Подвиг 1969, №3

ГЛАВА 3

ПОНЕДЕЛЬНИК

07.00—17.00

Они стояли на ветхом пирсе.

— Вы меня ставите в неловкое положение, уважаемый. Клиенты компании «Ратлидж» всегда получали самое лучшее, — офицер шлепнул хлыстом с ручкой из слоновой кости по чистейшей штанине и презрительно указал сияющим носком башмака на широкий двухмачтовый старый каик, пришвартованный кормой к полуразрушенному причалу.

Меллори скрыл улыбку. Майор Ратлидж с аккуратно подстриженными усами, в ослепительной форме, сшитой на заказ, разительно выделялся на фоне диких лесистых утесов, укрывших бухту. Небрежная самоуверенность и величественное безразличие майора заставляли думать, что бухта неуместна рядом с ним.

— Действительно, каик знал лучшие времена, — согласился Меллори. — И все же именно он нам нужен, сэр.

— Этого я решительно не могу понять, — майор раздраженно сбил пролетавшую муху. — Чего я только не доставал для ребят за последние восемь-девять месяцев: каики, продукты, яхты, рыбачьи лодки — все. Но еще никто не просил у меня самую ветхую и старую посудину, какую только можно отыскать. Поверьте, не так-то это просто сделать, — лицо его приняло страдальческое выражение. — Ребята знают, что таким хламом я обычно не занимаюсь.

— Какие ребята? — полюбопытствовал Меллори.

— А там, на островах, — Ратлидж лениво указал на северо-запад.

— Но ведь острова заняты немцами...

— Этот тоже. Но надо же где-то иметь базу, верно? — терпеливо объяснил Ратлидж. Вдруг лицо его просветлело. — Послушайте, старина, я знаю, что вам подойдет. Каир настаивает, чтобы я достал вам посудину, которая не привлекала бы внимания и не подвергалась осмотру. Что вы скажете о немецкой лодке типа «Е»? В отличном состоянии. Побывала в руках только одного владельца, аккуратного человека. В Англии я получил бы за нее десять тысяч. Через сутки будет у вас. Один мой приятель в Бодраме...

— Во драм? — переспросил Меллори. — Бодрам? Но... но это же в Турции?

— В Турции? А ведь верно, так оно и есть, — согласился Ратлидж. — Однако, сами понимаете, товар откуда-то надо получать, — добавил он словно в оправдание.

— Спасибо, — улыбнулся Меллори. — Нам нужен именно этот каик, мы не можем ждать.

— Пеняйте на себя. — Ратлидж опустил руки в знак того, что сдается. — Два моих парня погрузят ваше снаряжение.

— Лучше мы это сделаем сами, сэр. Видите ли, у нас особый груз.

— Как хотите, — согласился майор. — Меня здесь зовут «Ратлидж Не Задающий Вопросов». Скоро выходите в море?

Меллори взглянул на часы.

— Через полчаса, сэр.

— Что, если я предложу вам кофе и яичницу с беконом?

— Большое спасибо, с удовольствием, — улыбнулся Меллори, повернулся и медленно пошел с причала, с наслаждением вдыхая пахнущий травами, ударяющий в голову воздух эгейского рассвета.

Солоноватый привкус моря, одуряюще сладкий аромат жимолости, резкий запах мяты — все смешалось в тонкий пьянящий букет, неуловимый и незабываемый. До самых пастбищ простирались ярко-зеленые крутые склоны, заросшие соснами, орешником и дубняком. Благоухающий бриз доносил оттуда приглушенный мелодичный звон колокольчиков — неотвязную грустную музыку, удачный символ безмятежного спокойствия, которое давно покинуло эгейские берега.

Меллори невольно покачал головой и ускорил шаг. Его товарищи сидели на том же месте, где незадолго до рассвета их высадил торпедный катер. Миллер растянулся во весь рост на земле, закрывшись шляпой от низких золотистых лучей восходящего солнца.

— Через полчаса отбываем. Завтрак принесут через десять минут. Давайте грузить снаряжение, — Меллори повернулся к Брауну. — Хотите осмотреть двигатель?

Браун со вздохом поднялся на ноги и без всякого энтузиазма взглянул на потрепанный облезлый каик.

