Оленья кавалерия или смерть от кота своего...

Глава 21 «Заслуживать вины свои» Курилами

В истории отечественных первопроходцев, помимо подвигов и открытий, было немало горя и откровенных трагедий. Но даже на общем суровом фоне, без сомнения, самой драматичной выглядит биография Ивана Козыревского, первого русского исследователя Курил и далёкой Японии. Внук и сын ссыльных, ребенком переживший смерть матери от рук отца, всю жизнь воевавший и скитавшийся по самым диким краям, поднимавший мятежи и подавлявший восстания, мечтавший основать первый монастырь на Камчатке и умерший под следствием в московской тюрьме…

Расскажем об этой трагической судьбе и первых русских походах на Курильские острова.

Будущий первопроходец самых восточных рубежей современной России родился в Якутске на исходе XVII столетия. Век первопроходцев, всего за два-три поколения освоивших огромное пространство от Урала до берегов Тихого океана, к тому времени заканчивался. Иван Козыревский это, пожалуй, последнее поколение тех, кого принято назвать «первопроходцами».

Дед Ивана оказался на берегах великой реки Лены не по своей воле. «Из шляхетства польской породы», как писалось в документах тех лет, он попал в русский плен во время войны за Смоленск ещё в 1654 году. В ту эпоху Якутский острог уже стал местом ссылки, сюда же, на противоположный край континента отправили тогда немало пленных — бежать посреди тайги им было некуда, и здесь они волей-неволей становились верными «служилыми людьми» русского царя. Среди таковых оказался и молодой Фёдор Козыревский.

Судя по тому, что он родился под Оршей и изначально исповедовал православие, дед будущего первопроходца в современной терминологии был белорусом. Поэтому не удивительно, что пленник прижился среди русских — в 1667 году он женился на местной девушке Акулине, а трое родившихся на Лене сыновей окончательно привязали бывшего пленника к России. Спустя семь лет, когда Русь и Польша заключили мир, Фёдор Козыревский отказался возвращаться на далёкую родину. От имени царя его «поверстали в дети боярские», то есть произвели в один из высших служилых чинов, и с тех пор бывший пленник командовал острогами по всему огромному Якутскому воеводству — на Алдане, Олёкме, Вилюе. Им же была написана сохранившаяся в архивах до наших дней «Книга описная Якуцкаго уезда…»

Где-то около 1687 года у «сына боярского» Фёдора Козыревского родился внук Иван, будущий первопроходец Курил. По меркам той эпохи новорожденному повезло — зажиточная семья, перспективы «государевой службы» в богатом крае. К тому же Козыревские были грамотными, учили своих детей читать и писать — нечастое явление, когда буквы умел складывать лишь каждый сотый.

Но судьба родившегося в Якутске маленького Ивана Козыревского почти сразу оказалась трагической. В мае 1695 года Пётр Козыревский, отец Ивана, как гласят скупые строки чудом сохранившихся архивных документов, «на постеле зарезал ножом жену свою», Анну. Мы не знаем и уже никогда не узнаем истинных причин и подробности той истории. К тому времени у Петра и Анны было уже трое сыновей — старший Иван, младшие Пётр и Михаил. Трагедия произошла, когда семья отправилась на богомолье в один из монастырей в верховьях реки Лены. Мальчику было не более 7 лет, когда отец на его глазах убил мать…

Следующие пять лет Фёдор Козыревский, уведя с собой малолетних детей, скрывался и скитался по тайге. Лишь в 1700 году он сдался властям Якутска. К тому времени от царя пришёл краткий и характерный для той эпохи приговор: «Буде явится, что без причины жену убил за то его казнить самово смертью, велеть повесить в том же монастыре, а буде по розыску явится, что он убил жену за какое воровство, то его смертью не казнить, а бить нещадно…»

«Воровством» тогда именовали любое правонарушение. Фёдор Козыревский, постригшийся в монахи после того как его сын убил свою жену, всё ещё сохранил хорошие связи среди властей Якутска. Тут же нашлись «свидетели», что Пётр якобы убил жену, «не стерпев ее неистовства и срамные матерные брани…» Это спасло преступника от повешения — его приговорили к «торговой казни», то есть били кнутом на площади посреди Якутска.

