Оленья кавалерия или смерть от кота своего...

Глава 17 Чукотские войны: Последняя песня тойона Наихню…

Грандиозный по меркам дальневосточного Севера поход Павлуцкого лишь ненадолго прекратил чукотские набеги на соседей. Уже в 1737 году большой отряд «настоящий людей» дошёл даже до центральных районов Камчатки, в тысяче вёрст от «пограничной» реки Анадырь. В следующем году под Анадырским острогом чукчи уничтожили довольно крупный русский отряд — 8 казаков и 20 коряков.

В 30-е годы XVIII века русским даже пришлось построить несколько новых острогов по берегам и окрестностям реки Анадырь, делящей современный Чукотский округ почти пополам. Также попытались организовать регулярное патрулирование по этой пограничной реке — в короткий тёплый сезон на лодках, зимой на оленьих упряжках.

Перемирие вроде бы наметилось летом 1741 года — чукчи тоже устали от перманентной войны и в низовьях реки Анадырь вступили в переговоры с русскими властями. После того как капитан Павлуцкий, получив майорский чин, уехал на повышения в Якутск, обязанности коменданта Анадырского острога выполнял казачий сотник Василий Шипицын. 19 августа 1741 года он с семью десятками казаков на десяти больших лодках-«шитиках» в 150 верстах к востоку от современной столицы Чукотки встретил сотню лодок-каяков, на которых располагались дружины и родичи наиболее влиятельных чукотских «тойонов».

Трое суток стороны вели невнятные переговоры. Нет, языкового барьера не было, переводчиками были родственные чукчам коряки, да и среди казаков уже хватало понимающих чукотские наречия (по крайней мере мужское наречие, ибо у чукчей женщины разговаривали по сути на отдельном языке). Несколько сибирских казаков волне были способны почти без запинки произнести: «Игыр мыкычьыт энмэч энанмнылявынногьат эмыръавагыргык…»

Проблема была в ином — стороны жили в слишком разных мирах и просто были не в состоянии постичь психологию друг друга. Пока шли переговоры, одна из корякских пленниц, находившаяся в рабстве у чукчей, бегала на свидания к казаку Анкудинову и рассказала своему «ыгинны» (любимому), как ночью у костра среди своих воинов тойон Наихню, тот самый, чьё войско 10 лет назад потерпело поражение в первой битве с Павлуцким, пел длинную боевую песню… Рассказ об этой песне и стал причиной новой русско-чукотской войны.

Подстрочный перевод песни, пропетой свыше двух с половиной веков назад на берегу и ныне почти безлюдной Анадыри, сохранился до наших дней в казачьих отчётах, присланных позднее в Якутск и далёкий Петербург. Со слов толмача Анкудинова и безымянной корякской рабыни было записано: «Он де Наихню соберет всех роду ево северо-восточного моря людей и пойдет к восточному морю, откуда вверх по реке Анадырю, где будет российское войско, то оное смертно побьет, откуда сядет со своим войском в байдары яко на санки и пойдет вверх по Анадырю, а как будет подходить к Анадырскому острогу, то выйдет на превеликое озеро, на коем найдет гусей и уток, коих ничем другим как одною палкою приколотит, а когда войдет в острог, то во оном народу головы и шеи переломает, чем и всех погубит, а острог на огне созжет, и на российской земле со своим войском и оленными табунами будет жительство иметь, дабы и будущим ево в потомках родом было в похвалу, что он северо-восточного моря тоен Наихню российским местом завладел».

Скорее всего, это был обычный для чукотского мужчины-воина ритуальный напев, в котором он славил свою крутость и способность ловко убить всех — от уток до русских. Но старый и авторитетный тойон Наихню слишком красиво исполнил свою песню, оснастив её очень уж правдоподобными деталями.

И не менее опытный казачий сотник Василий Шипицын, всю свою жизнь воевавший с опасными чукчами, не стал долго размышлять над психологическими особенностями чукотского фольклора, а принял простые и действенные меры. На следующий день, когда тойоны во главе с Наихню приплыли продолжать странные переговоры (русский сотник уже считал их отвлекающим манёвром), казаки всех зарезали.

Растерявшись от потери старейшин остальные чукчи уплыли без боя. Но, естественно, с тех пор считали себя в состоянии вечной войны, надолго отказавшись от любых мирных контактов. И спустя десятилетия, когда русские власти предлагали переговоры, чукчи отвечали отказом, напоминая про сотника Шипицына.

