Один человек, две собаки и 600 миль на краю света. Опасное путешествие за мечтой

Падение в ледяную реку

Я трогаюсь в путь. Если верить карте, до реки Ноатак остается не более четырех миль. Определить дорогу на севере не составляет никакого труда — точное местонахождение легко узнать с помощью GPS. Я могу разглядеть ближайший перевал, который мне предстоит преодолеть, или гору, которую нужно будет обойти стороной, еще за несколько дней до того, как достигну предполагаемого препятствия. Благодаря этому у меня остается куча времени, чтобы как следует изучить местность и спланировать маршрут. Изредка нормальному обзору мешают деревья. На этой стороне Накмактуак-Пасс их практически нет, за исключением нескольких маленьких ив, которые можно пересчитать по пальцам. Это настоящая тундра, распахнувшая свои широкие объятия. Если бы местность была равнинной, отыскать дорогу было бы намного сложнее, ведь горы и возвышенности являются лучшими ориентирами.

Проходит совсем немного времени, и я оказываюсь совсем неподалеку от Ноатака. Не скажу, что потратил много сил, скорее наоборот, этот путь был для меня легкой и довольно приятной прогулкой. Последние холмы остаются позади, и я выхожу к речной долине. По берегу замерзшего озера неуклюже бредет медведь гризли. Даже после того как на земле стаял весь снег, водоемы еще очень долго остаются скованными льдом. Я нахожусь на высоте примерно в 100 футов, поэтому могу хорошо разглядеть медведя. Я решаю передохнуть минут двадцать и заодно посмотреть, куда он направляется. Куда ни бросишь взгляд, повсюду поражающие своим великолепием необъятные просторы северной тундры. Медведь тяжело шагает вдоль озера, не останавливаясь ни на секунду, затем некоторое время идет по укрытой травой земле по направлению к Нушралутак-Крик и постепенно исчезает за горизонтом.

Я поднимаюсь на ноги и продолжаю свой путь к реке Ноатак. Иду той же дорогой, по которой минутой ранее прошел медведь. За все время путешествия я первый раз сталкиваюсь с ним. Не знаю, как они ведут себя в этих местах, поэтому стараюсь быть очень внимательным и держу собак при себе. В случае чего я в любую минуту готов достать ружье и быстро его зарядить (пули находятся в кармане брюк). А вот идти с заряженным оружием мне отнюдь не по душе, есть опасность споткнуться и случайно выстрелить в себя — это более вероятно, чем быть покалеченным медведем. Я разговариваю сам с собой, делая все, чтобы мой голос звучал как можно громче и приятнее, особенно, проходя сквозь густые заросли ив. Возможно, медведь уже учуял мой запах, если ветер дул в его направлении. Больше я его не видел, но, думаю, он знает, что мы с собаками находимся поблизости, поэтому держит дистанцию.

Наконец я добираюсь до реки, но переходить ее прямо сейчас страшновато. Мои ноги уже и так достаточно промокли, к тому же утром воздух еще не прогрелся, мышцы сильно болят. Поэтому я решаю сделать себе приятное — начать день в сухих ботинках. Я отправляюсь к озеру Матчарак. Оно достаточно широкое, поэтому, думаю, самолет, который доставит мне продукты, вполне сможет там приземлиться. Если же возникнут проблемы, то пилот просто сбросит сумки, чтобы я их подобрал. Приземлиться в другом месте вряд ли получится — земля здесь слишком неровная. Между тем пополнить пищевые запасы просто необходимо, потому что имеющейся сейчас еды до Анактувук-Пасс точно не хватит. Даже не представляю, что делать, ведь в этом случае я обречен на голодную смерть. Но в данный момент меня беспокоит мысль о том, как переправиться через реку. Громадные плиты льда плывут по реке, и от этого создается впечатление, что и вода в ней ледяная. Я смотрю на реку и прямо чувствую исходящую от нее прохладу. Меня буквально бросает в дрожь при виде нового препятствия, возникшего на моем пути. Оно действительно пугает меня, однако если я действительно хочу выбраться из этой бесконечной пустыни, то просто обязан это сделать. Мне нужно не просто пройти сотню миль, но и по ходу справляться вот с такими, казалось бы, безвыходными ситуациями. Постоянные трудности могут поколебать мою уверенность в себе, но этого нельзя допустить ни в коем случае.

