По ту сторону зимы

ЛУСИЯ

Все двадцать лет супружества Лусия Марас могла бы поклясться, что муж хранит ей верность, полагая, что он слишком занят, для того чтобы вырабатывать стратегии тайной любви, однако со временем оказалось, что в этом вопросе, как и во многих других, она ошибалась. Она гордилась тем, что создала для него стабильный семейный очаг и подарила прекрасную дочь. В этом проекте он вначале участвовал по принуждению, потом относился небрежно, не по злобе, а по слабости характера, как позднее утверждала Даниэла, когда стала старше и могла судить родителей непредвзято. Изначально роль Лусии заключалась в том, чтобы любить его, а его роль сводилась к тому, чтобы быть любимым.

Они познакомились в 1990 году. Лусия вернулась в Чили после почти семнадцати лет изгнания, и ей удалось получить должность продюсера на телевидении, что было очень трудно, поскольку тысячи молодых, более квалифицированных профессионалов искали работу. Тех, кто возвращался, не слишком жаловали: левые обвиняли их в том, что они сбежали, а правые — в том, что они коммунисты.

Столица изменилась настолько, что Лусия не узнавала улиц, где прошла ее юность, тем более что их названия по именам святых или цветов были заменены на фамилии военных и героев прошедших войн. Город сиял казарменной чистотой и порядком, фрески в духе социалистического реализма исчезли, и на их месте были белые стены и ухоженные деревья. На берегах реки Мапочо разбили парки с детскими площадками, и никто уже не помнил, как вместе с мусором по этим водам плыли мертвые тела. В шумном центре города — серые здания, скопище автобусов и мотоциклов, с трудом скрываемая бедность мелких служащих, усталые люди и подростки, снующие между машинами у светофоров, чтобы выклянчить несколько песо, — все это резко контрастировало с торговыми центрами богатых кварталов, освещенными, словно цирковая арена, где можно было удовлетворить любые, самые изощренные капризы: балтийская икра, венский шоколад, китайский чай, эквадорские розы, парижские духи… все к услугам тех, кто в состоянии за это платить. Существовали две нации, делившие единое пространство: малая, с ее богатствами и замашками космополитов, и большая, куда входили все остальные. В кварталах, где проживал средний класс, в воздухе носился дух современности, взятой в кредит, а в богатых кварталах веяло утонченностью, привезенной из разных стран. Витрины здесь были точь-в-точь такие, как на Парк-авеню, а особняки защищены решетками под током высокого напряжения и злыми собаками. Но вблизи аэропорта и вдоль дороги, ведущей в город, располагались трущобы, скрытые от глаз туристов бетонными стенами и огромными рекламными плакатами с изображениями блондинок в неглиже.

От скромной и бесстрашной страны, которую знала Лусия, мало что осталось, в моду вошла показная роскошь. Но достаточно было лишь немного отъехать от города, чтобы увидеть прежнюю страну: рыбацкие поселки, дешевые рынки, харчевни, где подавали рыбный суп со свежеиспеченным хлебом, простые и гостеприимные люди; у них даже речь была такая же, как раньше, а когда они смеялись, то прикрывали рот рукой. Ей хотелось поселиться в провинции, вдали от шума, но научной работой можно было заниматься только в столице.

Она была чужая в своей стране, у нее не было никаких связей в обществе, без которых практически нельзя ступить ни шагу, она потерялась в воспоминаниях о прошлом, которого не было в теперешнем Чили, так далеко продвинутом в настоящее. Она не понимала ни крылатых словечек, ни кодовых выражений, даже юмор был какой-то другой, а речь полна эвфемизмов и скрытого смысла, поскольку от тяжелых времен оставалась дурная привычка к цензуре. Никто ни разу не спросил ее о том периоде жизни, когда ее не было в стране, никто не захотел узнать, где она была, чем занималась. Этот период ее бытия был выведен за скобки и начисто вычеркнут.