Власти Российской империи попытались окончательно решить чукотский вопрос силой. В феврале 1742 года по предложению иркутского вице-губернатора Лоренца Ланга (кстати, бывшего шведского офицера, попавшего в плен еще под Полтавой и прижившегося в России) Сенат в далёком Петербурге издал указ: «На оных немирных чюкч военною оружейною рукою наступить и искоренить вовсе…» Тех же кто, сдастся в плен, предполагалось насильно переселить в Якутию.

Для реализации этих планов на Чукотку вновь возвращался Дмитрий Павлуцкий. Получив чин майора и должность Якутского воеводы, этот опытный борец с чукчами к тому времени был «сильно болен ногами», суровый климат Севера довел его до ревматизма. Но за выполнение задачи майор взялся с прежним рвением.

Тем более что сами чукчи не позволяли забывать о себе. На исходе зимы 1742 года их крупный отряд недалеко от Анадырского острога напал на коряков, убив 8 «князцов», глав корякских родов. Через год чукчи вновь появились здесь, 28 февраля 1743 года они угнали табуны корякских оленей. Бросившийся за ними в погоню отряд в 40 русских и коряков попал в засаду превосходящих сил чукчей, и, как позднее докладывалось иркутскому и петербургскому начальству, «едва от них отстоялись с великою нуждою».

Грабительские набеги «настоящих людей» не только подрывали авторитет российской власти, оказывавшейся неспособной защитить своих «ясачных» подданных, но и напрямую задевали интересы русских обитателей Анадырского острога, который во многом обеспечивался пропитанием за счет корякских оленей.

Из-за огромных расстояний и тяжёлого климата подготовка к новым походам Павлуцкого заняла два года. Только 2 февраля 1744 года его «партия» из 40 солдат, 367 казаков, 170 коряков и 67 юкагиров (всего вместе с самим майором 646 человека) отправилась «искоренять немирных чюхч». Для перевозки людей, провианта и снаряжения, а также для питания в далёком походе было мобилизовано свыше 5000 оленей. На вооружении этой гигантской по меркам Крайнего Севера армии, помимо ручного огнестрельного и холодного оружия, имелась даже одна «пушка железная малая».

Пройдя за месяц по тундре свыше 300 вёрст, только 2 марта севернее устья реки Анадырь отряд Павлуцкого настиг первые кочевья чукчей. От пленных узнали места стойбищ «главного тоена Тентиона» — их нагнали и разгромили через две недели где-то севернее современного чукотского посёлка Канчалан.

В битве погибли 106 чукотских воинов во главе с самим тойоном Тентионом. Его жена умерла от пыток — как описывалось в донесении Павлуцкого, «по распросам на огне зжена», русскому отряду требовалось добыть информацию о других чукотских кочевьях. Один же из маленьких сыновей Тентиона позднее вместе с другими пленными попал в Якутск, там его вырастила жена Павлуцкого, в крещении мальчик получил имя Николая и позднее стал известным исследователем Крайнего Севера, получил чин русского офицера и дворянское звание.

Но вернёмся в 1744 год, когда отряд Павлуцкого двигался по Чукотке на север вдоль берегов залива Креста, громя найденные кочевья и стойбища. Здесь были разгромлены яранги тойона Тегрувья и захвачены его табуны оленей. В конце мая разгромили огромное по местным меркам поселение береговых «пешихх чюкоч», в бою погибло 130 чукотских воинов.

По русским описаниям это был «острог, выкладенной ис каменьев». Сами чукчи такие укрепления называли Гуйвиир, «каменная крепость». В обороне своих «крепостей» у чукчей было одно слабое место — они непоколебимо верили, что враг никогда не войдёт в их яранги и землянки, так как побоится мести духов-покровителей, которые по их поверьям имелись у каждого северного жилища. Действительно, в междоусобных столкновениях ни чукчи, ни коряки, ни ительмены-камчадалы, все свято верившие в духов жилищ, никогда не врывались в жильё противника, они или вынуждали защитников разными способами покинуть его, или стремились его разрушить.

Но в столкновениях с русскими наивная тактика — засесть в своей яранге и не выходить из неё — не работала. Солдаты и казаки чукотских духов боялись меньше, чем начальства, и во время штурмов смело врывались в чукотские жилища, либо расстреливали их из ружей. К тому же при штурме таких «крепостей» русские с успехом использовали высокотехнологичное для тех лет оружие, которого точно никогда не было у их северных противников — ручные пороховые гранаты.

