Оленья кавалерия или смерть от кота своего...

Глава 24 «Это, конечно, Россия, но XVI века…»

Более трёх столетий русские люди непрерывно живут на крайнем севере Дальнего Востока. Расскажем, как возникли в дальневосточном Заполярье первые славянские поселения и как в прошлом суровая природа этого края меняла русский быт.

Даже в наши дни Заполярье остаётся наиболее экстремальным регионом, в котором силы природы побеждают самую современную технику. Но три с половиной века назад, когда русские люди впервые появились на севере Якутии и Чукотки, из всей «техники», пригодной для борьбы с суровой природой, у них были лишь железные топоры… Притом сибирские первопроходцы пересекли Полярный круг на Дальнем Востоке в самый разгар «малого ледникового периода» — так учёные называют период климатического похолодания, охвативший нашу планету с конца XVI до начала XIX века.

Климат в тот период был заметно холоднее, чем сегодня. Кажется, на берегу Моря Лаптевых не может быть холоднее, но три века назад средние температуры были там ниже современных… Пришедшие сюда в XVII столетии первопроходцы были привычны к суровым сибирскими морозам, но даже им показался небывало тяжелым встретивший их арктический климат. Зима, длившаяся с сентября по май. Характерные для Арктики сильные ветра и вьюги, бушевавшие непрерывно по многу недель. Короткое сырое лето с мелкими моросящими дождями и туманами. С декабря по февраль регион накрывала полярная ночь, а с мая по июнь не закатывалось солнце полярного дня.

По оценкам современных учёных, температура в низовьях Лены и Колымы в то время зимой колебалась около 40 градусов ниже ноля, а летом редко превышала +10 градусов. В таких условиях, посреди вечной мерзлоты русские первопроходцы создали здесь заполярные поселения.

Первым из них стало Жиганское зимовье, основанное почти одновременно с Якутском в 1632 году. Сразу после основания будущей столицы Якутии казачий сотник Пётр Бекетов отправил вниз по реке Лене небольшой отряд в главе с Алексеем Архиповым и Лукой Яковлевым. Проплыв по реке 770 вёрст к северу, на левом берегу Лены они построили небольшое «зимовье», названное Жиганским — так казаки переиначили слово «эдьзигээн», на языке местных «тунгусов»-эвенков означавшее «житель низовья реки».

«Зимовьем» первопроходцы в те времена называли укреплённую избу, в которой можно было укрыться от лютых морозов и при необходимости обороняться от не знавших железа и пороха местных аборигенов. Енисейские казаки Архипов и Яковлев и не подозревали, что выбрали место для «Жиганского зимовья» как раз там, где на современных картах проходит Северный полярный круг…

Уже в следующем 1633 году Жиганское зимовье стало отправной точкой для похода енисейских и тобольских казаков под командованием Ильи Перфильева и Ивана Реброва — именно они, достигнув на лодках устья Лены и проплыв вдоль побережья Моря Лаптевых, откроют для России реку Яну. Спустя всего 6 лет после основания Якутска и Жиганского зимовья на берегу Яны (или «Янги», как сначала называли её первопроходцы) появится первое русское поселение — Верхоянский острог.

Весной 1637 года енисейский казак Постник Иванов с отрядом в три десятка человек на лошадях и оленях преодолел Верхоянский хребет, один из самых северных горных массивов России, и открыл еще одну великую реку к востоку от Лены — «Индигирь» или «Индегерскую реку», так первооткрыватели называли Индигирку. Так же до конца XVII века её именовали «Собачьей рекой», ведь местные аборигены-юкагиры не знали оленеводства и из домашних животных имели только собак. Проводниками Постника Иванова были пришедшие с юга якуты, воевавшие с местными юкагирами.

К востоку от Индигирки течёт в Северный Ледовитый океан большая река Алазея. Первыми из русских на её берега в 1641 году придут пятнадцать казаков маленького отряда Ивана Ерастова. Спустя всего два года построенные на Индигирке лодки Михаила Стадухина и Семёна Дежнева, проплыв по Восточно-Сибирскому морю, достигнут устья «Ковымы-реки», так первопроходцы изначально назовут знаменитую в будущем Колыму. Пройдёт ещё 8 лет и Семён Дежнёв, обогнув на небольшом корабле-«коче» всю Чукотку, попадёт к устье реки Анадырь, или как её называли сами первопроходцы — «Онандырь».

