Оленья кавалерия или смерть от кота своего...

Глава 23 «Дабы дети без обучения не оставались дураками…»

Триста лет назад на российском Дальнем Востоке не было ни одной школы. За первый век существования Якутска, старейшего дальневосточного города нашей страны, в нём вообще не было учеников, а первая попытка создать государственное училище встретила сопротивление родителей. И только в процессе подготовки знаменитой экспедиции Беринга один энергичный лейтенант при помощи солдат силой набрал столько школьников, что сразу сделал Дальний Восток лидером по количеству учеников на душу населения.

Расскажем об этих и иных перипетиях нелёгкого рождения системы образования в дальневосточной части России на закате эпохи первопроходцев.

XVIII век, который историки за развитие науки и знаний традиционно именуют Эпохой Просвещения, наш Дальний Восток встречал без какого-либо «просвещения» вообще. Коренные северные народы, кочевавшие в приполярной тайге и тундре от реки Лены до Камчатки, письменности не имели. Немногочисленные русские первопроходцы тоже были страшно далеки от всеобщей грамотности, а знавших буквы писарей на эти окраинные земли присылали из далекой Москвы.

Эпоха реформ Петра I тоже не изменила российский Дальний Восток — слишком далёк был этот регион от европейской части страны, где знаменитый царь сумел достать всех активными преобразованиями. Но и в целом по стране три века назад ситуация со школами и школьниками оставалась, мягко говоря, скромной. Ровно 300 лет назад во всей огромной Российской империи насчитывалось менее 5 тысяч учеников — около 3 тысяч в церковных «епархиальных» школах и почти две тысячи в созданных царём Петром I государственных «цифирных» школах. Для сравнения, в минувшем сентябре 2017 года в Российской Федерации за парты село 15 миллионов учеников — в три тысячи раз больше!

Но всё же Эпоха Просвещения добралась до реки Лены и до берегов «студёного» Охотского моря. Приехала она в дальневосточную тайгу из страшно далёкого Петербурга вместе с военными и ссыльными. Первым же, кто предложил создавать училища и школы на Дальнем Востоке, стал знаменитый исследователь Витус Беринг.

В то время переброска любых грузов и больших групп людей из европейской части России, через весь континент, к берегам Охотского моря занимала около двух лет. Поэтому ещё в 1724 году, готовясь к первой морской экспедиции для исследования северной части Тихого океана, Беринг предложил набирать и обучать будущих моряков и морских специалистов прямо на месте, из русских людей, проживающих к востоку от реки Лены. «Необходимо для морского пути обучать молодых казачьих детей всякому морскому обыкновению…» — писал Беринг царю Петру I.

Царь задумал основать на берегу Охотского моря «навигацкую школу», большое морское училище, но не успел реализовать замысел при жизни. Только спустя несколько лет власти Российской империи распорядились для подготовки второй тихоокеанской экспедиции Беринга открыть первое учебное заведение на Дальнем Востоке. «Нарочную (т. е. специальную — прим. А.В.) школу, не для одной грамоты, но и для цифири и навигаций завесть тебе, и жалованье малое для содержания учеников давать, из чего могут люди к службе знающие возрастать, а не дураками оставаться…» — гласил подписанный 30 июля 1731 года правительственный приказ новому начальнику Охотска, в ту эпоху главного и в сущности единственного тихоокеанского порта России.

Фраза «не дураками оставаться» явно понравилась старинным бюрократам, позднее её вариации не раз будут повторяться в документах относительно первых дальневосточных школ. Однако местным «недорослям» и после 1731 года предстояло ещё несколько лет «оставаться дураками» — для школы не было ни учителей, ни учебников.

Одновременно высшие власти задумали открыть аналогичные школы в Якутске и на Камчатке. Осенью 1734 года в столицу Якутии прибыл Витус Беринг вместе с семьёй и учителем своих детей, ссыльным «протонотариусом» Фердинандом Гейденрейхом. Именно его капитан-командор планировал в качестве первого преподавателя одной из будущих школ.