— Надо бы, сэр. Если и двигатель такой, как эта посудина... — он сокрушенно покачал головой и проворно спрыгнул на палубу каика.

Андреа и Меллори последовали за ним. Оставшиеся передали им с причала груз. Сначала мешок со старой одеждой, потом еду, газовую плитку и топливо, тяжелые альпинистские ботинки, молотки, костыли, ледорубы, мотки веревок на проволочной основе — все, что требуется для подъема. Затем осторожно подали радиоприемник и передатчик, наконец, движок со старомодной заводной ручкой. За ними появились винтовки, два шмайсера, два брена, маузер и кольт. Потом последовал чемодан тщательно подобранной мелочи: карманные фонарики, зеркала, два комплекта документов, бутылки вина — холь, мозель, озо, ретама. С большой осторожностью разместили возле передней мачты два деревянных ящика. Один — среднего размера, зеленый, обитый медью. Другой — маленький и черный. В зеленом была мощная взрывчатка ТНТ, аммонал, несколько стандартных брусков динамита. Там же упакованы гранаты и запалы к ним, прорезиненные шланги. В уголок поместили сумку с железными опилками, толченым стеклом и залитую сургучом бутылку с калием. Все это взяли в расчете на то, что Дасти Миллеру подвернется случай проявить свои редкие таланты взрывника. В черном ящике хранились только детонаторы, электрические и ударные — с гремучей ртутью, столь чуткие, что срабатывали, если на них роняли даже птичье перо.

Едва разместили последний ящик, как из люка машинного отделения показалась голова Кейси Брауна. Он медленно осмотрел грот-мачту, медленно перевел взгляд на фок-мачту и с тем же бесстрастным выражением взглянул на Меллори.

— У нас есть паруса для этих штук, сэр?

— Думаю, что есть. А в чем дело?

— Дело в том, что только богу известно, как скоро они нам понадобятся, — с горечью ответил

Браун. — Машинное отделение — свалка старой рухляди. А самый ржавый, самый большой кусок железа — вал двигателя. Старый двухцилиндровый ^кельвин», мой одногодок. Сделан лет тридцать назад, — Браун огорченно покачал головой. — Он гниет здесь годами, сэр. Весь развалился. Отдельные части и запасные детали валяются на полу. Свалки в Гарелохе просто дворцы в сравнении с этим машинным отделением.

— Майор Ратлидж говорил, что еще вчера каик был на ходу, — мягко сказал Меллори. — Поднимайтесь на берег, будем завтракать. Напомните мне, что нужно захватить несколько тяжелых камней.

— Камней?! — испуганно глянул на него Миллер. — Тащить камни на эту посудину?

Меллори с улыбкой кивнул.

— Да ведь эта проклятая лодка и без того идет ко дну! — зашумел Миллер. — Зачем нам камни?

— Скоро увидите.

Через три часа Миллер увидел это, когда скатал свою голубую форму в тугой узел и опустил за борт: подвешенный к узлу камень увлек его на дно.

Упорно пыхтевший каик двигался на север по лазурному, гладкому от безветрия морю в миле от турецкого берега.

Миллер мрачно разглядывал себя в зеркальце. Одет он был во все черное, исключая темно-фиолетовый кушак вокруг тонкой талии и причудливо вышитый жилет, выжженный солнцем. Черные шнурованные сандалии, черные шаровары, черные рубашка и пиджак. Даже его песочного цвета волосы были покрашены в черный цвет.

— Слава богу, что меня земляки не видят, — с чувством сказал он, критически осматривая остальных, одетых с незначительными изменениями точно так же. — Ну и ну. Может, я и не так уж страшен? Послушайте, начальник, к чему все эти переодевания? Говорят, вы дважды побывали в немецком тылу. Один раз под видом крестьянина, а другой — под видом механика.

Меллори опустил узел с формой и камнем за борт.

— А теперь можете увидеть, что носит хорошо одетый наваронец.

— Я о другом. Зачем нам было дважды переодеваться: в самолете и сейчас?

— А, вот вы о чем! Армейское хаки и белая флотская форма в Александрии, голубая форма в Кастельроссо и на острове майора Ратлиджа, а сейчас одежда греческих крестьян? Везде могли быть осведомители. Заметали следы, капрал.