Таким образом, уже к середине XVII столетия Россия откроет все великие водные артерии Севера, текущие к востоку от Лены — Яну, Индигирку, Алазею, Колыму и Анадырь. В документах Московского царства их будут называть «дальние заморские реки», ведь путь к их устьям лежал от Лены по водам северного «моря-акияна».

Почти сразу не берегах «дальних заморских рек» возникли первые русские поселения, расположенные за Полярным кругом. На реке Яне это были Устьянское зимовье и Верхоянский «косой острожек». «Косыми острожками» первопроходцы именовали маленькие укрепления — их сооружали там, где природные условия не позволяли построить основательный настоящий острог с массивными стенами и башнями из бревенчатых срубов.

Тундра крайнего Севера была небогата лесом, зачастую первопроходцам для строительства приходилось искать и собирать «плавник» — стволы и ветви поваленных деревьев, принесённые речным разливом с более южных земель. Да и сама почва крайнего Севера, охваченная вечной мерзлотой и зачастую каменистая, не позволяла рыть котлованы или сооружать земляные валы. Поэтому частокол «косого острога» не углублялся в землю с вечной мерзлотой, а строился на подпорках под небольшим наклоном внутрь.

Такие маленькие «косые острожки» надолго стали основным видом русского поселения в дальневосточном Заполярье. Если поселение росло и развивалось, то в дальнейшем на месте «косого острожка» возводили настоящий, основательный острог.

Восточнее реки Яны на берегах Алазеи возник Алазейский «косой острожек». Ещё восточнее — на Индигирке был построен Зашиверский «косой острожек». Он получил такое имя потому что располагался вверх по течению Индигирки за бурными каменными порогами — в том веке первопроходцы называли их «шиверами». В Зашиверске по свидетельствам его основателей полярная ночь длилась более 55 суток…

Восточнее Индигирки на берегах Колымы возникли сразу три поселения — Верхнеколымское, Среднеколымское и Нижнеколымское зимовья. Последнее вскоре стало «косым острожком» — деревянной крепостью 22 сажени (почти 47 метров) в длину и 11 саженей (примерно 23 метра) в ширину. По меркам Крайнего Севера трёхвековой давности эта небольшая крепостца считалась крупным сооружением.

На берегах реки Анадырь в среднем её течении после походов Семёна Дежнёва возникло зимовье, вскоре ставшее одноимённым острогом. Анадырский острог был наиболее восточным из Приполярных и Заполярных русских поселений, протянувшихся вдоль побережья Северного Ледовитого океана от Жиганска на реке Лене до самой Чукотки.

Изначально обитатели этих зимовий и «острожков» жили, выражаясь современным языком, «вахтовым методом» — группы казаков и «служилых людей» прибывали сюда из Якутска, чтобы провести здесь в сборах меховой дани по нескольку лет до следующей смены. Архивы сохранили для нас составленную в 1675 году «Роспись дальним и ближним ясачным острожкам и зимовьям Якутского уезда» — этот документ тщательно зафиксировал всех русских, обитавших между рекой Леной и Охотским морем 342 года назад.

Если в районе Якутска по меркам того времени уже имелось достаточно многочисленное русское население — «106 пашенных крестьян», не считая множества «служилых человек» — то население приполярных зимовий и острожков было куда скромнее. В Жиганском зимовье в 1675 году насчитывалось 14 казаков. На почти 900 километров реки Яны приходилось 16 казаков (в Верхоянском «острожке» — 6, а в Устьянском зимовье — 10). Берега реки Индигирки, протянувшейся на 1700 с лишним вёрст, в том году осваивали целых 15 казаков. Их базой служил Зашиверский острожек, из которого дорога до Якутска на оленях занимала более 9 недель.