Чтобы разом избавиться от терзающих меня страхов и сомнений, я решаю проявить силу воли и переправиться через реку прямо сейчас. Ведь тогда серьезное препятствие останется позади, и завтра утром я со спокойной душой тронусь в путь. Рюкзак я не снимаю. Река не очень глубокая, уровень воды в ней чуть выше колен, перейти ее вброд мне будет вполне по силам, даже если вода окажется ледяной. Так оно и есть. Слегка дотронувшись до воды, я чувствую, как мою руку пронзает жгучая острая боль. Отдернув ее, надеваю перчатку, чтобы окончательно не отморозить. Без конца дует холодный ветер, который может усугубить ситуацию. Иду вниз по реке около сотни ярдов и выбираюсь на участок, где всего в нескольких футах от берега на обеих сторонах лежат огромные валуны. Они внушают мне надежду. В конце концов, я ведь неоднократно переходил через ледяные реки, путешествуя по США, вряд ли эта будет какой-то особенной. На случай возможного падения я снимаю тяжелый ремень и начинаю переправу. Чтобы не чувствовать боли от холода, стараюсь двигаться как можно быстрее.

Как бы хотелось справиться с рекой Ноатак так же легко, как и со всеми предыдущими, и продолжить путь на север. Однако интуиция подсказывает, что нужно быть осторожнее, поэтому я решаю на секунду остановиться и обдумать имеющиеся варианты. Вообще-то их немного.

— Да какого черта я медлю, — сердито говорю себе.

Внимательно смотрю на собак и вижу, что они тоже готовы ринуться в бой. Они чувствуют, что я готов, и идут следом без промедления. Я понимаю, что необходимо увеличить скорость. Провести в реке больше времени, чем я предполагал изначально, совсем не хочется. До камней на противоположной стороне остается еще около пятидесяти ярдов. Дорога кажется вполне безобидной.

— Вперед, — с этой мыслью я спускаюсь в реку Сначала я оказываюсь в воде по щиколотку, затем по колено. «Просто иди, — успокаиваю я себя, — скоро опять будет мелко».

Но тут происходит что-то подозрительно странное. Я начинаю подскальзываться. Такое впечатление, что под моими ногами лед.

— Вот черт, — ругаюсь я вслух, и есть от чего. Я действительно иду по ледяной глыбе. Оказывается, дно реки покрыто льдом. Меня уносит вниз по течению, и я начинаю паниковать. Предпринимаю отчаянную попытку шагнуть обратно к берегу, но тут мои ноги подкашиваются, меня разворачивает на 180°, и я с головой погружаюсь в ледяную воду.

Встать на ноги после подобного падения сродни настоящему подвигу. Это довольно трудно и отнимает немало времени и сил. Каким-то чудом я поднимаюсь всего через несколько секунд. До сих пор не приложу ума, как мне это удалось. Прежде чем я успел осознать, что со мной произошло, я уже был на ногах. Со скоростью приблизительно миля в час меня уносит течением. Но я очень боюсь пошевелить ногами, потому что из-за этого могу потерять равновесие и упасть еще раз. Я парализован страхом и не в силах что-либо предпринять. Ледяная вода, доходящая до груди, перехватывает дыхание. Пытаюсь закричать, но вместо этого издаю слабый стон. Мне кажется, что я не двигаюсь очень долго, однако на самом деле проходит всего несколько секунд. Жду очередного падения, не сомневаясь, что оно уже не за горами. Уилл уже прыгает у берега. В те мгновения перед моими глазами промелькнула одна ясная картина. Я живо представил себе, как выбирался бы из реки: быстро снял бы рюкзак, доверился ледяному потоку и начал бы плыть, точнее барахтаться, с помощью одной руки. Другой рукой я бы тянул рюкзак. Чтобы ни случилось, я не должен его потерять, потому что с ним потеряю жизнь. Я готов. И знаю, что могу поскользнуться и упасть в любой момент.