Она продала свое жилье в Ванкувере, кое-какие деньги скопила, и это позволило ей поселиться в Сантьяго, в маленькой, но очень удачно расположенной квартирке. Ее матери показалось обидным, что дочь не захотела жить с ней, но Лусии было тридцать шесть лет, и ей необходима была независимость. «Это в Канаде так принято. А здесь незамужние дочери живут с родителями», — настаивала Лена. Зарплата позволяла ей выживать с трудом, пока она готовила свою первую книгу. Лусия предполагала, что справится за год, но скоро поняла, что проводить расследование гораздо труднее, чем она себе представляла. Военное правительство, низложенное благодаря референдуму, закончило свое правление несколько месяцев назад, и демократия, условная и осторожная, делала первые шаги в стране, где еще не затянулись раны прошлого. Все были крайне осмотрительны, а те сведения, которые были нужны ей для работы, все еще оставались секретной информацией.

Карлос Урсуа был известный, критически настроенный адвокат, который принимал участие в работе Межамериканской комиссии по правам человека. Лусия хотела взять у него интервью для своей книги, но неделями не могла добиться этой встречи, потому что Карлос часто уезжал и был очень занят. Его офис располагался в безликом здании в центре Сантьяго и занимал три комнаты, заставленные письменными столами и металлическими стеллажами, которые были битком набиты архивными папками и толстенными сводами законов; к деревянной доске были кнопками прикреплены черно-белые фотографии юношей и девушек, а на аспидной мелом обозначены даты и места. Единственными признаками современности были два компьютера, факс и ксерокс. В углу, словно по клавишам фортепиано, стучала по электрической пишущей машинке его секретарша Лола, женщина полная и румяная, с невинным, как у монахини, выражением лица. Карлос принял Лусию за письменным столом, в третьей комнате, отличавшейся от остальных только тем, что там был цветок в горшке, чудом выживший в мрачной тени этого офиса. Карлос был явно в нетерпении.

Адвокату исполнился пятьдесят один год, и он буквально излучал жизненную силу атлета. Это был самый привлекательный мужчина из всех, кого Лусия когда-либо видела, испепеляющая страсть вспыхнула в ней тут же, ее обдало жаром, инстинктивным и всепоглощающим, который скоро преобразовался в восхищение его личностью и его работой. Несколько минут она сидела растерянная, пытаясь сосредоточиться на своих вопросах, а он в это время ждал, постукивая карандашом по столу и с трудом скрывая раздражение. Опасаясь, что он выставит ее из кабинета под каким-нибудь предлогом, Лусия, у которой глаза были на мокром месте, объяснила, что много лет провела за границей и что тема исчезнувших людей, которой она одержима, касается ее лично, поскольку ее брат тоже пропал без вести. Смущенный таким поворотом дела, адвокат придвинул ей коробку с бумажными салфетками и предложил кофе. Она высморкалась, сгорая со стыда из-за того, что потеряла контроль над собой перед этим человеком, которому наверняка приходилось тысячу раз сталкиваться с подобными случаями. Лола немедленно принесла растворимый кофе для нее и чай в пакетике для него. Передавая Лусии чашку, женщина на несколько секунд положила руку ей на плечо. Этот неожиданно добрый жест вызвал у Лусии новый приступ слез, отчего Карлос смягчился.

Потом они разговорились. Лусия старалась как могла, растягивала эту чашку, чтобы продлить общение. Карлос обладал сведениями, которые невозможно было добыть без его помощи. Более трех часов он отвечал на ее вопросы, пытаясь объяснить необъяснимое, и наконец, когда оба уже были совершенно опустошены, а за окнами наступила ночь, он предложил ей доступ к своим архивам. Лола ушла домой некоторое время назад, но Карлос сказал Лусии, что она может прийти еще и что секретарша поможет ей найти любые материалы, какие она захочет.

