Оленья кавалерия или смерть от кота своего...

Глава 12 «Корейский нос» и «сверхъестественные ружья». Часть I

Самая восточная сухопутная граница России — это граница с Кореей. Впервые русские и корейцы увидели друг друга ещё во времена монгольских завоеваний, но первое соприкосновение двух стран началось лишь три с половиной века назад. И началось драматически — корейские солдаты стали невольными участниками войны с русскими первопроходцами.

Расскажем о первых русско-корейских контактах и о том, как горстка «мушкетёров» из «Страны утренней свежести» сыграла важную роль в истории границ Дальнего Востока.

Ровно 365 лет назад, в апреле 1654 года полторы сотни корейских солдат перешли пограничную реку Туманган — сегодня она разделяет Северную Корею и Китай, а тогда была границей владений корейского короля и маньчжурского императора. Корейский «ван», то есть король Хёджон отправил своих солдат на далёкий север не по своей воле — к тому времени его королевство уже полтора десятилетия было вассалом маньчжур, недавно воцарившихся в Пекине.

Перешедший пограничную реку небольшой отряд возглавлял крупный чин — «пёнма уху», военный заместитель губернатора провинции Хамгён, самой северо-восточной в Корее, именно она граничит сегодня с нашим Приморским краем. «Пёнма уху» по имени Пён Гып командовал отборным отрядом, включавшим сотню стрелков из фитильных ружей.

В ту эпоху именно корейские стрелки считались лучшими на Дальнем Востоке — они появились в конце XVI века, когда Корее удалось отразить натиск японских самураев, а совсем незадолго до описываемых событий, в 1637 году в битве у горы Квангёсан на подступах к Сеулу корейский солдат поразил из ружья маньчжурского главнокомандующего Янгули. Упорные маньчжуры всё же одолели корейцев, но стрелки из «Страны утренней свежести» с тех пор высоко ценились победителями. Маньчжурский император не раз приказывал корейскому королю в знак покорности присылать к нему своих солдат с ружьями, чтобы использовать их в боях с непокорными китайцами.

Но в этот раз корейскому «вану» пришлось отправлять лучших бойцов не на юг, где на берегах Янцзы всё ещё тлело сопротивление маньчжурскому натиску, а на север — к берегам Амура, где маньчжуры уже несколько лет сражались с каким-то новым, незнакомым противником. Даже сами новые властители Пекина еще толком не понимали, что за странные люди появились на отдалённом севере их владений — в первых донесениях своему императору они именовали пришельцев «неизвестным амурским племенем».

Хорошо вооружённые и боеспособные представители «неизвестного амурского племени» пугали не только победами над более многочисленными отрядами маньчжур, но и необычным обликом — таких «длинных» носов и светлых глаз на Дальнем Востоке не видел уже много столетий… Стрелки корейского короля шли на север, чтобы принять участие в чужой войне — войне маньчжурского императора с русскими первопроходцами.

Вообще-то предки корейцев и русских уже встречались в далёкую эпоху монгольских завоеваний. Об этом даже сохранилась документальная запись итальянского монаха Плано Карпини, побывавшего в столице наследников Чингисхана и описавшего восшествие на престол хана Гуюка в 1246 году. Среди иностранцев, присутствовавших на той церемонии, монах перечисляет «русского князя Ярослава из Суздаля и нескольких вождей солангов». Именно так — «солангами» — в эпоху Чингисхана монголы называли корейцев, обитателей «страны Солангэ». Западноевропейский монах лишь повторил этот монгольский термин.

«Русский князь Ярослав из Суздаля» хорошо известен в нашей истории — это отец знаменитого Александра Невского. Но из хроник средневековой Кореи нам известны и имена «вождей солангов», стоявших рядом с Ярославом на коронации монгольского хана — братья Ван Сун и Ван Чон, родственники корейского короля.

Позднее, в XIV веке предки корейцев и русских могли встречаться в Ханбалыке, как тогда именовался Пекин, ставший новой столицей огромной монгольской империи, формально включавшей все земли «от Кореи до Карелии». В Пекине монгольских императоров тогда охраняла «цветноглазая гвардия», сформированная в том числе из русских пленников, и там же постоянно жили послы и заложники из «Страны утренней свежести».

