Один человек, две собаки и 600 миль на краю света. Опасное путешествие за мечтой

Предание аборигенов

Около полудня я покидаю Кайану. Санки невыносимо тяжелые. Необходимо дважды проверить карты, чтобы случайно не выйти к реке Скуиррел. У реки Кобук есть несколько притоков, и к тому же она делает очень крутой поворот. Именно здесь берет начало Скуиррел, напоминающая Кобук. По невнимательности я могу перепутать реки и пройти несколько миль на север к горам Бэрд, прежде чем пойму, что выбрал неправильное направление.

Если бы не следы, оставленные снегоходами, я бы вряд ли смог проходить более трех миль в день. Я хочу во что бы то ни стало успеть до начала весеннего половодья, поэтому ни в коем случае нельзя тратить время зря. В некоторых местах лед уже настолько прозрачный, что под ним видна зеленая бездна. Я вижу ее настолько ясно, что кажется, будто и нет никакого льда. Однако точно знаю, что он есть — причем толщиной несколько футов. Но все равно я волнуюсь.

Ближе к середине реки мое волнение усиливается. Мышцы напряжены так, словно я стою на отвесной скале у берега моря и готовлюсь к прыжку.

— О, Боже мой, Боже мой, во что я ввязался? — вопрошаю я сердито.

Чтобы вернуть хладнокровие, спешу к берегу, но на поворотах все равно возвращаюсь. Если бы я все время придерживался берега, то проделал бы двойной путь. Трудно идти по такой извилистой реке — приходится то пересекать ее, то обходить, из-за этого тратится много времени. Вообще мне это не очень нравится, но таким же путем шли снегоходы.

На очередном повороте я все время беспокоюсь, что лед слишком тонкий. Лучше придерживаться берега, хоть там и образовались огромные сугробы. С каждым шагом мои лыжи проваливаются на фут. Таким образом мы идем около двух часов, пока собакам не становится совсем невмоготу тащить повозки по такому глубокому снегу. Мы устаем, и я принимаю решение вновь идти по центру реки, по следам снегоходов. Убеждаю себя, что до того, как лед станет слишком тонким, чтобы удержать нас, есть еще как минимум пара дней. Я не могу провалиться. Ведь вытащить себя я точно не сумею. Тяжелые сани обязательно потянут меня ко дну, и бурный поток тут же унесет меня. Кобук — очень большая река, ее огромные волны сметают все на своем пути. Боюсь, все мои попытки спастись будут напрасными. Я очень надеюсь на появление снегохода, чтобы пойти по следам, которые он оставит, но чем дальше я отхожу от Кайаны, тем слабее становится моя надежда.

Ночью мне приснился кошмар. Больной и уставший, я лечу домой, так и не закончив свое четырехмесячное путешествие. В прошлом у меня бывали случаи, когда по этим причинам приходилось возвращаться раньше. Лишь некоторое время спустя я осознавал весь ужас произошедшего и жалел, что не могу вернуть все назад. В этот раз я не хочу наступить на те же грабли. В этом моем сне я вновь захотел вернуться на Аляску, чтобы продолжить экспедицию, но уже не мог. У меня не было денег, и мне снова пришлось выйти на унылую, однообразную работу. Проснувшись и убедившись, что я по-прежнему один на один с арктическим холодом и неприятностями, а вокруг меня тот же белоснежный пейзаж, я почувствовал облегчение. Если со мной или с собаками не произойдет что-нибудь серьезное, я буду продолжать путешествие, пусть даже проходя по одной миле в день.