Миллер понимающе кивнул, посмотрел на мешок из-под одежды, сосредоточенно поморщился, наклонился и вытащил оттуда белый балахон.

— А это будем носить на местных кладбищах? — мрачно пошутил он. — Переоденемся в привидений?

— Снежные халаты, — кратко пояснил Меллори.

— Что?!

— Снежные. Снег. Белый такой. На Навароне есть довольно высокие горы. Вдруг придется в них скрываться. Для этого и халаты.

Миллер был потрясен. Ни слова не говоря, растянулся он на палубе, положил руки за голову и закрыл глаза. Меллори ухмыльнулся Андреа.

— Парень хочет всласть понежиться на солнце перед покорением арктических пустынь... Неплохо придумано. Может быть, и тебе соснуть? Я постою на вахте.

Уже пять часов каик шел вдоль турецкого берега. Разморенный теплым ноябрьским солнцем, Меллори приткнулся к фальшборту, глаза его внимательно следили за небом и горизонтом. Андреа и Миллер спали. Кейси Брауна нельзя было выманить из машинного отделения. Иногда он поднимался на палубу глотнуть свежего воздуха, но время между его появлениями все увеличивалось: старый «кельвин» требовал внимания. Браун регулировал неустойчивый уровень смазки, подачу воздуха. Болела голова, клонило в сон — узкий люк едва пропускал воздух.

В рулевой рубке лейтенант Стивенс следил на медленно проплывающим турецким берегом. Как и Меллори, он не сводил глаз с моря. Но не обшаривал его тщательно, квадрат за квадратом, а переводил взгляд с берега на карту, с карты на видневшиеся впереди острова, с островов на старый спиртовой компас, едва заметно подрагивающий на разъеденном кордановом подвесе, с компаса — снова на берег. Иногда он поглядывал на небо или окидывал развернувшуюся на сто восемьдесят градусов панораму горизонта. Только на засиженный мухами осколок зеркала он старался не глядеть. Болели плечи, хотя его дважды сменяли у руля. Худые загорелые руки одеревенели на потрескавшихся ручках штурвала. Он пытался расслабиться, сбросить напряжение, сводившее судорогами мускулы рук, но мышцы вопреки его воле вновь напряженно сжимались. Во рту пересохло, губы запеклись. Не помогала и теплая вода, к которой он прикладывался: кувшин был накален солнцем. Противно ныло под ложечкой, левую ногу сводило судорогой. Лейтенантом Энди Стивенсом владел страх. Нет, не потому, что он никогда не нюхал пороху. С тех пор как он помнит себя, он боялся всегда. И сейчас он мог бы припомнить все мелкие страхи, начиная с приготовительной школы. Тогда его столкнул в бассейн отец, сэр Седрик Стивенс, знаменитый исследователь и альпинист. Отец утверждал, что только так можно научить сына плавать. Он вспомнил, как отчаянно сопротивлялся, сколько воды наглотался с перепугу. Он вспомнил, как до слез хохотали над ним отец и два старших брата, огромные и веселые. Едва он вылезал из воды, они снова толкали его в бассейн...

Отец и братья поклонялись физической силе. Они и представить себе не могли, что кто-то не получает удовольствия от прыжка в воду с пятиметрового трамплина или от бешеной скачки через немыслимые препятствия. Им ничего не стоило взобраться на головокружительный утес или отправиться на утлой лодчонке в бурное открытое море. И его они заставляли проделывать все эту штуки. Энди был впечатлительным мальчиком, опасался насмешек. К чувству физического страха у него часто примешивалось чувство боязни неудачи. В конце концов он стал бояться самого страха. Чтобы преодолеть этот страх из-за страха, Энди стал альпинистом. И довольно искусным. Отец и братья прекратили насмешки. Но Энди не избавился от страха, а только научился скрывать его. Он всегда шел навстречу страху, всегда боролся с ним, всегда стремился преодолеть его. Вот и сейчас все его силы были направлены на эту борьбу. Больше всего Энди боялся, что страх его будет замечен...

