Оленья кавалерия или смерть от кота своего...

Глава 15 «Байдарки с крыльями» или казаки против коряков — неизвестная Северная война Петра I ​

Всем известна Северная война, которую вёл царь Пётр I против шведов. Но мало кто знает, что одновременно со знаменитыми баталиями на Западе, далеко на Востоке по приказу царя Петра шла другая Северная война — на землях Чукотки и Камчатки русским казакам пришлось сражаться с племенами коряков.

Расскажем о том, как рыбачьи сети и оленьи колокольчики три века назад принесли победу в самой большой и забытой битве на дальневосточном Крайнем Севере.

Коряки — коренной народ дальневосточного севера, проживающий там, где Камчатка сливается с Чукоткой. Корякский округ, входящий в Камчатский край, по площади равен Италии, но проживает здесь лишь 17 тысяч человек.

Первым из русских людей встретился с коряками первопроходец Михаил Стадухин. Он не только открыл для России полюс холода Оймякон и реку Колыму, но и сообщил в Москву о новом, ранее неизвестном народе. Архивы сохранили его челобитную царю Алексею Михайловичу, датированную 1659 годом. «Десятничишко казачей Мишка Стадухин» — в такой уничижительной форме тогда полагалось простолюдинам обращаться к монарху — докладывал русскому самодержцу о многолетних походах к востоку от Колымы: «А я ж, холоп твой, был на Анандыре на новой реке и зимою перешел с товарыщы своими на лыжах с нартами на Пенжину реку. А Пенжина, государь, река безлесная, а людей по ней живет много, род зовут коряки. И с той реки перешел я, холоп твой, с товарыщи своими на Изигу реку. А по Изиге реке живут многие корятцкие люди…»

Целых шесть лет, с 1651 по 1657 годы небольшой отряд Михаила Стадухина исследовал земли к югу от реки Анадырь. Реке Пенжина впадает в Охотское море там, где сегодня смыкаются границы Камчатского края и Магаданской области. Именно тогда первопроходцы Стадухина первыми из русских увидели берега Камчатки…

Север этого полуострова и окрестные берега населял ранее неизвестный первопроходцам народ. Стадухин, естественно, не знал их языка, и назвал новый этнос так, как его именовали юкагиры — другой северный народ, проживавший между Леной и Колымой, с ним русские познакомились десятилетием ранее. Первобытные юкагиры именовали своих столь же первобытных соседей, кочующих к юго-востоку, очень просто — «олени». На их языке это звучало как «хораки». Когда в 1659 году неизвестный писарь из Якутского острога записывал челобитную Стадухина, «хораки» превратились в «коряки».

С тех пор и до наших дней это слово является именем древнего северного народа, который сам себя в прошлом называл — лигыуйамтавыльан, «настоящие люди». Русских же коряки прозвали «милгитан» — «огненные люди», из-за их огнестрельного оружия.

Когда Стадухин впервые встретил «настоящий людей»-коряков, их маленькие племена кочевали на огромном пространстве от современного Магадана до чукотской Анадыри. Металлов коряки не знали, жили первобытным строем в настоящем «каменном веке». Но русские первопроходцы сразу отметили, что именно у коряков существует наиболее развитое оленеводство среди иных народов дальневосточного Севера. Кочевавшие со своими многотысячными стадами коряки-оленеводы называли себя «чавучу» («люди, богатые оленями»), они свысока смотрели на своих оседлых собратьев, «нымылгын» («поселян»), которые обитали на морском побережье, выживая за счёт рыбы и охоты на моржей и китов.

Кочевые и оседлые коряки разговаривали на разных диалектах, зачастую враждовали и воевали между собой. Была развита кровная месть и набеги для похищения женщин. Русские первопроходцы, изучая новый народ, вскоре выяснили, что коряки делятся на множество обособленных родов — три века назад в русских документах их называли «аклапцы», «трепцы», «итканцы», «паланцы» и т. п. Если диалекты кочевых коряков разнились не сильно, то оседлые коряки, чьи поселки были разбросаны на огромных расстояниях по берегам Охотского и Берингова морей, зачастую с трудом понимали друг друга.

