Оленья кавалерия или смерть от кота своего...

Глава 16 Чукотские войны: витязи в костяной броне…

В XVIII веке Российская империя побеждала всех своих соседей, с которыми ей довелось столкнуться в бою. Всех, кроме… чукчей.

Этот маленький северный народ тогда сумел отстоять свою независимость от русских штыков. Даже самые боеспособные из малых наций, соседствовавших с Россией — упорные финские партизаны или неукротимые кавказские абреки — в итоге сдавались на милость русского царя. И только «настоящие люди» (именно так переводится «луораветлан» — самоназвание чукчей), считавшие огнестрельное оружие ненужной игрушкой, не сдавались никогда, заставив Российскую империю не воевать, а торговать с ними.

Впрочем, и для чукчей те войны не стали победными. Всё для всех было куда сложнее. Попробуем разобраться.

Первая встреча русских и чукчей произошла летом 1642 года не реке Алазее. Не все даже знают о существовании такой огромной реки, протекающей на востоке современной Якутии — а ведь она длиннее Рейна, самой большой водной артерии Западной Европы. Но если три с лишним века назад на берегах Рейна уже жили многие миллионы людей, то по берегам Алазеи, протянувшимся на полторы тысячи километров, кочевало лишь несколько сотен первобытных людей.

И 378 лет назад 15 казаков — весьма крупный для тех мест и времён отряд — во главе с атаманами Иваном Ерастовым и Дмитрием Зыряном из устья реки Индигирки морем вышли к устью Алазеи. Там то они и повстречали ранее неизвестное племя, о котором позднее сообщили московскому начальству: «Живут те чюхчи промеж Алазейскою и Колымскою реками на тундре, сказывают их человек с четыреста и больше… Чюхчи в государеве ясаке отказали и по обе стороны Алазейские реки обошли, и учали нас с обеих сторон стрелять».

Казаки попробовали заставить «чюхчей» платить ясак — дань пушниной соболей, песцов и лисиц. Те отказали и целый день, не смотря на огонь казачьих ружей, обстреливали отряд Ерастова из луков. Из 15 казаков 9 были ранены чукотскими стрелами с костяными наконечниками — русский отряд отступил.

Но от планов освоить манившие несметными богатствами земли на самом северо-восточном краю Азии русские первопроходцы не отказались. Ведь именно здесь массово добывалось то, что к западу от Урала ценили буквально на вес золота — не только драгоценные меха, но и «рыбий зуб», то есть моржовый клык.

В конце XVII столетия хороший дом в Москве стоил 10 серебряных рублей, ровно столько в Западной Европе давали за две шкурки «седого соболя» с серебристым отливом или четыре моржовых клыка, которые тогда ценились дороже слоновьей кости. Удачливый казак-первопроходец за год добывал цену почти сотни московских «квартир», а продажа за границу соболей и «рыбьего зуба» обеспечивал в те века значительную часть доходов царской казны — примерно, как в наше время экспорт нефти и газа.

Государство прямо требовало увеличить сбор северной дани. Сохранилось письмо XVII века из Сибирского приказа (тогда, фактически, министерства, управлявшего землями к востоку от Урала) к воеводе в Якутске по поводу вновь открытых земель в районе реки Анадырь: «И с тех иноземцов с новых в нашем ясачном соболином зборе и в рыбной кости мочно нашей казне учинить прибыль многую».

Всё это позволяет понять, почему первопроходцы XVII столетия шли к заполярному «Эльдорадо» не глядя ни на какие природные и военные трудности, каковых было очень и очень много. Помимо чудовищных расстояний, гигантских даже по меркам нашего XXI века, помимо тяжелейшего климата с морозами за пятьдесят градусов ниже ноля и полярными ночами, было еще и сопротивление местных племён.

Первопроходцев Восточной Сибири тогда насчитывалось лишь несколько сотен, переселение значительного количества народа из европейской России в то время было нереальным. Поэтому единственным способом обеспечить действительно массовую добычу пушнины и моржового клыка была не охота силами малочисленных казаков, а совсем иное — принуждение аборигенных племён платить дань русскому царю именно этими вещами.

Естественно народы Крайнего Севера с разной степенью ожесточённости сопротивлялись такому нововведению пришельцев. Но к кочевникам, рыбакам и охотникам, жившим в каменном веке и не знавшим даже железа, приходили стрельцы и казаки со стальными саблями и ружьями. Итоги боевых столкновений почти всегда были не в пользу аборигенов, и местные племена предпочитали договариваться с русскими о размерах «государева ясака», пушной дани.

Тем более что в обмен на подати «служилые люди» русского царя не только заводили привлекательную торговлю, но и гарантировали защиту от набегов соседних племён. Междоусобные войны были бичом северной жизни, и в ряде случаев уплата дани русским становилась предпочтительнее независимому существованию под ударами столь же первобытных соседей.