На следующий день снег становится более глубоким. На поиск подходящего места для привала я трачу на два часа больше времени, чем предполагал. Прежде чем отправиться в дальнейший путь к хвойному лесу, до которого еще около пятидесяти ярдов, мне необходимо немного отдохнуть в тени ив. Под ними меньше снега, что для меня значительно удобнее. Но ивняк здесь очень густой и занимает почти несколько миль. Чтобы установить палатку на рыхлом снегу, потребуется время, поэтому я продолжаю придерживаться ранее выбранного направления, надеясь, что найду какой-то проход. Вечером, за час до захода солнца, я сдаюсь и принимаю решение остановиться у залива Тринити, но он покрыт льдом, и я даже не могу его найти. Не буду терять время на поиски. Вместо этого я выбираю местечко в нескольких футах от реки, где ивы или вырублены, или сожжены. Удивительно, что здесь, на берегу, снег настолько глубок. Я утопаю в нем по колено. Снимаю лыжи и трачу еще час на подготовку места для палатки, работаю до ночи. Абсолютной темноты здесь не бывает, поэтому вижу я достаточно хорошо. Спускаюсь к реке, убираю снег и колю лед. Полученной воды мне должно хватить на вечер и завтрашнее утро. Я использую речной лед, потому что снег здесь отвратительный. Поскольку температура все еще держится ниже нулевой отметки, других источников воды больше нет.

На следующий день я различаю на снегу следы медведя гризли. Однако морозы по-прежнему сильные, и я думаю, сейчас, когда нечего есть, медведь не покинет свою берлогу окончательно. Вдоль берега промелькнула лисичка. Джимми тут же ее замечает и приходит в возбужденное состояние. Он натягивает веревку как сумасшедший. Уилл следует его примеру. Так они пробегают около ста ярдов до тех пор, пока лиса не скрылась от нас в лесу. Мы продолжаем путь. Порой кажется, что у этих собак одни мозги и чувства на двоих. Иногда, когда кто-то из них замечает животное, другой тут же оглядывается на товарища, чтобы выяснить, на что же тот смотрит. Второй пес внимательно изучает позу первого и почти мгновенно чует тот же запах, который привлек его внимание. Это очень похоже на то, как птицы в стае одновременно меняют курс, реагируя на особые сигналы, которые они посылают друг другу с молниеносной скоростью. Собаки приходятся друг другу родными братьями, они вместе с самого рождения, поэтому между ними и существует такая тесная связь.

Лыжи и санки немного съезжают в сторону: на середине реки лед не совсем ровный. Думаю, не будет ли мне лучше идти вдоль реки по земле. Довольно странно, что лед здесь такой покатый. Я боюсь, что в некоторых местах он может быть очень тонким, поэтому нужно подъехать поближе к берегу. Лед необычайно скользкий. Он стал таким за последние несколько дней в результате того, что лежавший вдоль берега снег растаял, а потом снова застыл. Чтобы не скользить, втроем пытаемся идти по ивовым ветвям, которые торчат в нескольких местах, но боюсь, что скоро их не будет, и весь оставшийся путь нам придется проделать, полагаясь только на себя. Мы остались на берегу, но этот участок пути заставляет меня понервничать. Если я потеряю опору, то мы будем катиться сорок или пятьдесят ярдов. Поверхность льда кажется мне довольно странной — шероховатая, переливается на солнце, из-за чего я не могу различить на ней возможные трещины или дыры. Это вовсе не белый плоский лед, к которому я привык. Думаю, он может не выдержать нашего веса. Я стараюсь держаться как можно ближе к берегу, к раскидистым ивам. Через несколько минут мы проходим опасный участок, и лед снова становится гладким и белым.

Должно быть, пару дней назад здесь проходили соревнования на собачьих упряжках. Примерно каждую милю мне попадаются ботинки для собак. Они намного меньше, чем у моих псов. Я использую их, чтобы защитить лапы, ведь очень тяжело столько миль бежать по твердой ледяной поверхности. Снегоход, сопровождавший гонку, сломался. Его прицепили к другому, который пришел ему на помощь, и теперь два снегохода направляются в Кайану. Мимо меня идут трое мужчин. Они останавливаются около палатки.

— Куда путь держите? — интересуется один из них, плотный и круглолицый. У него в снегоходе есть магнитофон и маленький обогреватель. Сама машина новая и довольно большая. Мужчина одет во все черное и по виду новое.

Мужчина вовсе не городской житель, его развязность и манера постоянно жевать жвачку здесь совсем неуместны.

— Я еду в Амблер, — отвечаю я, предпочитая не упоминать о втором этапе маршрута. Не уверен, что они мне поверят.