Немец Гейденрейх до 1718 году служил «протонотариусом», то есть главным делопроизводителем в «Юстиц-коллегии», верховном суде Российской империи. Однако чиновник оказался замешан в громком «Ревельском сыскном деле» о хищениях и коррупции в Ревельском (Таллиннском) порту. Дело расследовал лично царь Пётр I и Гейденрейху пришлось стать одним из первых узников Трубецкого бастиона недавно построенной Петропавловской крепости.

После 1720 года бывшего «протонотариуса» приговорили к вечной ссылке в Сибирь. Спустя 14 лет Беринг встретил его, проезжая Иркутск, и нанял для обучения своих детей. Тогда же мореплаватель направил письмо в Петербург с предложением назначить ссыльного преподавателем в одной из будущих школ. В итоге к началу 1736 года в Якутск пришёл приказ Сената Российской империи: «Бывшаго Юстиц-колегии протонатариуса Фердинанта Гейденрейха, которой сослан в Сибирь по Ревельскому розыскному делу, определить в Комчатку для обучения малолетных казачьих детей навигации…»

В приказе грозно подчёркивалось, что «ссылка ему в Комчатку будет далее сибирских городов», однако, будущему учители в статусе ссыльного назначили хорошую по тем временам зарплату — 150 рублей в год. Столько же тогда получал офицер-дворянин в армии. Грамотные люди три века назад были в страшном дефиците, особенно на самых дальних окраинах большой империи, поэтому ссыльный коррупционер в итоге неплохо устроился.

Фердинанду Гейденрейху даже не пришлось ехать через Охотское море в пугающие камчатские дали — коммандор Беринг своей властью оставил его организовывать первую школу в Якутске. Однако долгое время школа существовала лишь на бумаге — «якутские казаки» никак не желали отдавать своих детей какому-то ссыльному немцу для непонятной «навигации».

Тем временим при находившемся рядом с городом Спасском монастыре архимандрит Нафанаил по приказу высших церковных властей открыл небольшую школу для детей местных священников. В школу для «обучения грамоте славяно-российской» набрали две дюжины учеников, в том числе шесть якутских мальчиков из «новокрещёных» семей, недавно принявших православие.

Вопрос же с большой государственной школой окончательно решился только в 1739 году, при помощи приехавшего в Якутск лейтенанта Василия Ларионова. Опытный гвардеец Петра I, ветеран войн со Швецией, он был назначен ответственным за снабжение экспедиции Беринга. Ларионов поступил решительно и чисто по-военному — при помощи солдат силой набрал для школьного обучения 110 мальчиков в возрасте от 6 до 15 лет, подобно тому как в ту эпоху принудительно набирали рекрутов в армию.

Большинство жителей Якутска в то время числились «сибирскими казаками», то есть лично свободными людьми, но обязанными нести «государеву службу». Этим и воспользовался лейтенант Ларионов, объяснив горожанам, что учёба в государственной школе — тоже служба.

Кстати, не стоит думать, что напористо решивший судьбу дальневосточного образования лейтенант Ларионов был простым солдафоном — он имел хорошее для той эпохи образование, даже писал книги. Построенный при Сталине знаменитый Беломор-Балтийский канал впервые был предложен именно Василием Ларионовым, опередившим своё время…

Население Якутска тогда не превышало две тысячи человек всех полов, возрастов и наций. Так что почти полторы сотни учеников двух школ тут же сделали небольшой город лидером в Российской империи по количеству школьников на душу населения.

Обе якутских школы, и монастырская, и «навигацкая», фактически, являлись начальными. Учить «малолетних детей навигации» приходилось в прямом смысле с азов — с обучения азбуке, чтению и простому счёту. После трёх лет занятий Фердинанд Гейденрейх устроил первый большой экзамен — из 110 учеников отобрали лишь 25, способных к дальнейшему постижению более сложных «навигацких» наук.