«Почти каждый острог имеет свой особый язык, и если даже слова и одинаковы, то всегда есть отличие в произношении» — так описывал диалекты корякских поселений обрусевший немец Яков Линденау, в середине XVIII столетия, спустя век после походов Стадухина, исследовавший жизнь и быть коряков.

К внутренней раздробленности корякских племён добавлялись постоянные войны с соседними народами. На севере, у берегов реки Анадырь коряки сталкивались с воинственными чукчами. На западе, у берегов Колымы, враждовали с юкагирами. На Камчатке воевали с ительменами-«камчадалами», а севернее современного Магадана три века назад шла долгая война коряков с эвенами-«тунгусами».

Все эти первобытные войны навсегда остались в фольклоре коряков. Даже записанные в середине XX века, спустя три столетия, типичные предания рассказывают о набегах и резне. Например рифмованное сказание с характерным названием «Истребление карагинцев» повествует о том, как коряки-«алюторцы» воевали с ительменами-«карагинцами», обитавшими у северо-восточного побережья Камчатки на острове Карагинском: «Жили-были карагинцы, собачьи люди, свой собственный язык имели…Давай нападем на карагинцев, захватим изобилующее зверьём место… В конце концов уничтожили карагинских воинов, затем все карагинские женщины стали биться, так как их мужья были перебиты. Наконец остались одни только детишки, истребили островитянское население. Кончили биться. Теперь мы, уничтожив карагинцев, начнём на ту землю ездить охотиться на моржей…»

Вот в такую первобытную жизнь, где не видели разницы между войной и охотой, и вторглись русские первопроходцы. Их влекла жажда добычи — на землях коряков можно было найти не только драгоценные меха, но и столь же дорогой «рыбий зуб», как тогда называли моржовые клыки, и даже речной жемчуг.

Описывая земли коряков, Михаил Стадухин, сообщал русскому царю, что там «впредь будет тебе, великому государю, в ясачном зборе прибыль немалая». Правда сам Стадухин больших богатств в виде «ясака», то есть меховой дани, из корякских земель не привёз. Он объяснял это малочисленностью своего отряда и воинственностью коряков. «А мне, холопу твоему, с товарыщи своими, немногими людьми, ясаку взять было с них не мочно…» — винился Стадухин перед царём 361 год назад.

Действительно, до начала большой войны с чукчами (о них ещё будет отдельный большой рассказ), русские первопроходцы среди всех народов дальневосточного Крайнего Севера наиболее боеспособными считали именно коряков. Не знавшие металлургии племена, ловко управлялись с оружием из дерева, камня и кости.

На данном фото и фотографиях ниже показаны корякские воины в костяных доспехах. Снимки сделаны в конце XIX века. Но в начале XVIII столетия, во время боёв с отрядами русских первопроходцев, корякские воины носили именно такие доспехи и выглядели точно так.

Коряки пользовались луками и стрелами с костяными наконечниками. Воины из кочевых оленеводов в боевых столкновениях умело применяли арканы-«чауты». В ближнем бою коряки предпочитали своеобразную алебарду, которую русские первопроходцы называли «чекушей»: палка длиной «в ручную сажень» (полтора метра) на одном конце имела утолщение, в которое под прямым углом к древку вставлялось несколько наточенных моржовых клыков. Этим оружием действовали как палицей и как копьем — на конце древка крепился еще один наточенный моржовый клык.

Дополнительно к такой «алебарде» корякские воины вооружались большими ножами, которые делались из «китового уса», длинной и гибкой роговой пластины. По сути такие ножи были настоящими мечами — подходящий «китовый ус» мог достигать в длину несколько десятков сантиметров. Зачастую корякский воин имел сразу по несколько боевых ножей — на поясе в ножнах, под одеждой на спине, в рукавах и голенищах обуви.

Коряки, среди других народов дальневосточного Севера, славились и своим костяными доспехами — чешуйчатыми панцирями, изготовленными из моржовых клыков. Такой доспех надёжно защищал от стрел с костяными наконечниками, и другие народы нередко отдавали множество оленей и другие ценности, чтобы купить эти изделия корякских мастеров.