Во всем этом не было ничего романтического, однако адвокат отдавал себе отчет в том, какое впечатление произвел на эту женщину, а так как она показалась ему весьма привлекательной, решил проводить ее домой, хотя изначально терпеть не мог связываться со сложными женщинами, и меньше всего — с плаксами. Эмоциональных травм ему достаточно было на работе, где он ежедневно был с ног до головы опутан людскими бедами. Дома Лусия предложила ему попробовать «Писко Сауэр»[38] по ее собственному рецепту. Позднее она всегда шутила, что оглушила его водкой и обольстила искусным колдовством. Эта первая ночь прошла в тумане от «Писко» и вызвала взаимное удивление оттого, что они оказались в одной постели. На следующий день он ушел очень рано, простившись с ней целомудренным поцелуем, и больше она ничего о нем не слышала. Карлос не позвонил ей и не отвечал на ее звонки.

Через три месяца Лусия Марас без предупреждения появилась в конторе Урсуа. Секретарша Лола, печатавшая на машинке с тем же рвением, что и в первый раз, сразу же узнала Лусию и спросила, когда та хочет приступить к архивным материалам. Лусия не стала говорить ей, что Карлос не отвечает на звонки, поскольку предполагала, что она и так об этом знает.

Лола провела ее в кабинет начальника, принесла чашку растворимого кофе с порошковым молоком и попросила запастись терпением, поскольку Карлос ездит по судам, однако не прошло и получаса, как тот пришел, — ворот рубашки расстегнут, пиджак перекинут на руку. Лусия встретила его стоя и без предисловий объявила, что она беременна.

У него было такое выражение лица, как будто он абсолютно ее не помнит, хотя он заверил, что так только кажется, что он, конечно же, прекрасно помнит, кто она такая, и хранит наилучшие воспоминания о той ночи с «Писко Сауэр», а выражение лица вызвано тем, что сюрприз произвел на него ошеломляющее действие. Когда она объяснила, что для нее это, может быть, последняя возможность стать матерью, он сухо попросил сделать анализ ДНК. Лусия уже собралась уйти, решив, что будет воспитывать ребенка одна, но остановилась, вспомнив собственное детство без отца, и согласилась. Анализ подтвердил отцовство Карлоса без малейших сколько-нибудь основательных сомнений, и тут же его недоверие и раздражение исчезли, уступив место искреннему воодушевлению. Карлос объявил, что они должны пожениться, потому что для него это тоже последняя возможность преодолеть ужас перед браком и он хочет стать отцом, хотя по возрасту скорее годится в дедушки.

Лена предрекала Лусии, что этот брак продлится самое большее несколько месяцев из-за разницы в возрасте в пятнадцать лет и еще потому, что, как только младенец родится, Карлос Урсуа сбежит; такой убежденный холостяк, как он, не выдержит плача новорожденного ребенка. Лусия приготовилась к подобному развитию событий, подойдя к реальности философски. В Чили закона о разводе не было до 2004 года, но существовали обходные пути для расторжения брака благодаря подставным свидетелям и снисходительным судьям. Этот метод был таким распространенным и таким эффективным, что семьи, которые прожили в браке всю жизнь, можно было по пальцам пересчитать. Лусия предложила будущему отцу после рождения ребенка разойтись и остаться друзьями. Она была влюблена, но понимала: если Карлос будет чувствовать, что его загнали в ловушку, он ее возненавидит. Он отверг ее предложение, посчитав его аморальным, и она осталась с мыслью, что со временем и привычкой к близости он тоже сможет полюбить ее. Она постарается добиться этого любой ценой.

Супруги стали жить в доме, который Карлос унаследовал от родителей; дом был в плохом состоянии и находился в квартале, обезлюдевшем, когда Сантьяго распространился до подножия холмов, где предпочитали жить люди со средствами, подальше от ядовитого тумана, висевшего над городом. По совету матери Лусия отложила изыскания, связанные с книгой, потому что тема была слишком зловещая и это могло навредить психике вынашиваемого ребенка; не пристало начинать жизнь в утробе женщины, которая разыскивает трупы, сказала Лена. Впервые она так назвала пропавших без вести, будто накрыла сына могильной плитой.