Однако тут объявил забастовку сам учитель Гейденрейх — все три года ему выплачивали только половину обещанного правительством жалования. Якутская «навигацкая» школа как-то просуществовала ещё несколько лет и была окончательно закрыта в 1746 году по причине отсутствия «казённых» средств. В следующем 1747 году по неизвестным причинам (видимо, тоже из-за отсутствия денег) была закрыта и школа при Спасском монастыре. Якутия вновь осталась совершенно без образования.

Не просто складывалась и судьба первой школы в Охотске. Здесь, на берегу одноимённого моря, первые семь лет существования «школы» случайные учителя из бывавших в Охотском порту моряков кое-как научили читать и писать только шестерых мальчиков. Поэтому в 1740 году из-за «малого числа морских детей и по недостатку наставников» школу даже хотели закрыть, но положение спас новый начальник Охотска, граф Антон Девиер.

Этот бывший соратник Петра I, уроженец Португалии в юности носивший имя Антонио де Виера, тоже был ссыльным. К востоку от реки Лены он оказался по приказу брата своей жены — могущественного «полудержавного властелина» Александра Меншикова. После 12 лет ссылки в Жиганском зимовье Антон Девиер, как грамотный и опытный (в прошлом — первый начальник полиции Петербурга), был назначен руководить Охотском.

Граф Девиер тут же восстановил школу, набрал 21 ученика и нашел подходящего учителя — тоже ссыльного, но по словам самого графа, «весьма достойного и в учении искусного». Так первым настоящим преподавателем в Охотске стал Яков Самгин, бывший священник, осуждённый по крайне необычному делу.

До ссылки купеческий сын Яков, получивший хорошее церковное образование, был иеромонахом Иосией, настоятелем монастыря возле Москвы. Благодаря близости к «старой столице» монах Иосия приятельствовал со многими высокопоставленными лицами, включая сестёр царя Петра I. Высокие знакомства монаха в итоге и погубили.

Для будущего учителя вечная ссылка в Охотск началась с трагикомического случая — в 1733 году один из подчинённых Иосии монахов признался ему на исповеди, что давно продал душу дьяволу, как полагается подписал договор кровью и даже замышлял убить самого царя. Бывший купеческий сын с хорошим образованием в эти сказки не поверил, счёл монаха безумцем. Однако дело осложнялось признанием в замыслах против монарха — сошедший с ума мог рассказать о них кому-то ещё, а за недоносительство по такому щепетильному делу в Российской империи карали как за само покушение.

В итоге обеспокоенный Иосия всё же доложил властям об исповеди безумца. Началось следствие, в монастыре провели обыск и нашли письма, в которых монахи осуждали церковную реформу царя Петра I. Тут уж следователям Тайной канцелярии стало не до «козней дьявола», обнаружилось преступление куда более реальное и земное — критика высшей власти. Иеромонаха Иосию под конвоем отправили в Петербург, пять лет он провёл в тюрьме.

Иосию могли бы оправдать, ведь в «дьявольщине» и «подмётных письмах» лично он не был виновен. Но подвели как раз высокие знакомства — бывший купеческий сын много лет являлся исповедником «президента Камер-коллегии» (выражаясь современным языком — министра государственного имущества). У такого министра в Петербурге, естественно, были высокопоставленные враги, которые под него «копали» и хотели выбить из удачно подвернувшегося монаха показания с нужным компроматом.

Но даже под пытками Иосия не выдал, что же говорил ему на исповеди министр. И в 1739 году иеромонаха «расстригли», то есть официально лишили духовного сана. Затем последовал приговор высшей власти — «Расстригу Якова Самгина вместо казни смертной, бить кнутом и, с вырезанием ноздрей, сослать в Камчатку вечно».

По пути на самый дальний край империи, в Охотском порту, ссыльного «попа-расстригу» с вырванными ноздрями и перехватил ссыльный начальник порта. Так неплохо образованный москвич Яков Самгин с 1741 года стал учителем для 21 мальчика. И не факт, что он пугал охотских детей обезображенным приговором лицом — ссыльных и каторжников с, как тогда говорили, «рваными» ноздрями в ту эпоху между Якутском и Камчаткой было немало.