Именно так «под руку» московского царя перешли многие роды коряков и юкагиров, страдавших от постоянных грабительских набегов чукотских племён. Фактически меховую дань в русскую казну эти люди, жившие между Колымой и Камчаткой, обменивали на безопасность от боевитых чукчей. Ведь три века назад чукчи, действительно, отличались необыкновенной воинственностью на фоне иных северных племён.

В момент встречи с русскими людьми чукчи жили еще полностью первобытным образом в каменном веке, как жило большинство человечества минимум 5 тысяч лет назад. Русские первопроходцы различали «оленных» чукчей и «сидячих» — первые кочевали с многочисленными стадами оленей, вторые жили на океанском берегу, занимаясь морским промыслом, рыбной ловлей и охотой на диких оленей. Был еще третий, самый малочисленный вид — так называемые «пешие чюхчи», чьи совсем первобытные кланы ещё даже не приручили оленей или ездовых собак, и жили исключительно пешей охотой.

Кстати, само название чукчи происходит от чукотской фразы «богатые оленями» — так кочевые «настоящие люди» представлялись русским казакам в XVIIвеке, в те немногие случае, когда обоюдные контакты заканчивались миром, а не войной.

Во времена царя Петра I на территории современного Чукотского автономного округа проживало не более 10 тысяч чукчей. Еще около тысячи «настоящих людей» кочевали в районе Колымы. Их русские называли «речными», в отличие от «каменных чюхч» с собственно Чукотки. Колымские «речные» чукчи вели постоянные войны не только с русскими первопроходцами и окрестными племенами юкагиров, но и со своими ближайшими родичами — «каменными» чукчами с Чукотского полуострова.

За полвека, с 1653 по 1710 год, «речные» чукчи восемь раз воевали с русскими и осаждали Нижнеколымский острог. Но в итоге перманентных войн со всеми, включая своих же чукотских родичей, немногочисленные колымские «речные чюхчи» были почти полностью уничтожены. Их остатки бежали по тундре аж на две тысячи километров к западу, в низовья Енисея, где в середине XVIII века были окончательно истреблены тунгусами-эвенками.

Русские казаки-первопроходцы, прошедшие от Урала «встречь солнцу» тысячи вёрст, были людьми многоопытными и немало повидавшими. Но при первых контактах с чукчами их крайне удивили два момента.

Во-первых, широко практиковавшийся чукчами обычай «нэвтумгыт», русские перевели этот термин как «товарищество по жене» — когда до десятка и более супружеских пар жили групповым браком, обмениваясь партнёрами «по дружбе». Об этих любопытных брачно-любовных традициях будет подробнее рассказано в одной из следующих глав.

Во-вторых, принуждая аборигенов Сибири к уплате «ясака», казаки обеспечивали их подчинение и лояльность тем, что брали от каждых племён «аманатов»-заложников, живших в казачьих острогах. В случае отказа от выплаты дани или нападений «аманаты» отвечали своими жизнями. Так вот, в отношениях с чукчами эта проверенная на многих иных племенах система подчинения дала сбой — легко рискуя своей жизнью в боях, на охоте или в плаваниях по ледяным водам северных морей, чукчи столь же легко относились к жизням своих родственников, попавших в «аманаты» к казакам. Институт заложничества в отношениях с чукчами не работал.

В добавок, чукчи жили абсолютно первобытно-общинным строем, их вожди — «эремы» или «тойоны» — были всего лишь авторитетными родичами, а не полновластными князьями. Поэтому русские просто не могли найти у чукчей ту «вертикаль власти» которую можно было бы разгромить, подчинить или подкупить.

Но при этом, в отличие от других северных народов, крайне раздробленных по родам и кланам, часто предававших и враждовавших друг с другом, «каменные» чукчи с Чукотского полуострова, не имея даже зачатков государственности, выделялись повышенной сплочённостью. В случае войны они быстро объединяли в общее войско боеспособных мужчин со всех стойбищ, рассеянных на сотни вёрст по Чукотке.

До прихода русских народы крайнего северо-востока Сибири не были знакомы с обработкой металлов, их оружие делалось из дерева, кости, рога, камня и китового уса. Изделия из металла попадали к ним редко, были единичны. Железо и медь для изготовления оружия чукчи научатся использовать только в начале XVIII века.

Наряду с деревянным луком и стрелами с наконечниками из кости или обсидиана, чукчами применялось и такое первобытное оружие, как праща. В руках умелого стрелка это был мощный инструмент убийства — есть свидетельства, что камень, пущенный из пращи, пробивал не только деревянные щиты, но даже металлические котлы. Чукотские оленеводы в боевых столкновениях умело использовали и арканы-«чауты».

Для ближнего рукопашного боя главным оружием выступало копье с каменными или костяными, а в XVIII веке нередко и с железным наконечником. Применялась и своеобразная северная алебарда-«чекуша»: палка длиной «в ручную сажень» (полтора метра), на одном конце которого имелось утолщение, в которое вставлялось под прямым углом к древку несколько наточенных моржовых клыков. Этим оружием пользовались и как палицей и как копьем, так как на конце древка крепился еще один наточенный моржовый клык.