На реке Алазее, длиною полторы тысячи километров, служили всего 10 казаков. На всей огромной Колыме (более 2000 км) в трёх зимовьях тогда обитал 21 казак, а на реке Анадырь их насчитывалась всего дюжина. Как писали из Якутска в Москву в 1675 году, «а надобно в то зимовье служилых 30 человек», так как «коряки и чюхчи ясаку не платят».

Итого 342 года назад всё русское население дальневосточного Заполярья не превышало 88 мужчин. Впрочем, численность обитавших здесь коренных народов тоже составляла всего нескольких тысяч. Известно, что в том году во всём «Якутском уезде», на огромном пространстве между рекой Лена, Северным Ледовитым океаном и Охотским морем, где легко уместится десяток Франций, согласно русским налоговым документам насчитывалось всего 10687 «ясачных» якутов, эвенов, эвенков и юкагиров — то есть взрослых мужчин, плативших меховую дань московскому царю.

Хотя жизнь первых обитателей «острожков» и зимовий дальневосточного Заполярья начиналась «вахтовым методом», но вскоре некоторые из приехавших стали оседать по берегам северных рек, заводя семьи и постепенно образуя местное русское население. Многие первопроходцы провели в Заполярье не один десяток лет, женясь на девушках из коренных народов. Не всегда такие браки оказывались счастливыми. Например, архивы сохранили отправленное с берегов Индигирки в Якутск донесение о том, что 17 апреля 1668 года, при нападении юкагиров на Зашиверский острог, был убит «промышленный человек Степка Щукин с женою». А в 1681 году с берегов притока Колымы реки Омолон начальству в Якутск пришло донесение: «Казак Тимошка Пермяков стакався с корятскою крещеною девкою Анюткою, великому государю изменил, сбежал в корятцкую землю, и его Тимошку в корятцкой земле коряки убили…»

К концу XVII столетия на берегах Яны, Индигирки, Алазеи и Колымы появились и первые русские женщины. К середине следующего века здесь их постоянно проживало уже очень немало по меркам Крайнего Севера. Например, согласно архивным документам, в 1762 году, когда в далёком Петербурге на престол взошла императрица Екатерина II, на берегах Колымы в острогах и зимовьях насчитывалось 236 русских женщин всех возрастов (русских мужчин здесь в то время было куда больше — 632 человека).

В 2011 году археологи в ходе раскопок Нижнеколымского зимовья нашли немало предметов женского быта и украшений, употреблявшихся здесь более трёх веков назад. Обнаруженные серьги и головные уборы в точности повторяли те, что в прошлом носили крестьянки архангельского Поморья. Значительная часть сибирских и дальневосточных первопроходцев были родом именно из архангельских поморов, не удивительно, что из этих краёв вслед за ними приехали и первые русские женщины, появившиеся на севере Дальнего Востока.

В течение XVIII столетия, по данным переписей-«ревизий», количество русских женщин, проживавших на севере Якутии, постепенно сравнялось с количеством мужчин. Именно с якутским Жиганском, приполярным поселением, выросшим из маленького зимовья, связана судьба Татьяны Прончищевой, первой в истории женщины, ставшей исследовательницей Арктики. Именно из Жиганска в 1735 году стартовала научная экспедиция лейтенанта Василия Прончищева — вместе с женой и отрядом в полсотни человек он отправился в плавание от устья Лены к полуострову Таймыр. Из этой экспедиции супруги Прончищевы не вернулись, их могилы и ныне находятся где-то в вечной мерзлоте возле устья якутской реки Оленёк.

Одновременно Жиганск прославился на дальневосточном Севере именем еще одной женщины — Аграфены Жиганской, популярной героини местных сказаний и страшных легенд. Появившиеся в XVIII веке предания гласили, что девушка по имени Аграфена, дочь проживавшего в Жиганске русского купца, из-за несчастной любви отказалась от христианства и стала якутской шаманкой, настолько сильной, что была способна даже менять течение рек. После смерти дух Аграфены Жиганской не успокоился, оставшись блуждать и пугать путников возле священной горы Баахынай.

