Оружие Круппа. История династии пушечных королей

Глава XVI. «ФЮРЕР ВСЕГДА ПРАВ!»

Спустя сутки Крупп сообщил канцлеру, что он и его собратья промышленники убеждены, что Германия получила теперь «основу для стабильного правительства. Трудности, возникавшие в прошлом из-за постоянных политических колебаний и в большой степени препятствовавшие развитию экономической инициативы, теперь устранены». Одобрение его собратьев было фальшивкой — президиум Имперского союза германской промышленности собраться не успел, — но нацисты ничего против этого не имели. Такого рода язык они понимали лучше всего. Довольный Гитлер принял Густава в рейхсканцелярии в субботу 1 апреля 1933 года. Через три дня Крупп пишет ему:

«Ваше превосходительство господин рейхсканцлер!

Я хотел бы выразить Вам свою благодарность за аудиенцию, которой Вы удостоили меня в субботу, несмотря на Вашу чрезвычайную занятость. Я тем более счастлив, что теперь мне стали ясны новые и важные проблемы, которые, как Вы понимаете, я был бы способен разрешить в моем положении Председателя Имперского союза германской промышленности, если бы я только мог быть уверен в доверии правительства империи, и особенно в Вашем доверии ко мне...»

Эти туманные намеки на гигантские надвигающиеся перемены прояснились 25 апреля, когда Густав написал Гитлеру о своем «желании координировать производство в интересах всей нации... основываясь на идее фюрерства, принятой новым германским государством». Реорганизация Имперского союза германской промышленности будет проведена «в соответствии с пожеланиями и планами, которые я лелеял и выдвигал с того времени, как возглавил немецкую промышленность». Его целью была «координация экономических фактов нашей жизни с политическими потребностями и, далее, приведение новой организации в полное соответствие с политическими целями правительства рейха».

Короче говоря, заводы, как и страна, нуждались в диктаторе. И им явно должен был стать Крупп.

Встретившись снова 28 апреля, Гитлер и Крупп уточнили детали соглашения, и 4 мая в газетах появилось официальное сообщение о том, что отныне Густав Крупп фон Болен унд Гальбах — «фюрер немецкой промышленности». Густав начал с того, что изгнал всех евреев из Имперского союза германской промышленности, который затем был преобразован в полуофициальную «Рейхсгруппе индустри». 22 мая он приказал членам Имперского союза подать в отставку и запретил какие бы то ни было дальнейшие совещания между ними, как официальные, так и частные. Помогая положить конец политическим выборам, они, как стало теперь ясно, сами того не подозревая, ликвидировали собственную независимость.

Однако никто пе жаловался — они выжидали, чтобы канцлер выполнил обещание, данное 20 февраля. Это было единственное обещание, которое Гитлер сдержал. 2 мая штурмовики ворвались в помещения профсоюзов по всей стране, захватили их кассы, а руководителей отправили в концентрационные лагеря.

Гитлер запретил коллективные договоры, а затем и социал-демократическую партию (как, впрочем, и все партии, кроме его собственной). Глава национал-социалистского Германского трудового фронта Роберт Лей объявил, что новое правительство намерено «восстановить абсолютное главенство естественного руководителя завода, то есть владельца... Только владелец имеет право решать. Многие предприниматели в течение многих лет вынуждены были тщетно мечтать о «хозяине в доме». Теперь они вновь станут «хозяевами в своем доме».

Густав тем временем превратился в главного сборщика средств на нужды нацистов — он уговаривал других рурских баронов делать взносы, настойчиво повторяя: «Кто помогает быстро — помогает вдвойне!» Через восемь дней после того, как отряды коричневорубашечников разгромили немецкие профсоюзы, Крупп изобрел систему, с помощью которой «промышленность могла отчуждать средства в партийный фонд». Так возник Фонд Гитлера. Крупп писал Шахту, что это «знак благодарности вождю нации». На деле же назначение этого фонда, как явствовало из директивы Рудольфа Гесса, было двояким. Во-первых, он предназначался для поддержки «СА, СС, штабов, «гитлерюгенд», политических организаций...» А во-вторых, благодаря ему дельцы ограждались от назойливости коричневорубашечников. Если штурмовики ворвутся в контору кого-либо из дарителей, писал Гесс, «дарители должны предъявить им удостоверение с моей подписью и партийной печатью». Другими словами, гитлеровский фонд был деньгами, которыми откупаются от бандитов.