Защитить от русских свои посёлки, даже хорошо укреплённые, чукчи не могли. Помня об итогах прежних столкновений, они отныне избегали и открытого боя, лишь изредка беспокоя русских мелкими нападениями на обоз и табуны оленей. Павлуцкий рассылал в разные стороны дозорные отряды, но найти «главное чукотское войско», растворившееся в бескрайних пустынях Севера так и не смогли.

В начале лета 1744 года русский отряд вышел к берегам залива Лаврентия, самой крайней точке Чукотки на востоке. Отсюда повернули на запад, двигаясь вдоль берегов Восточно-Сибирского моря до устья реки Амгуэма, протекающей на севере Чукотки. Здесь пришлось повернуть на юго-запад и возвращаться в Анадырский острог, так как войско Павлуцкого уже испытывало голод.

Слишком большому по меркам Крайнего Севера отряду в походе, растянувшемся даже не на сотни, а на тысячи вёрст, было тяжело прокормиться. Вместо поиска неуловимых «чюхч», пришлось заниматься охотой на птиц и диких оленей, специально посылать отряды на побережье для добычи моржей и нерп и даже прибегнуть к «подножному корму». «Идучи по тундре питались травой и кореньем», — так позднее докладывал майор Павлуцкий начальству.

Отряд двигался медленно — были съедены почти все «езжалые» олени из обоза, приходилось часто останавливаться для поисков и добычи еды. От голода и дальних переходов многие обессилели, их пришлось нести на носилках, сделанных из копий и ремней. Чукчи шли по пятам уходящего отряда Павлуцкого и сумели убить нескольких казаков, отделившихся для рыбной ловли.

Лишь 22 сентября 1744 года отряд Павлуцкого вернулся в Анадырский острог. Пройдя за 8 месяцев в тяжелейших условиях по землям Чукотки почти 3000 км, так и не удалось решить главную задачу — уничтожить основные силы чукчей. Добыча так же оказалась ничтожной — не было ни ценных мехов, ни больших стад трофейных оленей, а из сотни взятых «в полон» женщин и детей большинство умерли от голода по дороге в Анадырский острог.

В отправленном начальству донесении майор Павлуцкий меланхолично доложил, что чукчи подчиняться не желают и «до последней капли крови намерены ратитца», поэтому необходимо продолжить походы в самые отдалённые края Чукотки. Однако на следующий год выступить не удалось — банально не хватило еды. Почти 500 человек в Анадырском остроге, помимо постоянного гарнизона, за зиму съели всех окрестных оленей. Лето 1745 года людям Павлуцклого пришлось полностью посвятить добыче и заготовке пропитания. Благодаря предусмотрительности майора удалось лишь перехватить один крупный отряд чукчей, отправившихся в очередной набег на байдарках по реке Анадырь.

Лишь в марте 1746 года неутомимый Павлуцкий вновь отправился в поход. На этот раз 250 солдат и казаков, вместо со 150 юкагирами и коряками, шли прямо на север к «Колымскому морю», как тогда русские именовали восточную честь Северного Ледовитого океана. В апреле отряд вышел к Чаунской губе на крайнем севере Чукотке, где уничтожил крупное стойбище береговых чукч.

Вскоре русские сами едва не погибли, но не от ударов противника, а под натиском природной стихии — не смотря на апрель, начался страшный снежный ураган, продолжавшийся более 5 суток. Выжив в катаклизме, который опасен даже для современной техники, отряд Павлуцкого продолжил поход, уничтожив еще одно поселение. Чукчи, видя превосходство неприятеля, прежде чем погибнуть в бою, по традиции убили свои семьи, чтобы они не попали в плен. Как позднее писал в докладе Павлуцкий — «не хотя итти в покорность, тако ж джен и детей своих прикололи…»

Найти другие стойбища и кочевья чукчей больше не удалось, и к лету 1746 года отряд Павлуцкого вернулся в Анадырский острог. Трофеи вновь были минимальны — четверо пленных и семь сотен оленей. Оставшуюся часть тёплого сезона русским вновь пришлось посвятить добыче пропитания, дабы пережить долгую полярную зиму.

Стратегия дальних походов по бескрайним и пустынным пространствам Чукотки зашла в тупик. Впрочем, майору Дмитрию Павлуцкому ходить в них больше не пришлось — весной следующего 1747 года чукчи его убили.