Я уже совсем уверен, что падения не избежать. И тут под моими ногами наконец-то оказывается что-то твердое. Кажется, это галька. В ту же секунду я делаю полшага к берегу, а затем еще два шага, и вот я уже ясно чувствую под ногами камни. Полминуты спустя я окончательно выбираюсь из воды и подзываю собак. По понятным причинам я вымок до нитки.

— Эй, ребята, на ночь мы устроимся здесь.

Я поднимаюсь на берег, разбиваю палатку и развожу костер, чтобы высушить одежду до того, как сядет солнце. Да, нам придется искать иной путь.

Едва приземлившись в Коцебу, я надеялся, что подобные несчастья обойдут меня стороной. Конечно, было несколько тревожных звоночков — шагая по тающим рекам, слышал, как под лыжами трещит лед, или, обходя скалы, знал, что под слоем льда огромная толща воды. Да что там скрывать, львиную долю времени и сил тратилось именно на преодоление рек, и в последнюю мне суждено было упасть. Мне повезло, что я успел выбраться из воды до того, как окончательно замерз. Вообще это происшествие помогло мне по-новому взглянуть на то, как я путешествую и как живу. Все не так, как кажется. Иногда нужно идти быстро и без оглядки, не действовать по заранее продуманному плану, а слепо довериться интуиции. Решение пересечь замерзшую реку на Аляске в первые дни мая нельзя считать обдуманным. Слава Богу, я цел и невредим. Слава Богу, что температура воздуха сейчас тридцать пять, а не минус десять, как это было шесть недель назад, когда только отправился в путь. Слава Богу, что все осталось позади и что я довольно легко отделался. Слава Богу, что мои собаки не получили травм. Кажется, им даже понравилось такое «купание». Все хорошо, поэтому я почти спокоен. Сейчас думаю лишь о том, что ожидает меня впереди: о самолете, который доставит мне продукты. Вот тогда у меня начнется настоящий праздник.

Развести костер здесь совсем несложно — у меня на это уходит всего несколько минут. Воздух в этой части Аляски очень сухой, поэтому полно сухих ивовых прутьев, которые прекрасно подходят для хвороста. Мне нужно только собрать их, связать в кучку и поджечь. Это секундное дело.

Я греюсь около огня и замечаю лисицу, которая опрометью несется к реке и разом запрыгивает на льдину, а затем разом перепрыгивает на другую, так, словно для нее это самое привычное дело. Я при всем желании не смог бы повторить этот трюк. И вот от противоположного берега лису отделяет только полоска воды шириной в десять футов, но ей ничего не страшно. Отважный зверек не допрыгивает всего один фут и шлепается в воду. Раздается плеск, и почти сразу лиса выбегает на берег, а еще некоторое время спустя исчезает вдали. Да, вот бы и мне научится преодолевать реки так же легко!

Утром я первым делом звоню Джулии и рассказываю ей о падении в ледяную реку. Кроме того, я хочу удостовериться, что самолет с продуктами действительно летит мне навстречу Джулия очень хороший организатор. Она здорово помогает мне даже из дома.

— Как идут дела, дорогая? — спрашиваю я.

— Прекрасно, а как ты поживаешь? — говорит она, делая упор на слове — поживаешь.

— Неплохо. Я звоню, чтобы узнать, как там дела с посылкой.

— Самолет будет у тебя завтра.

— Превосходно. Если он не прилетит, не уверен, что смогу выжить.