Год за годом, пока он не уступил места своему старшему сыну, Густав добровольно возглавлял это орудие систематического шантажа. Фонд Гитлера стал для нацистов крупнейшим частным источником доходов. Крупп вложил в него свыше шести миллионов рейхсмарок плюс еще шесть миллионов на другие нужды национал-социализма, и чем больше он давал, тем лучше себя чувствовал. Пролив особенно щедрый золотой дождь (100 тысяч рейхсмарок), он писал:

«Вилла Хюгель Эссен-Хюгель, 2 января 1936 г.

Фюреру и рейхсканцлеру г-ну Адольфу Гитлеру Берлин, 8, Вильгельмштрассе, 78

Мой фюрер!

Касательно моего письма от 1 ноября прошлого года: я выражаю полную готовность и далее возглавлять правление Фонда Адольфа Гитлера немецкой промышленности на четвертом году его существования в соответствии с желанием, выраженным в Вашем письме от 31 декабря прошлого года.

Прошу Вашего разрешения, мой фюрер, воспользоваться этим случаем, дабы выразить Вам мои искренние пожелания, чтобы в наступившем 1936 году по-прежнему продолжалась подготовка к претворению в жизнь Ваших далеко идущих планов, а также уверенность, что этот четвертый год воплощения первой части Вашей программы приблизит ее к осуществлению намного больше, чем можно было надеяться и рассчитывать три года назад. То, что в течение этого времени я мог послужить Вам моими скромными силами, остается для меня источником глубочайшего удовлетворения.

С немецким приветом Ваш покорный слуга подписано: д-р Крупп фон Болен унд Гальбах».

Переписка Круппа с Гитлером — интересное свидетельство распада человеческой личности. В начале 1933 года Густав был ответственным членом правящей верхушки Германии. За пять лет он превратился в холопа. В апреле он приказал своим служащим вступить в нацистскую партию. В августе нацистское приветствие становится на его заводах обязательным, и рабочие, не вздернувшие руку, увольняются.

Порядок в стране сменился «новым порядком». Густав принял «новый порядок» всем сердцем и всей душой — он отказывался выслушивать хотя бы слово в его порицание. В течение многих лет он был членом неофициальной группы, называвшейся «Рурдаде» и включавшей все сливки баронов фабричных труб. Как-то вечером Карл Бош из «ИГ Фарбениндустри» заговорил о коррупции нового правительства. Крупп встал, обвинил Боша в оскорблении фюрера, объявил, что ноги его больше не будет на заседаниях «Рурладе» и вышел из комнаты. В Эссене огромные портреты фюрера были повешены на вилле Хюгель, в отеле Эссенерхоф и во всех кабинетах Главного управления. Даже в дни расцвета Альфреда Круппа Эссен и то пользовался большей свободой слова. Главное управление было связано прямым телефоном со штаб-квартирой гестапо, находившейся на Кортештрассе, и все известные социал-демократы, все служащие и рабочие, позволившие себе какую-нибудь насмешку над новым режимом, немедленно отправлялись туда.

К счастью, к членам своей семьи Густав все же относился снисходительнее. По словам Тило фон Вильмовски, «в семейном кругу можно было иногда высказать свое искреннее мнение, но только не в присутствии Густава. Как-то на вилле Хюгель я позволил себе сделать безобидное замечание в адрес окружения Гитлера. Густав попросил меня «никогда больше не говорить под его кровом ничего подобного». Берте глава семьи не мог пригрозить, что он ее выгонит, поскольку и вилла и фирма принадлежали ей. Однако, если опа держалась недостаточно лояльно, он мог лишить ее своего общества — и лишал. Когда Густав приказал спустить с флагштоков виллы Хюгель флаги кайзеровской Германии и поднять вместо них нацистские, Берта некоторое время глядела на происходящее с непроницаемым лицом, потом резко повернулась и ушла в дом. Своей горничной Ахенбах она с горечью сказала: «Пойдите в парк, посмотрите, как мы низко пали». Муж, который вошел следом за ней, тотчас направился к двери кабинета. Величественно входя, он кинул через плечо: «Фюрер всегда нрав!»

