Музей-заповедник А. С. Пушкина

Святогорский монастырь-музей. Могила Пушкина

В пяти километрах к югу от Михайловского, на восточной окраине поселка Пушкинские Горы (при Пушкине — Святые Горы), находится Святогорский монастырь.

Древний монастырь включен в Пушкинский заповедник не случайно: в его стенах находится священное для каждого советского человека место — могила А. С. Пушкина.

А. С. Пушкин не раз бывал в монастыре — то разговаривал здесь с простолюдинами, то записывал народный говор и песни. Привлекал поэта и сам монастырь, интересный памятник средневековой архитектуры.

Монастырь стоит на высоком холме в окружении вековых дубов и лип.

Основанный в 1569 году псковским наместником князем Юрием Токмаковым по приказу Ивана Грозного, монастырь должен был укрепить подступы к соседнему городу Вороничу — опорному пункту на западных границах русских земель. Чтобы обосновать причину создания монастыря с религиозной точки зрения, была сочинена легенда о явлении иконы «пресвятыя богородицы» на Синичьей горе «иже ныне зовома Святая гора». «О чудесном явлении», как сообщается в псковской летописи, князь Токмаков дал знать в Москву Ивану Грозному, который и «повеле на той горе устроити церковь камену во имя пресвятыя богородицы чесного и славного ее успения и повеле быти обители».

Селение, возникшее у стен монастыря, называлось в древности слободой Тоболенец.

После разгрома Воронича Баторием Святогорский монастырь скрыл за своими стенами уцелевших защитников города.

Владея обширными угодьями и крепостными крестьянами, он стал позже одним из самых состоятельных и процветающих монастырей. В конце XVII века Святогорский монастырь по старшинству числился среди русских монастырей двадцать седьмым. К нему были причислены другие монастыри. По царскому указу 1764 года монастырские земли были включены в состав дворцовых, и монастырь, потеряв свое административное значение, с 32 оставленными ему десятинами земли стал быстро хиреть. В пушкинское время здесь было всего 12 «черных» монахов, которые постоянно вели тяжбу из-за земли с окрестными крестьянами.

Монастырь окружает высокая каменная стена длиной 700 метров, образуя просторный четырехугольный монастырский двор. Во дворе стоит длинное каменное здание. Это так называемый братский корпус, в котором помещались трапезная и кельи монашеской братии.

В 1948 году перед братским корпусом был разбит сквер с цветником, в центре которого стоит установленный тогда же бюст А. С. Пушкина работы скульптора И. Гинцбурга.

Во двор ведут двое ворот — Анастасьевские и Святые; они реставрированы в 1962 году.

У Анастасьевских ворот, где дорога сворачивает влево от монастыря в сторону Михайловского, стоит бронзовый памятник Пушкину, выполненный скульптором народным художником СССР Е. Ф. Балашовой и архитектором Л. В. Холмянским. Памятник сооружен в 1959 году.

Главная монастырская постройка — Успенский собор, сооруженный псковскими мастерами в соответствии с традициями псковского храмового зодчества. Это кубическое одноглавое трехабсидное сооружение с двумя приделами — северным и южным. Стены центрального четверика, полутораметровой толщины, сложены из камня-плитняка. Приделы пристроены к собору в 1770—1776 годах на средства «замаливавших» свои грехи окрестных помещиков.

Свод центральной части поддерживают четыре массивных каменных столба. Потолок и верх боковых стен усеяны отверстиями: в них вставлены для лучшей акустики так называемые голосники — глиняные, напоминающие удлиненные горшки, сосуды.

В алтарной части собора, слева, лежит каменная плита с надписью: «Здесь положено тело младенца Платона Пушкина, родившегося 1817-го года, ноября 14-го дня. Скончавшегося 1819-го года июля 16-го дня. Покойся, милый прах, до радостного утра». Это могила младшего брата Пушкина, умершего в Михайловском и погребенного в его присутствии. Могила была скрыта под толстым слоем цемента во время ремонтных работ в монастыре в конце XIX века. Ее обнаружили при реставрации собора в 1948 году.