12 марта 1747 года на берегу реки Майн (Мэйнывээм— по-чукотски «большая река», правый приток Анадыри), совсем близко по северным меркам от Анадырского острога, крупный отряд чукчей, напав на коряков, взял в плен 8 человек и угнал семь оленьих табунов. Среди угнанных оленей были и предназначенные для прокорма гарнизона Анадырского острога.

В тот же день, узнав о нападении, майор Павлуцкий бросился в погоню. Собирались экстренно, вышли в ночь на 13 марта — 97 русских и 35 коряков на всех собачьих и оленьих упряжках, которые удалось собрать в остроге, двинулись по следу чукчей. За ними пешим порядком выступили те, кому не хватило упряжек — 202 солдата и казака под командованием сотника Алексея Котковского.

Передовой отряд Павлуцкого шёл на юг, по берегу реки Майн, именно здесь проходил «тракт», путь из Анадырского острога на Камчатку к Охотскому морю. Чукчей настигли утром 14 марта там, где в Майн впадает речка Орловая — в тополиных рощах по её берегам, действительно, гнездились орлы. Здесь на горе, ныне известной как Юкагирская сопка, отряд Павлуцкого и обнаружил грабителей — их оказалась целая армия, почти 600 чукотских воинов в костяной броне.

Павлуцкий, не смотря на такое неравенство в силах, приказал готовиться к атаке. В русском отряде возник короткий спор — часть казаков и корякские «князцы» просили майора дождаться идущие следом две сотни Котковского, другие считали, что надо атаковать, пока чукчи не ушли и не растворились в бескрайних снегах Чукотки. Позднейшее расследование Сената Российской империи зафиксировало прозвучавшие в те минуты слова казачьего сотника Семёна Кривогорницына: «Наши казаки воисты дома, а в виду неприятеля трусливы; теперь-то и бить злодеев, пока они в куче, а где их сыщем, когда разбредутся по загорьям?»

Похоже, Павлуцкий и его люди за последние годы устали от многомесячных и бесплодных попыток искать «настоящих людей» посреди безжизненной тундры. Здесь и сейчас противника не надо было искать — основные ударные силы чукотских родов наконец стояли перед ними в полной боевой готовности. И 97 русских атаковали шесть сотен неприятеля.

Люди Павлуцкого двинулись вверх по сопке. Согласно дошедшим до нас воспоминаниям, сильный ветер бросал в лицо русским колючий весенний снег, «что неприятелю много способствовало». Чукчи атаковали с горы — казаки и солдаты дали залп из ружей и единственной имевшейся при отряде небольшой железной пушки. Чукчи, уже опытные в боях с русскими, упали в снег и большая часть картечи с пулями просвистели над их головами. На второй залп у русских времени уже не осталось — несшаяся с горы масса костяной брони ударила в их отряд.

Началась рукопашная схватка. Сразу же сказалось численное преимущество чукчей, но русский отряд — уступавший противнику по количеству воинов, минимум, в пять раз — дрался упорно. По воспоминаниям выживших, свалка была такой плотной, «что неприятель у россиян ружья, копья, а россиане у неприятеля луки и копья ж отнимали руками и оборонялись ножами».

Русский отряд с боем и большими потерями отступил к подножию Юкагирской сопки, где укрылся от атак чукотских воинов за укреплениями, наспех построенными из саней. Позднее от пленных чукчей узнали подробности гибели майора Павлуцкого — при отступлении отряда он долго отбивался в окружении врагов, рубя саблей костяные наконечники их копий. Чукчи пытались расстреливать его из луков почти в упор, но майор в стальной кольчуге и шлеме был только ранен. С трудом чукчи свалили его арканами и добили ударом копья в горло.

Битва продолжалась пока на горизонте не появились несколько десятков передовых человек из спешившего следом отряда сотника Котковского. Завидев идущее к русским подкрепление, чукчи тут же прекратили атаки и на оленьих упряжках скрылись за горизонтом — «ушли в свою землицу», как позже вспоминали выжившие в том бою казаки.

Подошедший отряд Котковского не мог их преследовать, так как чукчи угнали у местных коряков почти всех оленей. Русским осталось лишь собирать трупы павших и подсчитывать потери, которые по меркам Крайнего Севера были чрезвычайно велики.

Где-то в Европе всё это сочли бы небольшой стычкой, но для самого северо-восточного края Азии случившееся являлось настоящим побоищем эпических масштабов. Из 97 бойцов отряда Павлуцкого погиб 41 человек — в том числе сам командир «Анадырской партии» и два казачьих сотника. Из 35 участвовавших в бою союзных коряков погибло 11. Один казак попал в плен. Потери чукотских воинов остались неизвестными, поскольку они увезли с собой всех убитых и раненных.