Правда, по более приземлённой версии местной легенды несчастная девушка умерла от совсем неромантического сифилиса. Однако все версии легенд сходятся на том, что в течение столетия после смерти Аграфена Жиганская продолжала колдовать, став едва ли не языческим божеством, требовавшим жертвоприношения от местных якутов и русских. Архивы сохранили датированное апрелем 1781 года донесение в Якутск от священника Зашиверского острога Михаила Слепцова: «Казак Тарабукин шаманство учинил и Жиганьской Агрофене в жертву корову весил…»

Вероятно, пугающую славу Жиганска поддерживал и тот факт, что этот населённый пункт был главным центром торговли ископаемой костью мамонта. Мамонтовых бивней и скелетов было так много, что в русских заполярных поселениях на Индигирке из них делали, например, резные детали оконных наличников. Как писал современник: «С берегов и островов Ледовитого моря купцы жиганские и колымские ежегодно привозят в Якутск около тысячи пудов мамонтовых клыков… Мамонтов находят порой совершенно целыми, с кожею и мясом, иногда под слоем земли в 20 сажень толщиною…»

Периодически находимые в вечной мерзлоте хорошо сохранившиеся туши диковинных зверей-гигантов явно наводили наших предков на мысли о каком-то колдовстве. Вообще жители дальневосточного Севера славились среди населения Сибири, как чародеи и колдуны. Не случайно один из этнографов XIX века так писал об этом: «Колдовство развито главным образом по берегам Ледовитого моря, где на сто жителей (русских и инородцев) пятеро считают себя колдунами…»

Но как бы ни будоражило фантазию современников полярное колдовство, жизнь на крайнем севере Дальнего Востока и в прошлом текла по вполне земным законам. Имевшее мрачную славу Жиганское зимовье на протяжении XVIII столетия стало крупным поселением. Сначала на месте зимовья был построен деревянный острог, долгое время именовавшийся «Красным». Затем, в 1783 году Жиганск официально был провозглашён городом, центром одного из уездов огромного Иркутского наместничества. Одновременно городом и уездным центром стал полярный Зашиверский острог, расположенный на берегах реки Индигирки.

Спустя семь лет оба северных города Российской империи получили официальные гербы — щиты, состоящие из двух половин. В верхней части каждого располагался герб Иркутска — бегущий «бабр» (так в старину русские называли таёжного тигра) с соболем в зубах. В нижней половине герба города Жиганска на голубом поле изображались «два осетра, в знак того, что около сего города жители промышляют ловлею рыб». У города Зашиверска нижнюю половину герба украшало изображение золотой лисицы на чёрном поле, «в знак того, что жители сей округи ловлею сих зверей промышляют».

Примерно в те же годы на самом севере современного Камчатского края, на месте заброшенного казачьего «острожка», указом царицы Екатерины II был основан еще один приполярный город — Акланск, названный так по имени речушки Оклан. Утверждённый царицей герб нового города представлял собой стоящего на золотом поле медведя, «в знак того, что в округе сего города много их находится».

Акланск, по замыслу далёкого Петербурга, должен был стать главным центром управления племенами коряков. Но в реальности город существовал в основном на бумаге, в отчётах Иркутского наместничества. Несколько изб, построенных казаками в 1786 году после стычек с местными коряками, так и не стали городом.

Зато настоящим «мегаполисом» по меркам Крайнего Севера мог считаться Зашиверск на Индигирке. Архивные документы показывают, что в 1769 году в остроге и ближайших окрестностях в 144 домах проживало 922 человека. Из них 198 мужчин и 171 женщина всех возрастов числились в казачьем сословии, 124 мужчины и 114 женщин считались «разночинцами и посадскими людьми». Жили в Зашиверске 248 лет назад и 23 мужчины и 11 женщин в статусе ссыльных. Кроме русских в городе постоянно проживали 83 мужчины и 84 женщины из «новокрещённых инородцев» — принявших православие якутов, эвенов и юкагиров.