На другом конце провода повисла долгая пауза. Наверное, мои слова прозвучали слишком резко. Позже Джулия призналась, что в тот момент она очень испугалась. Порой я забываю, что родные и друзья сильно волнуются за меня, что путешествие, на которое я отважился, заставляет моих близких сжиматься от страха. Однако, мысль о том, что кто-то за меня переживает, придает мне сил. Я привык рисковать и поэтому, если мне действительно грозит опасность, говорю об этом прямо. Я хочу быть на сто процентов уверен, что завтра посылка с едой будет у меня, и Джулия должна понять, как она мне нужна. Чтобы выбраться отсюда, мне потребуется не одна неделя, если, конечно, я не умру от голода раньше.

На данный момент еды у меня практически не осталось. Полагаться в данной ситуации только на самолет и пилота — довольно большая авантюра с моей стороны. Наш разговор с Джулией длится не более пяти минут, и, как всегда, мне кажется, что мы прощаемся чересчур быстро. Я даже не успеваю как следует расспросить ее, как она живет, чем занимается, о чем думает. Сначала необходимо обсудить проблемы, требующие немедленного решения, и только потом мы можем позволить себе немного поболтать. Именно такие разговоры ни о чем делают нас еще ближе друг к другу и заметно укрепляют наши отношения. Но я просто не смогу расслабиться, пока не проясню все детали, касающиеся путешествия. Грозящие мне опасности заставляют меня быть бдительным и осторожным. Я выясняю точное время прилета самолета и немного успокаиваюсь. И вот у нас остается немного времени, и, пока не прервалась связь (а такое иногда случается), мы начинаем разговор не о делах.

— Как успехи в гребле? — интересуюсь я.

— Отлично. Вчера первый раз работала на лодке «А».

— Я не сомневаюсь, все прошло замечательно.

— Ну, не уверена, — скромничает она. Вообще Джулия очень хорошая гребчиха, это мне известно абсолютно точно.

— Но тренеры-то знают, чего ты стоишь! — говорю я.

— Возможно…

— Не возможно, а точно. Ты прекрасная спортсменка, поверь мне.

— Может быть, — отвечает она.

Мы разговариваем совсем чуть-чуть, чтобы не села батарейка. Я не хочу лишиться возможности регулярно слышать голос Джулии. Время от времени я разговариваю и с родителями. Да, у меня есть запасная батарейка, но до Анактувук-Пасс еще далеко, и я не буду искушать судьбу. Мне обязательно нужно иметь какой-то запас энергии, чтобы в случае чрезвычайной ситуации сделать экстренный звонок. Если батарейка сядет, то я не смогу позвонить домой и буду чувствовать себя еще более беззащитным и одиноким.

— Мне бы так хотелось поговорить подольше, — говорю я.

— Знаю. Мне тоже.

— Береги себя, — с этими словами я вешаю трубку.

После таких коротких разговоров тоска по дому ощущается намного острее. Но я не позволяю себе раскисать и стараюсь отключиться от таких мыслей. Все, что со мной происходит сейчас, смогу осознать только в конце путешествия. Осознание всегда приходит позже. Но уже в эту минуту я понимаю, что подвергаюсь таким опасностям не зря. Меня ждет ни с чем не сравнимая награда — увижу кусочек земли, который никто, ни один человек до меня, никогда не видел.

Я понимаю, что уже сильно истощен, сегодня отдыхаю впервые за десять дней. Еле-еле передвигаю ноги неподалеку от палатки. Чувствую ужасную слабость и боль. Спускаюсь к реке и закидываю удочку, естественно, не забыв о приманке. Однако спустя несколько минут, почувствовав, как ледяной ветер обжигает мои руки, я отказываюсь от своей затеи. Все равно у меня нет поклевки. На этих северных реках или клюет сразу, или не клюет вообще. Пытаться все равно бесполезно. Даже не знаю, с чем это связано. Возможно, во время прилива течение становится слишком бурным, а вода мутнеет. В таких условиях рыбе очень сложно ориентироваться в поисках еды, поэтому вряд ли она обнаружит вашу приманку. Когда же вода убывает, течение замедляется и рыба собирается в стаи. Кажется, ее даже чересчур много. Кроме того, в таких условиях ей легче найти пищу, ее аппетит возрастает, и поймать ее можно чуть ли не голыми руками.