Достались чукчам и небывало большие трофеи — знамя отряда Павлуцкого, железная пушка, четыре десятка ружей, много холодного оружия и снаряжения. С трупа Дмитрия Павлукцкого чукчи успели снять кольчугу, и если значение добытого в бою знамени они тогда не особо понимали, то стальной трофей ценился ими наиболее высоко. Почти полтора следующих века этот символ победы будет передаваться из поколения в поколение. Лишь в 1870 году один из чукотских старейшин-«тойонов» в знак мира подарит кольчугу Павлуцкого «колымскому исправнику» барону Гергарду Майделю, руководителю первой научной экспедиции российских представителей на Чукотку.

«Битва не реке Орловой» воистину стала эпическим событием в истории Чукотки, войдя в фольклор всех проживающих здесь народов. В конце XIX столетия этнографы зафиксировали песни и сказания о гибели майора Павлуцкого и у коряков, и у потомков первых русских поселенцев на Анадыри. Но больше всего преданий о тех событиях сохранилось, естественно, у чукчей — гибель страшного для них «худоубивающего якунина» стала частью героического эпоса Крайнего Севера. «Русский начальник, весь одетый в железо» отныне был их персонажем, наряду с мифическими духами и сверхъестественными существами.

Не меньшее впечатление гибель майора Павлуцкого произвела и далеко на западе — в Петербурге. Рапорт оставшегося старшим в Анадырском остроге сотника Котковского о неудачной «битве на реке Орловой» отправили на собачьей упряжке в Иркутск 3 апреля 1747 года. Расстояния были столь велики, что при тех транспортных средствах, Сенат Российской империи узнал о разгроме майора Павлуцкого только восемь месяцев спустя, в ноябре.

Донесение поступило в Сенат вместе с просьбой «…для искоренения оных немирных чукоч оружейною рукою и для охранения здешних острогов прислать драгун 500 человек». Правительство Российской империи посчитало, что для наступления на чукчей надо иметь в Анадырском остроге хотя бы тысячу солдат и казаков.

Сегодня даже сложно представить, каких трудов в середине XVIII века в Сибири стоило найти и перебросить на Чукотку несколько сотен «служивых». Людей собирали по всему краю, от пограничья с казахскими племенами до Забайкалья. Первое подкрепление — 99 солдат и 49 казаков — прибыли в Анадырский острог только к лету 1750 года.

Пока русские перебрасывали резервы через тысячи вёрст тайги и тундры, чукчи активизировали свои набеги. Вынужденные прекратить их на несколько лет под ударами Павлуцкого, они спешили наверстать упущенное после разгрома страшного майора. Вторгались даже на Камчатку, грабя и убивая камчадалов и коряков.

Поручику Якутского полка Семёну Кекерову, исполнявшему обязанности командующего Анадырским острогом, пришлось провести несколько ответных походов против чукчей, чтобы остановить разграбление «ясачных» подданных Российской империи. Однако проблуждав по тундре несколько тёплых месяцев, русские отряды так и не нашли неприятеля в безлюдных просторах. Только в августе 1750 года на берегу Берингова моря обнаружили покинутый чукчами «острог» — небольшое укрепление из древесных стволов и коряг, прибитых морем к берегу. Убегавшее на байдарках племя тойона Кею удалось обстрелять из ружей.

Следующие несколько лет продолжались такие же бесплодные походы, когда ускользающего неприятеля, обычно, лишь удавалось заметить на горизонте. Но в отличие от времён Павлуцкого, до самых отдалённых берегов Чукотки отряды из Анадырского острога не ходили. К тому же казакам и солдатам приходилось в эти годы отвлекаться на периодические бунты «ясачных» коряков на берегах Охотского моря.

В марте 1754 года большой чукотский отряд — около 500 воинов во главе с тойонами Тегрувье, Ихъяином и Мего — вдруг появился под Анадырским острогом, убив нескольких казаков, большое количество местных коряков и вновь угнав оленьи стада. Погоня за грабителями двух сотен казаков на собачьих упряжках продолжалась неделю, пока след чукчей не скрыл снежный ураган.