Милость к женоубийце объяснялась и тем, что на Дальнем Востоке постоянно не хватало «служилых казаков», не зря в них записывали даже ссыльных и пленных. Битый кнутом Пётр Козыревский по сути обменял свою жизнь на прошение записать его в казаки для самой дальней, тяжёлой и опасной службы.

Формально такое прошение подавалось на имя самого царя, и 28 июля 1700 года грамотный Пётр Козыревский писал своею рукой: «Милосердный, великий государь, царь и великий князь Петр Алексеевич всея великия и малыя и белыя России самодержец, пожалуй меня поверстать в казачью службу и послать меня послужить тебе, великому государю, на новую Камчатку…»

Якутский воевода отписал в Москву, что Петра Козыревского на Камчатку именно сослали, так что его можно считать первым с кого началась эпоха самой дальней камчатской ссылки. Вместе с женоубийцей на службу в «новую Камчатку», фактически, сослали и троих его сыновей. Самому старшему Ивану тогда было не больше 12–14 лет. Едва ли мы можем представить, что творилось в душе у подростка все эти годы — убитая на глазах мать, скитания по тайге, подвергнутый пыткам отец… И следом долгий и опасный поход из Якутска на край земли.

Иван с отцом и братьями попал в отряд Тимофея Кобелева, первого «приказчика Камчатки». Именно Кобелев в нашей истории считается первым официальным главой полуострова. Его отряд пробирался к камчатским рубежам более года. Сначала на собачьих упряжках от Лены через реки Индигирку, Алазею и Колыму до Анадырского острога на Чукотке. Оттуда на оленях шли к югу, до северных заливов Охотского моря, где предстояло самим делать лодки и плыть вдоль побережья до Камчатки. Заключительный этап нелёгкого пути пробивались с боем, через земли «немирных коряков» (см. главу 15-ю), воинственных кочевников-оленеводов.

Выйдя из Якутска последним летом XVII века, лишь к весне 1702-го отряд «приказчика» Кобелева, включавший Ивана, его отца и братьев, достиг Камчатки. Следующее десятилетие Иван Козыревский провёл, фактически, на войне — все те годы полторы сотни казаков покоряли и осваивали огромный полуостров, размером с половину Франции.

Приключения отца и сыновей Козыревских на Камчатке, наверное, могли бы составить отдельную книгу или остросюжетный фильм. Известно, что они были среди первых русских людей, кто увидел «ключей воду горячую» — знаменитые камчатские гейзеры. Немногие сохранившиеся до наших дней документы свидетельствуют и о том, что Пётр Козыревский стал первым из русских, кто попытался подняться к вершине Ключевской сопки, действующего вулкана. Так что, при желании, мы можем считать женоубийцу Козыревского не только первым камчатским ссыльным, но и первым вулканологом в нашей истории…

В 1705 году Пётр Козыревский и его сын Михаил погибли на тихоокеанском берегу Камчатки, на самом севере полуострова. Там, напротив устья реки Тымлат, лодки казаков сошлись в бою с байдарками «немирных коряков». Старшему сыну, Ивану Козыревскому, повезло — он не только уцелел и вырос на войне, превратившись из подростка в опытного бойца, но и успел в перерывах между стычками и походами, до гибели отца научится у него грамоте.