Человек в черном смотрит на меня с усмешкой.

— Вам встречались какие-нибудь животные? — спрашивает другой.

— Только лиса.

Они нахмурились. Должно быть, они рассчитывали, что я расскажу про какого-нибудь более крупного зверя. Думаю, они охотятся даже тогда, когда сезон еще не открыт.

— Кажется, на днях мы видели Вас в Кайане, — говорит один из них.

— Возможно. Я покупал там еду.

— За такое короткое время Вы прошли довольно много.

— Наверное. Но если бы не снег, я бы потратил еще меньше времени, — говорю я, пожимая плечами.

Засовывая конфетку в рот, круглолицый мужчина поворачивает к снегоходу. Они желают мне удачи и продолжают свой путь.

Я приближаюсь к национальному парку Кобук-Валли. Снегоходов здесь больше не видно. Дует сильный ветер, идет снег, и я принимаю решение идти на лыжах только четыре часа. К концу дня начнется метель, и нас заметет с головы до ног. Восточный ветер дует прямо в лицо, обжигая нос и щеки. Единственный выход — найти какое-нибудь пристанище. Вдоль берега реки тянутся двадцатифутовые насыпи, но мне удается отыскать более менее пологий участок. Я нахожу местечко около берега, под елями, где снег не такой глубокий. Отвязываю санки и, поднимаясь по заснеженному склону, постепенно переношу наверх свою экипировку Устраиваться на привал — дело нелегкое. Я с каждым шагом утопаю в снегу. Нормально идти не получается. Я падаю и вновь поднимаюсь, а иногда оказываюсь в снегу чуть ли не по пояс.

Разобрав снаряжение, приступаю к установлению палатки. На это уходит час или два. Как только все готово, мы без промедления заходим внутрь. Когда стоят такие суровые холода, как сейчас, приходится готовить еду в палатке. Я кормлю собак, пью немного какао и ем колбасу, полученную в Кайане. Джулия послала мне ее вместе с другими закусками и несколькими журналами. Один из них, «Спорт в картинках», я, пожалуй, использую для костра.

Сегодня я весь день провел в палатке. Дуют такие неистовые ветра, что кажется, будто это шумят волны океана, прибиваемые к берегу. Только шум длится несколько дольше. Снег прекратился, но небо по-прежнему затянуто тучами. Облака нависли над рекой на высоте около двух сотен футов. Кажется, они так и ждут того момента, когда я начну собираться. Но сегодня я никуда не пойду. Такой сильный холод мне совсем не по душе, и вряд ли мне понравится сейчас идти на лыжах. Я прихожу в отчаяние при мысли о том, что моим единственным возможным пристанищем может стать только палатка. Иногда я даже останавливаюсь и проверяю, не потерял ли ее. Если это случится, то обреку нас на верную гибель. Не знаю, спасет ли меня укрытие в снегу. Да и вообще не уверен, что сумею его построить и не отморозить при этом руки и ноги. Пробовать мне совсем не хочется, хотя я уже не раз прокручивал в голове возможный сценарий: представлял, как буду его строить, где, с помощью каких материалов, какого оно будет размера, что послужит дверью и полом. Когда решается вопрос жизни и смерти, нужно все продумывать заранее. А еще лучше заранее проделать все необходимые действия. К сожалению, укрытия из снега я не строил — у меня просто не было сил. Но я все время об этом думаю, обращаю внимание на подходящие для строительства места. Там, где я нахожусь сейчас, боковое укрытие не организуешь. Лучше выкопать яму, дно укрыть еловыми ветками. Сверху положу подушки, возможно, ткань от палатки. Если же я потеряю ее, то, чтобы спастись от холода, придется использовать что-то еще. А сверху накрыть ветками. Надо будет обязательно загородить вход от ветра. Надеюсь, что этот сценарий так и останется только в моих мыслях. Поэтому я очень берегу свою дорогую палатку.

