространства и безграничных горизонтов…

Я советуюсь с Лиззи в Италии благодаря радио мосту который радиолюбитель Пьерлуиджи организовал для нас.

— Да ладно тебе. Попробуем отремонтировать её. — Голос Лиззи далёк, но он даёт мне тепло и успокоение.

— Отремонтировать? Здесь? В Африке? Невозможно!

Проходят дни. Лиззи возвращается. Заплатка из эпоксидной шпаклёвки держит. Мы усилили её залив смолой, которую Лиззи привезла из Италии.

«Barca Pulita» на плаву, такелаж и рангоут исправны, паруса готовы и внутри всё в порядке.

Внешне она кажется крепкой как и раньше, но мы знаем, что она больна.

— Мы можем завести её на мелководье, посадить на грунт и найти кого-нибудь, чтобы приварил снаружи лист металла для усиления. — Предлагает Лиззи.

— Здесь? В Танзании? Нет, я не рискну. Если сварщик не квалифицированный, мы рискуем оказаться с двумя дырами вместо одной.

— Тогда можем попробовать дойти до Южной Африки. — Предложение номер два.

— Но это очень далеко. — Возражаю я.

— Да, но это единственное место, где мы можем отремонтироваться и быть уверенными в качестве работы.

Южная Африка в 1800 милях на юг, на пол пути к полюсу, а мы находимся на экваторе. По пути будут встречные ветры в Мозамбикском канале, встречные течения и к тому же плавание придётся на разгар сезона циклонов.

— Нет, это невозможно.

Однако идея потихоньку пробивает себе дорогу. Мы снова достаём морские и метео карты и начинаем изучать ветра и течения.

Мыс Дельгадо это огромный выступ, отделяющий залив Танзании от Мозамбика. Он находится в центре турбулентной зоны с таким сильным течением, что даже крупные суда стараются избегать её.

Течение зарождается далеко в открытом океане под действием пассатов. Эти ветра дуют постоянно в одном направлении и поверхностный слой воды постепенно начинает двигаться в направлении с востока на запад, в направлении ветра и волн. И эта океанская река без берегов и границ, пройдя южную оконечность Мадагаскара, налетает на африканский континент как раз на высоте мыса Дельгада. Здесь течение раздваивается. Одна ветвь спускается на юг вдоль мозамбикского побережья, другая же поднимается в направлении Танзании, то есть нам навстречу, и уже под именем «Сомалийское течение» идёт дальше экватора и достигает острова Сокотра. Чтобы добраться до мыса Дельгада нам придётся идти по этой реке со встречным течением и при встречном ветре. Катастрофа! Века назад в подобной ситуации суда предпочитали месяцами отстаиваться в портах, ожидая пока сменится сезон и одно из двух, либо ветер, либо течение сменятся на попутные.

— А если мы тоже подождём? — Вставляет Лиззи.

— Нет, нельзя. У нас уже течь и ржавчина продолжает своё дело.

В действительности у нас всё может получиться, нужно лишь попытаться, и возможно ситуация изменится. К тому же до Дельгада всего 300 миль. Будет очень трудно, но в худшем случае не должно уйти более десяти дней.

Уже десять дней, как мы оставили Дар Эс Салам. Ветер встречный, течение тоже и за десять дней мы прошли всего 75 миль. Всё как и ожидалось, но одно дело размышлять об этом, читая лоцию, и совсем другое находится здесь, когда вода льётся на тебя ведрами, руки болят от постоянной смены парусов, внутри лодки всё влажное, одежда мокрая, вещи падают с полок и катаются по пайолам от постоянной качки и крена.

«Barca Pulita» борется с морем час за часом, день за днём, волна за волной. Её нос врезается в бесконечные валы протыкая гребни с упрямством жеребёнка который пытаясь брать препятствия валит их грудью. Но после каждых десяти двадцати нормальных волн приходит одна большая. Стена воды обрушивается и заливает палубу, лодка останавливается, словно от испуга, истекая водой из всех шпигатов. Через несколько секунд паруса снова забирают ветер и она с новым рвением устремляется вперёд.

Погода стоит очень странная. Чёрные тучи зарождаются и разрастаются в считанные часы, с юга приходят другие, более высокие облака. Под угрозой этих гигантов мы чувствуем себя маленькими, полностью во власти могущественных и непредсказуемых сил. Иногда эти тучи проходят безобидно, уступая место неожиданным просветам голубого неба. Но чаще они приносят порывы ветра и нам приходится бегом уменьшать парусность, менять стаксели и стоять на руле под ударами ветра и брызг.