Однако, спустя три-четыре столетия, и на Руси, и в Корее напрочь забыли о былых встречах. Пробившиеся сквозь глухую тайгу на Амур первопроходцы Ерофея Хабарова ничего не знали даже о китайцах и, тем более, не подозревали о существовании Кореи. Корейцы же, в свою очередь, не ведали о существовании русских. И тем более не догадывались о смене эпох — если во времена монгольских завоеваний Русь и Корея располагались почти на противоположных краях Евразийского континента, то за первую половину XVII века наши первопроходцы подвинули русские границы далеко на Восток, совсем близко к рубежам Кореи. Близко, конечно, по меркам огромных дальневосточных пространств…

И вот в 1654 году мушкетёрам корейского короля предстояло сыграть невольную, но ключевую роль в определении будущих границ на Дальнем Востоке.

152 корейца присоединились к маньчжурскому отряду у одного из притоков реки Сунгари, всего в 130 км от современной границы российского Приморья. Отрядом маньчжур командовал «нань» Шархуда. Звание «нань» — дальневосточный аналог баронского титула в Европе. Барон Шархуда был одним из лучших маньчжурских полководцев. Именно он десятью годами ранее, на войне с китайцами, первым ворвался в Пекин — на четверть тысячелетия положив начало маньчжурскому господству в этой столице.

В 1653 году именно Шархуда поручил приказ императора остановить русских первопроходцев в Приамурье, до того разгромивших крупное маньчжурское войско. Дальневосточный барон-«нань» оказался хорошим стратегом, он нашел уязвимое место у прежде непобедимого противника.

Из документов первопроходцев известно, что на берегах Амура тогда находилось чуть более 300 русских. Но даже такой небольшой отряд не мог прокормиться только охотой и рыбалкой, тем более в условиях боевых действий. Чтобы наловить дичь или рыбу первопроходцам пришлось бы разделиться на небольшие группы, рискуя, что противник сможет громить их по частям. К тому же охота и рыбалка не позволяла сделать больших запасов долгого хранения, удобных в походе и при зимовке. Первопроходцам неизбежно требовался «хлеб», в ту эпоху этим словом они именовали любые возделываемые злаки и растения, вплоть до проса и гороха. «Хлеб» можно было выменять или отнять у немногочисленных аборигенов Приамурья, «дауров» и «дючеров», как называли первопроходцы предков эвенков и нанайцев.

Вот в эту болевую точку и ударил хитрый «нань» Шархуда — маньчжурские отряды, не вступая в бои с хорошо вооружёнными русскими, сгоняли с Амура местные земледельческие племена, заставляя их переселяться южнее. Это сразу сказалось на положении первопроходцев.

«Дючерских людей богдойской царь велел свести с великия реки Амура в свою Богдойскую землю… И где были пашни, те все улусы пусты и выжжены, и севов нет, хлеба не сеяно нигде нисколько. И хлебных запасов ныне в войске не стало, служилые люди и охочие казаки стали все голодны и холодны и всем оскудали…» — писал с амурских берегов в Якутск «приказной человек» Онуфрий Степанов. Именно он в 1653 году сменил Ерофея Хабарова в качестве атамана первопроходцев на Амуре.

«Богдойским царём» казаки именовали маньчжурского императора, а его солдат и подданных называли «богдойскими людьми» или просто «богдойцами». Русскому отряду из-за действий «богдойцев» пришлось заняться поиском пропитания. Как писал сам Онуфрий Степанов: «И поплыл я по совету со всем войском для хлебной нужи на низ по великой реке Амуру, потому что по великой реке Амуру хлеба мало…»

Зиму с 1653 на 1654 год русские первопроходцы провели где-то между современными Хабаровском и Комсомольском-на-Амуре. «И зимовали мы на великой реке Амуре в Дючерской земле, не доплыв Гиляцкие земли… И весною, поделав суды большие и струги, пошли вверх судами по великой реке Амуру в великую реку Шингал для ради хлеба…» — писал позднее в Якутск казачий атаман Онуфрий Степанов.

«Рекой Шингал» русские первопроходцы именовали Сунгари, самый крупный приток Амура, текущий с юга. Только по Сунгари казачьи корабли могли пройти вглубь Маньчжурии к нетронутым войной поселениям с запасами «хлеба». Но именно здесь своего противника и поджидал хитрый «нань» Шархуда со своим войском, усиленным стрелками из Кореи.

Противники столкнулись на водах Сунгари 16 июня 1654 года, примерно в 60 км южнее современной границы России. Первопроходцев было немногим более трёх сотен, войско Шархуды насчитывало в три-четыре раза больше. Обе стороны вели активную разведку, захватывали «языков», и встреча не стала неожиданной ни для русских, ни для маньчжур.

