Опасайтесь бешеного пса

Глава 13. Свидетели Пронькины

«Хороша парочка, Владлен и Леокадия. Впору мексиканский сериал снимать. Владлен, правда, не очень катит, лучше бы какой-нибудь Леонардо или Викторио. Нужно ж с такими именами всю жизнь кантоваться».

— Леокадия Петровна дома? — спросил Никита из-за двери в ответ на подозрительное «кто?».

Так и подмывало ответить как полагается: «Конь в кожаном пальто!», но Никита сдержался и прогремел: «Милиция».

Вообще-то прокуратура, но «милиция» понятнее, а что там с извилинами у Леокадии, пока неизвестно, может, склеились от неупотребления

— Удостоверение покажите, пожалуйста!

Ух какие мы бдительные!

Никита поднес раскрытую книжечку к глазку — пусть Леокадия любуется на его фото 3x4. А что, парень хоть куда, взгляд туповат, но это ничего. Никита не понимал, почему на всех фотографиях он получается или тупым, или заспанным. На документы, конечно, снимаемся, а не для любимой девушки и не для мамы, чтобы на тумбочку поставила изображение сыночка. И все-таки неприятно, когда с удостоверения на тебя смотрит угрюмый недоумок Никита пытался найти оптимальное выражение лица для съемок и даже пошел на эксперимент. Он зашел в кабинку моментального фото и сделал четыре фотографии с разными выражениями лица. Результат вышел такой интересным, что веселился весь отдел. Снимки могли служить прекрасной иллюстрацией к известным четырем типам нервной системы, правда типажам умственно не вполне полноценным.

Сначала Никита решил улыбаться, не так, конечно, как на американских документах, где непременно демонстрируют квалификацию своего зубного врача, а слегка — мол, у нас все в порядке, держи хвост пистолетом. На фото вышел все тот же недоучившийся идиот, но еще и развязный. Его лицо говорило: «Все путем! Нормалек, братишка!» Следующий экспериментальный экземпляр являл картину буйного помешательства. Картина «Перед грозой»: брови сдвинуты, губы поджаты, глаза мечут громы и молнии, но заметно, что идиот. В действительности Никита хотел изобразить на лице строгость и бдительность.

— А это! Это! — заливалась Катя Калачева, когда Никита показывал в прокуратуре результаты своего эксперимента: — У тебя что, конфетку украли?

— Какую конфетку! — возмущался Никита, — Здесь у меня на лице сочувствие написано.

— А тут что? Тут-то? Ты что, мыло проглотил? Или тебя палкой по голове стукнули?

— Сама ты мыло проглотила! Здесь я «совершенно спокоен»!

В конце концов все снимки пошли в дело — фотографии-то постоянно требуют, не напасешься. Развязный весельчак украсил читательский билет в Публичную библиотеку, куда Никиту иногда посылали смотреть подшивки газет. Буйный помешанный пригодился для пропуска в бассейн, а «съевший мыло» флегматик был сейчас предъявлен прекрасной Леокадии вместе со служебным удостоверением.

Даму фотопортрет устроил, и она отперла дверь, сняв с нее тяжелый крюк.

— Чего так поздно-то? — бурчала она.

— Значит, нужно, — ответил Никита, который до конца рабочего дня сидел в «Россане». — Работы много.

Наконец дверь открылась, и он смог войти в прихожую.

— Леокадия Петровна Пронькина? — уточнил Никита.

— Да, я самая, — ответила та. Она была в розовом фланелевом халате, надетом на свитер с высоким горлом. Что ж, ясное дело, топят везде плохо. — Вот видите, какой у нас холод! Стекла-то повылетели. А кто вставлять будет? Я на вас жалобу напишу.

— А я при чем?

— Кто стеклить будет, я вас спрашиваю? — взвилась Леокадия Пронькина, — В жилконторе говорят, мы ваших стекол не колотили и стеклить не обязаны! И вы туда же, прохвосты! Нам чего ж теперь, подыхай? Вон у меня и ноги посинели!