Однако, ссыльный иеромонах мог учить только чтению и прочим гуманитарным предметам, будущим же морякам требовались и основательные знания по математике и геометрии. Поэтому в 1742 году начальник Охотского порта граф Девиер пишет вышестоящему начальству: «Для обучения детей цифири и некоторой части геометрии надобно прислать в Охотск одного студента искусного, те науки знающего, снабдя его книгами, арифметикой и геометрией и с принадлежащими к ним инструментами, дабы здесь дети без обучения не оставались дураками и по употреблению в службе Ея Императорского Величества могли всегда годны быть…»

Охотской школе повезло — в это время из Москвы на Камчатку отправлялась большая церковная миссия для крещения аборигенов, в состав которой включили группу выпускников Московской Славяно-Греко-Латинской академии. В ту эпоху это был ведущий ВУЗ страны, дававший разностороннее и прекрасное образование, именно его выпускники обычно становились педагогами в лучших учебных заведениях России.

Так со следующего 1743 года в Охотске появился ещё один хороший учитель — «студент школы философии» (то есть выпускник философского факультета московской Академии) Дмитрий Камшигин. Он стал первым на Дальнем Востоке преподавателем, ранее специально учившимся основам педагогики.

Благодаря тому, что Охотск весь XVIII век был главным тихоокеанским портом России, наконец заработавшая в городе «навигацкая школа» не прекращала свою деятельность вплоть до середины следующего столетия. Школа из начальной вскоре по-настоящему стала «навигацкой», когда один из самых опытных мореплавателей региона, лейтенант Хметевский, получил приказ: «Собрать 10 мальчиков и готовить их так, чтобы они, будучи в обучении, могли для надобности здесь к мореплаванию служителей вступить в навигационные науки».

Василий Хметевский был создателем первых карт Охотского моря и побережья Камчатки, участвовал в первой русской экспедиции к берегам Японии. В 1756 году Охотская школа, благодаря стараниям Сибирского губернатора Василия Мятлева, который сам в прошлом был опытным моряком, получила из столицы и первоклассное по тем временам оборудование — «карты меркаторские и плоские», таблицы логарифмов, циркули, квадрант и прочие дорогие в ту эпоху морские приборы.

Занятия велись лейтенантом Хметевским при помощи нескольких педагогов из опытных морских штурманов. Учебное заведение на берегу Охотского моря удачно совмещало в себе начальную и профессиональную школу. В середине XVIII века здесь обучалось два десятка «навигацких» учеников и столько же лишь постигавших азы грамоты. Первые получали стипендию — от 12 до 72 рублей в год, в зависимости от специализации. Вторые стипендий не получали, зато учились бесплатно.

Так школа в Охотске стала первым на Дальнем Востоке техническим учебным заведением. По меркам той эпохи её можно считать почти настоящим ВУЗом.

Почти одновременно с Якутском и Охотском учебные заведения возникли и в самом удалённом уголке Российской империи — на Камчатке, которая тогда славилась как источник драгоценных мехов и место самой дальней ссылки. Первую школу здесь открыли в 1741 году в Большерецком остроге по инициативе Георга Стеллера, сотрудника Петербургской академии наук, приехавшего на Камчатку вместе с экспедицией Беринга.

Расположенный на западном берегу полуострова (в 170 км к юго-западу от современного Петропавловска), Большерецкий острог был крупнейшем русским «городом» в этом регионе — аж три сотни постоянных обитателей. Как и в Якутске с Охотском, первыми учителями в Большерецкой школе стали ссыльные — некто Иван Гуляев и поручик Пражевский. Зарплату им платил Георг Стеллер из личных денег.

Однако спустя четыре года начался совершенно новый этап в истории камчатского просвещения — на полуострове появилась большая группа профессиональных учителей из Москвы и Петербурга.

Дело в том, что далёкая Камчатка рассматривалась высшей властью не только как место ссылки, но и как важнейший стратегический регион. Однако взрослых россиян мужского пола (даже если считать всех ссыльных всех наций) к середине XVIII века на полуострове не набралось бы и пяти сотен. При этом на Камчатке проживало около 10 тысяч коренных обитателей, «камчадалов»-ительменов, и несколько тысяч кочевых «оленных коряков». По сути все их отношения с русской властью ограничивались нерегулярной меновой торговлей и уплатой «ясака», меховой дани.