Удивительно, но у человека, который умел в сущности лишь воевать ивыживать в первобытной тайге, был очень хороший почерк. До наших дней в архивах сохранилось несколько документов, написанных собственноручно Иваном Козыревским на бумаге и, чаще, на бересте. Бумага на далёкой Камчатке в ту эпоху была в страшном дефиците, поэтому нередко записи делали на бересте соком лесных ягод — и даже на березовой коре первопроходец Иван умудрялся писать очень чётким мелким почерком…

Этот редкий среди неграмотных казаков навык самым роковым образом скажется в судьбе Ивана в 1711 году. В тот год половина камчатских первопроходцев поднимет мятеж против начальства — в течение месяца бунтовщики убьют трёх назначенных государством «приказщиков», в том числе недавно вернувшегося на полуостров Владимира Атласова, первым начавшего покорение Камчатки еще в XVII веке.

Всех подробностей и деталей того бунта мы уже никогда не узнаем. Явно сказался как характер большинства первопроходцев, жестоких людей, привыкших решать любые вопросы и споры силой, так и кружившие голову богатства Камчатки — поистине драгоценные в ту эпоху меха соболей и лисиц, добывавшиеся здесь многими тысячами… Лидером бунта оказался томский казак Динило Анциферов, мятежники избрали его новым атаманом. А вот «ясаулом», то есть в казачьей терминологии той эпохи, заместителем атамана или начальником штаба бунтовщики выбрали Ивана Козыревского. Ему на тот момент едва ли исполнилось 25 лет, но Иван уже был опытным казаком и, главное, одним из немногих грамотных.

По этой причине именно новоиспеченному «ясаулу» Козыревскому пришлось писать на имя самого царя Петра I длинные челобитные с объяснением причин бунта. В них многословно и довольно наивно излагались обиды мятежников: «И мы, рабы твои, в Камчадальских острогах приказщиков убили для того…»

Записанные Козыревским объяснения мятежников, с фактами самоуправства и коррупции убитых «приказщиков», типа спекуляции оленями и табаком, едва ли могли вызвать у далёкого начальства что-то кроме презрительной улыбки. Однако мятежники во главе с атаманом Аницферовым и есаулом Козыревским не были наивны — в отправленных с Камчатки челобитных они не только клялись в неизменной верности царю, но и обещали добыть для него новые богатые земли, в том числе еще неисследованные русскими загадочные острова, лежащие к югу от Камчатки… Те, что мы сегодня именуем Курилами.

О них государственные власти России впервые узнали еще в 1701 году, когда в Якутске только что вернувшийся с Камчатки первопроходец Атласов рассказал: «А против первой Курильской реки на море видел как бы острова есть…» Русские первопроходцы изначально звали «курилами» камчатских айнов, население «курильской землицы», самой южной оконечности полуострова, откуда и начинается ведущая далеко к югу цепочка тогда ещё неведомых островов.

Царь Пётр I сразу заинтересовался загадочным архипелагом возле камчатского «Носа». Он понимал, что где-то там лежит и уже известная западноевропейским мореплавателям Япония. Уже в 1710 году появляется царский указ очередному камчатскому «прикащику» Осипу Миронову «проведать» эти новые острова, выяснить «какие люди и под чьим владением», «какой в том острове зверь и иное какое богатство у них есть». Важность задания подчёркивалась тем, что царь обещал дать дворянское звание всем казакам, которые смогут исследовать неведомые острова.

Отдельно в указе царя Петра I значилась гипотетическая возможность через неизвестные «земли» к югу от Камчатки добраться до Японии: «Чтоб учинить с Апонским государством торги немалые, как и у китайцев с русскими людьми бывают торги, чтобы в тех новоприисканных торгах великого государя казне учинить многую прибыль…»

Получивший этот царский приказ Осип Миронов стал одним из трёх камчатских «прикащиков», убитых мятежниками Анциферова и Козыревского. Однако восставшие казаки в своих челобитных обещались исполнить предписание царя, как писал от их имени Иван Козыревский: «Про Апонское государство осведомиться и про новую землицу, которая есть в Камчацком Носу за переливами, проведать…»

Вероятно, мятежники знали легенды о том, как царь Иван Грозный простил все прежние прегрешения соратникам Ермака, первого покорителя Сибири. И уж наверняка им было известно, что отец Петра I, царь Алексей Михайлович в эпоху их отцов простил казакам, отбившим у маньчжуров ряд земель по Амуру, даже убийство воеводы. Словом, возглавившие бунт атаман Анциферов и есаул Козыревский могли рассчитывать на царскую милость в случае очень крупного успеха — «приискания» новой, богатой земли.