Конечно, в этом нет ничего нового или героического. С тех пор как человек стал плавать по морю ему приходится противостоять плохой погоде. Это приходилось испытать и Колумбу и Магеллану. И местным рыбакам, которых мы иногда замечаем между порывами ветра, приходится испытывать это каждый день. Но они вечером возвращаются, вытаскивают лодки на берег и отдыхают. Мы же вынуждены идти дальше, потому что на побережье нет укрытий, а если бы и были, лучше держаться от берега подальше. Ну и что? Ничего, остаётся только сжать зубы и экономить энергию.

Каждый вечер мы готовим что-нибудь на скорую руку и подводим итоги.

— Сколько миль прошли сегодня?

— Восемнадцать по курсу, намного больше с учётом галсов.

— Сколько осталось до мыса Дельгада?

— Сто девяносто семь миль.

— Остановимся сегодня вечером?

— Не знаю. Есть остров в двух милях, если дойдём до темноты…

Если не найдём остров, чтобы бросить якорь, придется идти дальше. А так как шквалы не разбирают дня и ночи, к утру мы будем совсем вымотанными.

Как то вечером мы встали у большого острова, который казался обитаемым.

— Лиззи, там лодки.

— Лодки?

— Да. Парусные и к тому же большие.

— Можно будет посмотреть. Возможно завтра утром, если сможем позволить себе потратить несколько часов.

На следующее утро видим людей идущих к лодкам цепочкой по пояс в воде и с тюками на головах. Мы подходим к ним.

— Куда вы направляетесь? — Спрашивает Лиззи женщин. Они отвечают жестами, указывая на туманный силуэт Танзании на западе. Через несколько минут беседы и жестов Лиззи объясняет — Эта лодка, что-то вроде парома, перевозит людей с острова на берег. Но я не поняла название места, куда они идут и вернутся ли до вечера.

Другая парусная лодка полна мужчин и отправляется на рыбную ловлю.

— Можно с вами? — спрашиваю одного из высунувшихся из за борта. Они смотрят на нас молча, возможно не поняли вопроса, но утвердительно кивают головами. И мы, почти не подумав как следует, оказываемся на борту с ними, оставив тендер на якоре на рифе, как и лодку, в надежде найти их на том же месте по возвращении.

Выходим в море. Нас на борту двадцать семь человек. Шкипера зовут Масуд и, так как он единственный, кто носит футболку, его легко узнать, когда он стоя на корме управляется с румпелем. Его футболка выделяется в толпе голых торсов, чёрных голов и курчавых волос.

Лодка бежит среди рифов курсом на север, парус надут пузырём, словно спинакер. Человек на носу пристально вглядывается в мутные валы и иногда выкрикивает предупреждения, в результате которых Масуд меняет курс и каждый раз мы проходим рядом с вершинами кораллов, которые появляются в последний момент.

— Ты понимаешь, что если мы налетим на один из них, то пойдем на дно в течении двух минут?

— Надеюсь они знают что делают. — говорит Лиззи, проявляя необычное спокойствие.

На этой лодке нет спасательных жилетов, нет спасательных плотов и радио, чтобы вызвать помощь. Но даже если бы и было радио, в этой зоне нет никого, кто мог бы принять наш sos.

Действительно, человеческая жизнь мало стоит в этих краях. В случае крушения наиболее удачливые смогли бы продержаться несколько десятков часов на обломках, увлекаемые на юг субэкваториальным течением, но потом всё равно всем наступил бы конец.

Через час посреди моря появляется одинокая белая песчаная коса. Мы поворачиваем на ветер, мужчины подбирают парус и лодка накреняется, дрожит и вибрирует от нагрузки. Все бросаются на наветренный борт, переходим и мы, чтобы помочь откренивать, и лодка, после недолгих колебаний, выпрямляется и начинает подниматься на ветер.

Ещё десять минут, последний выкрик, парус падает на палубу, якорь уходит в воду и начинается ритуал рыбной ловли.