Наступает вечер. Завывания ветра не прекращаются. Деревья и палатка очень сильно раскачиваются. В такой ветер собираться в путь опасно. Не думаю, что смогу уйти отсюда, если погода не изменится. Ураган может продолжаться несколько дней, а мне нужно прибыть в Амблер до таяния льда. Если я опоздаю, то придется идти не по реке, а по берегу, что значительно увеличит путь. Все это очень неприятно. Готовлю на обед суп из колбасы и чечевицы. Варю его на несколько минут дольше, чем нужно, чтобы избавиться от подгоревших иголок, прилипших ко дну кастрюли. Возможно, они попали сюда вместе со снегом, упав при очередном порыве ветра. Их тут же присыпал свежий слой снега, поэтому я их и не заметил.

Сейчас утро. Ледяной ветер по-прежнему не прекращается. Он берет свое начало в горах с северной стороны реки Кобук и доходит до самого Кобук-Валли. Никаких признаков того, что ветер скоро прекратится, нет, но я все-таки решаю начать сборы. Чуть раньше я слышал белку. Говорят, это хорошая примета, которая свидетельствует об улучшении погоды. Но белка убежала. Ветер здесь более холодный и дует намного сильнее, чем на побережье у бухты Хотем. Температура воздуха, должно быть, около 0 °F, а скорость ветра — 30 миль в час. Вообще сам по себе мороз не страшен, но ветер, даже самый слабый, делает путь еще более трудным и опасным. Пальцы рук и ног можно отморозить буквально за несколько секунд.

Через некоторое время я выхожу из палатки и пробую начать собираться. Снимаю с санок покрывало и аккуратно вычищаю снег. Отцепляю алюминиевые дуги от пояса. Затем наклоняю санки таким образом, чтобы было удобно сразу же съезжать к реке, разворачиваю их и начинаю грузить. Уже через десять минут чувствую, что продрог до костей. Бросаю свое занятие и возвращаюсь в палатку. Некоторое время пальцы очень сильно болят. Сегодня все-таки слишком холодно, чтобы трогаться в путь. Лучше я проведу остаток дня в размышлениях. Кроме того, мне нужно время, чтобы набраться сил и приготовить побольше еды. Вынужденная двухдневная остановка заставила меня лишний раз подумать о людях, которых мне не хватает. Я беспокоюсь за Джулию. Сможет ли она дождаться моего возвращения? Иногда я звоню ей по мобильному, но это довольно дорого, и мы все равно не можем нормально поговорить. Обычно я слишком устаю, чтобы скучать, да и времени, как правило, у меня нет. Сейчас совсем другое дело. Наверное, Джулия тоже думает обо мне, о том, чем я занимаюсь изо дня в день.

Еще я вспоминаю Джонни, особенно тот день, когда он умер. Мог ли я что-то сделать, чтобы спасти его? Вряд ли. Стараюсь по возможности не думать о его смерти — для меня это слишком тяжело. Вспоминаю, как во время нашего путешествия по Аляске Джонни поймал дикобраза. Вся его пасть была в колючках. Сначала я пытался вытащить их, но Джонни не позволял мне даже притронуться к ним. Приходилось ждать, пока он уснет. Тогда я тихонько закрывал его закрытые глаза большим пальцем и одним быстрым резким движением выдергивал колючку. Он тут же открывал глаза и поднимал голову, в полном недоумении, что же сейчас произошло. Он вряд ли понимал, что причиняло ему боль и заставляло проснуться. Минуту спустя он снова засыпал, и я выдергивал еще одну. Таким образом за одну ночь я вынимал по четыре колючки. После он становился слишком беспокойным, и продолжать я не мог. Чтобы вытащить все колючки, понадобилось четыре ночи. Но если Джонни просыпался, он набрасывался на меня со всей силы так, что мало мне не казалось.