В апреле 1711 года семь десятков мятежников отправились из Верхнекамчатского острога, расположенного примерно посредине полуострова, на юг — по словам Ивана Козыревского, «за свою вину служить великому государю», то есть искупать бунт новыми землями. Сначала отряд Анциферова и Козыревского, преодолев три сотни вёрст дикой тайги, вышел в долину реки Большой. Все прошлые годы казаки-первопроходцы не могли подчинить здешних ительменов и вынуждены были отступать с большими потерями.

21 мая 1711 года состоялось сражение семи десятков мятежных казаков и нескольких сотен аборигенов по главе с вождём Каначем, «лучшим иноземцем Большой реки». Казаки в жестоком бою разгромили первобытных охотников, а затем полтора месяца осаждали их укреплённое селение. Победив аборигенов и собрав с них богатую соболиную дань, 1 августа казачий отряд двинулся «на Камчадальский Нос», к самой южной оконечности полуострова.

На исходе лета 1711 года, сделав небольшие лодки, казаки пересекли довольно бурный Первый Курильский пролив и впервые оказались на острове, который мы сегодня именуем Шумшу. Здесь состоялось сражение с местными айнами, позднее Иван Козыревский высоко оценивал боеспособность аборигенов Курил: «К бою ратному тамошние курильские мужики досужи и из всех иноземцев, которые живут от Анадырского до Камчатского Носу, бойчивее…»

Однако, казаки одолели в схватке даже самых «бойчивых», захватив у них 3 «карабаса морских», большие лодки. С их помощью первопроходцы переправились на остров Парамушир, один из крупнейших в архипелаге. Здесь обошлись без боя, хотя заплатить меховую дань-«ясак» местные айны отказались. К разочарованию казаков на островах не нашлось большого количества соболей и лисиц, местные жители промышляли лишь нерп и каланов, которых в своих записях Иван Козыревский простодушно именует «бобрами».

В сентябре 1711 года отряд Анциферова и Козыревского вернулся с Курильских островов на Камчатку. Большой добычи не было, однако, казаки собрали первые подробные сведения о ранее неизвестном архипелаге «за переливами». Более того, они смогли уточнить у айнов, что где-то далеко к югу от них действительно есть загадочная Япония, берега которой вроде бы можно увидеть с самого дальнего курильского острова. Иван Козыревский, как единственный грамотный мятежник, тут же составил примерный «чертёж» архипелага и новую челобитную на имя царя Петра I: «И об том Апонском государстве радетельное своё тщание к службе твоей, Великий государь, мы рабы твои приложим и через дальную видимую землю проведать впредь обещаемся…»

Мятежный есаул Козыревский своё обещание выполнил. Однако уже без атамана бунтовщиков Данилы Анциферова — тот погиб через несколько месяцев, в феврале следующего 1712 года в стычке с ительменами недалеко от Авачинской бухты, где сегодня располагается столица полуострова Петропавловск-Камчатский. Не рассчитывая одолеть казаков в открытом бою, местные ительмены притворным смирением заманили атамана Данилу с 17 казаками на переговоры, выдали меховую дань и «аманатов»-заложников, а ночью сожгли всех в юрте прямо с заложниками.

Ивану Козыревскому вновь повезло избежать гибели, он в этом время был на противоположном берегу полуострова, на реке Кыхчик, собирая «ясак» и составляя первую карту южной оконечности Камчатки. В следующем 1713 году он возглавил новый поход на Курилы. На этот раз оставшиеся под началом Козыревского мятежники готовили эту экспедицию вместе с новым «прикащиком» Камчатки, Василием Колесовым, недавно прибывшим из Якутска на полуостров.