В далёком Петербурге понимали, что лучшим способом привязать аборигенов Камчатки к России станет распространение среди них православия. Но первые попытки христианизации провалились — прибывший с этой целью на камчатку архимандрит Мартиниан за 12 лет миссионерской деятельности сумел обратить в христианство лишь сотню аборигенов. Ровно три века назад, в 1717 году, Мартиниан был задушен камчадалами, не желавшими отказываться от обычаев предков.

Церковные власти разумно сочли, что главным препятствием является языковой барьер — диалекты ительменов сильно разнились между собой и в них просто отсутствовали многие понятия, необходимые для восприятия христианской проповеди. Европейский уровень знаний по филологии и лингвистике в ту эпоху, при всём желании, тоже не позволял сделать адекватные переводы Библии на язык аборигенов Камчатки (показательно, что Евангелие смогут впервые перевести на один из ительменских диалектов только в начале XXI века).

Поэтому 300 лет назад кому-то из высших иерархов Русской православной церкви пришла в голову ценная мысль, что легче обучить всех «камчадалов» церковно-славянскому языку, чем выполнить неподъёмную работу по переводу христианства на их диалекты. И в 1732 году из Москвы к берегам Охотского моря отправили большую «миссию» священников, которых снабдили 200 букварями — очень внушительный запас учебников для той эпохи!

Та миссия, однако, до Камчатки не добралась — на полуострове вспыхнул большой бунт аборигенов, да и сами священники по пути так разругались между собой, что им стало не до просвещения ительменов. «По вспыхнувшей внутренней вражде, прежде чем достигла места назначения, миссия возвращена назад…» — обтекаемо писали о том событии дореволюционные историки.

Однако, вьючный обоз с большим трудом всё же доставил на берега Охотского моря две сотни букварей, провезённых через весь континент. Книги в ту эпоху были очень дорогими, но груз дешевле было оставить на месте, чем возвращать через тайгу обратно. Именно эти буквари и стали первыми учебниками на российском Дальнем Востоке. Это по ним учились читать и писать первые ученики «навигацких школ» в Якутские и Охотске и первой школы в камчатском Большерецке.

Только в 1743 году подготовили третью миссию для крещения Камчатки. Её руководитель, архимандрит Иосаф Хотунцевский получил инструкцию Святейшего Синода: «Велено тебе инородческие школы заводить, и по отправленным с тобою ученым книжицам камчатских отроков обучать алфавиту…» Однако инструкция Синода строго подчёркивала, что школы на Камчатке не должны быть только общеобразовательными: «Смотреть, дабы не единому письму обучали, но и разумению Святаго Писания…»

Для работы в будущих школах с миссией архимандрита Иосафа Хотунцевского, помимо священников, отправлялись семь студентов Московской Славяно-Греко-Латинской академии: Петр Грязной, Дмитрий Камшигин, Василий Кочюров, Алексей Ласточкин, Петр Логинов, Степан Никифоров и Фёдор Серебряков. Будущим учителям полагалось неплохое жалование — от 100 до 150 рублей серебром в год.

Из этой группы, как уже упоминалось, Дмитрий Камшигин стал учителем в «навигацкой школе» Охотска. Ещё одного студента, Василия Кочюрова, решено было отправить на Чукотку для организации первой школы в Анадырском остроге, который тогда был опорной базой для долгих и трудных войн с неукротимыми чукчами (см. главы 16–17).

Архимандрит Хотунцевский, не полагаясь на буквари предыдущей миссии, тоже вёз с собой внушительный обоз с книгами и учебниками. Для будущей первой школы на Чукотке он выделил студенту Кочюрову 85 букварей и азбук.