* * *

Через три года после того, как в Берлине, в доме номер 9 по Маргаретенштрассе. открылось Центральное бюро по перевооружению Германии, число безработных немцев сократилось с шести миллионов до миллиона и менее. Только на Гусштальфабрик в результате телеграфных распоряжений с Маргаретенштрассе в Эссен число рабочих возросло с 35 тысяч до 112 тысяч. Здание Главного управления называли «хлопотливым муравейником». Фирма расширила два своих полигона и вложила 40 миллионов рейхсмарок в новое оборудование. Теперь Густав поставил управляющих своими заводами в известность, что производство мирной продукции было камуфляжем. Ее единственное назначение, сказал он, заключалось в том, чтобы «чем-то занять наш персонал и наши заводы». С этих пор им хватит дела с поставками на армию и флот. И дела им хватило. «Темп был немыслимым», — вспоминал позже один из крупповцев, доживший до наших дней.

Перевооружению нацисты отдавали абсолютный приоритет перед другими своими программами. Бюджетные расходы на вооружение составляли 21 миллиард рейхсмарок. Три средоточия власти желали превратить прошлый разгром в торжество — нацистская партия, армия и крупные промышленники. Однако инициатива исходила от Круппа, который уже был готов производить новейшее оружие. Еще в марте 1933 года Густав, якобы выступая от имени Имперского союза промышленности, отверг «всякий международный контроль над вооружением». В октябре того же года он и его помощники из «Рейхсгруппе индустри» во всеуслышание приветствовали уход фюрера с европейской конференции по разоружению и из Лиги Наций. Весной рейхсканцлер дал генеральному штабу и командованию военно-морского флота право самим составлять свой бюджет. А правительство обязывалось изыскивать для них деньги. 4 сентября правительство предоставило фабрикантам оружия первоочередное право на любое сырье, поступающее из-за границы. Импорт железной руды подскочил на 170 процентов, а производство стали на крупповских заводах Гусштальфабрик и Рейнхаузен увеличилось с полутора миллионов тонн до четырех миллионов тонн в год.

Контрактов Крупп не получал, все ограничивалось устной договоренностью. Как сказал полковник Вильгельм Кейтель одному офицеру в Центральном бюро по перевооружению 22 мая 1933 года: «Устную договоренность нельзя доказать. Ее можно отрицать». Тринадцать месяцев спустя правительство все еще соблюдало осторожность. Адмирал Эрих Редер заносит в свою записную книжку: «Инструкции фюрера: фюрер требует, чтобы постройка подводных лодок была окружена полной тайной».

Густав понимал необходимость секретности; он знал, что его действия одобряются фюрером. Рейхсканцлер совершенно ясно изложил свои желания на том первом вечернем совещании в резиденции Геринга, и на следующее же утро Крупп отдал соответствующие распоряжения совету директоров: подготовить заводы к массовому производству. Директора начали действовать необычайно энергично. К концу апреля импорт Круппа за первые три месяца 1933 года превысил общий тоннаж за 1932 год. Запасы сырья стремительно увеличивались: количество железного лома с 10 тысяч тонн поднялось до 83 тысяч тонн, железной руды — с 35 тысяч тонн до 208 тысяч тонн, меди — с 8 тысяч тонн до 15 тысяч тонн, и впервые с 1914 года фирма начала получать из Бразилии богатую циркониевую руду, применяющуюся только для производства орудийной стали. Тем временем, отмечал Густав, только шесть процентов немецкого железа экспортировалось во «вражеские страны» вроде Англии, Франции, Бельгии, России и Чехословакии.

Прибыли Круппа росли, не дожидаясь, когда будут заключены формальные соглашения. В наши дни наследники Густава утверждают, что он только выполнял приказы и «делал хорошую мину при плохой игре». Но дела фирмы «Крупп» шли великолепно, как никогда еще за всю ее историю. Перевооружение оказалось подарком для всех германских промышленников — в среднем их прибыли поднялись с 2 процентов удачного для них 1926 года до 6,5 процента. Такая цифра не могла не согревать баронские сердца.