Камчатские земли в те годы были настолько далеки и труднодоступны, что те из представителей власти, кто сумел суда пробиться сквозь тайгу, тундру и «немирных коряков», предпочитали не ссориться в открытую с бывшими бунтовщиками. К тому же казаков на камчатке было крайне мало, их число никогда не превышало пару сотен — каждый человек был на счету и использовался для «государевой службы», даже бунтовщик. «Прикащик» Колесов позднее прямо писал, что Иван Козыревский отправился «заслуживать вины свои приискиванием морских островов…»

От властей мятежный есаул Козыревский получил две медные пушки, запас пороха и даже одну нарезную пищаль. С ним в поход на Курилы в апреле 1713 года отправились 55 казаков, в том числе его брат Пётр, и 11 аборигенов-«камчадалов». Лодки опять строили сами, паруса и снасти изготовляли из местной крапивы по обычаю ительменов и айнов, которые умели плести ткани из этой жгучей травы.

Подробности того похода до наших дней не сохранились. Привезенные с Курил записи Козыревского и созданный им первый в мире «тем островам чертеж, даже и до Матманского острова» (так изначально русские именовали японский Хоккайдо) в 1714 году отправили в Якутск вместе с огромным соболиным «ясаком», собранным на камчатских землях за несколько лет. Но по пути с Камчатки караван разграбили (см. главу 15-ю) соблазнившиеся его меховыми богатствами юкагиры, прежде воевавшие в союзе с русскими против коряков. Вместе с похищенными соболями и лисицами пропали и подробные документы Козыревского о походе на Курилы…

Лишь в 1726 году, когда государство Российское готовило для исследования Дальнего Востока большую экспедицию Беринга, бывший есаул Иван Козыревский вновь сделал изложение сведений, собранных им на Курилах, а так же вновь составил карту, «Чертеж Камчатского Носу и морским островам». Именно Козыревский первым зафиксировал имена основных островов Курильского архипелага в почти привычном нам виде — «Сияскутан» (Шикотан), «Пурумушир» (Парамушир), «Онникутан» (Онекотан), «Шумчю» (Шумшу), «Ытурпу» (Итуруп) и т. д.

Козыревский дал краткое, но весьма точное описание географии, флоры и фауны островов. Описал местных жителей, «курилов», их быт и нравы, и даже особенности навигации между разными островами. Упомянул и действующие на островах вулканы, например один из клочков суши подписал на карте так: «Остров Араумакутаи, горит и люди не живут. На нем находится огнедышущая гора…» В переводе с языка айнов «Хар ум котан» означает «Остров лилий». Этот остров, на современных картах обозначенный как Харимкотан, представляет собой надводную часть вырастающего с морского дна огромного вулкана, действующего и ныне…

Именно Козыревский первым из русских доподлинно выяснил, что к югу за Курилами действительно лежит «многолюдная земля Нифонт», то есть Япония. Он же, ни разу не побывав в этой стране, сделал первое русское писание Японии — на удивление ёмкое и точное. В своих описаниях, Козыревский опирался на сведения, полученные от аборигенов южных Курил и нескольких японцев, которые в разные годы попали в качестве пленников к ительменами и айнам.

Козыревский даже описал остров Хонсю, крупнейший в Японском архипелаге. Некоторые перечисленные им города и сегодня легко можно узнать на современной карте, например город Осака, в записи Козыревского «Узака». Вполне правильно передал Козыревский и старое название японской столицы — «Эдо». Не забыл упомянуть, что «Нифонское государство» богато шёлком и хлопковыми тканями, тогда редкими и ценившимися на Руси. Словом, Ивана Козыревского можно вполне обоснованно считать первым отечественным японоведом.

