Накануне

Глава 3 Истинный редактор

Дом газеты «День», двухэтажный, окрашенный охрой, стоял в проулке. Проулок — глухой и грязный, далеко от центра, от шумных и людных торцовых проспектов, и дом — ветхий, давно не ремонтированный: трещины по стенам, обсыпается оббитая штукатурка, перекосились доски полов. Но это был все-таки собственный дом и собственная типография, как требует достоинство большого ежедневного политического органа европейского или даже американского типа — так любил говорить о своей газете редактор-издатель.

Подходя, Андрей не услышал сквозь низкие окна, сквозь дряблые стены (в первом этаже — типография) мерного жужжащего шума печатных машин. Стало быть, номер запаздывает: в редакции еще не разошлись.

Здесь, в «Дне», печатались "Фронтовые очерки" Андрея Аркадьина. Редактор знает его, автора. А редактор в Петербурге широко известен: газета имеет большой тираж, пользуется успехом. Слову такого человека поверят, если понадобится свидетельство. Да и кому еще, кроме него, можно сказать — в ночь, чуть не под самый рассвет, кто еще не спит в эту пору. А надо же сегодня, сегодня, сейчас…

Андрей рванул промерзшую, вскоробленную, неприглядную дверь и, шагая через две ступеньки, поднялся во второй этаж.

— Иона Рафаилович?

Белесый, в золотых — фальшивого золота — очках, хроникер оторвался на секунду от развернутой перед ним полосы "Русского слова", полязгал в воздухе длинными ножницами.

— В корректорской.

Впрочем, ответ был излишен. Из глуби узенького коридора донесся раскатами, как львиный голодный рык, редакторский голос.

У Андрея сразу отлегло от сердца. В присутствии редактора. Ионы, он всегда сразу становился уверенней и бодрее: такой Иона бурлящий, азартный и быстрый, пышущий здоровьем и неисчерпаемой, кажется, предприимчивостью, — настоящий газетчик, истинный редактор.

Дверь в корректорскую стояла распахнутой: Андрей, не входя еще, увидел у черного, гранками заваленного стола грузную, но легкую фигуру Ионы в одном жилете, без пиджака. Широченные рукава несвежей рубашки заправлены в мятые пристяжные манжеты. Он повернул к Андрею кудлатую с проплешью, энергичную голову, тряхнул свисшей на лоб прядью. Глаза темные, острые — вспыхнули: в ночь, под утро, люди не приходят в редакцию попусту.

Взгляд был таков, что Андрей сказал сразу ж, с размаху:

— Распутин убит.

Иона дрогнул весь с головы до пят. Корректор — ночной, дежурный, единственный в комнате — поднял седоватую голову от гранок.

Прыжком Иона был у двери. Он прикрыл ее, привалился широкой спиной, всей тяжестью, словно из коридора ломились штурмом несметные полчища, и переспросил хриплым от волнения шепотом:

— Убит? Вы… вы понимаете, что говорите? Ведь это же — революция… Смертельный удар самодержавию. Революция, я вам говорю.

Корректор пристально смотрел на Андрея. При последних словах Ионы Андрею показалось: глаза корректора прижмурились, чуть заметною едкой усмешкой дрогнули губы.

— Откуда вы знаете?

Захваченный редакторским чрезвычайным волнением. Андрей, сам задыхаясь, сбивчиво и торопливо рассказал об автомобиле, о полынье. Иона слушал жадно.

В середине рассказа он перебил:

— Никто не знает? Ни одна газета? Вы были один?

Андрей запнулся на секунду.

— Один.

Иона потер руки восторженно:

— Вот это да! Вот это сенсация!

Он подумал, быстро закрутив нервными пальцами прядь на лбу.

— Поехать сейчас же на мост? Что, если выловить его самим? Сколько времени прошло? Час, полтора? Он, наверно, замерз уже. Можно вытащить без риска.

В дверь толкнулись. Иону шатнуло вперед.

— Кто?