Обязательным оружием каждого воина был нож, который делался из «китового уса», длинной и гибкой роговой пластины. По сути, такие ножи были широкими и иногда весьма длинными мечами — подходящий «китовый ус» мог достигать в длину несколько десятков сантиметров. Зачастую чукотский витязь имел сразу по несколько штук таких боевых ножей — на поясе в ножнах, под одеждой на спине, в рукавах и голенищах обуви.

В качестве защитной одежды в боях использовались специальные доспехи из кожи или костяных пластин. Такие доспехи — чукчи называли их «мэргэв» — были настоящим произведением искусства, сложным и эффективным.

Кожаный панцирь изготовлялся из толстой, прочнейшей шкуры морских тюленей-сивучей. Такие латы из скреплённых кожаных лент — нижний ряд нашивался на верхний — закрывали всё тело воина от шеи до колен, иногда до середины голени. Костяные доспехи представляли собой панцирь в виде скреплённых ремешками костяных пластинок из оленьего рога, китового уса или моржового клыка.

В дополнение к кожаным или костяным панцирям обычно использовался деревянный и обтянутый кожей щит, но не привычный нам наручный, а привязанный на спине воина. Он прикрывал всю спину, возвышаясь над головой, чтобы защитить затылок и шею. К такому щиту часто крепились «крылья» для защиты рук — тоже деревянные дощечки, обтянутые кожей.

Эти боковые «крылья» легко складывались на сгибах, чтобы в нужный момент воин мог прикрыть грудь и лицо от стрел и ударов. Чтобы приводить их в движение, на «крыльях» были специальные петли. Обычно применялось левое «крыло», а правое встречалось реже, поскольку правая рука должна была быть свободной для удара копьем или стрельбы из лука.

Руки и ноги воина так же защищались налокотниками и поножами из костяных пластин. Для защиты головы использовался кожаный или костяной шлем, имеющий вид конусообразной шапки с наушниками, иногда с прикрывавшим лицо костяным забралом. А вот привычные нам и знакомые по истории средневековья наручные щиты чукчи и коряки никогда не применяли — по их понятиям руки воина всегда должны быть свободны для боя или управления собачьей и оленей упряжкой.

После знакомства с русскими, свои панцири и шлемы чукчи стали делать из металла. Их железные доспехи были аналогичны костяным, костяные пластинки просто заменялись металлическими. Русские купцы оружие и доспехи чукчам не продавали, но с удовольствием отдавали им металлическую посуду в обмен на меха. Поэтому металлические пластины для своих панцирей чукотские воины делали из купленных на торгу железных и медных котлов.

Сама суровая жизнь на Крайнем Севере, необходимость постоянно двигаться и охотиться, делала чукчу прирождённым воином, умелым и выносливым, способным, по описаниям очевидцев тех лет, целый день напролёт бежать по тундре, преследуя диких оленей. При этом все описания жизни и быта чукчей XVIII столетия отмечают, что даже на стойбищах во время отдыха, они постоянно занимались военными упражнениями.

Вот как описывает эти военные игрища один из русских купцов, четверть тысячелетия назад побывавших в чукотских стойбищах: «В зимние и летние времена каждой день большими собраниями бегают и друг друга перебегивают до самого пристатку, нагие борютца, а надев панцири и взяв луки и копья, из луков стреляют и потом, положивши луки, копьями шурмуют до устатку, а луки со стрелами и копья весьма исправны… Во время праздное стреляются между собой тупыми деревянными стрелами, и иногда друг друга ранят».

Постоянная практика военной тренировки у чукчей настолько вошла в их жизнь, что нашла отражение даже в местных географических названиях. На Чукотке и сегодня имеются места, которые носят такие специфические имена. Например, местность Ахтагвик на мысе Дежнёва, что в переводе означает «ристалище», специальное место, где проводилось состязание по борьбе и стрельбе из лука или пращи. Там, где Камчатский полуостров примыкает к Чукотке, протекает река Пахача, и один из её притоков, а так же гора рядом называются «Веткона», то есть «место метания камней из пращи». А гора Ирвымылыней на северо-восточном побережье Чукотского моря в переводе с чукотского означает — «гора, где упражнялись в ловкости владения оружием». В окрестностях Анадыря течёт река Пакемелъскуэргын — в переводе с чукотского «место постоянных состязаний в ловкости попадания» (из пращи, лука или копьём).