Но вернемся к Круппу. С того момента, когда Адольф Гитлер стал диктатором, финансовым затруднениям концерна сразу пришел конец. Прибыли фирмы поднялись до 443 процентов. Строго юридически они принадлежали «фрейлейн Берте Крупп», но, разумеется, она предоставляла Густаву все деньги, какие ему требовались. Ее личный доход возрос в десять раз и продолжал увеличиваться из года в год. Одна шестая, а позже и одна пятая часть национального дохода Германии расходовалась на вооружение. В 1939 году Гитлер сможет заявить, указывая на Гусштальфабрик: «Более шести лет я работаю над укреплением германского вермахта. За это время более 90 миллиардов марок было истрачено на создание нашей армии. И сейчас это лучшая армия в мире, во всех отношениях превосходящая немецкую армию 1914 года». Финансовые отчеты, подготовленные преемником Хаукса, который в возрасте семидесяти лет удалился на покой, показывают, что принесло это Эссену. В 1935 году чистая прибыль Берты, за вычетом налогов, даров и резервов, составила 57 миллионов марок, через три года она составила 97 миллионов, а еще два года спустя — 111 миллионов марок.

Тем временем муж Берты в Главном управлении день за днем увеличивал ее основной капитал. Во время каждой большой войны рядом с правящим Круппом оказывался талантливый конструктор. В 1870 году это был Вильгельм Гросс, в 1914 году — Раузенбергер, а теперь Густав нанял в качестве главы конструкторского артиллерийского отдела белокурого сорокалетнего берлинца, бывшего штурмовика, которого звали Эрих Мюллер. Однако его настоящее имя было быстро забыто: Круппы, крупповцы и восхищенный фюрер знали его как Мюллера Пушку, первого инженера рейха. Вместе с Густавом и профессором Удремоном он планировал, как именно следует использовать новое богатство Берты.

Скупались предприятия в Бохуме, Хагене и Дюссельдорфе. В Хамме и Рейнхаузене воздвигались новые здания. В Эссене кроненбергская рабочая колония была сровнена с землей и разросшийся Гусштальфабрик утроил выпуск продукции. Фюрер объявил Круппу, что к марту 1934 года он желает получить сто новых танков, а через год — 650. Служащие тихо скончавшейся фирмы «Кох и Кинцле (Е)» вытащили свои чертежи. Затем фюрер потребовал, чтобы было построено шесть подводных лодок и подготовлена программа, позволяющая спускать со стапелей по лодке ежемесячно.

В Меппене Мюллер Пушка испытывал скорострельные гаубицы на мототяге; под сенью кабинета Густава крупповцы начали вытачивать на токарных станках корпуса снарядов, превращать стальные болванки в орудийные стволы и строить новые прокатные станы, способные выпускать тяжелую броню.

В субботу 16 марта 1936 года фанфары и барабаны по всей Германии оглушительно грянули в ответ на приказ фюрера, вводивший воинскую повинность и создававший армию из 12 корпусов и 36 дивизий. Это был конец Версальского договора.

Теперь верфь «Германия» и Грузонверк выпускали броню и морские орудия для «Дойчланда», «Тирпица», «Адмирала графа Шпее», «Адмирала Шеера» и «Бисмарка» — самого большого в мире линейного корабля (45 тыс. тонн). Кроме того, в Киле строился авианосец и еще эскадры крейсеров, эсминцев, минных тральщиков, а из Эссена, Борбека и Рейнхаузена нескончаемым потоком поступали танки, танковые башни, лафеты, гаубицы, мортиры, осадные и полевые орудия. Густав обнаружил, что потенциал фирмы был больше, чем он рассчитывал. Крупп мог не столько вооружать вермахт, но и вернуться на международный рынок военного снаряжения. Воинственное заявление Гитлера вызвало слабый протест в Париже, робкое выражение надежды в Лондоне, что англо-германские отношения от этого не пострадают,— и поток заказов для Круппа.

Однако нельзя проводить параллель между торговлей, которую Крупп вел при Вильгельме II, и производством оружия в системе «нового порядка». В довоенную эпоху фирма торговала как самостоятельный конкурент на свободном и широком рынке. Теперь все ее действия, включая и получение лицензий на экспорт, проходили тщательную проверку в Берлине. Отсюда вовсе не следует, как позже утверждал Альфрид на скамье подсудимых в Нюрнберге, будто фирма была игрушкой «системы, которую не мы создали, которую мы знали далеко не полностью и которую во многих отношениях мы не одобряли». Правда, Альфрид был вынужден признать, что его отец «был единственным промышленником, единственным частным лицом в кругу высших лиц политического и военного руководства Германии». Точнее всего было бы сказать, что Густав, внеся значительный вклад в создание нацистской системы, теперь усердно следовал предначертаниям нацистской партии, членом которой он стал.