Поразительная, невероятная голубизна Эгейского моря, мягкие, смутные силуэты анатолийских вершин на фоне чисто вымытого ультрамарина неба навевали спокойствие. Захватывающее дыхание разнообразие оттенков залитых солнцем, лениво проплывающих мимо островов, искрящаяся пучками лучей радужная рябь воды и освежающий, мягкий, пахучий юго-восточный бриз несли тепло, томительную сонливость. Нескончаемое тарахтение старого «кельвина» и безмятежное спокойствие палубы напоминали только о мире. Невероятно, чтобы это могло пробудить страх... Война казалась такой далекой. Но в итоге война была рядом. Она постоянно напоминала о себе. Дважды над каиком пролетал немецкий гидроплан-разведчик. Потом два самолета снизились над ними и, удовлетворенные мирным видом суденышка, вновь взмыли вверх. Базировались они, по-видимому, на Родосе. Хотя самолеты были итальянскими, но пилотировались наверняка немцами, согнавшими своих недавних союзников в концлагеря после капитуляции Италии. Утром они проплыли в полумиле от крупной шхуны с фашистским флагом. В полдень с оглушительным ревом пронесся мимо каика быстроходный немецкий катер, так близко, что каик закачало на волне. Меллори и Андреа, потрясая кулаками, громко проклинали гогочущих матросов. Но никаких попыток задержать каик не было: англичане и немцы старались не нарушать без надобности нейтралитет турецких территориальных вод. И все же эти непрестанные появления вражеских судов и самолетов постоянно напоминали о войне.

Медленно двигались стрелки часов, приближая их с каждой минутой к отвесной скале, которую еще предстояло преодолеть. В пятидесяти милях по курсу виднелись зубчатые вершины острова Наварон, безлюдные, далекие, высящиеся мрачными громадами на фоне ярко-голубого неба.

В половине третьего неожиданно отказал двигатель. Монотонное тарахтение сменилось гнетущей тишиной. Меллори бросился к люку.

— Что случилось, Браун? — тревожно крикнул он. — Сломалась машина?

— Не совсем так, сэр, — Браун все еще возился с двигателем, и голос его звучал глухо. — Я его просто выключил, — он выпрямился, неуклюже вылез из люка, сел на палубу, жадно хватая ртом свежий воздух. Несмотря на загар, лицо его было бледно.

Меллори внимательно посмотрел на него.

— У тебя такой вид, будто кто-то напугал тебя до смерти.

— За эти два-три часа меня вконец отравила проклятая дыра, — Браун провел рукой по глазам. — Затылок прямо разламывает, сэр. Углекислый газ не очень приятная штука. — Он указал на двигатель. — Видите ту водоподъемную трубку с шаром наверху, водоохладителем? Трубка тоньше бумаги. Понемногу она пропускала и раньше, а около часу назад лопнула. Искры, дым, пламя футов в шесть. Пришлось проклятую отключить, сэр.

Меллори, мало что понимая, кивнул.

— Можете исправить, Браун?

— Нет, сэр. Нужно заварить или запаять. — Он категорически замотал головой. — Внизу, среди всякого барахла, я приметил запасную часть. Дьявольски ржавая и такая же ненадежная, как и первая... Я все же попытаюсь, сэр.

— Я помогу ему, — вызвался Миллер.

— Благодарю, капрал. Сколько это отнимет времени, Браун?

— Часа два, а может, все четыре. Гайки и болты заржавели, придется чистить или отпиливать их или искать другие.

Меллори промолчал, тяжело повернулся и поднялся наверх, к Стивенсу, который уже покинул рубку и сидел на баке. Энди вопросительно посмотрел на Меллори.

— Часа четыре провозимся. Андреа и я займемся парусами.

Через два часа они уже порядочно отошли от территориальных вод. Двигатель молчал. Каик приближался к большому острову в восьми милях на вест-норд-вест от места поломки. Меллори решил подойти к берегу. Здесь их труднее заметить, чем в открытом море. Он взглянул на часы и перевел огорченный взгляд на удаляющееся безопасное турецкое побережье. Потом напряженно вгляделся в темную полосу моря, суши и неба на востоке.

— Андреа, ты видишь?!

— Да, капитан. — Андреа мгновенно вырос рядом. — Катер. В трех милях. Идет прямо на нас, — добавил он тихо.

— Да, идет на нас, — неохотно согласился Меллори.

Все собрались вместе. Меллори не терял времени даром.