Большую часть дня я провожу у костра — пеку печенья. У меня осталась целая коробка. Первым делом ставлю на огонь крышку от походной кастрюли, которую я использую в качестве противня. Для приготовления не требуется ни капли масла. Все что нужно, — развести водой специальную сухую смесь и придать печеньям форму. Затем я выкладываю их на крышку и жду, когда они немного поднимутся. Ждать, пока они приготовятся полностью, я не собираюсь — слишком голоден. Съедаю сразу двенадцать штук, чтобы просто набить желудок. Я бы не съел столько, не будь уверен в том, что самолет с запасами еды прилетит очень скоро. Пару печений я отдаю собакам. Они жадно проглатывают их, даже не успев как следует прожевать.

Сейчас у меня есть время, чтобы как следует отдохнуть и отойти от пережитого стресса. Сколько опасностей осталось позади! Но мысль о том, какие огромные расстояния еще предстоит преодолеть, приводит меня в отчаяние. У меня нет сил идти дальше. Было бы здорово, если б я мог отправиться в путь, когда окончательно приду в себя. Но позволить этого себе не могу. Очень часто мне приходится проходить милю за милей через не могу. Как же надоело нести этот убийственно тяжелый рюкзак! Я смертельно устал тащить его на спине, но оставаться здесь не намерен. Если я задержусь в этих местах надолго, то еды мне точно не хватит — ближайший населенный пункт находится не менее чем в ста милях отсюда. Я должен сделать сложный выбор, который мучил кочевые народы севера с давних времен: идти дальше нет желания, но и оставаться на месте тоже не могу. В душе любого кочевника всегда боролись два противоположных начала — стремление остаться на обжитом месте и необходимость постоянно перемещаться в поисках пищи. От того, какое начало в тот или иной момент возьмет верх, зависела его жизнь, права на ошибку у него не было.

Куски льда, плывущие по реке Ноатак, были огромного размера и чем-то напоминали грузовые автомобили. Сталкиваясь друг с другом или раскалываясь на несколько частей, они издавали звук, напоминающий погрузку цемента. Этот звук заставляет меня подумать о людях, по которым я начинаю тосковать. Но поблизости нет ни одной живой души, и мне это прекрасно известно. Чтобы как-то забыться, начинаю разговаривать сам с собой.

— Это просто ломается лед, — успокаиваю я себя.

Внимательно смотрю на реку. Единственный голос, который могу здесь услышать, — мой собственный, а живое общение или хотя бы его подобие мне сейчас просто необходимы. Собаки, естественно, не понимают моих слов, поэтому я делаю вид, что на мои вопросы отвечает кто-то другой.

— Как же перейти через реку? — спрашиваю я себя и, немного подумав, отвечаю: — Пойду вверх по течению и найду подходящее место для переправы. Проблемы-то в общем нет. Если понадобится, обвяжу рюкзак веревкой и поплыву.

Как только я начал озвучивать свои мысли, желание поведать их кому-то еще только обострилось. Тогда я начинаю представлять, будто обсуждаю проблемы с каким-то вымышленным попутчиком.