Постепенно, далёкое начальство в Петербурге стало понимать, что военная операция на крайнем северо-востоке империи не только слишком затянулась, но и лишена стратегических перспектив. В острогах от Колымы до Камчатки располагалось почти полторы тысячи «служивых», но если большинство северных гарнизонов насчитывали по нескольку десятков человек, то в Анадырской «крепости» приходилось содержать почти 600 солдат и казаков.

В условиях крайнего Севера, когда из «техники» были доступны только собачьи, да оленьи упряжки, содержать такое огромное по чукотским меркам войско было крайне дорого. Притом, в отличие от других регионов, трофеи и добыча многотрудных чукотских походов были минимальны. Русская власть настойчиво осваивала Сибирь, Север и Дальний Восток именно из-за «ясака», драгоценной пушной дани. На Чукотке из-за воинственных и непокорных аборигенов, да и в силу природных условий добыча мехов была минимальна.

Большинство эпизодов и деталей долгой русско-чукотской войны не дошли до нас, зато архивы неплохо сохранили финансовые результаты противостояния на крайнем Севере. С 1710 по 1764 года на содержание Анадырского острога и походы против «чюхчей» потратили 1 381 007 рублей и 49 с четвертью копеек (именно так, до долей копеек). При этом стоимость захваченных здесь или полученных в качестве дани мехов составила всего 29 152 рубля и 54 с половиной копейки. Расходы превышали доходы в 47 раз!

Однако от долгой войны устали и чукчи — в редких, но ожесточенных схватках с русскими погибло слишком много мужчин маленького народа. В войне первобытных родов с феодальной империей не могло быть официального перемирия и официальной дипломатии, но неформальные переговоры о мире начались по сути сами собой летом 1756 года.

Впервые со времён резни, устроенной сотником Шипицыным, новый начальник Анадырского острога, майор Ширванского пехотного полка Иван Шмалев встретился с тойонами Тегрувья и Менигытьевым — впервые такая встреча «на высшем уровне» обошлась без боя и убийств. В урочище Красный Яр сошлись 234 русских и более 300 чукотских воинов, как описывал очевидец, «в луках и копьях исправныя, дельныя и лехкия люди, которые по их званию объявлялись бойцами и к военному действию исправными».

Через шесть дней сложных переговоров чукотские вожди согласились считаться подданными Российской империи, вернули трёх русских пленных и выдали символический ясак — 98 «красных лисиц» и 45 песцов. Однако, ни заложников-«аманатов», ни присяги на подданство майор Шмалев от чукчей так и не добился.

Обе стороны, ведя переговоры, опасались внезапного нападения — и в ночь на 4 августа 1756 года, когда поднялась сильная буря, караульным чукотского лагеря показалось, что к ним приближаются русские. Чукчи вскочили в свои байдарки и стремительно уплыли прочь. Когда выяснилось, что тревога была ложной, к русским отправили одного из чукотских «старшин» Харгипина, который и сообщил, что чукчи бежали, вспомним коварство сотника Шипицына и опасаясь внезапного нападения, но всё равно «они де с российскими никогда войны иметь не желают».

По итогам странных переговоров с чукчами, майор Шмалев отослал начальству в Иркутск и Петербург донесение с предложением добиваться от чукчей мира путём усиления военного давления. Он предлагал построить на Чукотке несколько дополнительных острогов, в частности, в устьях рек Анадырь и Канчалан, а также привести на полуостров почти неизвестное здесь чудо-оружие… лошадей! По замыслу майора Шмалева большое моральное давление на противника окажут 300 коней, «коих те чукчи увидая, уже российских людей не будут почитать пешими и всегда будут иметь опасение от их походов».

Вопрос ездовых животных, действительно, стал слишком актуальным для Анадырского острога — долгая война и набеги чукчей почти искоренили оленьи табуны в его окрестностях, а большинство местных коряков из-за набегов «настоящих людей» предпочли откочевать на юг со своими табунами. В итоге гарнизон «Анадырской партии» остался почти без средств передвижения. Однако перевести через тысячи вёрст тундры несколько сотен лошадей было практически невозможно, а главное, безумно дорого — в далёком Петербурге на такой эксперимент не решились.

Наоборот, высшие власти Российской империи пришли к выводу о необходимотси сворачивать необъявленную, но очень дорогую войну с чукчами. Майору Шмалеву пришёл приказ отныне общаться с чукчами «в пристойном ласкательстве и с оказанием к ним всякого приветствия», не настаивая на присяге, заложниках и внесении пушной подати в полном объёме. Однако проявлять «пристойное ласкательство» к чукчам майору Шмалеву не довелось, он умер в 1758 году, не пережив очередную зиму на крайнем Севере — местный климат убивал приезжих людей не меньше, чем чукотские стрелы с костяными наконечниками.