Сама культура и психология чукотских племён трёхвековой давности была нацелена именно на перманентную войну против окружающего мира. Жестокость и доблесть считались желанным и неотъемлемым качеством мужчины-чукчи, который должен был жить, прежде всего, воином. Воином, побеждающим и обирающим соседние народы. Любое насилие в набегах на чужаков считалось правильным и необходимым. Чукотский фольклор того времени прямо и откровенно рассказывает именно об этом. Например, в чукотском предании «Эленди и его сыновья» главный герой после удачного выстрела из лука, сделанного его малолетним сыном, с гордостью и удовлетворением констатирует: «Ого! Вот я создал будущего насильника, грабителя чужих стад, воина я создал. Я — хороший человек».

При этом боевой отряд чукчей («орачекыт» на их языке), отправлявшийся на грабёж соседей, не был беспорядочной толпой, наоборот — он всегда имел чёткую структуру со своей специализацией. Впереди идущего в набег чукотского войска шли «йин 'ычьыт», что дословно и означает «впереди идущие», то есть разведчики и походные заставы.

Ударные отряды из наиболее хорошо вооружённых воинов именовались «эрмэчьыт», то есть «силачи». Иногда среди них в особые отряды выделялись «чинйырын 'ы» — в дословном переводе «группы участников кровной мести», выполнявшие по сути функции, как бы сейчас сказали, спецназа, предназначенного для самых сложных и опасных операций.

По материалам этнографов XIX века, чукчи, фактически имели свой военный устав, как жить и действовать на войне, оформленный в виде совокупности рифмованных «боевых заклинаний». Перед началом войны обычно приносили магические жертвы — оленей или собак, а в особо важных случаях и выбранных шаманами людей. Подобно индейцам, чукчи наносили на себя татуировки — воины татуировали у себя на руках точки или изображения человечков по количеству убитых врагов.

Во время походов и перед боем, чтобы подхлестнуть нервную систему и физические резервы организма, чукчи нередко использовали наркотическое опьянение. Для чего жевались грибы-мухоморы, а самым лучшим средством для входа в боевой транс считалось выпить мочу человека, предварительное наевшегося мухоморов…

Командовали чукотскими дружинами выборные вожди-«тойоны». На 1731 год русские знали о трёх таких самых сильных вождях Чукотки — тойон Наихню возглавлял войско численностью 700 воинов, у тойона Хыпая бойцов было около тысячи, а тойон Кея командовал пятью сотнями воинов. Воинами считались все мужчины чукотских родов, за исключением малых детей и совсем немощных стариков.

Особенностью чукотского войска было то, что у него никогда не было единого военачальника-диктатора. Все решения принимались коллективно на совете «тойонов». С одной стороны, отсутствие единоначалия нередко ослабляло чукотскую военную силу, с другой стороны — затрудняло русским властям подчинение чукчей, так как не было единого центра, который можно было бы разгромить или договориться с ним.

Для заполярных «войн» XVII–XVIII веков несколько десятков человек — это большой отряд, почти как дивизия или корпус в европейских войнах того времени, а две сотни человек — это уже большая армия, имеющая стратегическое значение! Только чукчи, самые воинственные и боеспособные из народов Крайнего Севера, могли собрать в поход гигантское по тамошним меркам войско свыше тысячи бойцов. Впрочем, такая массовая «мобилизация» случалась всего считанные разы за весь XVIII век.

Зимой на Чукотке, Камчатке или Колыме из-за сильных холодов, ветров и полярной ночи (с декабря по январь) не только военные походы, но и любые передвижения были сильно затруднены. В это время года русские не предпринимали никаких активных действий, начиная их только с февраля-марта и заканчивая к октябрю-ноябрю. И только чукчи иногда вели боевые действия в разгар зимы, а в случае особо дальних набегов могли выступить в поход в начале холодного сезона с тем, чтобы подойти к стойбищам противника в конце зимы или самом начале весны. Но чаще период активных военных действий приходился на теплое время года, с апреля по сентябрь.

Пока имелся твердый снежный покров, чукчи передвигались на нартах, запряженных двумя-тремя оленями. Также использовались собачьи упряжки, а для ходьбы по снегу применяли снегоступы и лыжи. В теплое время года чукчи ходили в походы пешком. При этом оленей в качестве вьючных животных они не использовали. Местный олень не обладал необходимой выносливостью и силой для переноски тяжелых грузов, поэтому всё оружие, запасы и снаряжение чукотские воины несли на себе.

Русские тут вскоре получили преимущество, так как иногда могли в походах использовать оленей другой породы, полученных от тунгусов (эвенков). Эвенкийская порода заметно крупнее и тяжелее, потому более вынослива, и в отличие от чукотских могла использоваться для вьючной перевозки грузов.

Когда северные реки и моря были свободны от льда, то есть с июня по сентябрь, походы чукотских ватаг совершались на байдарах и каяках. Каяки были одноместными гребными лодками, а большие байдары вмещали обычно 20–40 человек. По рекам ходили на веслах, а в море при попутном ветре чукчи ставили мачту с парусом.