И следовал он им с большой охотой, как и его сын Альфрид, будущий глава концерна. По мере того как развивались события тридцатых годов, оба Круппа с величайшим удовольствием поддерживали каждый шаг фюрера, который вел к мировой бойне. В речах, произнесенных 7 и 8 апреля 1938 года, они одобрили аншлюс Австрии; 13 октября 1938 года они рукоплескали оккупации Судетской области Чехословакии; 4 сентября 1939 года они приветствовали вторжение в Польшу; 6 мая 1941 года они с большим восторгом говорили о захвате Бельгии, Голландии, Люксембурга и Франции за год до этого. Им уже не приходилось искать заказов в балканских столицах или в банановых республиках Южной Америки. Размах гитлеровского военного бума и их особое положение в Руре гарантировали им настоящее благосостояние, а также — насколько они могли судить — и будущее. Когда «третья империя» достигла вершины своей мощи, им предстояло стать самой привилегированной фирмой во всей истории коммерции, но и задолго до этого они добились таких преимуществ, что Шнейдеру и Армстронгу — Виккерсу оставалось только рот разевать от зависти.

Например, Альфред Крупп смог построить свой полигон только после капитуляции Франции в 1870 году, когда он приобрел 50 квадратных миль в Меппене, но даже и тогда его помощнику Гроссу пришлось подписать 150 договоров на аренду участков. Гитлер же предоставил Густаву для испытаний целую страну — Испанию. В ночь на 22 июля 1936 года Франко обратился к фюреру с настойчивой просьбой о помощи. Кроме эскадрильи «Кондор», входившей в люфтваффе, Гитлер послал каудильо солдат, большое количество военного снаряжения. Общие затраты Берлина в этом отношении составили полмиллиарда марок. Гражданские инженеры из Эссена отправились в Испанию изучать эффективность массовых бомбардировок, мореходность «Дойчланда», который крейсировал в водах Сеуты, а также боевые качества своих танков и орудий в полевых условиях. Наиболее приятным сюрпризом для Круппа явилась поразительная широта использования, которую показали шесть батарей 88-мм орудий, посланных им армии Франко. Отзывы были настолько хвалебными, что генерал-майор Гуго Шперле переслал их Гитлеру. В разгар наступления франкистов под Теруэлем наследный принц фирмы Альфрид был назначен членом совета директоров фирмы, отвечающим за отделы военного сырья и артиллерийский. Первой важной задачей, порученной старшему сыну Берты, было усовершенствование 88-мм орудий, о которых он с восторгом говорил, что они «прошли испытания в настоящей боевой обстановке!».

♦ ♦ ♦

Границы Германии, установленные Версальским договором, Гитлер впервые начал разрывать на рассвете 7 марта 1936 года, когда три батальона немецкой пехоты церемониальным маршем перешли рейнские мосты, направились к Ахену, Триру и Саарбрюккену и вновь заняли демилитаризованную Рейнскую область. Очень показательно, как к этому отнесся Густав. Напряжение следующих двух дней было почти невыносимым. Обычно неподвижные лица генштабистов подергивались от тревоги. В распоряжение командующего вооруженными силами Германии фельдмаршала Бломберга было только четыре бригады, находившиеся в боевой готовности; если бы протрубил хоть один французский горн, ударил бы хоть один французский барабан, Бломберг был готов скомандовать «кру-у-угом марш!» и церемониальным шагом удалиться через мосты назад. Тогда последовал бы конец «тысячелетнего рейха», и Гитлер прекрасно отдавал себе в этом отчет. Если бы французы нанесли ответный удар, заявил впоследствии фюрер, «нам пришлось бы уйти, поджав хвост, так как мы не располагали военными ресурсами даже для слабого сопротивления». Наиболее грозным оружием Германии в тот момент были новые подводные лодки Круппа.