В соборе помещены документы, фотографии, рисунки, которые рассказывают об истории сооружения памятника на могиле Пушкина, о реставрационных работах на могиле в 1899—1902 годах и в 1953 году.

У стены стоит разбитый колокол, рухнувший с колокольни, взорванной фашистами. На колоколе сохранилась надпись: «...в Святогорский монастырь Пречистыя Богоматери честного ея умиления тщанием тоия обители игумена Инокентия весу в нем 151 пуд 10 фу лит на заводе московского купца Данилы Тюленева».

Справа от главного входа маленькая дверца ведет на лестницу, поднимающую к деревянным хорам, сделанным под потолком в виде балкона. Рядом еще одна дверь, которая ведет к монашеской келье. В ней воссоздана обстановка, типичная для монастырской кельи начала прошлого века. Строго и сурово убранство этой каморки: у стены стоит деревянный топчан с сундучком-подголовником, у щелевидного, как бойница, окна — деревянная парта. На ней старинные рукописные книги, перо с чернильницей, скамья, мерцающая лампадка.

Все это невольно воскрешает в памяти сцену «Ночь. Келья в Чудовом монастыре» в пушкинском «Борисе Годунове» и величественный образ мудрого летописца Пимена.

Работая в Михайловском над «Борисом Годуновым», Пушкин, по собственному его признанию, широко пользовался кроме других материалов старинными русскими летописями, стараясь в них «угадать образ мыслей и язык тогдашнего времени».

Близость овеянного историей Святогорского монастыря еще более усилила интерес Пушкина к русским историческим древностям. Не случайно здесь существовало предание о том, что Пушкин живо интересовался монастырскими книгами и древностями. Для чтения Пушкину отводили в монастыре келью, стену которой он испещрял своими надписями, так что после его ухода приходилось ее белить. Поэт был хорошо знаком с иеромонахом Василием, который тогда ведал монастырской библиотекой.

В то время Святогорский монастырь был своего рода исправительной колонией, куда за «прелюбодеяния», пьянство, богохульство, непослушание церковным властям и т. д. ссылали на «покаяние» монахов из многих монастырей. О том, какие здесь встречались колоритные типы монахов, свидетельствуют хотя бы такие записи игумена Ионы в монастырском диариуше (книге записей происшествий): «1820 мая дня Иеромонах Василей отлучился самовольно в слободку Тоболенец и напившись в питейном доме допьяна за неделю праздника девятой пятницы и продолжал до возвращения из Пскова крестного хода со Святыми иконами а в Ярмарку девятой Пятницы при многолюдном собрании, находясь в пьяном виде в неприличных монашескому званию и крайне соблазнительных и постыдных поступках, и в должности своей неисправным таскаясь в слободке безобразно в одном подряснике и ходя в ярмарочное время около лавок требовал от купцов на пьянство денег...»

Другая запись:

«1824 сентября 16 дня в воскресенье приходил сиделец Иван и жаловался на монаха Агафона, что он в 15 дня в субботу быв в кабаке и просил вина в долг у жены сидельцевой, а как она ему в долг не давала то он вскоча в застойку бил ее, изодрав ее рубаху и руку окусав.

В которые дни монах Агафон самовольно отлучался в слободку и дрался близ кабака с мужиками а не быв в монастыре сутки двое сказывался больным и привезен быв в телеге на завтре не был в заутрене а в обедню пришел пьяной и настоятель приказал Кирилы вывести за что и был посажен после обедни за здор с настоятелем при всей братии в цепь большую».