Впрочем, в 1726 году уже не было никакого Ивана, бывшего мятежного есаула. Карту Курил и Японии составлял «монах Игнатий», один из первых «схимников» Камчатки.

Ещё осенью 1716 года Иван Козыревский стал монахом и получил новое имя — Игнатий. Постриг провёл архимандрит Мартиниан, первый православный священник, оказавшийся на Камчатке, и вскоре убитый аборигенами, которым он не слишком успешно проповедовал христианство. Бывший мятежный есаул, ставший монахом Игнатием, основал на севере полуострова возле устья реки Камчатки «Успенскую пустынь», часовню и келью.

Тем самым Козыревский вновь войдёт в историю — не только первым монастырём на тихоокеанском побережье, но и первыми попытками пахать землю и сеять хлеб на Камчатке. Первая пашня возникла именно здесь, стараниями «монаха Игнатия» и его пленников из ительменов, айнов и японцев. Как и все выжившие на Камчатке первопроходцы, Иван Козыревский обзавёлся не только меховыми богатствами, но и «погромными холопами», то есть пленёнными в бою, ставшими его крепостными.

В 1720 году «монах Игнатий» впервые, со времён ссылки отца, вернулся в Якутск — казалось о былом мятеже на Камчатке все забыли, монах приехал добиваться официального статуса монастыря для своей тихоокеанской «пустыни», привезя с собой ценных мехов на огромную по тем временам сумму в три тысячи рублей. Это путешествие на запад вызвало ссору братьев Козыревских — Пётр отговаривал Ивана покидать Камчатку, опасаясь, что былой мятеж ему обязательно припомнят. Но, даже став «монахом Игнатием», Иван остался лихим и рисковым первопроходцем, привыкшим к войне и смерти. «Цареубийцы, и те живут у государевых дел, а не великое дело на Камчатке приказчиков то убивать…» — ругался он с братом, намекая на смерть царевича Алексея, сына Петра I. Столь неосторожные слова сохранят для нас доносчики того века, слышавшие спор братьев.

По началу у вернувшегося с Камчатки «монаха Игнатия» всё складывалось неплохо. О былых грехах не вспоминали. Он даже успел поучаствовать в первых поисках железной руды под Якутском и в плавании к заполярному морю Лаптевых — можно лишь удивляться такой неуёмности его натуры. Однако отношения беспокойного монаха с местными церковными властями не сложились, и он решительно собрался ехать прямо в Москву, в Святейший Синод, тогда ведавший всеми делами православия.

По пути в европейскую Россию, 6 июня 1726 года в Тобольске «монах Игнатий» беседовал с собиравшимся в тихоокеанскую экспедицию Витусом Берингом. Именно ему Иван Козыревский передал свои подробные «чертежи» Камчатки и Курильских островов. Фактически мятежный есаул подарил России первые систематизированные знания об огромном куске мира — от Берингова пролива (еще не получившего это имя) до Японии!

Примечательно, что на составленном Козыревским рукописном «чертеже» Камчатки, самой первой подробной карте полуострова, была и такая запись: «Река прозвищем Козыревская. Сначалу иноземцов в ясак призвал отец мой, Петр Козыревский». Даже спустя три века чувствуется в этой записи любовь и гордость отцом. Первопроходец Иван явно любил грешного родителя, но ведь, несомненно, любил детской любовью и мать, отцом убитую… Трудно представить, что могло твориться в душе и голове такого человека, выросшего посреди сплошных трагедий на непрерывной войне, но при этом явно умного, любознательного, для которого сведения про иные земли были не менее желанны, чем захваченные с бою драгоценные соболя…

К 1730 году «монах Игнатий» добрался до Москвы с обширными планами организации большой православной миссии на Камчатке и Курилах. Бывший первопроходец не только предлагал учредить «в Камчадальской землице» большой монастырь «ради прибежища ко спасению престарелым и раненым служилым людям, которые не имеют нигде главы подклонить», но и представил настоящий план по распространению христианства на далёких дальневосточных землях — с организацией школ во всех острогах, «дабы склоняли учиться грамоте», и предоставлением обширных льгот для «новокрещённых» аборигенов.