Затем мои мысли вновь устремляются к Джулии. Интересно, что она сейчас делает: участвует в соревнованиях по гребле, катается на велосипеде или как всегда много работает. Больше всего меня волнует вопрос, будет ли она со мной, когда я вернусь. Конечно, сейчас я ничего не могу поделать. Думаю, для нас обоих это проверка чувств. Джулия понимала, как я мечтал об этом путешествии, и это еще один стимул выдержать уготованные мне суровые испытания до конца. Благодаря ее поддержке я чувствую себя непобедимым и смотрю в будущее с оптимизмом. Вспоминаю ее улыбку, заразительный смех, то, как она понимает меня с полуслова, разбирает мое бормотание. Я скучаю по тому необъяснимому чувству, которое вселяет в меня одно ее присутствие, — чувству удовлетворенности. Почему я рискую одним, чтобы получить другое? Может, потому что я жадный и всегда хочу большего? Наверное, мы все такие. Может быть, желание получить все сразу относится к числу базовых человеческих желаний? Может быть, удовлетворение наступает не сразу? Наверное ему нужно учиться. Наверное, те, кто родился поблизости от дикой природы не сталкиваются с подобной проблемой, ведь с детства они не видят ничего другого. Может, местная атмосфера вселяет в них это особое спокойствие? А может все люди появляются такими спокойными на свет? Думаю, последний вариант верен. Однако наша бурная жизнь приводит к тому, что мы становимся более активными, деятельными. О себе же, о своей душе мы забываем. Общение с природой помогает нам познать самих себя.

Я начинаю нервничать из-за слишком большой задержки. Оставаться здесь дольше мне совсем не хочется. Я устал сидеть здесь один, словно запертый в клетке. С другой стороны, мне страшно продолжать путешествовать, когда температура опустилась до опасной отметки и когда непонятно, что ожидает меня впереди. Больше всего пугает неизвестность. Чем больше времени я проведу здесь, тем труднее будет продолжить путь. Временами желание идти дальше становится всеобъемлющим. Оно пересиливает мое намерение остаться. Думаю, это тоже свойственно человеческой натуре. Наверное, это чувство берет начало еще с тех времен, когда люди вели кочевой образ жизни — это было около миллиона лет назад. А в одиночестве оно усиливается. Я начинаю думать, что хочу идти вперед только ради встречи с другими людьми, ради возможности общения с ними. Я абсолютно уверен, что не захочу возвращаться, буду идти только вперед, даже если придется провести здесь еще две недели. Очень хочу наконец преодолеть эти неровные горы и путешествовать дальше, но при этом знаю, что лучше подождать, пока погода улучшится. Лучше перетерпеть и не совершать опрометчивых поступков.

Днем немного потеплело. Я смазываю лыжи и санки, чтобы они лучше скользили, когда мы вернемся на реку. На это уходит довольно много воска. Кроме того, с помощью специального материала длиной около четырех дюймов я убираю все зазубрины. Когда вокруг ни души, тратить слишком много энергии и пищи нельзя: это путь навстречу голодной смерти.

Я просыпаюсь около восьми часов, чтобы к часу уже быть в пути. Сборы в такой холод — процесс долгий и мучительный. Белка снова издает пронзительный крик. Я различаю крики двух белок, значит, погода сегодня точно наладится. Дует слабый ветерок, совсем не такой, как вчера. Теперь я буду идти каждый день без остановок, пока не дойду до Амблера. Когда стоят такие холода, обычно я иду два дня, а на третий отдыхаю. На то, чтобы разобрать вещи, требуется очень много времени. Порой на это уходит полдня. Четыре часа я занимаюсь снаряжением и четыре часа иду. Вот так проходит мой восьмичасовой рабочий день. Если же у меня день отдыха, то после полудня я могу позволить себе немного полениться, а потом приступаю к сборам, чтобы завтра утром не тратить много времени. Чем быстрее я соберусь, тем быстрее тронусь в путь.

Сегодня я встретил полную женщину, которая везла свору собак из деревни Кобук в Кайану. Судя по ее спокойствию, по тому, как она себя ведет, она отлично знает свое дело. На ней длинная фиолетовая парка, которая чем-то напоминает толстое платье. На поясе у нее висит нож, он привязан к широкому кожаному ремню. Эта женщина — двойник Даниэля Буна[8]. Она отводит собак ярдов на сто подальше и возвращается, чтобы пообщаться.

— Нельзя, чтобы мои собаки находились рядом с Вашими, — говорю я.

В это время Джимми с Уиллом усиленно лают в сторону хаски.