Все это хорошо было знакомо Пушкину, когда он создавал образы пьяниц-забулдыг, монахов Мисаила и Варлаама, в «Борисе Годунове». Отец Варлаам так и сыплет прибаутками да поговорками, не забывая о вине: «...отец Мисаил, да я грешный, как утекли из монастыря, так ни о чем уж и не думаем. Литва ли, Русь ли, что гудок, что гусли: все нам равно, было бы вино... да вот и оно!»; «выпьем же чарочку за шинкарочку»; «ино дело пьянство, а иное чванство»; «эй, товарищ! да ты к хозяйке присуседился. Знать, не нужна тебе водка, а нужна молодка, дело, брат, дело! у всякого свой обычай; а у нас с отцом Мисаилом одна заботушка: пьем до донушка, выпьем, поворотим и в донушко поколотим».

По свидетельству А. Н. Вульфа, надзиравший за ссыльным Пушкиным игумен Иона, большой любитель выпить, часто повторял: «наш Фома пьет до дна, выпьет, поворотит да в донышко поколотит».

В «Борисе Годунове» Варлаам говорит о Григории: «Да что он за постник? Сам же к нам навязался в товарищи, неведомо кто, неведомо откуда, — да еще и спесивится; может быть, кобылу нюхал...»

Пушкин, имея в виду такой «площадной» стиль речи в трагедии, писал: «Стиль трагедии смешанный. Он площадной и низкий там, где мне приходилось выводить людей простых и грубых, — что касается грубых непристойностей... это писалось наскоро...» Так и представляешь себе, как Пушкин, вернувшись из Святогорского монастыря, «наскоро» записывал реплики, вставляя в них речения, только что услышанные от монастырской братии..

«Угадывать язык» действующих лиц «Бориса Годунова» помогало Пушкину и живое общение его с народом на монастырских ярмарках, которые устраивались трижды в год. Особенно многолюдной бывала ярмарка «в девятую пятницу после Пасхи» — «девятник», когда в монастыре собиралось несколько тысяч крестьян, продававших здесь изделия своего производства.

Гостиные ряды располагались и в монастырском дворе и за стенами монастыря. Ярмарка продолжалась несколько дней, в течение которых здесь не умолкал шум многолюдной толпы, беспрерывно входившей и выходившей через двое монастырских ворот — Анастасьевские и Святые.

В такие дни Пушкин в крестьянском наряде и наведывался в монастырь. Любил ходить на монастырское кладбище, когда там «голосили» над могилами бабы, и прислушивался к бабьему причитанию, сидя на какой-нибудь могиле.

Ему правилось разгуливать среди ярмарочной толпы и останавливаться у групп, где нищие тянули Лазаря, где парни и девушки водили хоровод, плясали или где крестьяне перебранивались и спорили.

Кучер Пушкина П. Парфенов рассказывал: «Ярмарка тут в монастыре бывает... ну, народу много собирается; и он туда хаживал, как есть, бывало, как дома: рубаха красная, не брит, не стрижен, чудно так, палка железная в руках; придет в народ, тут гулянье, а он сядет наземь, соберет к себе нищих, слепцов, они ему песни поют, стихи сказывают».

О глубоком и серьезном интересе Пушкина к жизни простого народа, об умении его найти подход к любому простолюдину рассказывала и близко знавшая поэта В. А. Нащокина: «Поэт... не пропускал ни одного встречного мужика или бабы, чтобы не потолковать с ними о хозяйстве, о семье, о нуждах, особенно же любил вмешиваться в разговоры рабочих артелей. Народный язык он знал в совершенстве и чрезвычайно скоро умел располагать к себе крестьянскую серую толпу, настолько, что мужики совершенно свободно говорили с ним обо всем».

Вот этот народ — нищие, «плакальщицы», крестьяне, артельные люди — и дал Пушкину яркие и богатые впечатления, которые отразились и в «Борисе Годунове», и во многих других его творениях, пронизанных народным духом.