В дополнение к панцирям корякские воины обычно использовался деревянный и обтянутый кожей щит, но не привычный нам наручный, а привязанный на спине воина. Он прикрывал всю спину, возвышаясь над головой, чтобы защитить затылок и шею. К такому щиту часто крепились «крылья» для защиты рук — тоже деревянные дощечки, обтянутые кожей. Эти боковые «крылья» легко складывались на сгибах — в нужный момент воин мог прикрыть грудь и лицо от стрел и ударов. Чтобы приводить их в движение, на «крыльях» были специальные петли. А вот привычные нам и знакомые по истории средневековья наручные щиты коряки никогда не применяли, по их понятиям руки воина всегда должны были быть свободны для боя и управления собачьей или оленей упряжкой…

Не удивительно что порох и железо отнюдь не всегда обеспечивали русским первопроходцам успех в первых столкновениях с коряками. Известно, что в 1670 году коряки уничтожили отряд Ивана Ермолина, ветерана походов Стадухина. Полсотни казаков тогда отправились из Якутска на восток к корякской реке Пенжине, где тогда добывали речной жемчуг, «для приводу под царскую высокую руку новых землиц и для прииску жемчюгу». Далее по заданию якутского воеводы казаки должны были сквозь корякские земли идти на Камчатку — никто из этого похода не вернулся…

Коряки активно сопротивлялись попыткам брать с них «ясак», меховую дань. Отдельные корякские роды периодически откупались от первопроходцев шкурками лисиц и соболей, но и спустя полвека с момента первой встречи русских с «корятцкими людьми» систематическая уплата «ясака» так и не началась. В 1699 году по документам российской власти значилось лишь 99 «объясаченных коряков», то есть глав семейств, согласившихся платить ежегодную дань.

Сопротивление подогревалось тем, что коряки просто не имели достаточно мехов для уплаты «ясака» — в отличие от других народов Сибири и Дальнего Востока, они до прихода русских никогда не промышляли массовой охотой на пушного зверя. Эту ситуацию хорошо объяснил русский этнограф Николай Слюнин, в конце XIX века изучавший хозяйство и быт коряков: «Кочевник коряк сильно отличается от такового же тунгуса; в душе он не охотник, а истый оленевод, и для пастбища оленей избирает открытые места и голые тундры, в то время, как тунгус все бродит со своими табунами у лесистых хребтов, служащих обиталищем пушного зверя. Поэтому даже у богатого коряка не всегда можно найти в его юрте шкурку соболя; что же касается до оседлых коряков, то большинство их никогда не имело соболей. Вот эту-то бедность и невозможность платить ясачные сборщики тогда не понимали. Им казалось странным, почему у соседних тунгусов есть дорогая пушнина, а у коряков ее не оказывается…»

Отношения с коряками особенно обострились после открытия Камчатки. Дело в том, что первый русский путь на богатый мехами полуостров шёл по суше, именно через земли коряков.

В июне 1700 года в Якутске только что вернувшийся с Камчатки казачий пятидесятник Владимир Атласов, рассказывая о первом большом походе русских на полуостров, особенно отметил серьёзные бои с коряками. «Божиею милостию и государевым счастием коряк многих побили…» — докладывал начальству атаман.

Атласов еще не знал, что два русских отряда, оставленные им на Камчатке, были полностью уничтожены коряками. На севере Камчатки у реки Паланы погиб отряд Потапа Сюрюкова, 15 казаков и 13 союзных юкагиров. Южнее, на камчатской реке Тигиль коряки из «острожка» Кохча уничтожили два десятка «промышленников», весь отряд якутского казака Луки Морозко.

В следующее десятилетие коряки не раз громили русские отряды, отправлявшиеся на Камчатку. Так в 1705 году потерпел поражение и погиб «сын боярский» Федор Протопопов, пытавшийся с небольшим отрядом на лодках достигнуть юга Камчатки, двигаясь вдоль её западного побережья по водам Берингова моря. В том же году на восточном берегу Камчатки коряки во главе с вождём, которого русские именовали «Левкой Танхамревым», разгромили отряд Василия Шелковникова, убив 10 из 15 казаков.