Однако для казаков неожиданностью явилось большое количество ружей у противника и слаженность действий стрелков. Как вспоминал тот день Онуфрий Степанов: «Про Шингалу-реке нас встретила богдойская большая сила ратная со всяким огненным стройным боем…»

Тем не менее, казаки храбро атаковали многочисленного и хорошо вооружённого противника. Первопроходцы были не только боеспособными, но и умелыми людьми, в низовьях Амура при помощи одних топоров они построили чёртову дюжину «стругов», крупных речных кораблей, оказавшихся крупнее тех, что имели маньчжуры на Сунгари. Командир корейских стрелков Пён Гып описал казачьи суда как «очень большие».

И первая русская атака оказалась удачной, речную флотилию маньчжур разгромили. Онуфрий Степанов описывал начало сражения так: «И с тою богдойскою силою дело поставил, и божиею милостию тех богдойских ратных людей из стругов на берег выбили…»

По корейской версии именно командир стрелков Пён Гып убедил «барона» Шархуду заранее подготовить укрепленные позиции на высоком берегу Сунгари, куда и отступило маньчжурское войско после первой успешной атаки русских. Казаки попытались продолжить натиск, высадившись на берег. Но там они попали под огонь пушек и корейских стрелков, укрывшихся за земляными валами и «турами», как наши предки именовали полевые укрепления — ряды плетёных из прутьев высоких цилиндрических корзин, заполненных песком.

Онуфрий Степанов описывал эти минуты так: «И на берегу те богдойские люди стали в крепком месте, из-за валов учали с нами драться. Билися богдойские люди из большево бою, из пушек и пищалей, а били оне из тех пушек по нашим судам, а дралися оне из-за туров и из-за увалов земляных. И на том приступе многих наших людей на том бою ранили…»

В тот день, 16 июня 1654 года русским первопроходцам фактически впервые пришлось столкнуться с регулярной армией. Даже более регулярной, чем лучшие армии Западной Европы той эпохи. Не зря Онуфрий Степанов в описании сражения на Сунгари отметил не только большое количество огнестрельного оружия у противника, но и его одинаковую униформу, и поразительную слаженность действий. Он отметил, что войско врага чётко делилось на «роты» (Степанов использует именно этот кажущийся нам современным термин), каждая «рота» имела отдельное знамя и её бойцы были одеты в одинаковые доспехи-«куяки» и «камковые», то есть шёлковые куртки под цвет соответствующих знамён. «Ротами ж стоят, каково знамя, такие на них и куяки биты на камке на тех людех, и та вся у них драка учёная…» — писал о противнике атаман амурских первопроходцев.

Русская атака захлебнулась под частым огнём маньчжурских пушек и корейских стрелков в одинаковой униформе. «И нам с теми богдойскими людьми дратца стало невозможно, потому что пороху и свинцу нет…» — так объяснил Онуфрий Степанов решение об отступлении. Казаки действительно испытывали нехватку боеприпасов, ведь их ближайший источник находился в Якутске, путь к которому с Амура занимал тогда более полугода. В таких условиях бойцы Степанова решили не продолжать атаки хорошо укреплённых позиций. Казачьи «струги» пошли вниз по Сунгари, возвращаясь на Амур, по словам Онуфрия Степанова, «хлебом гораздо нужны», то есть без продовольствия.

Потери маньчжурского войска по данным корейского командира Пён Гыпа составили четыре сотни убитых, больше общего числа казаков. Однако в Пекин и Сеул с берегов Сунгари отправились известия о большой победе и полном разгроме «северных варваров». В реальности отряд Степанова, хотя и имел много раненых корейскими пулями, но полностью сохранил боеспособность. Хитрый «нань» Шархуда был далёк от победы, но всё же достиг первого стратегического успеха — сумел остановить продвижение казаков к югу от Амура и оставил их без «хлеба».

Пока Шархуда продолжал строить укрепления в устье Сунгари, отряд корейских стрелков вернулся на родину. В следующем 1655 году Пён Гыпа с почестями принял сам корейский «ван»-король Хёджон, он не столько расспрашивал командира о боях с неведомым «северным врагом», сколько прикидывал возможность восстания против маньчжурского императора. Поднять мятеж против Пекина корейский король так и не решился, а единственными сведениями о русских в «Стране утренней свежести» стал лишь рассказ Пён Гыпа об их «свирепости» и необычно длинных носах…

В свою очередь первопроходцы, уже научившиеся отличать маньчжур от китайцев, так ничего и не узнали о Корее и корейцах. Хотя, как вскоре выяснили пекинские власти, казаки Онуфрия Степанова пытались расспрашивать пленных и амурских аборигенов о «большеголовых», быстро стреляющих из ружей. Вероятно казаки так прозвали стрелков Пён Гыпа за характерные большие шляпы, плетёные из ивовых прутьев — непременную часть униформы мушкетёров корейского короля. Увы, приамурские «дючеры», «дауры» и «тунгусы», фактически первобытные люди, ничего не могли рассказать о Корее.