Архивы сохранили до наших дней и фамилии русских «старожилов» Зашиверска, ставших к тому времени коренными обитателями дальневосточного Заполярья — Антипин, Атласов, Белоголов, Бережной, Березкин, Бессонов, Брусенин, Вологдин, Воронцов, Голыжинский, Дауров, Дериглазов, Дьячков, Егловский, Жирков, Киселев, Кондаков, Корякин, Котельников, Кривогорницын, Лебедев, Монастырщиков, Никулин, Неустроев, Олесов, Пенегин, Посников, Попов, Русанов, Синицын, Стрижов, Суздалов, Стадухин, Струков, Тарабукин, Третьяков, Фролов, Хабаров, Хаимов, Харитонов, Чиншев, Чухарев, Шкулев, Швецов, Шелоховский, Щелканов, Ярков.

Построенная в городе в 1700 году из огромных лиственниц Спасская церковь служила и хранилищем самой богатой библиотеки дальневосточного Заполярья. К исходу царствования Петра I перечень имевшихся здесь книг внушал уважение, архивы сохранили его до наших дней: «Карта Варяжского моря на александрийской бумаге, Куншт корабельный, пропорции о снастке английских кораблей с цифирными табелями, Устав Морской, Регламент шхипорской четырех маниров на разных языках, Поверение воинских правил, Синус или логарифмы, Устав военной на русском языке, геометрия, Инструкция о датских морских артикулах, Устав морской з галанских языков, Экзерциция военная, молитвенники морской и сухопутный…»

К XIX столетию на заполярном севере Дальнего Востока обитали сотни, даже тысячи русских людей, давно считавшихся себя местными уроженцами, «старожилами». Их быт, внешний облик и даже язык уже заметно отличались от существовавших в Сибири и европейской части России.

Даже в наши дни сообщение Крайнего Севера с «материком» остаётся непростым делом, а два столетия назад русские люди, прижившиеся на берегах Яны, Индигирки, Алазеи и Колымы, в течение многих поколений были, фактически, отрезаны от остальной России. Как более века назад писал один из путешественников: «Якутск кажется здешним жителям где-то на краю света, а Иркутск, Москва, Петербург звучат для них почти так же загадочно, как для нас названия планет — Марс, Юпитер…»

Поэтому «русские старожилы» дальневосточного Заполярья частично восприняли образ жизни местных северных народов, а частично сохранили, законсервировали тот быт, что был характерен для русских первопроходцев эпохи Семёна Дежнёва и Ерофея Хабарова. Этнографы и путешественники XIX столетия с изумлением описывали особенности этой необычной жизни.

Прежде всего местным русским пришлось забыть сельское хозяйство — местная природа делала его практически невозможным. Полярный исследователь Фердинанд Врангель, побывавший на берегах Индигирки в Зашиверске осенью 1820 года, так описал быт местного священника: «Он ходит в горы охотиться за дикими баранами и ловить силками куропаток. Короткое лето посвящает он своему небольшому огороду, в котором, при неусыпных трудах и внимании хозяина, с трудом поспевают капуста, редька и репа — большая редкость и едва ли не единственный пример в здешнем суровом климате… Отец Михаил угостил нас пирогом, испеченным из рыбьей муки — для сего сухая рыба растирается в мелкий порошок, который, если его держать в суше, долго сохраняется и с примесью ржаной муки составляет очень вкусный хлеб…»

Такой хлеб из «рыбьей муки» заменял северным «старожилам» настоящий, ведь привозимая с далёкого юга мука была очень дорогим и редким товаром. Гергард Майдель, исследователь Арктики, путешествовавший по Якутии и Чукотке в 1868-70 годах, так писал об этом: «Русские жители на Индигирке и на Колыме совершенно отвыкли от хлеба, хорошо обходятся без него и считают мучное за лакомство, которое можно позволить себе разве при случае… Достается это лакомство только тем, у которых останавливаются мимоезжие купцы, уделяющие своим хозяевам часть дорожных запасов».