К тому времени далеко на западе, в шести тысячах вёрст от Камчатки, Россия уже вела тяжелую войну со шведами. Царю Петру I для проведения реформ и борьбы с армией Карла XII требовалось всё больше средств, одним из источников которых мог стать именно юг Камчатки, богатый драгоценными соболями и населённый племенами ительменов, куда менее воинственных, чем северные коряки.

Таким образом вопрос о свободном пути на Камчатку приобретал стратегическое значение. Российские власти попытались очистить дорогу на полуостров, собрав в Анадырском остроге большой по меркам Крайнего Севера отряд, сотню русских «служивых людей» и несколько сотен союзных юкагиров. В самом начале 1708 года, погрузившись на оленьи и собачьи упряжки, это войско двинулось к югу, громя по пути «острожки», укреплённые посёлки непокорных коряков.

Именно тогда коряки впервые применили против русских захваченные в прежних боях ружья. Как доносили казаки начальству в Якутск: «На Лагылане реке был коряцкой острог, а в том остроге были немирные коряки, князец Алгаул с родичами… Острог их взяли, Алгаулая с родичами всех побили, а на приступе из того острогу убили коряки из пищалей 9 человек служилых до смерти…»

Умелое применение коряками огнестрельного оружия оказалось неожиданностью. И когда при попытке штурма следующего «острожка», коряки из пищалей застрелили ещё четверых «служилых людей», русское войско повернуло назад. Путь на Камчатку открыть не удалось.

В конце того же 1708 года на Камчатку всё же попытался пройти «сын боярский» Пётр Чириков. Его отряд был атакован коряками, которыми командовал вождь, известный русским по прозвищу Щербак. «С луками и копьями, в куяках (доспехах) учинили бой» — писал позднее Чириков. В бою погибло 8 казаков. Ещё два десятка, включая Чирикова, были ранены. С 8 сентября по 2 ноября отряд Чирикова «жил от коряк в осаде», отбивая атаки и голодая. Лишь к концу года казаки смогли пробиться обратно в Анадырский острог, дороги на Камчатку не было…

13 декабря 1708 года Пётр Чириков написал подробное письмо из Анадырского острога в Якутск, объясняя причины неудач. Текст этого письма сохранился до наших дней: «А на Камчатку идти прискорбен и тесен путь: убойство бывает по все годы от коряк… Каким путем на Камчатку прикащик со служилыми людьми пойдет, коряки тех русских людей побивают, и ныне у меня служилых людей убили и многих испереранили…»

Чириков описывал далёкому начальству особенности войны на Крайнем Севере — коряки уже не боятся огнестрельного оружия, и для победы над ними нужны подкрепления из профессиональных военных, не только с ружьями, но и с луками, а также умеющих сражаться в железных доспехах-«куяках», не боясь костяного и каменного оружия аборигенов. «К такому воинскому делу надобно искусных и одёжных куяшников, — писал Чириков, — а без куяков и без лушников в здешней стране одним огненным боем с коряками управливатца трудно, огненные бои они вызнали…»

Идущая далеко на западе многолетняя война со шведами в отдельные годы поглощала свыше 90 % всех доходов царской казны, Петру I срочно требовались деньги. В таких условиях блокада Камчатки с её изобилием драгоценных мехов становилась нетерпимой. И 16 января 1713 года глава Анадырского острога Афанасий Петров получил грозное предписание от самого царя: «На коряк итить войною и тех иноземцов разорить и камчацкой путь совершенно очистить…»

Большой поход готовили целый год. Собрали огромное по меркам Крайнего Севера войско — почти две сотни русских и свыше тысячи союзников из окрестных народов. Впервые для войны с коряками привлекли не только традиционно враждовавших с ними эвенов с юкагирами, но и самих коряков.

«Анадырский приказчик» Афанасий Петров использовал не только раздробленность коряцких родов, но и участившиеся набеги северных чукчей на коряков, кочевавших по южному берегу реки Анадырь. Анадырские коряки согласились помогать русским властям в обмен на защиту от чукчей.