— Они сразу устремляются в погоню, да? — уточняет она.

— Боюсь, что да. При первой же возможности.

Из-за непрекращающегося лая я с трудом слышу ее голос. Сколько их не уговаривай, Джимми и Уилл перестанут лаять только тогда, когда сами того пожелают. Но это едва ли произойдет до тех пор, пока хаски не уйдут.

— Куда вы идете? — спрашиваю я.

Чтобы перекричать собак, приходится повышать голос. Однако женщину этот лай абсолютно не беспокоит. Она ведет себя так, словно не замечает его. Наверное, просто к этому привыкла.

— В Кайану из Кобука. А Вы?

Я улыбаюсь. Не знаю, какую реакцию вызовет мой ответ.

— Я просто иду на восток. У меня есть четыре месяца, и за это время я хочу пройти как можно больше.

Показываю рукой направление и слегка усмехаюсь. Когда я произношу это вслух, мое путешествие приобретает какую-то особую важность. Оно кажется невероятным даже для меня самого.

— Я хочу добраться до Анактувук-Пасс. Надеюсь встретиться там с братьями.

— Bay, это ж просто великолепно, — говорит она.

Я благодарю ее за такой ответ. Ее голос в мою поддержку добавляет в мою, по большей части, мужскую «семью» единомышленников нового члена. Чтобы чего-то достичь в этой жизни, я могу полагаться только на собственную упрямую натуру.

— А сколько времени Вы в пути?

— Всего две недели. Я иду немного побыстрее, чем вы, не так ли?

— Это правда, — отвечаю я.

Мы разговариваем еще несколько минут.

— Они очень быстро растут, — говорит она, оборачиваясь к своим собакам.

— Буквально не по дням, а по часам.

Затем женщина вынимает из снега специальный металлический крюк, с помощью которого она удерживала собак, и идет туда, откуда я только что пришел. Очень радостно встретить такую отважную искательницу приключений. Я наблюдаю за ней до тех пор, пока она не скрывается за поворотом реки и не исчезает в деревьях. Я хочу, чтобы таких людей, которые не боятся неизведанного и идут вперед, полагаясь только на себя, было как можно больше. Но, наверное, большинство из нас тратит слишком много времени на работу. Вот Джулия чересчур много работает. Поэтому на себя у нее остается очень мало времени. Я бы хотел, чтобы у Джулии оставалось больше времени на то, что ей действительно интересно, чтобы она наконец смогла воплотить свои мечты в жизнь. Хочется, как можно чаще выбираться на природу и чтобы прогулки были более длительными. Хочу пожить с ней в шалаше на побережье Орегона, совершить путешествие по Мексике, хочу просто гулять по Дрифт-Крику без всяких обязательств возвращаться в определенное время. Да, я бы хотел, чтобы она была рядом и сейчас, но, думаю, этот этап путешествия был бы для нее слишком тяжелым, как и в принципе для любого нормального человека.

Я стараюсь идти быстрее и к концу дня подхожу к небольшому пустому домику в национальном парке Кобук-Валли. Внутри темно и грязно, но это меня не смущает, и я с радостью прячусь там от ветра. Прибравшись, ставлю палатку, чтобы было теплее. Как же здорово разложить еду и снаряжение на сухом полу без необходимости раскладывать дорожные сумки! А еще здесь совсем нет ветра, и я даже могу снять перчатки.

Пока мы устраиваемся на ночлег, со стороны деревни Кобук на снегоходе подъезжают двое местных жителей. Они везут прицеп, в котором полным-полно хаски. Лица мужчин более смуглые, с четкими контурами, нежели у представителей народов, которых я встречал раньше. Они робкие и немного замкнутые. Складывается впечатление, что они не очень хотят разговаривать, но это не так. Они рассказывают, что возвращаются с соревнований на собачьих упряжках.

— Как Вы выступили? — интересуюсь я.

— Последние, — отвечает тот, что повыше, наполняя бак бензином.

— Вы будете здесь ночевать? — я задаю этот вопрос, потому что мне показалось, что они начинают разбирать снаряжение.