Зато «русские старожилы» восприняли от местных аборигенов некоторые характерные для Крайнего Севера способы питания и приготовления пищи. Например, они «квасили» в неглубоких земляных ямах рыбу и оленье мясо. Всем приехавшим из Сибири и центральной России такое мясо казалось совершенно непривычным и «протухшим». Сосланный по делу о контрабанде в Сибирь чиновник Матвей Геденштром, побывав в 1810 году на севере Якутии, так писал о питании местных русских: «Рыбу, гусей и всякое мясо охотно едят протухлое и предпочитают свежему».

Крайний Север менял и внешний облик — если летом «русские старожилы» предпочитали одежду русского образца из ткани и сукна, то зимой носили меховое одеяние, заимствованное у аборигенов. «Одежда составляет почти полное подобие чукотского костюма, перенятого у них всеми русскими жителями северо-востока Сибири за его практичность» — писал в конце XIX века один из путешественников, побывавший на берегах Анадыри и Колымы.

Крайний Север за несколько поколений полностью изменил все жизненные привычки русского человека. Священник Андрей Аргентов, занимавшийся миссионерской деятельностью на севере Якутии и Чукотке с 1843 по 1857 год, так описывал православных «старожилов» Колымы: «Русский человек стал похож на юкагира, по способам пропитания и по образу жизни. Все они в течение 200 лет силою вещей превратились в кочевников, рыболовов, звероловов. Достаточно, впрочем, двух лет пребывания в этом крае, чтобы превратиться в кочевника, и 15 лет достаточно для того, чтобы объюкагириться и вовсе одичать… Русское племя превратилось здесь в кочевое племя».

Исаак Шкловский в конце XIX века проживший шесть лет в ссылке на берегах Колымы, так описывал нравы местного русского населения: «Очень часто русский парень, которому надоест жить в Нижнеколымске, запрягает собак и уезжает жить „в чукчи“, т. е. в чукотское стойбище. Дикари радушно встречают пришельца. Он берет себе в жены одну, две и больше дикарок и заживает первобытною жизнью. Иногда это продолжается год, два и больше… Русские легко примиряются с первобытною жизнью. Через год они совершенно очукочиваются…»

Не только русские мужчины брали жён из местных женщин, но и русские девушки нередко выходили замуж за аборигенов. Особенно популярны были браки с богатыми чукчами, владевшими многотысячными стадами оленей — главным богатством северной тундры. В XIX веке даже зафиксированы случаи, когда чукчи платили оленями калым за русских невест.

Жизнь русских «старожилов» Крайнего Севера не была лёгкой, зачастую балансируя на грани голода. Поэтому брак с богатыми чукотскими вождями многим казался удачной долей. «Что на реке Колыме! Мы там жили, да голодовали, весь век мучились, а здесь по крайности наша еда округ нас на ногах ходит» — такие слова одной из русских женщин, вышедшей замуж за богатого оленями старейшину, приводит этнограф Владимир Богораз, побывавший с экспедицией на Чукотке в самом конце XIX века.

Крупные русские поселения в дальневосточном Заполярье исчезли в XIX столетии. Причиной тому стали, как сокращение поголовья пушного зверя из-за активной охоты, так и прекращение вооруженных стычек с северными народами. К концу XVIII века завершились долгие «чукотские войны» (см. главы 16–17), ушли в прошлое восстания коряков и юкагиров. Боевые походы и набеги сменились мирной торговлей, Российской империи больше не было нужды держать в укреплённых острогах за Полярным кругом сотни солдат и казаков.

Но окончательно заполярные города Дальнего Востока добили две страшных эпидемии «чёрной оспы». Первая пандемия свирепствовала между Яной и Колымой в 1773-76 годах — в многолюдном Зашиверске тогда выжило менее 200 человек.

Спустя чуть более столетия, в 1883-84 годах, эпидемия повторилась и убила половину русского населения, жившего тогда на берегах Колымы, Алазеи и Индигирки. Зашиверск и Алазейский острог опустели полностью. В конце XIX столетия очевидец писал: «…на реке Алазее когда-то было значительное русское поселение, от которого теперь и следа не осталось».