В январе 1745 года студент в сопровождении монаха Флавиана, дьячка Фёдора Смирных, пономаря Василия Решетникова, переводчика с эвенкского и корякского языков Ильи Наумова, одного солдата и пятерых казаков отправился из Охотска в долгий путь на Чукотку. Девять месяцев они на оленьих и собачьих упряжках двигались на северо-восток. К ноябрю 1745 года будущий учитель и его спутники прошли более тысячи километров вдоль берега Охотского моря — до цели, Анадырского острога, оставалось по дальневосточным меркам совсем «немного», каких-то 400 вёрст.

Перед финальным броском на Чукотку маленький караван рассчитывал передохнуть в Акланском остроге, единственном русском поселении (аж 12 казаков постоянного «гарнизона»!) остававшемся на пути к реке Анадырь. Но именно в это время корякский «оленный князец» Эвонто Косинкой, кочевавший со своими табунами в окрестностях Акланского острога, решил поднять восстание против русской власти. Политическая программа повстанца была простой — «ясаку вовсе не платить и жить в своей вольности», так позднее на следствии её излагали немногие выжившие бунтовщики.

Своё освободительное восстание князь Эвонто начал в первых числах ноября 1745 года с нападения на первый подвернувшийся русский караван. Человек, который должен был стать первым учителем на Чукотке, и все его спутники, не ожидавшие нападения, были убиты из засады стрелами с костяными наконечниками. «Оленный князец» Эвонто Косинкой, вероятно, рассчитывал найти в русском обозе оружие и порох, но нашёл груз букварей и азбук.

Вряд ли мы сегодня сможем даже представить, какие мысли бродили в голове мятежного «оленного князца» Эвонты, когда он рассматривал совершенно непостижимый для его первобытного сознания калейдоскоп неких знаков и картинок, листая захваченные буквари. Возможно эти трофеи даже понравились князю и его жёнам.

Основными школьными учебниками в ту эпоху были различные «азбуки» и «Лицевой букварь», созданный в конце XVII века талантливым монахом Карионом Истоминым. «Азбуками» тогда именовали простые учебные пособия, а вот «Букварь» Истомина (именно его в сотнях экземпляров везли духовные мисси на Камчатку) был настоящей книгой, да ещё какой! Одних только иллюстраций — более четырёх сотен.

Этот букварь будет интересно полистать даже взрослому человеку XXI века, избалованному телевидением и интернетом. Составлен «Лицевой букварь» Истомина с явным педагогическим талантом и любовью к детям. Каждая буква снабжена не только различными её написаниями, в том числе латинским шрифтом, но и соответствующими картинками.

Например, для буквы «К» ассоциативными иллюстрациями были изображения коня, корабля, колодца, колесницы, коровы, колокола, ключа, копья, кита, кипариса и кречета (сокола). Нашему современнику будет не понятно только одно изображение на той странице — некая похожая на курицу птица с названием «кокошь». Но это, на самом деле, и будет обычная курица — именно так, «кокошь», её чаще всего называли простые русские люди XVIII века.

Помимо картинок, каждая буква в «Лицевом букваре» Истомина для лучшего запоминания снабжена нравоучительными стихами по всем правилам «пиитики» трёхвековой давности. Для буквы «К» стихи звучат так:

С таким букварём первым учителям на берегах Охотского моря и три столетия назад было чем заинтересовать и увлечь детей. Для умов, неизбалованных в ту эпоху зрелищами, этот учебник становился захватывающим окном в разнообразный мир.

Конечно, сложно представить, как учитель объяснял ученикам, например, слона — его картинка была под буквой «С» — и никто, ни сам педагог, ни школьники Охотска или Камчатки его никогда вживую не видели и не имели шансов увидеть. Зато кита, нарисованного под буквой «К» они легко могли рассмотреть, едва выйдя на близкий берег Охотского моря или Тихого океана — в ту эпоху здесь водились просто огромные стада этих животных. Для многих аборигенов Дальнего Востока они были и привычной, самой обыденной пищей.