— Если я не ошибаюсь, это тот самый катер, который нам встретился утром. Они деликатничать не будут, обыск устроят тщательный. Вооружены до зубов и ищут приключений. Полумерами явно не ограничутся. На этот счет нам не следует обольщаться. Обыск мы не должны допустить ни в коем случае. С нашим грузом на борту. — Он в двух словах сообщил свой план.

Стивенс вдруг почувствовал, как заныло под ложечкой и кровь отхлынула от лица. Он был рад только тому, что никто не заметил его дрожащих коленок. Голос его тоже дрогнул.

— Но, сэр... сэр...

Меллори увидел бледное лицо, бескровные ногти, впившиеся в подоконник рубки.

— Вы, вы не сделаете этого, сэр! — голос Энди прерывался от волнения. С минуту он беззвучно шевелил губами, наконец у него вырвалось. — Это убийство, сэр. Просто убийство.

— Заткнись, щенок! — рявкнул Миллер.

— Перестаньте, — остановил Меллори американца, внимательно посмотрел на него и перевел взгляд на Стивенса. Глаза его были холодны. — Лейтенант, основным законом войны является стремление поставить противника в наиболее невыгодные условия и не оставлять ему шансов на успех. Или мы уничтожим их, или они нас. Мы их пустим ко дну, иначе они потопят нас, а с нами и тысячу парней с острова Ксерос. Ведь это же все так просто, лейтенант. Это даже не вопрос совести.

Стивенс чувствовал, что все смотрят на него. За эту минуту он возненавидел Меллори. Он понимал, что ненавидит неумолимую логику сказанных слов. Меллори, идол каждого начинающего альпиниста, лучший скалолаз довоенной Британии, чьи фантастические восхождения давали пищу для сенсационных газетных заголовков. Меллори, дважды потерпевший неудачу в столкновениях со стремительным Роммелем в песках пустыни. Меллори, трижды отказавшийся от повышения по службе, чтобы не разлучаться с партизанами на Крите. Обо всем подумал Стивенс в одно мгновенье. Он медленно поднял взгляд на худощавое загорелое лицо, резко очерченный, словно высеченный из камня изгиб рта, на густые черные брови над карими глазами, в которых были холодность и сочувствие. Ему стало ясно, что капитан Меллори находится по другую сторону его оценок и суждений.

— Как говорит капрал Миллер, я высказался не в свой черед, — он натянуто улыбнулся, взглянул на стремительно мчавшийся к ним сторожевой катер, снова почувствовал слабость в коленях, но голос его звучал теперь потверже. — Я не подведу вас, сэр.

— Я в этом никогда не сомневался, — улыбнулся Меллори и посмотрел на Миллера и Брауна. — Приготовьте все и спрячьте. Они смотрят на нас в бинокли. — Он повернулся и прошел вперед.

Андреа двинулся за ним.

— Слишком ты строго обошелся с пареньком, — Андреа сказал это без упрека и осуждения, просто отмечая факт.

— Знаю. Я не хотел... — Меллори пожал плечами. — Но это было необходимо.

— Пожалуй, ты прав, — промолвил Андреа. — Да, это было необходимо. Ты думаешь, они пустят пушки в дело, чтобы нас остановить?

— Может статься. Пора по местам. Начинаю я, — сухо закончил Меллори.

Тяжелое пыхтение двигателя перешло в мягкий рокот, исчезли носовые буруны, и немецкий катер скользнул всего в шести футах от каика. Меллори сидел на ящике из-под рыбы и старательно пришивал пуговицу к старому пиджаку. Он отлично видел всех шестерых немецких моряков. Один из них, сгорбившись, сидел за пулеметом «шпандау», установленном на треноге. Трое стояли на палубе с автоматическими карабинами наперевес. «Шмайсеры», — отметил Меллори. В дверях рубки маячил капитан катера — угрюмый молодой лейтенант с Железным крестом на кителе. Из люка машинного отделения выглядывала еще одна любопытная физиономия. Меллори не видел всей палубы: ее скрывал хлопавший на порывистом ветру парус. Но поскольку пулеметчик, беспрестанно ворочавший дулом «шпандау», держал на прицеле только носовую часть каика, естественно было предположить, что на носу катера имеется еще один пулемет.

Лейтенант с суровым лицом поднес сложенные рупором ладони ко рту.