Любопытно, что вместе с «монахом Игнатием» в Москву приехал и принявший православие японец, видимо один из пленников, когда-то привезённых Козыревским с Курил. В верхах Российской империи смелые планы бывшего первопроходца приняли благосклонно. «Игнатия» произвели в «иеромонахи», более высокий монашеский чин, и назначили руководителем будущей православной миссии на Камчатке, куда в качестве священников и проповедников предполагалось взять студентов Московской академии.

Весной 1730 года в «Санкт-Петербургских ведомостях», первой русской газете, даже появилась статья о заслугах Козыревского в открытии Курил и первом описании Японии. Сенат Российской империи выдал бывшему первопроходцу 500 рублей, возместив его личные расходы на строительство «пустыни» у реки Камчатки. Некогда мятежный есаул, умевший считать добычу, однако, хотел большего, доказывая, что на Камчатке ему по заслугам причитается мехов на 7 тысяч рублей. На что Ивану Козыревскому сенаторы отказали с ехидной формулировкой: «Понеже многия имения монаху содержать не надлежит».

И всё же в то лето 1730 года казалось, что почти все планы «иеромонаха Игнатия» удались — он уже готовился с триумфом возвращаться на Камчатку в качестве руководителя большой миссии, а пока вместе со своим спутником-японцем отправился на богомолье в Киев, в знаменитую Лавру, о которой когда-то на берегах Лены рассказывал ему дед. И тут ситуация резко и трагически поменялась — вероятно, кто-то из дальневосточного церковного начальства очень не любил «монаха Игнатия», либо сам был не прочь покомандовать духовной миссией на Камчатку… В июле 1730 года в Москву с Дальнего Востока пришёл очень грамотно составленный донос — Ивана Козыревского не только обвинили в растрате церковного имущества на 5 руб. 77 коп. (напомним, он потратил на церкви Камчатки сотни рублей), но, главное, с указанием, что «монах Игнатий» это мятежник, убивший трёх камчатских «прикащиков», включая Владимира Атласова.

Поначалу монах всё отрицал. Началось следствие — обвинение в антигосударственном мятеже было слишком серьёзным. Через несколько месяцев, как бесстрастно записано в архивном деле Синода: «Козыревский был вложен в застенок, подыман да дыбу, чинена ему встряска бревном между ног, руки его в хомуты кладены».

На пытке монах признался, что «воровской» есаул Иван Козыревский это он и есть. Однако отрицал личную причастность к убийству «прикащиков» и вообще утверждал, что давно помилован за заслуги. В январе 1732 года церковные власти умыли руки — лишили «Игнатия» монашеского сана и передали для дальнейшего следствия светским властям. Предлагавшуюся им просветительскую миссию на Камчатку смогли начать лишь десятилетием позднее.

Вопрос же об участи самого Ивана Козыревского оказался запутанным — еще в 1712 году всех убийц камчатских «прикащиков» заочно приговорили к смертной казни, но бывший мятежник упорно утверждал, что лично Атласова и прочих начальников не убивал. Он твердил, что давно должен быть помилован за поход на Курилы, напоминая приказ покойного царя Петра I дать дворянское звание тем, кто изучит неведомые острова к югу от Камчатки.

Следствие вела Юстиц-коллегия, в то время высший суд Российской империи. Правительственные бюрократы пытались взвесить заслуги и преступления бывшего «иеромонаха» и первопроходца. Решили вновь собрать все документы и свидетельские показания из Якутска и Камчатки. В то время даже царский курьер добирался до тихоокеанского берега почти год — в итоге Иван Козыревский не дождался ни приговора, ни оправдания. Первопроходец Курил умер под следствием в московской тюрьме 2 декабря 1734 года.