Корабль с букварями и миссией архимандрита Иосафа Хотунцевского прибыл из Охотска к берегам Камчатки 13 августа 1745 года. Уже 28 августа первые учителя разъехались к местам будущих школ на противоположном, океанском берегу полуострова. Студент Пётр Грязной отправился в Верхне-Камчатский острог, а студент Фёдор Серебряков — в Нижне-Камчатский. Каждый увозил с собой по 20 азбук и 10 букварей.

Самая крупная школа создавалась в Большерецком остроге и ей полагалось 95 азбук и 23 букваря. Учебники тогда рассматривались не как расходный материал, а как ценнейшее оборудование. Архимандрит Иосаф для каждого учителя собственноручно написал строжайшую инструкцию по сбережению учебников и запрете раздавать их из школ по домам учеников: «Без воли и ведома нашего тех книг никому и ни под каким видом не отдавать и хранить при себе под наистрожайшим контролем, дабы ни малой траты, ни повреждения им приключиться не могло… Паче чаяния в бытность твою какое над оными книгами небережение нами усмотрится, или что не найденным окажется, только с тебя взыскано будет без упущения…»

Архимандрит беспокоился не зря — ведь следующий раз школьные учебники на Камчатку привезут только в XIX веке. По азбукам и букварям, доставленным Иосафом в 1745 году, будут учиться как минимум три поколения жителей полуострова.

Уже осенью 1745 года в трёх первых школах Камчатки стали постигать грамоту 79 мальчиков. При этом дети русских и ительменов учились вместе, так на следующий год в школе Верхне-Камчатска учились 26 казачьих детей и 19 сыновей из ительменских родов, кочевавших в окрестностях русского острога.

Не прошло и трёх лет, как благодаря энергии и настойчивости архимандрита Иосафа Хотунцевского, на Камчатке было уже семь школ. Первая школа в гавани святых Петра и Павла, на месте будущего Петропавловска-Камчатского, начала работу в 1748 году. К тому времени на полуострове насчитывалось уже более 200 школьников, а самый способный ительменский юноша, крещёный под именем Тимофей Уваровский, уже сам преподавал русскую грамоту в школе Тигильского острога (ныне село Тигиль, райцентр в полутысяче километров к северу от Петропавловска-Камчатского).

Примечательно, что «новокрещённый» Тимофей Уваровский, первый педагог из аборигенов Камчатки, был сыном одного из «тойонов», вождей ительменов. В русском остроге он оказался в качестве «аманата» — заложника, который своей жизнью гарантировал выплату меховой дани. Однако, «аманаты» в русских селениях содержались не как заключенные — пользуясь относительной свободой, они не могли лишь покидать соответствующий острог, поэтому быстро перенимали образ жизни и моду пришельцев с Запада. Те же, кто крестился и научился грамоте, становились полноправными подданными Российской империи.

По итогам первых лет учёбы архимандрит Иосаф даже докладывал начальству в Петербург, что дети ительменов способнее русских школьников: «В учении российской грамоте, письму, нотному пению решительно преуспевают российских отрочат и по своим разумениям далеко отстоят от российских мужиков и превышают некоторых купцов…»

Вероятно, архимандрит, подчёркивая успехи школьников-ительменов, стремился, вольно или невольно, приукрасить результаты своей просветительской деятельности. Однако, ительмены имели развитый и сложный фольклор, при отсутствии собственной письменности, его передача из поколения в поколение требовала развитой памяти, что в итоге способствовало успехам в школьной учёбе по ярким русским учебникам.

Занятия в школах воспринимались аборигенами как своеобразное развлечение, нечто абсолютно новое в привычной им жизни. Тем более, что архимандрит Иосаф освобождал учеников от уплаты «ясака» (дани собольим и лисьим мехом) и даже из своих денег уплачивал подушную подать — налог, который должны были вносить в казну все, кто принял христианство, превратившись из «кочевого инородца» в полноправного подданного Российской империи.