Новый начальник прибыл в далёкий Анадырский острог лишь спустя три года после смерти Шмалева. Майор Якутского полка Фридрих Плениснер происходил из «курляндских немцев», и за двадцать с лишним лет до назначения на берега реки Анадыри был гвардейским офицеров в Петербурге, откуда его, «вместо кнута наказанья», сослали в Сибирь за слишком активное участие в столичной политике.

Показательно, что и действующий в то время губернатор Сибири Фёдор Соймонов тоже был ранее политическим заключённым, сосланным в Охотск. Российской империи катастрофически не хватало образованных и опытных людей на почти незаселённых дальневосточных рубежах, поэтому даже «государственные преступники» порой делали здесь головокружительные карьеры, становясь крупными чиновниками и командирами.

Два бывших ссыльных, Соймонов с Плениснером, и решили судьбу «Анадырской партии», положив конец затянувшимся русско-чукотским войнам. В донесении правительству они обосновали стратегическую и финансовую бесперспективность войны за пустынный и ледяной полуостров, где живет бедный, но «непокорливый чукоцкой народ».

«Чукоцкая земля, — писал майор Плениснер, — тундровата и камениста и весьма кочковатая и мокрая, тако ж никакого лесу и травы, кроме аленьего корму, то есть моху не имеется… И то их чукоцкое между каменьями житие за неимением лесу временами бывает самое бедное, едва ль в свете где хужее быть может». Чукотку, по эмоциональному определению Плениснера, «можно назвать последнейшею и беднейшею всего земного круга в последнем краю лежащую между севером и востоком, где не имеется удобностей к житью человеческому».

Поскольку финансового смысла в покорении чукчей, не обладающих большими пушными богатствами, нет, то, по мнению Соймонова и Плениснера «не для чего быть в Анадырске команде», «и так до сего времяни такия великие команды в Анадырске с великими убытками из казны содержаны весьма напрасно…»

В итоге анадырский комендант и сибирский губернатор предложили уйти с берегов реки Анадырь, оставив её незаселённой ничейной полосой между чукчами и починившимися России «ясачными» аборигенами. «Анадырскую партию» предлагалось упразднить, а находившихся в ней к тому времени 345 казаков и 412 солдат, вывести в остроги на Колыму и побережье Охотского моря, где их удобнее и дешевле снабжать провиантом.

По итогам этого доклада, 15 марта 1764 года императрица Екатерина II подписала указ: «Состоящую в Сибири Анадырскую экспедицию отменить и имеющуюся в Анадырске команду всю вывести оттуда…» Подписанный в Петербурге указ шёл до Анадырского острога год и месяц, его здесь получили только 6 мая 1765 года. Постепенная эвакуация гарнизона и населения началась осенью с установлением снежного пути для оленьих и собачьих упряжек.

Из-за трудностей с передвижениями на огромные расстояния крайнего Севера даже ликвидация «Анадырской партии» растянулась на 6 лет. При этом обитатели острога, болезненно воспринявшие его оставление как признание поражения, методично уничтожили всё, дабы не оставить никаких трофеев противнику. Часть военных припасов, на случай возможного возвращения, спрятали в тайниках в окрестностях. Церковь заранее аккуратно разобрали и брёвна отправили плыть вниз по реке Анадырь, в ней же утопили колокола и пушки.

3 марта 1771 года сожгли все оставшиеся казённые строения и 75 жилых домов, а также укрепления острога — три башни, три артиллерийские батареи и частокол. В тот же день остатки гарнизона и жителей во главе с прапорщиком Павлом Мордовским на собачьих упряжках двинулись в Гижигинскую крепость, расположенную на самом северном берегу Охотского моря в 750 верстах к югу от навсегда исчезнувшего Анадырского острога, 122 года верой и правдой служившего самым северо-восточным форпостом Российской империи.

Ровно через 4 года, уже в окрестностях Гижигинского острога сотня солдат прапорщика Мордовского разгромит отряд в несколько сотен чукчей, пришедших сюда грабить коряков. В том бою, 9 марта 1775 года, погибло 83 чукотских воина, 5 солдат из роты Мордовского и 13 коряков, дравшихся на стороне русских. Исход боя решил удачный выстрел из пушки и залп кремневых ружей, против которых оказались бессильны доспехи из моржовых шкур и китового уса.