Не прошло и пяти лет, как корейские солдаты по требованию маньчжурского императора вновь направились на север, к берегам Амура. На этот раз, в 1658 году 265 бойцов, в том числе 198 стрелков-мушкетёров, вёл новый «пёнма уху» провинции Хамгён по имени Син Ню. Потомок знатного рода в генеральском чине, всё время похода на север он вёл личный дневник, сохранившийся до наших дней и ставший уникально подробным источником о первых встречах русских и корейцев.

«Вонджонгун» — войско дальнего назначения, в переводе с корейского — соединилось с силами маньчжур всё на той же реке Сунгари. Генерал Син Ню почти ничего не знал о своём будущем противнике. «Неведомо откуда они родом, но живут в лодках, плавают по течению Амура и грабят местность…» — записал кореец в дневнике.

К тому времени в Приамурье произошло немало новых столкновений русских казаков и «богдойских людей». В 1655 году, ободрённые первым частичным успехом на Сунгари, маньчжуры попытались осадить отряд Онуфрия Степанова в небольшом остроге, возведённом казаками на южном берегу Амура в устье реку Кумары(ныне это территория КНР напротив Шимановского района Амурской области). Но осада провалилась, маньчжуры отступили с большими потерями. Следующие два года отряд первопроходцев Степанова, получив небольшие подкрепления из Якутска, провёл в плаваниях по всему Амуру от Шилки до Уссури — летом казаки перемещались на лодках-«стругах» по Приамурью, в поисках пропитания и меховой дани, а зимы пережидали в тут же возводимых острогах. Онуфрий Степанов сумел даже отправить в Якутск и далее в Москву почти пять тысяч соболиных шкурок — огромную ценность для той эпохи!

Не теряли время и маньчжуры, строившие на реке Сунгари сильный военный флот. К лету 1658 году барон-«нань» Шархуда имел под своим началом 47 крупных кораблей, на которых разместилось большое войско — 2450 человек. Всех русских на тот момент в Приамурье насчитывалось не более пяти сотен.

Решающее столкновение произошло 30 июня 1658 года примерно в 10 км от устья Сунгари ниже по течению Амура. В позапрошлом XIX веке русские переселенцы назвали ту местность Корчеевская лука или Корчеевский плёс, сегодня это амурский берег Ленинского района Еврейской автономной области.

Вечером накануне сражения, 361 год назад, большая часть отряда Онуфрия Степанова — около 300 человек на 11 судах — располажилась на отдых посреди Амура. Ещё две сотни первопроходцев на семи судах ранее отправились в разведку, искать флот противника. Мы уже никогда не узнаем, сумел ли «нань» Шархуда обмануть казачьих дозорных или ему просто повезло разминуться с ними среди многочисленных островков и проток возле устья Сунгари — так или иначе, но 47 маньчжурских кораблей, или «бусов» на языке первопроходцев, с рассветом неожиданно атаковали русских.

Как записал в дневнике кореец Син Ню: «При виде одиннадцати кораблей противника, которые стояли со спущенными парусами в самом центре Амура, наша флотилия сразу устремилась к ним…» То же событие описал и Артём Петриловский, племянник Ерофея Хабарова, один из немногих выживших после той схватки: «Июня в 30 день на великой реке Амуре ниже Шингалу-реки пришли богдойские люди с великим войском на сороке семи бусах с большим огненным нарядом, с пушками и с мелким оружьем, и на нас напустились и ис пушек с судов нас збили…»

На палубах маньчжурских кораблей находилось шесть сотен отборных латников, четыре сотни лучников и 307 стрелков из ружей (в том числе 198 корейских мушкетёров). Почти все три сотни русских тоже имели ружья, но помимо многократного преобладания в людях, у маньчжуров было подавляющее превосходство в артиллерии — на кораблях казаков имелось всего 6 пушек, а у маньчжуров в семь раз больше. Неожиданность атаки и огонь вражеской артиллерии заставили первопроходцев покинуть палубы кораблей, укрывшись в трюмах.

Обрадованные маньчжуры и корейцы ещё не знали, что их ждут тяжкие потери и долгий кровавый бой. Тем более никто из них в ту секунду не подозревал, что ближайшие часы на два грядущих столетия предопределят судьбу будущих границ России и Китая на Дальнем Востоке.