В итоге за первые шесть лет своей деятельности архимандрит Иосаф и его «студенты» организовали на Камчатке 14 школ, в которых одновременно обучились грамоте 239 учеников. Одну школу открыли даже на Курильских островах. Сотрудник Петербургской академии наук Степан Крашенинников, побывав на полуострове в середине XVIII столетия, описывал состояние местного просвещения почти восторженно: «Завели там и школы по разным местам, в которые сами камчадалы охотно отдают детей своих… Во всех почти острогах заведены школы, в которых невозбранно обучаться как детям казачьим, так и камчадальским, без всякой платы».

Однако не стоит думать, что вдохновенный педагог Иосаф был ангелом во плоти. Он оставался сыном своего времени — главным в его деятельности было не абстрактное просвещение, а насаждение христианства. Будучи талантливым учителем и искренне любя способных школьников, Иосаф бестрепетно порол и детей, и взрослых за любые отступления от религиозных правил. Не брезговал лично бить непослушных вождей-«тойонов» или допрашивать под пыткой заподозренных в мятеже.

Но именно благодаря деятельности такого противоречивого Иосафа сложилась удивительная ситуация — в середине XVIII века на далёкой Камчатке, где проживало не более 15 тысяч человек, количество школьников и знающих грамоту на душу населения оказалось выше, чем в центральных губерниях России.

Архимандрит Иосаф, опередив своё время, пытался даже создать полноценную школу-интернат, в которой могли бы жить и обучаться камчатские дети полностью за государственный счёт. Замысел остановила нехватка казённых средств — для такого интерната, по расчётам архимандрита, требовалось 500 рублей в год.

Стремясь охватить учёбой всех кочевников, Иосаф даже задумал отправить к «оленным корякам» специальные кочевые школы — в такой «школе» учитель с несколькими помощниками на оленьих и собачьих упряжках должен был ездить по тундре вслед за кочующими родами аборигенов. Этому замыслу помешало начавшееся восстание «ясачных» коряков — памятуя судьбу погибшего студента Василия Кочюрова, архимандрит не решился на такой эксперимент.

Зато при помощи местных знатоков удалось изящно решить вопрос с бумагой и чернилами для школьных прописей. Настоящая бумага на далёкой Камчатке в ту эпоху была страшно дорогим дефицитом, привозимым из-за моря через всю Сибирь. Поэтому для камчатских школ использовали подручный материал — бересту, на которой писали соком ягоды шикши (водяника или вороника, родственна вереску), в изобилии растущей по всему полуострову. Её тёмный сок с успехом заменял чернила — по свидетельству историков, и спустя столетие такие рукописи не выцветали и сохраняли яркость, на сохранившихся в камчатских архивах «берестяных грамотах» можно было без труда прочитать написанное ягодными «чернилами»…

Созданные Иосафом школы работали четверть века после того, как энергичный архимандрит покинул Камчатку. Он сумел запустить систему, которая поддерживала сама себя — учителя готовились из местных жителей. Однако, в последующие десятилетия камчатские власти не жаловали заботой школьное образование.

Последним, кто пытался сохранить наследие архимандрита Иосафа был капитан Георгий Нилов, возглавлявший Камчатку до весны 1771 года. Нилов погиб во время бунта ссыльных — его убили сосланные на полуостров польский мятежник Мориц Бенёвский и бывший поручик столичной гвардии Василий Панов, которые некоторое время сами подрабатывали учителями в школе Большерецкого острога. В тот год на Камчатке ещё действовало 10 школ, в которых обучалось около 160 мальчиков.

Не прошло и четырёх лет, как на Камчатке осталось всего 6 школ, а к 1779 году — только четыре с 40 учениками. К 1784 году работала уже лишь одна, последняя школа в Ичинском остроге (ныне — заброшенное село Ича в Соболевском районе Камчатского края). После того как ительмены приняли христианство и перестали бунтовать, приезжавшее на Камчатку начальство уже не видело смысла тратить казённые деньги на их массовое обучение грамоте.

Очередной правитель полуострова, «коллежский асессор» Франц Рейнеке в 1784 году закрыл последнюю Ичинскую школу. Её ученикам и самому учителю, местному уроженцу Марку Уксусникову, велели заняться более прибыльным для казны и начальства делом — добывать в тайге «ясак», меховую дань.