Об этом рассказывает экспозиция, размещенная в северном приделе монастыря. Среди прочих материалов здесь можно видеть записи народных песен, сделанные Пушкиным, гравюры на дереве В. Фаворского — иллюстрации к «Борису Годунову», народный лубок «Убийство царевича Димитрия» (такие лубки продавались на монастырских ярмарках), рисунок В. Ульянова «Пушкин среди крестьян на ярмарке» (1936 год), литографии XIX века А. Орловского и А. Скино «Пляшущие крестьяне» и «Слепцы»; картину Б. Щербакова «Святогорский монастырь» (1936 год) и другие.

Отдельный стенд посвящен истории создания монастыря как опорного пункта на подступах к Вороничу. Представляют интерес старинный план Пскова и его пригородов, составленный по приказу Стефана Батория в 1581 году (с оригинала, хранящегося в архиве Ватикана) и рисунок-реконструкция вида Воронича в XVI веке.

На полу и в нише стены лежат каменные ядра, найденные при раскопках на Ворониче, тут же средневековые пороховницы, а также старинные монеты, часть древней иконы, обнаруженные вблизи собора во время его реставрации.

В северном приделе стоят гипсовые макеты Успенского собора и Святых ворот, выполненные архитектором В. П. Смирновым.

В южном приделе размещена постоянная выставка «Дуэль, смерть и похороны Пушкина».

Здесь экспонируются различные документы (в репродукциях), высказывания современников, литографии, рисунки, картины, в том числе художника А. Пирашкова «Умирающий Пушкин» и В. Федорова «Увоз тела Пушкина из Петербурга» и «Похороны Пушкина» (обе написаны в 1937 году), портрет Пушкина работы художника А. Линева (копия, 1836 год) и другие материалы, рассказывающие о последних годах жизни поэта, о причинах дуэли с Дантесом. Ряд документов посвящен похоронам поэта в Святогорском монастыре.

Почти в центре придела специальной оградой означено место, надпись на котором гласит: «Здесь в ночь с пятого на шестое февраля 1837 года стоял гроб с телом Пушкина».

Поэт погиб в пору расцвета своего поэтического гения: ему не было еще 38 лет. Уже вскоре после освобождения Пушкина из ссылки царь и его приближенные убедились, что поэт не изменил своему вольнолюбию, что им не удалось «направить его перо и его речи». И с этой поры поэт стал «свободным поднадзорным», а приближенная к двору светская чернь все сильнее затягивала его в тенета постылой ему придворной жизни. Особенно возмутила поэта издевательская по отношению к нему «царская милость» — тридцатитрехлетнему Пушкину был пожалован чин камер-юнкера, дававшийся восемнадцатилетним юнцам.

В одном из писем жене в ту пору Пушкин, с горечью признавая вынужденную материальную зависимость от правительства, решительно говорил, что не позволит унизить свое достоинство поэта: «...я не должен был вступать в службу и, что еще хуже, опутать себя денежными обязательствами. ...Теперь они смотрят на меня как на холопа, с которым можно им поступать как им угодно. ...Я, как Ломоносов, не хочу быть шутом ниже у господа бога».

С мужеством, непреклонной решимостью и смелостью Пушкин отстаивал свою свободу, свою честь первого писателя земли русской. «Мне мало того, — говорил он, — что мое имя не запятнано в глазах моих друзей и того круга знакомых, в которых я вращаюсь, мое имя принадлежит стране, и я должен следить за его неприкосновенностью всюду, где оно известно».

Когда придворная камарилья, по выражению Пушкина «мерзкая куча грязи», пыталась замарать его самого и его жену клеветой, анонимными пасквилями, гнусной интригой, поэт защищал свою честь с оружием в руках. На дуэли с Дантесом 27 января 1837 года поэт был смертельно ранен и через два дня скончался.

По многочисленным свидетельствам современников, десятки тысяч людей разных сословий прошли через петербургскую квартиру поэта в доме № 12 на Мойке, прощаясь с ним. Эта невиданная доселе демонстрация народной любви и признательности испугала царя. Власти опасались, что начнутся народные манифестации. До последнего момента держались в секрете время и место похорон.