Через двадцать дней после этого кризиса, когда стало ясно, что Париж пребывал в еще большем ужасе, чем Берлин, фюрер приехал в Эссен поблагодарить Круппа за плодовитость кильских верфей. Крупп составил программу приема с тем пристальным вниманием к каждой мелочи, которое некогда тратилось только на кайзера. Свыше десяти тысяч крупповцев было согнано в паровозное депо Гусштальфабрик на Холененштрассе. Сейчас этот колоссальный сарай называется «Машиненфабрикен», а в те дни был известен как Гинденбурговский зал. Это было самое большое помещение в Эссене, длиной с футбольное поле и почти такое же широкое. В одном его конце была воздвигнута небольшая эстрада. Пока оркестр играл «Славим, Гитлер, тебя» (бывшее «Славим, кайзер, тебя»), фюрер, Рудольф Гесс и Карл Отто Заур сидели на жестких стульях с прямыми спинками. Затем Крупп представил собравшимся фюрера. После того как Гитлер прорычал одну из самых злобных своих речей, Густав, взглянув на часы, сообщил, что до четырех часов остается несколько секунд. А в четыре он приказал включить все гудки и хотел бы, чтобы все присутствующие встали под их звуки и в молчании «внутренне приобщились» к фюреру. Он хотел, чтобы весь мир знал, «как он почитает нашего великого фюрера Адольфа Гитлера, служению которому он посвятил себя».

Этому служению Густав посвятил состояние жены и собственную драгоценную честь. Будучи столь занятым человеком, он уделял необыкновенно много времени дальнейшему укреплению своих связей с нацистами. Его деятельность нередко была для них жизненно важной. Как и остальные промышленники, Густав позаботился, чтобы его рабочие все до единого вступили в Германский трудовой фронт, и вычитал из их еженедельной платы членские взносы. Как председатель Фонда Гитлера он должен был вести постоянную переписку с Мартином Борманом, личным секретарем фюрера, и, когда промышленники заявили, что не сумеют перевести свои предприятия на военные рельсы, не сократив взносы в фонд, Крупп передал им предостережение Бормана: фонд должен быть немедленно пополнен четырьмя миллионами рейхсмарок «в принудительном порядке, если они не будут внесены добровольно». Не скупился Крупп и на жесты в добрых старых традициях фирмы. Подобно «великому Круппу», Густав с восторгом снабжал главу государства тщательно отполированным парадным оружием. Он разработал особый церемониал торжественного осмотра Гусштальфабрик виднейшими нацистами и руководителями вермахта, а также правителями дружественных Германии держав, в частности Муссолини, которого сам Гитлер в сентябре 1937 года водил по крупповскому заводу.

Все это было отголоском былых традиций фирмы. Но в личном отношении Густав в своем стремлении заслужить милость Берлина заходил гораздо дальше своих предшественников. Стремясь стать членом нацистского клуба, он добивался своей цели, пе пренебрегая ничем. Он, например, пожертвовал 20 тысяч марок на пропаганду, которую Розенберг вел в других странах, и поставил своих представителей за границей на службу германской разведке. Связным между ними и Берлином был Макс Ин, член нацистской партии и глава одного из крупповских отделов. Начиная с октября 1935 года всем иностранным фирмам, бравшим лицензии на крупповские патенты, предлагалось сообщить Ину подробные сведения о количестве выпускаемой ими продукции. Подчиненные Ину инженеры с помощью этих данных определяли промышленный потенциал возможных противников, включая США, и пересылали свои оценки в Берлин. Нацисты не остались в долгу перед Круппом. Фюрер, любивший придумывать новые звания, назначил Густава и Альфрида «фюрерами военной экономики», обязанными обеспечить четкую работу промышленности после начала войны. А свояк Густава барон фон Вильмовски стал директором-управляющим Национальной компании шоссейных дорог, учрежденной для разрешения проблем, которые должны были возникнуть в связи с мобилизацией.

Дни рождений всех своих фашистская элита всегда праздновала с большой помпой. Так, в день рождения Густава Гитлер наградил его золотым партийным значком, так что по наградам он занял в «третьем рейхе» первое место. Чтобы достойно ответить на подобную милость, Круппы усердно работали по вечерам, придумывая подарок к пятидесятилетию фюрера. Плодом их труда явился весьма интересный предмет меблировки — стол, который Густав и Альфрид торжественно преподнесли своему фюреру 20 апреля 1935 года в Берхтесгадене. Газета «Крупп пахрихтен» в номере от 15 мая 1935 года содержит восхищенное описание этого стола. Он был из темного дуба, инкрустирован свастиками и железными крестами из крупповской стали «эндьюро КА-2», а крышку украшали цитаты из «Майн кампф». Если нажать на двух львов из нержавеющей стали, крышка поднималась, открывая отполированный до ослепительного блеска металлический барельеф, изображавший «Гастгоф цум поммер» — убогую гостиницу в австрийском городке Браунау-ам-Инн, где появился на свет сын Алоиса Гитлера, урожденный Шикльгрубер. Хотя, как правило, фюрер не любил никаких напоминаний о годах своей юности, столик явно привел его в восторг.