— Погодите, разве я ваши стекла колотил? — возмутился Никита.

— А что? Так и есть! Вы же милиция, распустили тут бандитов этих, мафию развели! Они безобразят, а отвечать кто-то должен. Милиция отвечает! Значит, вы и стеклить обязаны!

— Я хотел с вами поговорить насчет убийства. Сосед ваш погиб.

— Вот сначала застеклите, а потом и поговорим! — отрезала Леокадия.

Взять сейчас и уйти, и пусть сидит. Получается, милиция бандитов развела, а не такие «замечательные» свидетели! Попробуй раскрыть преступление, когда только и слышишь: «Не видел, не в курсе, не знаю!»

Никита порой терял ощущение реальности. Так случилось и в этот раз. Нужно бы махнуть рукой на склочную тетку, а не спорить с ней, но разве удержишься?

— А я при чем, — Пронькина перешла на визг, — что, я свои стекла колошматила! Вова-а! — истошно крикнула она.

Примчался мужичонка в трениках и свитере с залатанными локтями.

— Вова! Корвалол! — визжала Леокадия, делая вид, что готова рухнуть на пол

Владлен (он и был Вовой) бережно усадил супругу на табурет, бросился в комнату и бегом вернулся с пузырьком и стаканом воды, видимо, не в первый раз.

— Тридцать капель, — прохрипела жертва мафии.

— А я слышал, что все эти капли ни хрена не помогают, — простодушно заметил Никита, — просто самовнушение срабатывает. И потом, пока считаешь капли, успокаиваешься.

Пронькина тем не менее демонстративно выпила лекарство, а затем долго дышала, схватившись рукой за левый бок.

— Ну, ладно, я пошел.

Никита повернулся к двери. В этой квартире ему было противно решительно все, начиная от круглого лоскутного половичка у двери, и кончая самими Пронькиными. Все, включая хозяев, было старое и застиранное, чистое и залатанное. А между двойными дверьми располагался целый склад трехлитровых банок. «Ненавижу банки», — подумал Никита.

— Ой, молодой человек! — ожила Пронькина.

— Ну?

— Вы куда это?

— За стеклом пошел! — буркнул Никита, но остановился.

— Ну ты, эта… не нужно, — подскочил к нему Владлен-Вова. — Эта… Щас. Ты погоди. Так не эта… Вот.

Речь была убедительной. Никита повернулся и уставился на Пронькину:

— Я слушаю.

— А вот, молодой человек, — она вдруг сделалась любезной и даже кокетливой, — Вот скажите, если этого бандита поймают, ну который взрывал тут, то с него можно вычесть деньги за ущерб? Владлен Сидорович купит стекло и вставит, но ведь дороговизна же какая, семьдесят три рубля за квадрат! Это же уму непостижимо! А у нас всего, если посчитать, будет квадратов сорок.

— Да двадцати не наберется, — пробормотал под нос Пронькин. — И побиты не все…

— Ну а вдруг поколотится что, пока будешь тащить, да и работа! — Пронькина выразительно зыркнула на мужа, и тот поспешил согласиться: — Ну, эта… может, и сорок… Это как считать…

— Ну так как, возместят? С индексацией, конечно? — снова спросила Леокадия.

— Вы иск напишите, — ответил Никита. — Но только, Леокадия Петровна, поймите, чтобы он вам возместил убытки, его нужно поймать, а для этого нужны свидетельские показания. Я за тем к вам и пришел, а вы мне отвечать не хотите.

— Ответь, Лидуша, ответь, — вдруг взялся за уговоры Владлен. — Не зря же человек пришел.

Видно, Пронькина уже и сама согласилась, но хотела, чтобы ее поуговаривали.

— Может, из-за твоих показаний и преступника поймают, — продолжал Владлен, — Помнишь, как маньяка изловили в том году? Тоже ведь мы помогли, а не пошли бы тогда в милицию, может, он и до сих пор женщин потрошил бы.