Я никогда не придавал важности простой дружеской болтовне, но когда пытаешься выжить в одиночку, она пришлась бы весьма кстати. Американские индейцы меня поймут. Меня поняли бы и жители американского запада, и иши — последний индеец племени яхи в Калифорнии. Я сам с каждой секундой убеждаюсь в этом больше и больше. Товарищ может дать вам ценный совет, ответить на интересующие вас вопросы. Кроме того, звук чужого голоса дает надежду. Чужой голос подтвердит, что вы еще живы и что вовсе не собираетесь умирать, и вы непременно поверите ему. Когда вы совсем один, вы непременно начнете разговаривать сам с собой. Совершенно естественно, что человек, привыкший к обществу, старается таким способом хотя бы как-нибудь заполнить образовавшуюся пустоту. Вообще я не особенно шумный человек и не люблю бросать слова на ветер. Но здесь, посреди этой бескрайней пустыни, моя жизнь во многом зависит от того, сумею ли я убедить себя в собственной непобедимости, и разговор на повышенных тонах этому поспособствует. Я должен убедить себя, что эта земля — моя. Мой голос должен звучать подобно раскатам грома. Я должен стать великаном. Даже если вы всего лишь притворяетесь, вы очень скоро поверите, что вы такой на самом деле. И точно так же, если вы озвучите свое желание, весьма вероятно, что очень скоро оно сбудется. Если вы поверите в себя, это будет уже половина успеха.

Ширина речной долины реки — от пяти до десяти миль. Ее практически плоская поверхность покрыта сухой прошлогодней травой. Повсюду виднеются небольшие овраги. Их склоны довольно пологие и немного влажные, а камней практически нет. Это, пожалуй, самый ровный, открытый и оттого самый светлый участок на побережье Амблера. Он буквально купается в теплых лучах ласкового солнышка. Настроение у меня сразу улучшается. Земля уже совсем сухая практически везде. Если бы не было так холодно и вдали не виднелись покрытые снегом горные вершины, я бы подумал, что нахожусь где-нибудь в африканской саванне. Земля выглядит такой приветливой и теплой, что я просто не могу удержаться и ложусь на нее, свернувшись клубком. Джимми с Уиллом сразу прыгают на меня — просят, чтоб я поиграл с ними.

— Вы просто сумасшедшие, ребятки, — говорю я.

Жесточайшая борьба со снегом и льдом, продолжавшаяся не одну неделю, научила меня ценить сухую голую землю. Воздух по-прежнему очень холодный, но одно то, что я вижу почву, заставляет верить, что на самом деле на улице гораздо теплее. Снега практически не осталось, только лед все еще сковывает реку. Горы здесь очень мягкие и пологие. Можно пройти целую милю по прямой, прежде чем начинается небольшой подъем под углом в сорок пять градусов. Эта неожиданная «доброта» гор, к которой я отнюдь не привык, также несколько приуменьшает мое волнение. Земля уже не кажется такой грозной. Но если постепенно я выйду на большую высоту, то на моем пути вновь появятся горные вершины, покрытые снегом. За исключением долины реки Ноатак, преодолевать горные перевалы здесь в несколько сот раз тяжелее, чем где бы то ни было. Покорять практически отвесные скалы ой как непросто.

К вечеру мои ботинки промокли практически насквозь, как и три пары шерстяных носков, которые я надел сразу, как выбрался из реки. Когда я буду укладываться в свой спальный мешок, нужно будет надеть новую пару, а эти снять и хорошенько высушить. Расстегиваю рюкзак, чтобы внимательно изучить его содержимое и проверить, сколько еды у меня еще есть. Я очень надеюсь, что, может быть, ошибся и у меня остались какие-нибудь неучтенные запасы, но зря. Ничего лишнего не нахожу. Вещей у меня не очень много. Больше всего места занимает палатка весом в семь фунтов, но я намереваюсь вытащить ее и нести отдельно, как и ружье. (Будь я поумнее, взял бы с собой еще одну более легкую палатку, которая сейчас, когда стало теплее, была бы очень кстати.) Еще я несу специальную экипировку на случай дождя, перчатки, термобелье, головной убор с москитной сеткой, спасательный жилет, бейсболку, маленькую цифровую камеру, телефон, который весит около фунта, журнал и книжку в мягкой обложке с вырванными страницами, которые я использовал в качестве туалетной бумаги и затем сжег. Еще у меня есть зубная щетка (правда, зубная паста закончилась, но это не беда), маленькая расческа длиной всего в два дюйма, перочинный ножик, рыболовная сеть, четыре или пять крючков (но без удочки), несколько зажигалок, непромокаемые спички, подушка длиной в три фута, облегченный спальный мешок, запасные очки, солнечные очки, карты, GPS-устройство, бальзам для губ, пули, пластмассовая ложка со сломанной ручкой, маленькая походная кастрюлька, кофе, чечевица и готовая смесь для печений. Чего мне не хватает — это фляжки с водой. Я ее где-то потерял. В принципе, это все.