— Спускать номер в машину, Иона Рафаилович?

Иона поморгал, потер лоб, взбросив прядь, глянул на часы.

— Нет, постойте… Черт… не успеем… И так опоздали… Если еще совсем сорвем розницу… Шут с вами! Спускайте… Так даже лучше: утром дадим экстренный выпуск.

— Двойная розница? — насмешливо спросил корректор. — Вы что, о цензуре забыли? Кто вам это пропустит?

Иона ударил локтем по двери.

— Да. Будь она трижды… В этом проклятом императорско-российском нужнике невозможно работать… Только в Америке мыслима настоящая политическая газета! Бог мой, что бы я сделал, если б мы были в Америке! Мировая же сенсация, я вам говорю! Вот где можно бы размахнуться…

Он прикрыл глаза, и лицо стало вдохновенным и жестким.

— Репортеров и сыщиков — сыщиков! — по всему городу. К утру мы знали бы все! Кто, что, фамилии, родословные, связи… Интервью с матерями, с любовницами, с постовыми городовыми… И полынья! Я вызвал бы водолазов, они обшарили б дно… Каждые четверть часа — экстренный выпуск газеты! "Ищут… ищут… Нашли!" Мы снимаем его под водою, на дне, на берегу… в десятке Поворотов. Это же всемирная история!.. А здесь… Черта здесь сделаешь… Цензура и… каких-то два водолаза на всю столицу.

Он весь как-то сразу обмяк, потер проплешь усталым движением, углы рта опустились.

— Труп снесло течением, наверно, — скептически и безразлично (так показалось Андрею) сказал корректор и побарабанил карандашом по гранкам. А главное: сообщение требует проверки. Ведь, по существу, господин Аркадьин…

Иона не дал докончить. Он опять загорелся.

— Вздор! Какая тут может быть ошибка? Все данные! Ночь, острова, тьма, автомобиль, полынья, офицеры…

Он обхватил Андрея за плечи и подвел к столу.

— К делу, к делу! Будем действовать в пределах возможного… Мы все-таки прогремим! Садитесь, пишите… Покрасочней, понимаете? Чтоб у читателя по коже мороз… И дайте себе полную волю — никакой протокольной достоверности, если она не играет… Это ж рассказ очевидца… Тут возможен, тут прямо необходим полет!..

Он пододвинул чернильницу.

— Триста… четыреста строк… Сколько хотите, я не стесняю… Два рубля строчка! В десять раз выше высокой нормы, что! Но никому больше ни слова! Под клятвой. Так или иначе, — мы будем первыми, как только обстоятельства позволят… Дмитрий Павлович (он метнул взглядом в сторону корректора) — профессионал, его предупреждать о сохранении редакционной тайны не надо.

Он оживал от минуты к минуте. Голос опять пошел львиным рыком.

— Я сейчас сам позвоню на квартиру старца — и по кабакам… Вилла Родэ — он там часто бывает… и к цыганам. Может быть, сразу нападем на след. Офицеры были пьяны, достоверно? Но чтобы быть пьяным, надо где-то напиться, что? Голову дам на отсечение — они вывезли его из вертепа и кокнули по дороге.

Он распахнул дверь, но остановился на пороге и сказал очень озабоченно:

— Вы не голодны? Я сейчас сорганизую. Икры, ветчины, холодный ростбиф… бутылку вина… для фантазии! Бутылка доброго вина — это же делает поэта, это дает полет!

Иона исчез. Только сейчас пришел в себя Андрей. Зачем он так… Вышло ж совсем, совсем не то, за чем он бежал… и…

Корректор молча пододвинул к нему длинные, полосками нарезанные белые листки, запер дверь на защелку, присел за дальний столик и стал писать быстро, мелким почерком, на обороте гранок. Заметив, что Андрей следит глазами за ним, он кивнул дружески:

— Не беспокойтесь: я не о том… Хлеба не отобью.

Он дописал, собрал гранки, надел шубу и шапку и вышел.