«Настоящие люди» в XVIII веке уже хорошо знали огнестрельное оружие. Сибирские казаки тщательно собирали все сведения о таком опасном противнике, как чукчи, поэтому известна даже точная дата, когда к «настоящим людям» попали первые ружья — 6 декабря 1688 года у берегов Анадырского залива в шторм разбились два казачьих «коча», деревянных одномачтовых корабля. Три десятка спасшихся казаков были перебиты чукчами, захватившими богатые трофеи.

Уже летом следующего 1689 года из захваченных ружей чукчи обстреляли отряд Ивана Котельника, который передвигался по Чукотке как раз в поисках казаков с разбившихся кораблей. Но в целом огнестрельное оружие чукчам не понравилось, они привыкли к стремительным схваткам, и оно, требовавшее сложной перезарядки, для них было медленным. К тому же на Чукотке невозможно было ни сделать, ни купить свинцовые пули и тем более порох.

Поэтому, не смотря на сотни сражений и стычек русских с чукчами в XVIII столетии, больше ни разу не зафиксировано применение с их стороны огнестрельного оружия в полевом бою. Лишь при обороне своих поселений чукчи несколько раз применяли трофейные ружья. Но основной метод использования чукотскими воинами захваченных ружей удивит современного человека — чаще всего попавшие к ним казачьи «пищали» и солдатские «фузеи» они просто ломали, переплавляя их стволы на металл для наконечников копий и стрел!

Если русские предпочитали начинать бой залпами ружей, то чукчи при атаке обычно делились на две группы — одна обстреливала противника из луков и пращей, другая стремительно бросалась в атаку с копями и ножами. В атакующей группе впереди шли наиболее сильные и опытные воины, закованные в самые лучшие костяные доспехи. При этом чукчи всегда стремились охватить один из флангов противника и старались, чтобы в атаке им приходилось бежать с вершин холмов, что увеличивало скорость и силу первого удара.

Познакомившись с действием огнестрельного оружия, чукчи скорректировали свою тактику — в отличие от европейских и азиатских армий, чукчи в момент вражеского залпа не оставались стоять, а моментально падали на землю, чтобы уклониться от пуль, а затем разом вскакивали, не смотря на тяжесть костяных доспехов, и дружно атаковали, пока противник не успел перезарядить свои ружья. Именно так они одержали в XVIII веке несколько побед над крупными русскими отрядами.

Первый поход русского отряда за «ясаком» на Чукотку состоялся в 1660 году. Отряд под началом Курбата Иванова провёл несколько боёв с «каменными чюхчами», но успехов в сборе меховой дани не добился.

Следующие 80 лет по сути шла вялотекущая война русской власти с различными кланами чукчей. Стороны обменивались набегами и налётами, практически каждый год происходило одно или несколько крупных по меркам Крайнего Севера столкновений казаков с чукчами. Зачастую русские ходили в походы против «настоящих людей» вместе с юкагирами и коряками, которых постоянно терзали набеги воинственных чукчей.

К концу царствования Петра I далеко на западе русская армия с успехом воевала против шведов или персов, зато в самом дальнем северо-восточном углу Азии оставался непокорённым маленький первобытный народ, не знавший добычи металлов и упорно отказывавшийся платить дань русскому царю. Другие окрестные народы — эвенки, юкагиры, коряки, ительмены — тоже периодически бунтовали, но «ясак» платили и считались подданными России.

Чукчей же не считали русскими подданными даже любившие выдать желаемое за действительное сибирские и якутские воеводы. Всю Сибирь, от Урала до Охотского моря, русские прошли и застроили острогами всего за 60 лета. Но за 80 лет с момента первого контакта с чукчами, на территории их постоянного проживания и кочевания так и не удалось построить ни одного русского поселения.

Лишь на юго-западе современного Чукотского автономного округа, на территории корякских кочевий ещё Семён Дежнёв в 1649 году построил Анадырский острог. «Никакова ясаку не платили, и ныне платить не будем» — доносил начальству слова «настоящих людей» крещёный юкагир Иван Тёрешкин, отправленный из Анадырского острога на переговоры с чукчами в 1711 году.

Более того, в 20-е годы XVIII века чукчи активизировали свои набеги на платившие «ясак» окрестные племена, чем подрывали авторитет русской власти на самом краю Азии. Почти за 6 тысяч вёрст от Чукотки, в далёком Петербурге решили больше не терпеть такие безобразия, и весной 1727 года Сенат Российской империи повелел организовать особую «экспедицию» для окончательного покорения северо-восточного угла Азии.

К тому времени на всем огромном северо-востоке Евразийского континента — от Якутска до Камчатки (почти 2000 км), от Охотска до морских берегов Чукотки (свыше 2000 км) насчитывалось не более 1500 «служилых людей», солдат и казаков. При этом значительная часть этих сил была сосредоточена очень далеко от Чукотки, в районах Якутска и Охотска. Тогда как на территориях проживания и набегов чукотских племён, от низовий Колымы до Камчатки, русских военных имелось еще меньше. Гарнизоны колымских острогов насчитывали около 120 человек, в Анадырском и Охотском острогах было по 90 человек, а гарнизоны всех острогов Камчатки вместе едва дотягивали до 250 казаков.