Большое войско, погрузившись на оленьи и собачьи упряжки, выступило в поход в самом конце декабря 1713 года. К тому времени русские уже хорошо знали все племена и роды коряков, поэтому замысел похода был простым и конкретным. Афанасий Петров задумал атаковать и уничтожить самое большое поселение коряков, лежащее на пути к Камчатке — русские называли его «Большой алюторский острог» или «Большой Посад».

Посёлок располагался на хорошо защищённом природой мысе на берегу Берингова моря, там, где Камчатский полуостров соединяется с материком (ныне Олюторский район Камчатского края, рядом с селом Вывенка). Три века назад здесь проживало несколько тысяч человек из трёх корякских родов — настоящий большой город по меркам Крайнего Севера тех лет. Не случайно русские всегда называли его с уважением «Большой острог» или «Большой Посад», тогда как все иные укреплённые посёлки аборигенов именовали «острожками».

Это корякское поселение было крупным даже на фоне русских городов Сибири. Например, в Якутске в те годы насчитывалось всего 243 избы — населения в столице огромного «Ленского края» (куда включали все земли к востоку от Лены и Камчатку) было меньше, чем в «Большом Посаде» коряков.

Путь от Анадырского острога до «Большого Посада» оленья упряжка налегке проходила за две недели. Но поход большого войска занял два месяца, с собой пришлось гнать огромные стада «каргинов», как называли не ездовых почти диких оленей «мясной породы» — единственную пищу, доступную северной зимой. Ежедневно, чтобы прокормить «армию» Афанасия Петрова требовалось зарезать не мене трёх сотен животных.

К «Большому Посаду» русские, юкагиры и коряки Афанасия Петрова вышли 20 февраля 1714 года. Первое что они увидели — уходящая за горизонт цепочка сигнальных огней, с помощью которых «немирные коряки» сообщали о прибытии вражеского войска. Афанасий Петров и его помощники Иван Львов и Василий Атаманов наверняка рассматривали мощные укрепления «Большого Посада» не без страха — таких русским первопроходцам на Дальнем Востоке штурмовать ещё не доводилось…

Так началась самая большая и долгая осада, которую довелось вести русским первопроходцам со времён Ермака. В истории российского Дальнего Востока по масштабам она уступает лишь знаменитой осаде Албазина. Но если про оборону казаков против китайцев написано немало, то эта осада забыта напрочь.

Корякский городок располагался на высокой горе, с трёх сторон омываемой морем. Обрывистые берега, высотою до 60 метров, делали возможным штурм только с одной стороны, где склон был менее крутым, высотою чуть более 20 метров. Но здесь «Большой Посад» защищали надёжные укрепления — высокий вал с бревенчатым палисадом.

Такой хорошо защищённый город был слишком необычен для Крайне Севера, поэтому русские документы начала XVIII века сохранили для нас подробные воспоминания участников штурма, не без удивления описывавших ранее невиданные в этих краях укрепления. Вал, высотою более 4 метров, представлял собой обложенную землёй стену из двух рядов деревянных столбов, перевитых прутьями, между которыми был утрамбован щебень и камень. На этом валу стоял двухметровый частокол с бойницами, изнутри обложенный дёрном толщиною в метр.

Над частоколом возвышались своеобразные башни. Участник осады «сын боярский» Иван Львов позднее описывал их так: «На столбах шалаши, плетеными решетками кругом обложены и дерном окладены. То у них верхней бой. А в острог было трое ворот и бойницы были, а бойницы все завешены травой, а на углах были выпуски на столбах, чтоб к стене не допустить…»

Одним словом, построенные оседлыми коряками укрепления «Большого Посада» не уступали европейским деревоземляным фортам того времени, имея даже продуманную систему перекрёстного огня. Для войска без артиллерии такой острог был совершенно неприступен — до похода Афанасия Петрова этот посёлок четыре раза пытались штурмовать отряды чукчей, набегавшие с севера, и отряды ительменов, приходившие с юга. Не забудем, что параллельно сопротивлению русским первопроходцам, народы Севера не прекращали бесконечные внутренние войны друг с другом. Собственно сами укрепления «Большого Посада» изначально были построены оседлыми коряками для защиты от постоянных набегов их кочевых родичей, «оленных» коряков…

Уже в XX века этнографы записали корякские предания о судьбе «Большого Острога». Не знавшие письменности коряки, передавая из поколения в поколение устные предания, сохранили массу подробностей о событиях, происходивших почти три века назад. И что удивительно — эти устные сказания не противоречат и хорошо стыкуются с уцелевшими в архивах русскими документами начала XVIII века. Поэтому, что не характерно для таких событий, ход осады «Большого Острога» мы знаем по рассказам обеих сражающихся сторон.