Местные якуты сохранили легенду о том, как эпидемия оспы началась в Зашиверске. Ежегодно в городе проводилась большая ярмарка, по традиции перед её началом все привезённые товары благословлял православный священник, а вслед за ним шаманы окрестных племён. Согласное легенде, однажды во время ярмарки, шаман неожиданно приказал вырубить во льду Индигирки прорубь и утопить имевшийся среди товаров ярмарки богато украшенный большой сундук. Но священник возразил, что скорее бросит в воду шамана, чем этот сундук, «полный сокровищ». Когда предмет раздора был открыт, все бросились к нему и расхватали из сундука блестящие украшения, цветные ткани и различные драгоценности. После этого, гласит легенда, «три ворона сели на крест церкви и продолжали они сидеть в течение трех дней», а в это время в Зашиверске люди стали умирать от «чёрной оспы». Погибли все — согласно местному фольклору, записанному уже в XX веке, выжила только одна маленькая девочка по фамилии Тарабукина, которая умерла в возрасте ста пяти лет…

Но даже после всех эпидемий, согласно переписи 1897 года, на крайнем севере Дальнего Востока — от устья Лены до Чукотки — обитало около тысячи мужчин и женщин, считавшихся себя русскими «старожилами». В низовьях Индигирки их насчитывалось 336 человек, ещё 439 жили на Колыме и 122 на чукотской реке Анадырь.

На Индигирке самым крупным было село Русское Устье, иначе ещё называвшееся «Русское Жило» — оно располагалось всего в 60 километрах от побережья Северного Ледовитого океана. Согласно местным легендам, жители этого полярного села, именовавшиеся «рускоустьинцами», считали себя потомками новгородцев, бежавших на Крайний Север от опричников Ивана Грозного.

На Колыме самым большим и известным поселением «русских старожилов» являлось село Походск, так же располагавшееся в устье реки в 63 верстах от берега Северного Ледовитого океана. На Чукотке самым крупным центром «русских старожилов» было село Марково в среднем течении реки Анадырь, всего в нескольких верстах от заброшенного в XVIII веке Анадырского острога.

В течение многих поколений обитая на недоступном Севере, фактически в отрыве от остальной России, «рускоустьинцы», «походчане» и «марковцы» — эти три самые крупные группы русских «старожилов» — к началу XX столетия разговаривали уже на собственных диалектах русского языка. Их говор — «походчане» именовали его «сладкоречием» — сохранил слова и обороты, бытовавшие на Руси многие века назад в эпоху первопроходцев и даже ранее, в эпоху Новгородской республики.

Как писал в начале прошлого столетияа один из очевидцев: «Археолог считал бы для себя величайшим счастьем, если бы, раскопав могилу XVI или XVII века, он мог бы хоть сколько-нибудь правдиво облечь вырытый им древний скелет в надлежащие одежды жизни, дать ему душу, услышать его речь. Древних людей в Русском Устье ему откапывать не надо. Перед ним в Русском Устье эти древние люди как бы и не умирали…»

«Сладкоречие» сохранило многие слова, давно исчезнувшие и совершенно незнакомые носителям современного русского языке: «вадига», «могун», «шигири», «заглумка», «шархали», «клевки», «иверень». Отличалось и произношение — с одной стороны оно было похоже на русские северные говоры средневековья, с другой стороны испытало влияние языка юкагиров. Например, «с» и «з» произносились как «ш» и «щ», а «л» как «й». Голова звучала как «гойова», золото — «зойото», дорога — «дойога», шапка — «сапка», шуба — «суба», хорошо — «хойошо». «Мы койимский найод» (колымский народ) — приводит путешественник начала XX века характерные слова русского «старожила» Колымы.

Родившийся и живший в Москве революционер Владимир Зензинов в 1910 году был отправлен в ссылку на крайний север Якутии — в Русское Устье на берега реки Индигирки. Позднее он так описал свои первые впечатления о встрече с осколком заполярной Руси: «После полуторамесячного странствия по якутам, с их непонятной речью и чуждой для меня жизнью, я вдруг снова оказался в России. Светлые рубленые избы, вымытый деревянный пол, выскобленные стены… Странные древние обороты речи и слова, совершенно патриархальные. Это, конечно, Россия, но Россия XVII, может быть, XVI века…»