Надеюсь, они не захотят остановиться в домике. Я уже разложил там свои вещи так, как мне нравится, и надеялся провести спокойный тихий вечер в уюте и тепле. Не хочу, чтобы кто-нибудь нарушил мое одиночество.

— Нет, мы идем к верховью реки.

Он выглядит несколько обеспокоенным. Я же облегченно вздыхаю, узнав, что они уходят. Прошло больше двух недель с тех пор, как я ночевал не на снегу, и с нетерпением жду, когда же мы с собаками останемся втроем. Если в домике больше никого не будет, я могу спать с откинутой дверцей, а собаки так и вовсе лягут на пол, если не будет слишком холодно.

Несколько собак выпрыгивают из прицепа, и одна из них подходит к Джимми. Пока я обустраивался внутри, пришлось привязать его к дереву. Я думал, что люди захотят зайти, чтобы погреться. Но тут хаски начинает рычать на Джимми. Боюсь, если я уйду в дом, они могут подраться. Джимми и ожидающая ответной реакции хаски становятся друг напротив друга. Находящийся внутри Уилл слышит, как недруг рычит на его брата и в ярости выскакивает наружу. Я знаю, что он, ни минуты не сомневаясь, набросится на другую собаку, и вовремя обхватываю его руками. Уилл очень сильный, пару футов он тянет меня за собой. Если хозяева хаски ничего не предпримут, надо будет отпустить его. Единственное, что меня останавливает, — мысль о том, что эрдельтерьеры могут быстро получить серьезную травму. Закончив заправляться, мужчины наконец загружают собак обратно. Подхожу к ним поближе.

— Ребят, не хотите чайку на дорогу? — спрашиваю я.

Они качают головой и, не произнося ни одного слова, направляются к деревне Кобук. Интересно, что они думают о бледнолицых. Я наблюдаю, как они уходят и затем возвращаюсь с собаками в теплое помещение.

Не знаю, были ли это индейцы, атабаски или эскимосы. Я и не поинтересовался. Атабаски — коренной народ Америки, представители которого проживают в основном во внутренней Аляске и в субарктической зоне, поблизости от лесов. Они разделяются на несколько групп: ингалики, проживающие в низовьях рек Юкон и Кускоквин, ко-юконы, занимающие территорию средней части Юкона и Коюкука, кучины, живущие в верховьях Юкона и Поркупине, и хан, также живущие в верховьях Юкона. Атабаски и эскимосы зачастую охотились на разных животных, строили жилье и шили одежду из разных материалов, поэтому их культуры также различны. У них совершенно разные охотничьи ритуалы. Атабаски чаще, чем эскимосы, охотятся на лосей. В отличие от эскимосов, они не охотятся на таких обитателей океана, как киты и моржи, но зато они ловят лосося. Но, как и все индейцы и эскимосы, в течение года они кочевали в поисках пищи. До того как их культура была разрушена бледнолицыми, у атабасков существовало одно поверье, возможно, сохранившееся до сих пор: они верят, что духи животных и людей неотделимы. Мне нравится это предание. Думаю, оно поможет мне лучше узнать дикую природу и животных.

В течение многих лет люди делали друг другу зло. По моему мнению, судьба аборигенов по существу очень тесно связана с отношением к окружающей среде. Защищая индейцев, вы защитите землю, хотя бы на какое-то время. Меня часто преследовала мысль о том, чтобы подобно индейцам поселиться в бескрайних джунглях. Наверное, только немногочисленные кочевые индейцы Амазонки не разучились по-настоящему понимать и чувствовать природу. Может быть, это единственные оставшиеся на Земле люди, которые по-прежнему живут в полном согласии с собой. Я думаю, это дает им ощущение полной свободы и позволяет сохранять спокойствие в практически не обитаемой местности. Им никогда не приходилось выполнять тяжелую рутинную работу, чтобы обеспечить себя. Думаю, большинству из нас, живя в современном мире, приходится противопоставлять себя природе, бороться с ней. Но наша цивилизация невечна: она возникла после того, как мы поставили себя над природой. И неизвестно, как сохранить современный мир, в котором мы каждый день сталкиваемся с нетерпимостью.