Вся эта огромная территория тогда подчинялась якутскому воеводе, так как входила в состав Якутского уезда Иркутской провинции Сибирской губернии. В общем, то был такой «уезд», на территории которого дважды могли поместиться все государства Западной Европы.

Любопытно, что в документах Сената задуманный поход для окончательного присоединения Чукотки обосновывалось двумя основными причинами: «Для прибыли государственной, понеже в тех местах соболь и протчей зверь родитца….» и «Пока нихто другой, а особливо от китайской стороны, в те новосысканные земли не вступили….»

Была еще одна немаловажная причина, требовавшая скорейшего покорения Чукотки. Уже были разведаны пути на богатую мехами Аляску, Камчатка и Чукотка рассматривались в Петербурге как плацдарм для продвижения на новый континент. Поэтому на «плацдарме» требовалось срочно навести порядок и установить наконец российскую власть.

Задуманное весной 1727 года покорение Чукотки вошло в историю как «Анадырская экспедиция», по имени Анадырского острога, ставшего базой для походов против чукчей. В «экспедицию» вошёл 591 человек — сибирские казаки, солдаты, рекруты и даже ссыльные каторжники, которым тюремное пребывание заменили на дальний поход.

Для борьбы с чукчами пополнение собирали со всей Восточной Сибири. Казаки присылались из Якутска, Иркутска, Красноярска и Забайкалья. Солдат взяли из Якутского, Тобольского и Енисейского полков, дислоцировавшихся на южной границе сибирских владений России.

На вооружение «Анадырской экспедиции» поступило 11 пушек, 700 ядер, 4 ручные мортиры, 410 гранат к ним, 150 ручных гранат и 400 фузей с большим количеством боеприпасов. На крайний север из Петербурга везли даже такое «высокотехнологичное оружие» тех лет, как ракеты — они должны были пугать аборигенов Чукотки, как писалось в сенатской инструкции «для страху понеже никогда они того не видали».

Поскольку собирались не только воевать, но и договариваться с чукчами о вступлении в подданство России, то для подарков вождям кланов везли медные котлы, зеркала, железные иголки, а также 10 пудов табака и 50 вёдер водки.

По меркам того времени «экспедиция» была неплохо подготовлена и хорошо вооружена. Но в далёком Петербурге изначально допустили стратегическую ошибку, назначив руководить походом сразу двоих. Изначально «экспедицию» возглавил якутский казачий голова Афанасий Иванович Шестаков. Он обладал немалым опытом войны и жизни на севере, но был совершенно безграмотен, не умея ни читать, ни писать. И уже вдогонку ему из Петербурга назначили военного руководителя «экспедиции» — капитана Тобольского драгунского полка Дмитрия Ивановича Павлуцкого.

Решение оказалось ошибочным — два руководителя, не желавшие подчиняться друг другу, тут же разругались. До Якутска из Петербурга в те времена добирались почти год, еще год ушёл, чтобы окончательно собрать в Якутске все силы и средства будущей «Анадырской экспедиции». За это время драгун Павлуцкий и казак Шестаков окончательно рассорились — в итоге летом 1729 года они разделились. Отряд первого двинулся на Чукотку через Колыму, а второй решил идти на чукчей через Охотск. Заметим, что Нижнеколымский и Охотский остроги разделяло расстояние почти в 1000 вёрст.

Перезимовав в Охотске, весной 1730 года отряд Шестакова двинулся на север вдоль побережья Охотского моря, чтобы перехватить чукчей, по завершении самого холодного времени года совершавших регулярные грабительские набеги на коряков. 13 марта казачий голова от местного населения получил известие о крупном отряде «каменных чюхч», и тут же бросился в погоню.

Столкновение произошло на следующий день, когда небольшой русский отряд вдруг оказался перед лицом превосходящих сил противника. Под началом Шестакова было 127 человек: 23 казака, 10 якутов, 81 ламут и тунгус (эвен и эвенк) и 52 союзных коряка. Часть ламутов-эвенов, испугавшись большого числа чукчей, перед боем дезертировали.

Немногие выжившие позднее доносили, что чукчей было почти две тысячи. Правда, «настоящие люди» ходили в набеги вместе с семьями, жёнами и детьми — то есть бойцов в этом семейном отряде было около 300. В любом случае, чукчи имели значительное превосходство, а уступая русским в оружии, они наголову превосходили по боеспособности их северных союзников.

Эта большая по меркам Крайнего Севера баталия произошла 14 марта 1730 года у реки Ягачи (ныне это территория граничащего с Чукоткой Пенжинского района в Корякском округе Камчатского края). Для сражения Шестаков построил свой отряд так: на правом фланге эвенки, на левом — коряки, а в центре — маленькая группа русских и якутов, вооружённых ружьями. Казачий голова, видимо, надеялся на их огонь, тем более что у него имелась даже такая новинка, как три нарезные винтовки, стрелявшие в четыре раза дальше гладкоствольных.