Когда русское войско окружило «Большой Посад» за его стенами укрылись три больших рода оседлых коряков под предводительством старейшины Кымманяку — полторы тысячи мужчин всех возрастов, от стариков до младенцев, в том числе около 700 воинов, и несколько тысяч женщин. Именно эти роды ранее особо отличились в атаках на русские отряды, пытавшиеся пройти на Камчатку.

Хорошо укреплённый городок с таким «гарнизоном» было невозможно взять штурмом без сильной артиллерии. Тем более что у коряков «Большого Посада», после прежних побед над казаками, имелось два десятка трофейных ружей.

Войско Афанасия Петрова смогло привезти через тундру лишь одну пушку, но без «чинённых ядер», наполненных порохом разрывных снарядов. По приказу Петра I эти высокотехнологичные для того времени боеприпасы, вместе с ручными гранатами, были направлены для войны с коряками, но из-за огромных расстояний их не успели доставить в Анадырский острог к началу похода.

Поэтому вместо штурма русское войско занялось планомерной осадой. Чтобы надёжно блокировать «Большой Посад» и обезопасить себя от вылазок «немирных коряков», бойцы Афанасия Петрова соорудили вокруг свои укрепления и приступили к осадным работам. «И было у нас около в восьми местах острожки дерновыя, лесом обложены, для стрельбы и караулу. И делали щиты на санках оленьих, 16 щитов, да щит у пушки был, все с бойницами…» — вспоминал позднее «сын боярский» Иван Львов, участник осады.

Больше месяца, до апреля 1714 года, осаждающие рубили и собирали в окрестностях кустарник и траву. В почти безлесной, ещё покрытой снегом тундре это было непростым занятием. Собранное вязали в снопы, из которых делали вал вдоль стены «Большого Посада». Работы вели, прикрываясь от корякских стрел поставленными на сани большим щитами, плетёными из прутьев и обтянутыми оленьими шкурами.

Вскоре вдоль обращенной к суше стены «Большого Острога» возник второй вал из травы и веток, высотой до 4 метров и шириной 6 метров. Постоянно перебрасывая вязанки хвороста через вершину этого вала, осаждающие постепенно придвигали его к укреплениям «Большого Острога». По замыслу Афанасия Петрова движущийся вал собирались приблизить вплотную к стенам и поджечь.

Однако, 20 апреля 1714 года, когда между стенами острога и валом из снопов оставалось не более 20 метров, осаждённые коряки неожиданно контратаковали. При помощи мешков, наполненных высушенной травой, пропитанной смесью тюленьего жира и трофейного пороха, они сумели поджечь сырой хворост русского вала. Когда окрестности окутал дым тлеющих веток, несколько корякских воинов с ружьями неожиданно приблизились к единственной русской пушке и застрелили пушкаря.

Приготовления Афанасия Петрова к решительному штурму оказались сорваны. Но русское войско не ушло — перекрыв все выходы из «Большого Посада», оно осталось ждать, когда у осаждённых закончатся вода и пища. Дело в том, что окрестные кочевые коряки не поддержали своих оседлых родичей. Увидев большое русское войско, они предпочли откупиться оленями. Поэтому бойцы Афанасия Петрова избежали голода даже через несколько месяцев, проведённых в тундре у стен «Большого Посада». Тогда как осаждённые к лету 1714 года оказались в безвыходном положении.

