Пантера, сын Пантеры

Как Маджнун, я горько плачу в этой жизни, как в пустыне:

Мимолетных слов не трачу и молю о благостыне.

Но явление любимой незаметным остается —

Облаком проходит мимо, падает на дно колодца.

Как Маарри, даль вбираю я пустою чашей взгляда:

Мне не нужно света рая, не страшит пыланье ада.

Но Лейлу я распознаю, коль она воссядет рядом —

Углем губ моих коснется, плоть оденет ароматом.

Как Хафиз, я повторяю и во сне одно лишь имя:

Сколько языков ни знаю — все становятся твоими.

Пусть Руми, в своем круженье — беззаконная планета,

Солнцем обожжет мне зренье: ведь молю я лишь об этом!

Ты заткнул пальцами мои уши,

Ты закрыл своими ладонями мой взгляд;

Моя душа свернулась внутри, как улитка,

Которая боится, что ее вот-вот съедят.

Ты вытянул воздух из моих легких,

Ты холодишь мою кожу, будто меч;

Ты думал выпить меня, как влагу,

Но это лишь над морем вращается смерч.

Ты припечатал своим ртом мои губы:

Поцелуй твой горяч и ал, как сургуч.

Ты думал выманить меня наружу,

Но это лишь солнце встает из-за туч.

Так смерть размывает границу между рожденным и сотворенным —

Ах, стена — пелена — пленка — пряжа — крепкая нить;

И жизнь расстилает свои знамена:

Разъединить и замкнуть — значит соединить.

Как бы во сне, я еду по тоннелю,

Дурной декабрь мертво глядится в щели —

Ни солнца, ни погод.

Придет к нам розовый январь ужели?

Заря ужель взойдет?

Чтобы встретить Рождество,

Чтобы новый год начать,

Времени тяжелый створ

Надо силою разъять.

Вырвись из тоскливых пут

И страстей сломай кинжал:

Рай отвагою берут —

Так Спаситель приказал!

Ночь носит властный плащ, расшитый серебром,

В прозрачной темноте я двигаюсь, как тень;

О бархат тишины, наполнившей мой дом!

К тебе спешит на склоне дня олень

Пить молоко из кубка лунных чар

И прохладить глаза, натруженные днем.

Коль нас минует солнечный угар,

Мы истины прозренья воспоем.

Ты, чья родина — сон, приходи наяву,

Невесомой стопой пригибая траву,

Пролетая сквозь мрак, превращаясь во свет…

Ты, которой во времени нет.

Как клинок в темных ножнах сиянье твое,

И встаешь ты, пронзая собой бытие —

И мой разум рассечен тобой пополам:

Я безумье мое, словно выкуп, отдам

За покров из твоих златотканых одежд,

Что собой отделяет глупцов от невежд;

И горит, словно рана, осколок луча

Там, где хмурую ночь облекает парча.

Твоя тьма точно бархат, твой свет как шелка,

Что скользит, извиваясь, по кромке клинка.

Коль умру от него — ты меня оживи:

Лишь отпетый дурак не боится любви.

Это время мое, и оно мне в кайф:

Не считай, кто лжет, не хвали, кто прав.

Я заснул в чужой ночи, проснулся в своем дне;

Уйдет отчизна — останусь в моей стране.

Это время мое, и оно мне в кайф:

Вырос я из слюней и дитячьих забав.

Я погиб среди яви, восстал во сне:

Вытечет время — останусь в его тишине.

Это время мне в кайф, и оно — мое:

Трупы века пускай расклюет воронье!

Я упал средь развалин — воскреснул в своей мечте;

Смертью очерчен мой круг — но я стою на черте.

Бог субботы устанавливал,

Юбилейные года,

Не надселась чтоб Вселенная

С человечьего труда.

В мире первозданной прелести

И у гумна на углу

Заграждать не стоит челюсти

Молотящему волу.

Плуг идет, а на обочине —

Шелкотравные луга:

В будни — правда у погонщика,

В пасху — правда у быка.

За стенами библиотеки

Лес стоял со всех сторон —

Обращен он силой вражьею

В бумаженций легион.

Тяжек труд, но тем не менее

Есть отмазка от креста:

Процветает учреждение,

Где в столовой лепота.

Там за шашнями и сплетнями

Жизнь струится, как река…

Правда — меч в руке начальника,

Правда — щит в руках сачка!