Целый день дует такой пронизывающий ветер, что все речки и озера, которые растаяли на прошлой неделе, вновь покрываются корочкой льда. Я готовлю печенье и греюсь у костра. Иногда позволяю себе прилечь, и ветер обдувает меня с головы до ног. В эти два дня, пока стоит холодная погода, занимаюсь тем, что собираю сухую траву и набиваю ей специальные мешочки из ткани. Позже я кладу их в спальный мешок, чтобы немного его утеплить. Если вы помните, у меня был еще один мешок, но я оставил его в Амблере, а теплую одежду выбросил на той стороне Накмактуак-Пасс. Просто я не предполагал, что здесь будет так холодно.

На следующий день около полудня я решаю немного пройтись, чтобы слегка размять мышцы. И тут случается то, чего я ждал с таким нетерпением, — прибывает долгожданный самолет. Он застиг меня врасплох: самолет уже совсем близко, а я даже не догадывался о его приближении, потому что сильный ветер заглушал все остальные звуки. Чтобы пилот заметил меня, я бросаюсь к своей ярко-оранжевой палатке что есть мочи, но мои ноги не слушаются меня. Самолет уже один раз кружил над палаткой, и как раз, когда я наконец добрался до нее, он пролетает там второй раз. Тяжело дыша, я машу ему рукой. Самолет находится на высоте не более пятидесяти футов. Наверное, пилоту было бы интересно узнать, что я тут делаю в полном одиночестве и как меня вообще занесло в этот бесконечно холодный край. Он поворачивает и летит по направлению ветра. Это даст ему время, чтобы решить, куда лучше сбросить посылки с едой. Он удаляется на такое большое расстояние, что я даже перестаю слышать шум мотора, однако его очертания, благодаря ясному северному небу, все равно прекрасно различимы. Самолет находится дальше, чем я думаю. В какой-то момент он полностью сливается с ландшафтом, но, несмотря на это, я-таки вижу его. Он напоминает огромную крылатую точку, которая кружит над устремившимися ввысь горными вершинами. Такое впечатление, что они находятся примерно в десяти милях отсюда. Однако оно обманчиво — самолет не мог улететь более чем на милю. Пилот разворачивает машину, и после перерыва, который длился не более двух секунд, я вновь отчетливо слышу шум двигателя. Сначала летчик направляет самолет по дуге, а затем летит прямо, снижая скорость, и медленно приближается к палатке, в то время как я, стоя внизу, внимательно наблюдаю за ним. Теперь самолет издает звук, чем-то напоминающий мурлыкание. Встречный ветер не позволяет ему снижаться слишком резко.

Первые две коробки он сбрасывает примерно в сотне футов от палатки. Они сделаны из очень плотного картона и крепко обтянуты скотчем. Они подпрыгивают и вращаются так, словно приземлились на луну, — таково следствие высокой скорости. Затем пилот снова разворачивается и кидает еще две коробки, которые падают еще ближе. Одна из них чуть-чуть раскрывается, и часть собачьего корма оказывается на земле. Но я вижу, где это произошло, и обязательно соберу выпавшие гранулы, все до единой. Наконец пилот сбрасывает последнюю коробку и слегка наклоняет самолет в разные стороны, показывая, что он выполнил свою миссию. Я с благодарностью машу ему рукой, понимая, что смогу нормально поесть сегодня, а завтра продолжу свое путешествие, не опасаясь смерти от голода.