Выходов не было в прямом смысле слова. Русские не только создали вокруг «Большого Посада» свои деревоземляные укрепления, но и устроили настоящую сигнализацию, которая не позволяла осаждённым делать вылазки даже ночью. По приказу Афанасия Петрова обыскали всё побережье на много дней пути к северу и югу от «Большого Посада», во всех найденных стойбищах и хижинах рыбаков забрали все сети. Одновременно у всех окрестных кочевников собрали все оленьи колокольчики, которые традиционно подвешивали на шеи ездовых оленей и вожаков оленьих табунов.

Эти металлические колокольчики-бубенцы появились к востоку от реки Лены всего несколько десятилетий назад. Их завезли русские купцы, породив у северных оленеводов повальную моду на эту новинку. В обмен на нехитрую погремушку аборигены не только охотно отдавали драгоценные меха — всего за один колокольчик можно было приобрести рабыню или выкупить пленника.

Рыбацкие сети и оленьи колокольчики стали неожиданным и эффективным оружием против «Большого Посада». Записанное уже в XX веке корякское предание так рассказывает об этом: «После этого русские обставили крепость сетями и навесили на них колокольчики. Все лето держали в осаде. Выйти из крепости коряки никуда не могли, так как кругом стояли сети. Едва кто-нибудь прикасался к сетям, начинали звонить колокольчики и, таким образом, давали знать осаждавшим…»

Летом 1714 года далеко на Западе шла большая война России со шведами, войска Петра I шагали по Финляндии и Польше, а сам царь в Петербурге только что основал «Кунсткамеру», первый русский музей. Одновременно далеко-далеко на Востоке, у холодных берегов моря, которое русские тогда еще не назвали Беринговым, а именовали просто «Бобровым», шла совсем другая, забытая ныне война.

К лету положение осаждённых в «Большом Посаде» стало ужасным. Закончилась не только пища, почти не было воды. Осаждённые собирали дождевую влагу и постоянно теряли людей в ночных вылазках к окрестным ручьям — сеть с колокольчиками работала… Однако, и положение русских было далеко не безоблачным. Огромное по местным меркам войско в тысячу с лишним бойцов доело своих оленей и растратило в стычках с коряками почти весь порох.

Вопрос о победе стал простым — кто не выдержит первым. Либо коряки от голода сдадутся, либо русские от голода уйдут.

Удача оказалась на стороне Афанасия Петрова. В конце июля 1714 года к нему из Анадырского острога, преодолев 700 километров тундры, драгунский капитан Пётр Татаринов привёл большой обоз вьючных оленей с долгожданными пороховыми гранатами. Оленей русские съели и стали готовить гранаты к штурму.

К тому времени в «Большом Посаде» многие умерли от голода, началось людоедство, держать оружие в руках могли не более трёх сотен воинов. Об этом Петрову сообщили многочисленные перебежчики — на шестом месяце осады многие коряки не выдержали и стали сдаваться.

6 августа 1714 года бойцы Афанасия Петрова пошли в атаку. Внешнюю стену взяли почти без боя. Оставшиеся в живых коряки отступили в сооруженный внутри «Большого Посада» небольшой «острожек». Его стены сделали из деревянных решёток-каркасов рыбацких байдарок, обложив их дёрном. Прикрываясь от корякских стрел щитами из прутьев и оленьих шкур, русские приблизились к этой последней крепости и забросали её пороховыми гранатами.

В последней атаке погибло 5 русских воинов и трое союзных юкагиров. Защитники «Большого Посада» полегли все. На следующий день после взятия корякского города, далеко-далеко на Западе, у финского мыса Гангут русский флот одержал свою первую в истории победу. «Гангутскую викторию» помнят и сегодня, в отличие от всеми забытой битвы у Берингова моря…

«Большой Посад» пал и больше никогда не возродился. Лишь в корякских преданиях сохранилась красивая легенда, что части осаждённых удалось вырваться из окружения и спастись. Якобы по совету шаманов они прикрепили на свои рыбацкие байдарки колеса и крылья, ночью перед штурмом погрузились в них и покатились к обрыву над морем. В этой сказочной истории крылья позволили байдаркам благополучно спланировать на воду и уплыть прочь.