— Ну, хорошо, — кивнула Леокадия, — Но это в последний раз.

— Может, на кухню пройдем, — засуетился Владлен Сидорович. — Чайку…

— Там стол есть? Мне протокол писать нужно.

Окна на кухне были целехоньки, они выходили на другую сторону. «Да какие тут двадцать квадратов!» — подумал Никита, но спорить не стал.

— Значит, позавчера, шестнадцатого ноября, во вторник, во дворе вашего дома произошло убийство. Вы что-нибудь видели?

— Было дело, — кивнула Пронькина. — Я как раз из булочной шла, купила зерновой батон, мы его с мужем любим. Прошла по двору, только в квартиру вошла, слава Богу запереться успела, а тут как пальнет! Стекла повылетели, вот пойдемте в комнаты, я вам покажу, если не верите.

— Да верю я, верю. Продолжайте.

— Ну так вот. Сверху-то этот новый жилец спускался, ну, которого подорвали. Между нами говоря, он со странностями. Никогда я его одного не видела, с ним постоянно шпана бритоголовая. Страшные такие, и все время около его двери торчат, я даже ходить боялась, просила, чтобы Вова меня встречал от метро, когда поздно возвращаюсь. Бывает, — пояснила она, — еду от мамы…

— Ну и что, они шумели, ругались?

— Да нет, стояли всегда тихо, курили, вот. Но окурки, правда, в банку складывали, врать не стану. Но все равно страшно.

— Охрана, говорят, — вступил в беседу Владлен. — А зачем охрана, когда консьержка есть, день и ночь сидит? У нас тут народ такой подобрался, эта…

— Понаехали в наш дом, квартир напокупали! — завизжала Пронькина, обуреваемая чувством классовой ненависти, — И консьержку эту посадили. А ей деньги плати! Как пришли к нам первый раз на нее собирать, я их сразу отбрила: нам она не нужна, и мы на нее сдавать не будем. Так-то! Пусть кому нужно, тот и платит.

— А толку от нее, как от козла молока, — заметил Пронькин.

Никита с этим в принципе был согласен. Он уже опрашивал дежурившую с утра бабку и получил извечное: «Не видела, не знаю». Да она ничего и не могла видеть, сидя в своей каморке под лестницей.

— Мы теперь с ними только так! Хотят домофон какой-то вешать, пусть вешают, но от нас они на него ни копейки не дождутся!

— Вы разговаривали с вашим соседом? — прервал словесный водопад Никита.

— Нет, — не задумываясь ответила Пронькина, — ни разу. Даже лицом к лицу не сталкивалась. Бывает, иду с рынка или из магазина, только дверь закрою, слышу: спускается. Я уверена, он не хочет… то есть не хотел ни с кем встречаться. Больно много о себе понимает, вот мое мнение. Вишь, кандидат в депутаты, вот нос и воротит от простого человека, а потом хочет, чтобы за него голосовали. Приходила тут какая-то фифа, пыталась нам рассказывать, какой он хороший. Вова-то дверь ей сдуру открыл, но я ее сразу выставила, неча нам мозги пудрить.

— Во-во, — сказал Вова.

— И позавчера то же самое. Только я крюк накинула, слышу — спускаются. Я к окну: идут, голубчики. Этот-то кандидат посередке в пальто таком хорошем, а по бокам двое бритоголовых. Сначала один из них вышел, осмотрелся, мол, нет ли кого, а потом и своего барина вывел. А тут и машина ихняя подрулила, будто знали, что он сейчас появится. Встала вон там.

— Выезд эта… со двора закрыл, — добавил Пронькин. — Всегда выезд закрывает.

— Да-да, — радостно поддержала мужа Леокадия, — другой бы проехал немножко, а этот встал прямо на дороге, им до других людей и дела нет.

— А откуда вы знаете, что они сразу стали спускаться? Здесь такая слышимость? — спросил простодушно Никита.

— Ну, — замялась Пронькина, — я в прихожей стояла, завозилась там, чего-то мне нужно было между дверей поставить. Вот и услышала.