Это столкновение стало последней «битвой» долгой русско-чукотской войны. И тут оказалось, что за век с лишним боёв и стычек чукчи… привыкли к русским. Ведь война оборачивалась не только трупами и пленными, но и торговлей — например, чукчи уже не могли представить свою жизнь без железных котлов и табака.

Всё это в ту эпоху они могли получить только у русских. И вскоре после эвакуации острога с берегов Анадыри, «колымский комиссар» Иван Баннер (кстати, в будущем один из руководителей русской Аляски) с удивлением узнал, что воинственные «чюхчи» сами начали искать бывших противников, предлагая менять шкуры лисиц и моржовые клыки на медные котлы и табак.

Российское правительство с ходу оценило возможную роль торговли в, как тогда писали, «приручении» непокорного народа. И в 1794 году на колымском притоке реке Анюй (Вылгилвээм — «берёзовая река» на чукотском языке) построили небольшую деревянную крепость, специально для торговли с чукчами.

Учитывая боеспособность и агрессивность «настоящих людей», торговля с ними велась почти как военная операция, с соблюдением всех мер предосторожности. Чукчи тоже являлись на торг в доспехах и полном вооружении. Опасаясь и в то же время нуждаясь друг в друге, стороны быстро выработали правила этой специфической коммерции.

Ярмарка, прозванная по имени реки Анюйской, проводилась раз в год, в течение десяти дней марта. По воспоминаниям, на всех очевидцев производило сильное впечатление множество чукчей, являвшихся в полном вооружении у частокола Анюйского острога с криками «Тарова!» (так они переиначили русское приветствие «Здорово»). В следующие дни пришельцам, в обмен на символический ясак в три десятка лисьих шкур, разрешалось появляться на торге у ворот острога, но только в светлое время суток.

Меновая торговля происходила следующим образом. Чукчи в доспехах, опираясь на копья, неподвижно стояли у своих собачьих упряжек, на которых был разложен их товар — шкуры лисиц, песцов, куниц, бобров, выдр и белых медведей, моржовые клыки и готовая одежда из оленьих шкур. Между неподвижными чукчами бродили русские купцы и приказчики, предлагая на обмен свой товар — металлические топоры, иглы, ножи, котлы, деревянную посуду, листовой табак и бисер.

Чукчи торговались не менее упорно, чем воевали. Обмануть их было непросто — например, опытный чукотский охотник, по воспоминаниям очевидцев, мог, подкинув на руке, легко на вес определить нехватку 1–2 фунтов табака в предложенной пачке. Этот товар «настоящие люди» ценили очень высоко, давая за пять фунтов махорки одну лисью шкуру. Столько же — одну лисицу — на Анюйской ярмарке стоил железный топор.

В обмен на пару фунтов табака и льняную рубашку чукчи даже соглашались креститься — появление в русской церкви с красочными иконами и торжественными службами они воспринимали как интереснейшее развлечение в их северной жизни. Ещё им очень нравились сладкие леденцы, но категорически не пришёлся по вкусу привычный русским чай.

Зато пристрастие к «черкасскому листовому табаку», простой и жгучей махорке, выращенной на Украине, было столь велико, что, когда её попытались заменить другими сортами, которые было дешевле и легче доставлять в Сибирь, чукчи едва не устроили вооруженный бунт, заявив, что без привычного зелья ярмарка им не нужна. Пришлось русскому начальству срочно требовать нужный сорт никотина с другого конца огромной империи.

Женскую же половину воинственного чукотского народа покорил стеклянный бисер — он был красивее, удобнее и дешевле привычного им костяного. Так что, вопреки расхожим мифам, войну с чукчами прекратила не водка, а табак и бисер. Русские власти, наоборот, запрещали продавать чукчам алкоголь — пока «настоящие люди» (луораветланы, самоназвание чукчей) не растеряли свои боевые навыки, в пьяном задоре они казались слишком опасными. Алкоголизация чукчей началась лишь веком позднее, в конце XIX столетия, когда с американских кораблей, регулярно торговавших у берегов Чукотки, «настоящим людям» стали в обмен на меха активно предлагать «огненную воду».

К тому времени «луораветланы», хотя по слухам и совершали иногда набеги на эскимосов Аляски, свою былую воинственность растеряли. Долгие чукотские войны в бескрайних ледяных просторах навсегда ушли в прошлое.