Разгром «Большого Посада» позволил открыть сухопутную дорогу на Камчатку. И уже осенью того же 1714 года к войску Афанасия Петрова с юга полуострова прибыл олений караван с частью «камчатской ясачной казной» — 5641 соболиная, 772 лисьих и 137 каланьих шкурок. В европейской России такое количество пушнины тогда стоило более 100 тысяч рублей, что позволяло, например, содержать в течение года шесть пехотных полков или построить три многопушечных фрегата — деньги, очень нужные царю Петру I в разгар войны со шведами.

Драгоценную «меховую» казну тогда считали очень скрупулёзно, тут же записывая и отправляя начальству в Якутск донесения о её качестве и количестве. Поэтому мы точно знаем сколько у Афанасия Петрова осенью 1714 года было разных шкурок, но не знаем сколько у него оставалось людей после штурма «Большого Посада»…

Уничтожив корякский город войско Афанасия Петрова отошло на 20 верст к реке Алюторка (ныне Вывенка), где из плетёного ивняка русские построили небольшой «острожек», назвав его Новоархангельском. На более мощную крепость в безлесной тундре просто не хватило дерева.

В самом конце осени, оставив в «Новом Архангельске» несколько десятков казаков, отряд Афанасия Петрова вместе с «камчатской ясачной казной» по снежному покрову двинулся в обратный путь, к Анадырскому острогу. 2 декабря 1714 года караван попал в сильнейшую пургу и разделился на несколько частей. Этим воспользовались юкагиры, вместе с русскими участвовавшие в уничтожении «Большого Посада». Их бойцы под вой вьюги решили захватить драгоценные меха. Они атаковали и убили два десятка казаков, включая самого победителя «Большого Посада» Афанасия Петрова. Собранные в 1714 году камчатские меха царю Петру I так и не достались…

А весной 1715 года кочевые коряки, ранее испугавшиеся большого русского войска и не поддержавшие защитников «Большого Посада», атаковали немногочисленных русских, оставшихся зимовать в «Новоархангельском острожке». Казаки отбили несколько штурмов, и в начале июня оставшиеся в живых 35 человек, воспользовавшись разливом реки Вывенки, покинули «острожек» на байдарках. Примечательно, что в процессе этой осады коряки и русские между боями активно торговали, а перед уходом казаки продали противнику свои запасы табака за 700 соболей, из тех, что не довёз Афанасий Петров — корякам они достались от разграбивших «камчатскую казну» юкагиров, по дешевке менявших свою добычу на оленей.

Битва за свободную дорогу на Камчатку закончилась вничью. Вопреки приказу царя Петра I «камчацкой путь очистить» не удалось. Но и коряки понесли огромные потери, лишившись «Большого Посада», своего крупнейшего поселения. Можно было бы ожидать нового витка противостояния, но именно с 1715 года корякско-русские войны пошли на спад.

Уже в следующем году русские сумели наладить морской путь «в Камчатку» из Охотска, острога на берегу одноимённого моря, и казакам больше не требовалось с боями пробиваться через корякские земли за мехами Камчатского полуострова. Но самое главное, у кочевых и оседлых коряков появился новый, слишком опасный враг — именно после 1715 года особенно активизировались нескончаемые набеги воинственных чукчей, их отряды стали выходить к берегам Камчатки и Охотского моря. В отличие от русских, пришедшие с севера «майнетанг» («воюющие чужаки» — так коряки прозвали чукчей) не ограничивались лишь сбором меховой дани, согласно первобытным нравам они грабили начисто и вырезали всех.

Новый противник примирил коряков с русскими. В обмен на уплату «ясака» и защиту от чукчей всё больше родов «чавучу» и «нымылгын», кочевых и оседлых коряков, подчинялись российской власти. К тому же русские не только собирали меховую дань, но и заводили торговлю — металлические изделия и табак неуклонно входили в корякский быт. В будущем вместе с казаками союзные коряки станут не раз воевать против свирепых чукчей.

Конечно, и после 1715 года отношения Российской империи и коряков не стали гладкими. Еще много десятилетий будут и отдельные стычки, убийства сборщиков «ясака» и нередкие бунты с мятежами. Но большие русско-корякские войны навсегда ушли в прошлое.