Самолет взлетает над озером Матчарак и направляется обратно к реке Ноатак. Сначала он летит достаточно низко, но постепенно набирает высоту. Очень скоро я перестаю слышать гул самолета, но еще долго наблюдаю за ним. И вот он исчезает, оставляя на небе след, но ненадолго. Когда самолет окончательно скрывается за облаками, мне становится очень грустно и одиноко. Я стираю грязь с ботинок и в это время думаю о том, как было бы здорово продлить эту радость — радость от близкого контакта с человеком. Пожалуй, именно сейчас мое путешествие становится осмысленным. То, как я воспринимаю трудности, которые мне приходится претерпевать, значит не меньше, чем сами эти трудности. Я понимаю, что я вновь совершенно один среди этой бесконечной тундры, вдалеке от цивилизации, и ни один человек не придет мне на помощь.

После полудня я кормлю собак. Моя задача — дать им столько пищи, сколько они в состоянии съесть. Дело в том, что такое огромное количество еды мы не сможем унести даже втроем. Кроме того, уничтожая съестные запасы, мы можем вернуть потерянные килограммы и нарастить мышечную массу. Однако слишком сильная прибавка в весе за короткое время тоже не допустима. На что я очень надеюсь (и это вполне реально), так это восстановить запас гликогена. Я практически сразу съедаю полфунта шоколада и шесть булочек. Никакого вкуса я не ощущаю — такое впечатление, что проглотил воздух. Мой желудок напоминает бездонную бочку. Я поглощаю целый галлон макарон с тертым сыром на обед, а на ужин у меня снова шоколад и шесть булочек. Как же это прекрасно — иметь вдоволь пищи и есть столько, сколько захочется. Дома мы постоянно переедаем. Да, мы едим гораздо больше, чем нам необходимо для нормального существования. Но если вы ведете активный образ жизни, каждый день занимаетесь тяжелым физическим трудом, то потребность в энергии, которая поступает в организм с нищей, многократно увеличивается. Соответственно, пищевая ценность ежедневного рациона возрастает с 1500 ккал аж до 8000. Причем есть можно, что угодно. Вот вам и ответ на извечный вопрос: почему одни люди толстые, а другие едят, что захотят и сколько захотят, и при этом остаются стройными, как тростиночки. Надо больше двигаться — вот в чем весь секрет.

Заставить себя встать с насиженного места и пройти двести миль теперь еще сложнее. Да, мне предстоит главное испытание, посложнее, чем суровые морозы и одиночество. Мне нужно бороться с самим собой. Если бы у меня не было выбора, я мог бы целую неделю провести безо всякой пищи. Но сейчас выбор у меня есть: остаться здесь и ждать помощи. Еды хватит дней на тридцать, это абсолютно точно. Да, самый важный вопрос, которым рано или поздно задается любой путешественник, сродни гамлетовскому «Быть или не быть?» — «Остановиться и успокоиться или продолжать путь?» Если я не пойду, то, возможно, у меня будет больше сил и я продержусь дольше. Но вряд ли кто-нибудь придет сюда, к верховьям Ноатака, и поможет мне.

— Ты зашел слишком далеко, — говорю я себе. Мои глаза обращены к линии горизонта. — Ты сошел с ума, если думаешь, что можно встретить здесь человека.

Я был абсолютно уверен, что сюда никто не придет. Поэтому мой единственный шанс выжить — идти вперед. С самого начала я знал, что мне неоткуда будет ждать помощи. Это не Орегон, где каждый час появляются охотники в нейлоновых штанах. Это пустыня, и я в ней совершенно один, как мне и хотелось. Нужно идти вперед.