Друзья поэта, выполняя не раз высказанное им пожелание быть похороненным рядом с Михайловским, хотели везти его прах в Псковскую губернию. Это было разрешено властями.

Весть о гибели поэта распространилась с молниеносной быстротой. Полицейские власти потом доносили правительству, что, по их сведениям, «многие расположены были следовать за гробом до самого места погребения в Псковскую губернию... что будто бы в самом Пскове предполагалось выпрячь лошадей и везти гроб людьми, приготовив к этому жителей Пскова».

Чтобы не допустить такого проявления любви к поэту, власти приняли все возможные меры предосторожности. Опережая траурный кортеж, полетело предписание управляющего Третьего отделения Мордвинова псковскому губернатору Пещурову: «...тело Пушкина везут в Псковскую губернию для предания земле в имении его отца... Посему случаю имею честь сообщить вашему превосходительству волю государя императора, чтобы вы воспретили всякое особенное проявление, всякую встречу, одним словом, всякую церемонию, кроме того, что обыкновенно по нашему церковному обряду исполняется при погребении тела дворянина. К сему не излишним считаю уведомить, что отпевание тела уже совершено».

Тело Пушкина было отправлено из Петербурга тайно в сопровождении жандармского офицера. Из близких поэту лиц прах его было разрешено сопровождать лишь А. И. Тургеневу. «Назначен я в качестве старого друга, — записал А. И. Тургенев в своем дневнике 2 февраля, — отдать ему последний долг. Куда еду — еще не знаю».

Только за несколько часов до отъезда Тургенев узнал, куда предстоит ехать. После похорон поэта он писал своей сестре А. И. Нефедьевой: «2 февраля[25] в полночь мы отправились из Конюшенной церкви с телом Пушкина в путь; я с почтальоном в кибитке позади тела, жандармский капитан впереди оного. Дядька покойного желал также проводить останки своего дорогого барина к последнему его пристанищу... он стал на дрогах, как везли ящик с телом, и не покидал его до самой могилы».

Дядька поэта, крепостной крестьянин Никита Козлов, проживший с ним вместе долгие годы, был потрясен горем. «Человек у него был, — рассказывал потом жандарм, сопровождавший тело Пушкина, — что за преданный был слуга! Смотреть даже было больно, как убивался. Привязан был к покойному, очень привязан. Не отходил почти от гроба; не ест, не пьет». Без разрешения властей, «самовольно», он поехал отдать последний долг Пушкину. В лице Никиты Козлова «крепостная Русь, крепостное крестьянство послали своего депутата хоронить своего народного поэта», писал А. В. Луначарский в статье «На могиле поэта», напечатанной в «Красной газете» в 1926 году.

Траурный санный поезд мчался с невиданной быстротой, останавливался на станциях только для смены лошадей. На одной из станций процессию встретила жена современника Пушкина профессора А. В. Никитенко. Она увидела простую телегу, на телеге солому, под соломою гроб, обернутый рогожею. Три жандарма суетились на почтовом дворе, хлопотали о том, чтоб скорее перепрягли курьерских лошадей и можно было ехать дальше. «Что такое? — спросила она у одного из находившихся здесь крестьян. — А бог его знает что! Вишь какой-то Пушкин убит — и его мчат на почтовых в рогоже и соломе, прости господи, как собаку», — ответил крестьянин.

А. В. Никитенко записал рассказ жены в своем дневнике.