♦ ♦ ♦

Величайший грабеж Круппа во время первых фашистских захватов 30-х годов был совершен после вторжения в Австрию, и человек, осуществивший его, был не кто иной, как Тило фоп Вильмовски, «благовоспитанный» свояк Густава. Он всегда очень интересовался историей семьи своей жены. Проглядывая старые документы и расшифровывая прихотливый готический почерк Альфреда Круппа, он, к своему приятному удивлению, обнаружил, что «Берндорфер металлваренфабрик», нынешнпй крупнейший металлургический завод Австрии, был в свое время, в 1843 году, основан братом Альфреда Германом. Барону показалось странным, что между Берндорфером и Эссеном пет никаких связей.

Сын Германа Артур был бездетен и в двадцатых годах написал завещание, назначив своим наследником второго сына Берты Клауса. К несчастью для Клауса, его троюродный дядя при всем желании не смог оставить ему ничего существенного: в 1927 году он обанкротился, завод перешел в другие руки, и его бывшая фирма была теперь законной собственностью анонимных австрийских акционеров. Хотя Клаус специально изучал инженерное дело на крупповском Грузонверк, готовясь к блистательному будущему, занимался оп этим, по-видимому, напрасно. Это блистательное будущее находилось под серьезной угрозой, и спасти его могло только чудо.

Вот это чудо и совершил Тило фон Вильмовски с помощью вермахта. Солдаты фюрера вошли в Австрию, и Тило вежливо напомнил Берлину, что как один из победителей Крупп имеет право на часть добычи. 2 апреля 1938 года Тило получил ответ от рейхскомиссара Австрии Кепплера, сообщавшего, что он «говорил с фельдмаршалом Герингом, и тот не возражает, чтобы ваша фирма приобрела пакет акций вышеупомянутой фирмы». Переговоры длились до конца июня. Заводами интересовались три другие немецкие фирмы, и от них надо было отбиться. В Эссене берндорферская папка (КА-14) распухала от вторых экземпляров едкой перебранки между нацистскими чиновниками. К концу лета принудительная продажа была наконец оформлена и Крупп заплатил 8,5 миллиона марок за собственность, которая, согласно эссенским же бухгалтерским книгам, стоила 27 миллионов.

По сравнению с грабежами, учинявшимися Альфридом в дальнейшем, это была мелкая кража. Тем не менее она явилась достаточно зловещим предзнаменованием и достаточно ясно показывает, какой была мораль привилегированных классов Германии тех лет.

Воспитанный в традициях прусского кодекса «чести», Тило фон Вильмовски не усмотрел ничего дурного в этой бесцеремонной конфискации австрийской собственности.

Густав приобретал новое имущество во всех концах расширяющейся империи фюрера. Экономисты того времени называли гигантское крупповское предприятие «осьминогом». Перестроенный Гусштальфабрик — конгломерат из 81 завода — продолжал оставаться сердцем чудовища. Вместе с примыкающими к нему заводами в Борбеке Гусштальфабрик образовывал на карте Рура продолговатое пятно. От него во всех направлениях тянулись невидимые щупальца. Не считая полностью принадлежавших ему филиалов в Рейнхаузене, Магдебурге, Хамме, Аннене, Киле, Крупп сосредоточил в своих руках контрольные пакеты 110 фирм, включая заводы Шкода. Кроме того, значительные капиталовложения в 142 других немецких корпорациях нередко позволяли ему диктовать им свою политику.

За пределами Германии фабричные трубы Берты коптили небо почти над всеми странами Европейского континента —от Бельгии до Болгарии, от Норвегии до Италии; полученные от производства вооружения прибыли были вложены в контрольные пакеты 41 предприятия за границей и в значительное число акций еще 25 предприятий. Имелись тысячи рудников и угольных шахт Круппа, и некоторые из них углублялись в земную кору больше чем на километр. Любой металлургический завод, если он приносил доходы и был немецким, почти наверняка принадлежал «фрейлейн Крупп». Кроме того, ей принадлежало множество отелей, группа банков, цементный завод и десяток поместий, дававших достаточно зерна, мяса и молока, чтобы прокормить владельцев на протяжении века. Поэтому Густав мог с чистой совестью заверить жену, что, какая бы судьба ни постигла гитлеровскую империю, ее потомства она не коснется.