«Достойный выкормыш «Гитлерюгенда», — подумал Меллори.

— Спустите паруса!

Меллори окаменел. Игла безжалостно впилась ему в ладонь, но он не заметил этого. Лейтенант отдал команду по-английски!

«Стивенс слишком молод, слишком неопытен, — с отчаянием подумал Меллори. — Он клюнет на эту удочку, не может не клюнуть...»

Но Стивенс не купился. Он приоткрыл дверь рубки, высунулся, приложил ладонь к уху и бессмысленно уставился в небо. Он даже открыл рот от удивления, отлично разыграв придурка, не понимающего команды. Меллори готов был расцеловать его. Не только повадками, но и одеждой и черной крашеной шевелюрой Энди походил сейчас на заурядного греческого рыбака, недоверчивого и нелюдимого.

— Чего-о? — крикнул он.

— Спустите паруса! Мы сейчас сойдем к вам на борт, — и опять по-английски.

«Упорный, мерзавец», — подумал Меллори уже спокойнее.

Стивенс все так же бессмысленно глядел на немца, потом недоуменно уставился на Андреа и Меллори. Те не менее убедительно изобразили на лицах удивление. Стивенс отчаянно пожал плечами.

— Виноват, не понимаю по-немецки! — крикнул он. — А по-нашему вы не умеете? — бегло сказал он на безукоризненном греческом разговорном языке. Правда, это был язык Аттики, а не жителей Архипелага, но Меллори не сомневался, что лейтенант не уловит разницы.

— Немедленно остановите лодку. Мы сойдем к вам на борт.

— Остановить лодку! А кто ты такой, чтобы из-за тебя останавливать лодку! Ты, ты, ты!.. — Возмущение было таким неподдельным, поток ругательств и проклятий столь натуральным, что лейтенант на минуту опешил.

— Даю десять секунд, — прервал его лейтенант. Он уже взял себя в руки, держался холодно и официально. — Потом откроем огонь.

Стивенс всем видом изобразил покорность и повернулся к Андреа и Меллори.

— Наши повелители сказали свое последнее слово. Убирай паруса! — бросил он.

Те быстро и проворно спустили паруса. Меллори потянул на себя кливер, собрал его и молча присел на корточки. Он знал, что его изучают десять злых глаз. Парус прикрывал его колени и старый пиджак. Со сложенными на коленях руками он всем видом изображал уныние. Со свистом упал на палубу второй парус. Андреа ступил на него, сделал пару неуверенных шагов к носу, но остановился, опустив тяжелые руки. Мотор дизеля зарокотал еще глуше, рулевое колесо повернулось, и массивный немецкий катер чиркнул о борт каика. Трое немцев со шмайсерами наперевес быстро, но так, чтобы не попасть в сектор обстрела своих пулеметов (второй уже можно было увидеть), прыгнули на палубу каика. Один из трех тут же бросился вперед, к мачте, и встал там, держа всю команду под прицелом. Всех, кроме Меллори, которого поручили заботам!* пулеметчиков. Меллори отметил безупречную согласованность военной машины. Он поднял голову, осматриваясь с чисто крестьянским безразличием. Кейси Браун сидел на корточках возле машинного отделения. Дасти Миллер примостился в двух шагах от него и с подчеркнутым трудолюбием вырезал кусок жести из консервной банки, по-видимому латку к мотору. Ножницы держал в левой руке, хотя Меллори было отлично известно, что он не левша. Ни Стивенс, ни Андреа не пошевелились. Солдат у мачты уставился на них. Двое других медленно расхаживали по палубе. Немцы держали себя свободно, как хозяева положения, которым и в голову не приходит, что возможны какие-то осложнения. Они как раз проходили мимо Андреа. Спокойно, точно и аккуратно Меллори через пиджак выстрелил в пулеметчика, повернул свой брен, и, прошитый очередью, рухнул часовой у мачты. Он еще не упал на палубу, а в руке Кейси Брауна мелькнул бесшумный пистолет Миллера, который припрятали в частях от мотора. Кейси трижды выстрелил, и второй пулеметчик сник за турелью, мертвые пальцы судорожно сжали рукоять пулемета. Миллер надрезал трехсекундный химический взрыватель и бросил жестянку в люк машинного отделения немцев. Стивенс метнул связку гранат в рубку, Андреа с быстротой и меткостью нападающей кобры обхватил огромными ручищами головы проходивших мимо охранников и с силой столкнул их лбами. Все произошло мгновенно. Пятеро попадали навзничь. Немецкий катер скрылся в клубах дыма, языках пламени и рое обломков. Все еще строчил! Меллори из брена, но эхо взрыва умолкло, ленту автомата заело, и над Эгейским морем снова воцарилась первозданная тишина. Оглушенный двумя взрывами, Меллори, пошатываясь, поднялся на ноги. Изумился. Он не предполагал, что может сделать взрыв связки гранат и двух кубиков тола. Самодельная бомба Миллера разворотила днище машинного отделения. Обломки катера пылали. Меллори стало не по себе: прямой столб черного дыма — отличный ориентир для немецкого самолета-разведчика. Меллори успел увидеть развороченную рубку и труп лейтенанта, повисшего на искореженном штурвале: жалкое подобие того, кто несколько секунд назад отдавал приказы наглым голосом. Внутри тонущего катера глухо рванули бензобаки, он завалился на корму. Обнажился киль, вода зашипела, сбивая пламя, и катер скрылся в воде. Радужные пятна заколыхались, разошлись кругами. Только щепки да каска плавали среди пятен нефти. Эгейское море опять стало мирным и безмятежным.