Вечером 5 февраля подъехали к Тригорскому. «В ту зиму морозы стояли страшные, — рассказывает Е. И. Осипова (в замужестве Фок). — Такой же мороз был и 5-го февраля 1887 года. Матушка недомогала, и после обеда, так часу в третьем, прилегла отдохнуть. Вдруг видим в окно: едет к нам возок с какими-то двумя людьми, а за ними длинные сани с ящиком. Мы разбудили мать, вышли навстречу гостям: видим, наш старый знакомый, Александр Иванович Тургенев. По-французски рассказал Тургенев матушке, что приехали они с телом Пушкина, но, не зная хорошенько дороги в монастырь... приехали сюда. Какой ведь случай! Точно Александр Сергеевич не мог лечь в могилу без того, чтоб не проститься с Тригорским и с нами. Матушка оставила гостей ночевать, а тело распорядилась везти теперь же в Святые Горы вместе с мужиками из Тригорского и Михайловского, которых отрядили копать могилу. Но ее копать не пришлось: земля вся промерзла, — ломом пробивали лед, чтобы дать место ящику с гробом, который потом и закидали снегом. Наутро, чем свет, поехали наши гости хоронить Пушкина... Уже весной, когда стало таять, распорядился Геннадий (настоятель монастыря. — В. Б.) вынуть ящик и закопать его в землю уже окончательно».

Прямо от могилы поэта Тургенев отправился в Михайловское. «Мы вошли, — писал он в дневнике, — в домик поэта, где он прожил свою ссылку и написал лучшие стихи свои. Все пусто. Дворник, жена его плакали».

Слез и горя на этот раз было больше, чем несколько месяцев назад, когда Пушкин сам, в апреле 1836 года, приезжал сюда хоронить свою мать Н. О. Пушкину. Уже тогда Пушкин внес в монастырскую казну деньги, откупив место для себя рядом с могилой матери. Еще в 1829 году он в стихотворении «Брожу ли я вдоль улиц шумных» писал:

Это место было «милым» для Пушкина не только потому, что здесь были похоронены его дед О. А. Ганнибал, бабка М. А. Пушкина, брат Платон и мать, но и потому, что оно нравилось поэту сельской простотой, слитностью с красотой окружающей природы.

О «просторе» и «торжественном покое» сельского кладбища поэт говорил и в стихотворении «Когда за городом задумчив я брожу», написанном всего за несколько месяцев до гибели — 14 августа 1836 года:

На таком кладбище и был погребен Пушкин морозным февральским утром. Вначале его могила была отмечена только простым деревянным крестом. В конце 1838 года жена поэта Наталья Николаевна заказала «санкт-петербургского монументального цеха художнику» А. Пермагорову мраморный обелиск на могилу Пушкина. Доставка памятника и установка его на могиле поэта была поручена Михайле Калашникову — дворовому Пушкиных. Осенью 1840 года памятник был установлен на могиле поэта. Тогда же, вероятно, был сооружен под памятником и склеп, в котором были помещены рядом останки Пушкина и его матери. Такой в основном могила сохранилась и до наших дней.

Памятник очень прост и строг: на трех гранитных четырехугольных плитах, суживающихся кверху, стоит белый мраморный обелиск с нишей, в которой помещена мраморная урна, накрытая покрывалом (античное погребальное изображение). Над нишей скрещены факелы (символ печали), лавровый венок символизирует поэтическую славу. На гранитном цоколе высечены слова:

Александр Сергеевич

ПУШКИН

Родился в Москве, 26-го мая 1799 года,

Скончался в С.-Петербурге, 29 января 1837 года.

«Самодержавие, черной тенью окутав Пушкина, думало, что оно победило, но победил Пушкин. Оно хотело сделать место погребения Пушкина самым глухим, самым незаметным, самым неизвестным. Сегодня — это священное место для всего советского народа и всего передового человечества», — говорил писатель Н. С. Тихонов в своем выступлении на могиле Пушкина 12 июня 1949 года.

По широким ступеням каменной монастырской лестницы идут и идут советские люди — почитатели бессмертного творчества Пушкина к вершине холма, на котором стоит могильный памятник. Здесь, перед могилой великого поэта, каждый испытывает чувство, о котором так проникновенно сказал самый близкий друг Пушкина Иван Пущин: «Пушкин мой всегда жив для тех, кто, как я, его любил, и для всех умеющих отыскивать его, живого, в бессмертных его творениях».