Мужчины разделяются на две группы. Половина заходит в воду по шею и растягивает длинную сеть, которую держат поднятой за один край, словно демонстранты несущие транспарант. Другие же превращаются в загонщиков. Приближаясь вплавь они хлопают по воде ладонями и кричат, чтобы напугать рыбу и направить её в сторону сети. Это долгий и медленный процесс. Мы не поняли всех тонкостей, но длится он несколько часов.

Солнце поднимается всё выше и сеть медленно приближается к рифу преодолевая сопротивление воды и постоянно цепляясь за кораллы на дне. Рыбаки работают босиком, не боясь наступить на морских ежей, мурен и рыб бабочек, у которых такие ядовитые шипы, которые могут парализовать конечность на несколько дней. Мы вдвоём снимаем по очереди фотоаппаратами и телекамерами.

К полудню в прилив вода поднялась и песчаная коса исчезла. Я тоже спускаюсь в воду и становлюсь тянуть сеть рядом в парнишкой, который смотрит на меня с недоумением. Но через несколько минут усердных усилий жестокая боль в ноге почти парализует меня: я наступил на морского ежа, одного из тех, с длинными иглами, что даже мои резиновые сандалии не сумели защитить от них. Возвращаясь на лодку вплавь я думаю про себя: «Да по сравнению с ними, мы просто неженки.»

— И долго они ещё будут работать сегодня?

— Думаю ещё прилично. Если бы у нас была хотя бы вода.

Рыбаки, так же как и мы, с утра не притрагивались не к пище не к воде, но, в отличии от нас, кажется они этого не ощущают — кричат, суетятся, хлопают по воде, и возбуждение нарастает по мере того, как сужается кольцо.

В какой то момент один старик оставляет сеть и возвращается к лодке, где остались только мы. Добравшись он совсем обессилел и не может даже влезть на борт. Он так и остаётся держась за планширь с гримасой страдания на лице и медленно соскальзывает в воду. На его бритой голове выделяются кости черепа и мутные безразличные глаза.

— Карло, нужно помочь ему.

— Подожди, я снимаю завершение.

— Да он умрёт! Бросай съёмку! — Кричит Лиззи.

Нужно поднять его взяв под руки и перетащить через борт. Бедолага оказывается лёгким, словно пустая коробка. У него закоченели ноги, и как только мы его отпускаем, он падает на дно лодки.

— Интересно, сколько ему лет?

— По моему не больше сорока.

— Если бы у нас была вода или что-нибудь дать ему поесть.

Неподвижный на грязном дне с закрытыми глазами, тяжело дыша, так что ходят ходуном проступающие рёбра, этот человек представляет собой символ этого мира и законов, которые мы никак не можем понять. Здесь жизнь это борьба в которой люди участвуют пока в состоянии делать это. Когда же они слабеют или стареют, то отступаются, сдаются и умирают. Как рыбы в сети, которые постепенно перестают трепыхаться во всё более тесном круге, который рыбаки подтягивают к борту. Масса созданий всевозможных размеров вываливается на дно лодки, рядом со стариком, который начинает приходить в себя.

Половина рыбы даже не съедобна. У сети нет глаз и вместе с carangide, aguglie e ricciole в неё попадают рыбы ангелы, рыбы шары, морские змеи, медузы, малосъедобные, а некоторые просто ядовитые. И все эти цветные украшения кораллового рифа приносятся в жертву напрасно.

Последние рыбаки добираются до лодки вплавь и мы отправляемся в обратный путь.

Бесконечные смены галсов, встречный ветер, встречное течение, перегруженная лодка, безмолвный экипаж. Светит солнце, но мы коченеем от брызг и ветра. Лица у всех хмурые и меня преследует неприятное ощущение, что мы здесь лишние. Ведь за весь день мы вряд ли обменялись более чем сотней слов. Наши обоюдные старания не сумели преодолеть языковой барьер. Возвращаемся когда солнце уже садится в море и в самый последний момент, когда мы уже сходим на берег, Масуд порывшись в куче без слов протягивает Лиззи самую большую рыбу.

— Asante sana, спасибо — По крайней мере это мы знаем как сказать.

Думаю о старике. Достанет ли у него сил, чтобы завтра начать всё сначала, и ещё о том, что эти люди, у которых нет ничего, сделали подарок нам, у которых есть всё.

На следующий день, прежде чем поднять паруса, мы относим маску для подводного плавания в подарок Масуду и флакон витаминов для старика. Может это чем то ему поможет.