Но чукчи не дали реализовать это технические преимущество. Русские и якуты отбили атаку в центре, но главные силы «настоящих людей» били по флангам. Смяв эвенков и коряков, чукчи с трёх сторон атаковали русский центр, и, выдержав ещё один залп, довели дело до рукопашной, где уже сказалось их численное преимущество.

Отряд Шестакова был полностью разбит. Сам казачий голова, одетый в кольчугу, оказался осыпан множеством стрел. Костяной наконечник одной из них смертельно ранил его в шею.

Бегством сумели спастись лишь несколько казаков и их северных союзников. По меркам Крайнего Севера чукчи захватили богатейшие трофеи — не только знамя отряда Шестакова, но и 12 кремневых ружей-«фузей», все три нарезные винтовки, дюжину железных кольчуг, столько же ручных гранат и немало холодного оружия.

Большая победа настолько вдохновила чукчей, что они своими набегами буквально затерроризировали окрестности Анадырского острога. В радиусе 200 вёрст от него, по дошедшим до нас русским налоговым документам, на 1730 год числилось 558 «ясачных» коряков, то есть глав семейств, плативших пушную дань в обмен на защиту. И за лето того года ободрённые разгромом отряда Шестакова чукчи убили пятую часть этих российских «налогоплательщиков».

Известие о разгроме и гибели Шестакова его соратник-соперник капитан Павлуцкий, находившийся на Колыме, получил через три месяца. Он тут же двинулся к Анадырскому острогу, которого достиг лишь 3 сентября 1730 года, пройдя за два месяца по безлюдной тундре свыше 700 вёрст. Здесь драгунский капитан обнаружил, что прославленный Анадырский острог — это деревянный частокол на острове посреди реки всего с одной сторожевой вышкой и дюжиной изб и амбаров. Гарнизон единственного русского укрепления на Чукотке насчитывал всего 18 казаков, безвылазно сидевших за забором «в осаде» из-за опасения «чюхч».

В отряде Павлуцкого насчитывалось 150 солдат и 57 казаков — очень внушительная для тех краёв сила. Но памятуя о поражении Шестакова и боеспособности противника, капитан отложил поход вглубь Чукотки на год. За зиму солдаты и казаки Павлуцкого начали перестраивать Анадырский острог, превращая его в настоящую деревянную крепость со стенами выше трёх метров и пятью башнями.

В марте следующего 1731 года, получив с Камчатки дополнительные припасы, отряд Павлуцкого выступил в карательный поход на чукчей. Войско в 215 русских, 160 коряков и 60 юкагиров было самым большим, которое когда-либо ранее вторгалось вглубь Чукотского полуострова.

Северные расстояния оказались столь велики, что Павлуцкий впервые столкнулся с противником лишь через три месяца после начала похода где-то в районе Залива Креста, в 700 верстах от Анадырского острога. 7 июня 1731 года русский отряд оказался перед устьем большой «незнаемой» реки, впадающей в Чукотское море.

Это уже почти Заполярье, и в июне на реке только начинался ледоход, вода покрыла подтаявший лёд и препятствие форсировали северным образом — устье просто обошли большой дугой по ещё крепкому морскому льду. Однако, когда Павлуцкий и его люди подошли к берегу, то там их уже ждали около тысячи чукчей в полной боевой готовности.

Ополчение «тойона северо-восточного моря» Наихню следило за русским отрядом, и подловило его на выгодной позиции. Чукчи стояли на высоком берегу, а русские, коряки и юкагиры на рыхлом льду, от берега их отделяла плоска подтаявшей воды. Чтобы выйти на берег, надо было пройти два десятка метров по пояс в ледяном прибое и под градом чукотских стрел.

И тут русские XVIII столетия продемонстрировали, что они тоже очень боеспособный народ. Едва завидев вооружённых чукчей, Павлуцкий моментально бросился в атаку через стылую воду. Тойон Наихню просто не ожидал, что его атакуют так сразу и из такого неудобного положения. Держа ружья надо головой, солдаты и казаки выбрались из ледяного моря на берег и кинулись в бой.

Отступать на родной земле чукчи не хотели, упорное сражение длилось до вечера. Сказалось превосходство огнестрельного и стального оружия русских. В ходе долгого боя на берег переправили обоз отряда Павлуцкого, и драгунский капитан одел захваченные в поход рыцарские латы. Многие казаки имели кольчуги и вслед за «рыцарем» Павлуцким они врубались в ряды чукотских воинов в костяной броне. Сегодня мы можем лишь попробовать представить эту фантастическую картину…

К вечеру казаки и солдаты убили свыше 400 чукчей, остатки войска тойона Наихню бежали. По чукотскому обычаю, семьи воинов находились тут же, наблюдая за боем своих мужчин. И отступающие чукчи, тоже в соответствии с национальным обычаем, зарезали несколько сотен своих детей, чтобы облегчить оленьи упряжки и не оставлять потомство врагу.