Меллори оглядел каик и своих товарищей. Браун и Миллер наблюдали за тонущими обломками. Стивенс, целый и невредимый, стоял у двери в рубку. Лицо было мертвенно-белым, но на протяжении короткой схватки он был на высоте. У Андреа рассечена щека. Грек стоял над телами двух автоматчиков. Лицо его ничего не выражало. Меллори долго смотрел на Андреа, словно восстанавливал подробности случившегося.

— Мертвы?

Андреа кивнул.

— Слишком сильно я их ударил.

Меллори отвернулся. Из всех людей, встречавшихся ему, никто не мог сравниться с Андреа в ярости к врагам. Он убивал фашистов как собак, убивал безжалостно, умело и беспощадно. И хотя он не считал себя вправе отнимать человеческую жизнь, никогда не дрогнула его рука. Он, любивший ближних своих больше всего на свете, не оправдывал убийства, как это пытаются делать фашисты, прикрываясь национализмом. Он убивал фашистов, чтобы дать возможность жить другим, лучшим людям.

— Кто еще ранен? — с наигранной бодростью спросил Меллори. — Никто? Ну и отлично. Давайте-ка сматывать удочки. Чем быстрее, тем лучше, — он взглянул на часы. — Почти четыре. Пора связаться с Каиром. Оставьте на минуту свой металлолом, Кейси. Попытайтесь поймать Каир.

Он посмотрел на небо, уже розовевшее на востоке. Покачал головой.

— Не мешало бы узнать прогноз погоды.

Прием был скверным. Крошечный динамик хрипел как придушенный, но сквозь помехи раздалось:

— Ревень вызывает Пастернак. — Это были позывные Каира, их повторили дважды. Браун отстучал ответ. Снова раздался глухой голос: — Ревень вызывает Пастернак. Пастернак, я Ревень. Икс минус один. Подтвердите. Икс минус один.

Меллори с шумом втянул воздух. Сообщение означало, что атака на Ксерос назначена в субботу на рассвете, на день раньше. Итак, операция в пятницу. Ровно через три дня.

— Подтвердите. Икс минус один! Вас понял, — спокойно сказал Меллори.

— ...Восточная Англия. Сводка погоды, — продолжал безразличный монотонный голос. «Восточная Англия» означала северную часть Архипелага. Меллори знал об этом.

— ...Вечером возможно падение барометра. Значительные осадки. Похолодание в ближайшие четыре часа. Ветер восточный. Сила ветра шесть-семь баллов. Завтра ожидается ясная погода.

Меллори повернулся и пошел на нос каика. Ну и положеньице! Осталось всего три дня. Мотор никудышный. Надвигается шторм. Он с надеждой вспомнил, что командир эскадрильи Торренс был невысокого мнения о работе метеослужбы. Но радужным надеждам предаваться было трудно. Громадные грозовые тучи наползали прямо на них.