Карлос полностью принял теорию свекрови и твердо придерживался решения не помогать Лусии с ее книгой до самых родов. Эти месяцы-ожидания должны проходить в радости, нежности и покое, говорил он, однако в Лусии беременность разбудила невиданную энергию, и, вместо того чтобы вязать пинетки, она решила покрасить дом, как внутри, так и снаружи. Она стала посещать практические курсы и дошла до того, что перетянула мягкую мебель в гостиной и заменила водопроводные трубы в кухне. Муж приходил с работы, и она встречала его с молотком в руках и полным ртом гвоздей, или, войдя в кухню, он видел, как она, примостив огромный живот под раковиной, орудует паяльником. С тем же энтузиазмом она взялась за патио, которым не занимались лет десять, и с помощью лопаты и граблей превратила его в симпатичный, беспорядочный садик, где кусты роз уживались с грядками салата и лука.

Она была поглощена выбором типа штукатурки, когда вдруг почувствовала, что брюки намокли: у нее отошли воды. Она подумала, что случайно описалась, но ее мать, которая как раз зашла в гости, вызвала такси и мигом отвезла ее в родильный дом.

Даниэла родилась семимесячной, и Карлос обвинял Лусию, что это из-за ее безответственного поведения произошли преждевременные роды. За несколько дней до этого, рисуя облака на небесно-голубом потолке детской, она упала с лестницы. Даниэла пролежала три недели в инкубаторе и два месяца под наблюдением в клинике. Это недоношенное дитя, похожее на обезьянку без шерсти, соединенное с зондами и мониторами, вызвало у отца ощущение пустоты в желудке сродни рвотным позывам, но, когда девочку наконец привезли домой, уложили в кроватку и она крепко схватила его за мизинец, он был покорен навсегда. Даниэла стала единственным человеком, которому Карлос Урсуа мог подчиниться и кого он был способен полюбить.

Пессимистичное пророчество Лены Марас не сбылось, и брак ее дочери продлился двадцать лет. В течение первых пятнадцати лет Лусия старательно поддерживала романтические отношения без какого-либо участия со стороны мужа — подвиг воображения и упорства с ее стороны. До замужества у Лусии было четыре серьезных романа; первый с вышеупомянутым беглым партизаном, с которым она познакомилась в Каракасе и который посвятил жизнь теоретической борьбе за социалистическую мечту о равенстве, причем женщин это не касалось, в чем она очень скоро смогла убедиться; последний был музыкант из Африки, с накачанными мускулами и растаманскими косичками, куда были вплетены пластмассовые бусинки, который признался, что в Сенегале у него две законные жены и сколько-то детей. Склонность дочери награждать объект своей фантазии придуманными достоинствами Лена называла «синдром новогодней елки». Лусия выбирала самую обычную сосну и украшала ее финтифлюшками и гирляндами из мишуры, которые со временем осыпались вместе с иголками, оставляя на обозрение скелет сухого дерева. Лена объясняла это кармой; преодолеть глупый синдром новогодней елки было одним из уроков, который ее дочь должна усвоить в этой жизни, чтобы избежать повторения ошибок в следующей реинкарнации. Лена была ревностная католичка, но восприняла идеи кармы и реинкарнации в надежде, что ее сын Энрике родится снова и ему удастся прожить полноценную жизнь.

На протяжении многих лет безразличие мужа Лусия объясняла погруженностью в работу, не подозревая, что он тратит немалую часть своего времени и сил на случайных любовниц. Они мирно сосуществовали, у каждого были свои дела, свой мир и своя комната. Даниэла спала вместе с матерью до восьми лет. Лусия и Карлос занимались любовью в его комнате, и потом она на цыпочках возвращалась к себе, чтобы не разбудить дочку, чувствуя унижение, поскольку инициатива всегда исходила от нее.

Она соглашалась на эти крохи любви и не просила большего из гордости. Она знала себе цену, а он был ей за это благодарен.