Отряд Павлуцкого потерял в том бою лишь 8 человек убитыми, но было множество легкораненых. В качестве добычи войскам «Анадырской экспедиции» досталась сотня пленных женщин и детей, кого бросили, не успев зарезать, и свыше трёх тысяч оленей.

Следующее большое сражение состоялось через три недели. Неожиданно отряд Павлуцкого на марше с двух сторон атаковало свыше тысячи чукчей — ополчение «тойона восточного моря Хыпаю» и остатки ополчения разбитого ранее «тойона северо-восточного моря» Наихню. Но бойцы Павлуцкого не растерялись, соорудив из поставленных вертикально саней-«нарт» кольцевую стену, они ружейным огнём отбили неожиданный бросок противника и сами перешли в контратаку.

Бой продолжался несколько часов, потеряв три сотни убитыми, чукчи отступили. На этот раз русским достались минимальные трофеи — десяток пленных и немножко оленей. радовало лишь то, что в этом бою отряд Павлуцкого не имел убитых, но вновь было несколько десятков раненых.

В середине июля 1731 года войска «Анадырской экспедиции» вышли на самый восточный берег Чукотки. Всего лишь в сотне с лишним вёрст от них лежала Америка. Здесь, на краю Азии отряд Павлуцкого встретил стойбища «пеших чюхч», которых возглавлял «тойон северного моря» Кею.

На первой встрече 14 июля 1731 года тойон Кею, в обмен на медные котелки и зеркала, согласился платить «ясак» и даже войти в русское подданство. Однако, когда на следующий день Павлуцкий с частью отряда подошёл к его стойбищу, то был атакован пятью сотнями чукотских воинов. Мы уже никогда не узнаем, что произошло — переел ли тойон Кею мухоморов ночью или заранее планировал обмануть русских…

Битва продолжалась целый день, к вечеру, потеряв почти половину воинов убитыми, люди тойона Кею отступили. Отряду Павлуцкого разгром крупнейшего войска «пеших чюхч» обошёлся в одного убитого казака и три десятка раненых. Но трофеи вновь были невелики — всего тридцать оленей и несколько пленных.

Итогом боёв Павлуцкого стало первое попавшее в столицу Российской империи подробное описание Чукотского полуострова. «Чюкоцкая земля кругом Анадырского носу, — писал драгунский капитан далёкому начальству, — самая пустая, лесов и никаких угодей в той земле, рыбных и звериных промыслов не имеетца, токмо довольно каменных гор да воды, а больши во оной земли ничего не обретаетца, и вышеписанные немирные чюкчи живут во оной земле при морях и питаютца нерпой и моржевым и китовым жиром и травой…»

До осени 1731 года «экспедиция» Павлуцкого прошла пешком по Чукотке, по горам, болотам и тундре свыше двух тысяч вёрст. Помимо трёх больших сражений с чукчами было множество мелких стычек, разорили немало их стойбищ. По подсчётам Павлуцкого убили 1452 взрослого чукчи мужского пола.

Но общий итог похода вызвал вопросы. В плюс можно было отнести лишь большие потери, нанесённые самой боеспособной части «настоящих людей», и возврат трофеев, захваченных чукчами при разгроме отряда Шестакова — русские отбили и знамя, и все три нарезных винтовки (это новшество чукчи так и не оценили), и дюжину железных кольчуг. Кроме того, из рабства у чукчей освободили 42 коряка и 2 русских (их имена и фамилии документы XVIII века сохранили до наших дней — Илья Панкарин и Анна Ворыпаева).

Но военное поражение и большие потери не сломили чукчей. Наоборот, осознав могущество надвигающейся России, они стали объединяться, и после похода Павлуцкого в последующих набегах на русские владения стали участвовать даже те дальние кланы чукчей, которые ранее никогда не покидали берега Чукотского моря.

Не решила «экспедиция» Павлуцкого и финансовый вопрос — ценных мехов, ради которых собственно и покоряли всю Сибирь, захватили до обидного мало, всего 136 «красных» лисиц и пять «сиводущатых» (один из самых дорогих мехов). Конечно, в Москве такая «пушная казна» стоила рублей 500, огромное богатство для одного человека. Но затрат на «Анадырскую экспедицию» это не покрывало даже на десятую часть.

Ещё за весь поход бойцы Павлуцого захватили свыше 40 тысяч оленей. Но в постоянных стычках с чукчами пасти эти полудикие табуны было невозможно, поэтому часть оленей съели, а большую часть просто растеряли. Вернувшаяся в Анадырский острог 21 октября 1731 года «экспедиция» привела с собой менее тысячи.

Война с чукчами оказалась сложной, дорогой, а главное — бесконечной.