— И сразу к окну, — кивнул Панков.

— Ну, да, — неохотно согласилась любопытная соседка, — поглядеть, что там и как.

— Так ведь, эта… — попытался помочь супруге Вова. — Мало ли чего…

— Да все понятно, продолжайте.

— Ну, значит, он к машине подходит, а оттуда шофер выскакивает, бежит ему дверцу открывать. Прям, холуй. Вот они, слуги народа! Барин-то наш важно идет, будто так оно и нужно, чтоб ему прислуживали. Ну, тут и шарахнуло. Я едва присесть успела, а то, может, и без глаз бы осталась.

— Уши заложило, — добавил Владлен.

— А вы тоже находились у окна?

— Ну да, стоял. — признался Пронькин.

— И никто не подходил к машине? Может быть, кто-нибудь рядом крутился?

— Не, никого не было.

— Хорошо. А вот еще такой вопрос. Не в тот момент, а раньше, вы не видели, чтобы кто-нибудь возился на том пятачке, где обычно останавливается машина Савченко? Вы ведь говорите, она всегда парковалась в одном и том же месте.

Пронькины задумались.

— Лично я не видала, — наконец сказала Леокадия. — Но ночью-то я сплю. А ты, Вова? Понимаете, у него иногда бессонница, он ночами на кухне чаи гоняет, — пояснила она.

— Да не, вроде. Только эта… перекопали все во дворе, много кто тут ковырялся. Может, эта… и выходили. Всех не упомнишь.

— Ладно, — кивнул Никита, — что еще вы можете сказать о вашем соседе?

— А что о нем скажешь? — пожала плечами Леокадия, — Он с нами не то что здрасте-досвиданья, а на лестнице встречаться не желал.

— А собаку-то как эта… — напомнил муж.

— Да-да, — закивала Пронькина, — К нему собачка подбежала, маленькая такая рыженькая, а он ее прям ногой отшвырнул. Что о таком скажете? Я не собачница, у нас в квартире животных нет, понимаете, я чистоту соблюдаю. Не люблю зверья, но ведь и не обижу.

— А этот как вдарит! — сказал Вова.

— Значит, собачка, — повторил Никита, — Хорошо.

— В такой курточке. Смех да и только, — Леокадия хмыкнула. — Дурость! Оденут, бантиков навяжут. Лишь бы только детей не иметь. Понятное дело, с собакой-то легче, ни тебе уроков проверять, никакой ответственности. Я бы их всех, собачников этих…

— Это к делу не относится, — махнул рукой Никита. — А вот скажите, вокруг никого не было? Во двор, может быть, кто-то вышел или на улице стоял?

— Да не было никого! На детской площадке, вон там, — Пронькина махнула рукой в сторону, — какие-то малолетние хулиганы крутились. Они вечно кричат, мы с Владленом Сидоровичем даже участковому жаловались, он обещал разобраться, но пользы от него… сами знаете. Ну еще… женщина сидела на скамейке, приличная такая, пожилая.

— Собачка-то ейная была, — вставил Пронькин.

— А ты почем знаешь? — напустилась на него супруга.

— Ну как же, эта… Собака-то побежала через улицу, а она на нее смотрит.

— Ну и смотрит! И что с того?! Была б ее собака, она бы позвала или пошла за ней. Что ты за чушь сочиняешь! — Леокадия повернулась к Никите, — Ну сами рассудите, вот я даже не собачница, а и то понимаю. Моя бы собака побежала через улицу, что, я бы так спокойно стояла и смотрела? Да ни в жизнь! Может, машина, может чего. Не, эта выскочила неизвестно откуда, вот я как думаю. Убежала от хозяина, что с собаки взять — мозгов-то нету.

Никите надоел бестолковый спор.

— Значит, больше вы никого не видели?

— Нет, больше никого.

— Ну, тогда давайте протокол оформим.

— А заяву-то, заяву насчет остекления? — напомнила Леокадия.

— Само собой.