Похищение лебедя

Глава 81 МАРЛОУ

Мэри приехала в ресторан к завтраку и встретилась со мной в полупустом ресторане. Завтрак прошел спокойнее, чем ужин накануне: первое возбуждение в ней отхлынуло, и я снова заметил эти лиловые круги, снежные тени у нее под глазами. И сами глаза в это утро казались темными, затуманенными. Я только теперь рассмотрел у нее на носу несколько веснушек — крошечных пятнышек, совсем не похожих на веснушки Кейт.

— Плохая ночь? — спросил я, рискуя нарваться на ее суровый взгляд.

— Да, — призналась она. — Я думала о том, как много рассказала вам о Роберте и как вы сидите у себя в номере и все это обдумываете.

— Откуда вы знали, что я об этом думаю?

Я передал ей тарелку с тостами.

— Я бы думала, — просто ответила она.

— Ну, и я думал. Я все время об этом думаю. Вы замечательная, вы так много мне в нем открыли, и вы не представляете, насколько мне это поможет — поможет помочь Роберту. — Я помолчал, нащупывая путь, а ее тост тем временем остывал. — И я понимаю, почему вы так долго ждали его, когда он был недоступен.

— Недостижим, — поправила она.

— И почему вы его любите.

— Любила, а не люблю.

На такое я даже не надеялся и занялся яйцами по-бенедиктински, чтобы не встретиться с ней глазами. В общем, завтрак закончился в молчании, но постепенно молчание стало уютным.

В музее Метрополитен она постояла перед «Беатрис де Клерваль, 1879», перед портретом, впервые найденном в книге, которую Роберт оставил на диване.

— Знаете, я думаю, Роберт сюда вернулся и снова нашел ее, — сказала она.

Я смотрел на ее профиль: мне отчетливо вспомнилось, что мы уже второй раз оказались вместе в музее.

— Думаете?

— Ну, он ведь ездил в Нью-Йорк, пока жил со мной — я вам писала — и вернулся странно взволнованным.

— Мэри, вы не хотите навестить Роберта? Я мог бы отвезти вас, когда мы вернемся в Вашингтон. Если хотите, в понедельник.

Я не собирался предлагать этого прямо сейчас.

— Вы надеетесь, что узнаете еще что-то через меня?

Она напряглась, выпрямившись и вглядываясь в лицо Беатрис, снова избегая моего взгляда. Ее слова выбили меня из колеи.

— Нет-нет, и в мыслях не было. Вы и так помогли по-новому увидеть его. Я хотел только сказать, что не собираюсь разлучать вас, если вы сами хотите с ним встретиться.

Она обернулась. И подошла ближе, словно желая защититься от взгляда Беатрис де Клерваль — она даже спрятала ладонь в моей руке.

— Нет, — сказала она, — я не хочу его видеть. Спасибо. — Она отняла руку и прошлась по залу, рассматривая балерин Дега и его обнаженных, вытирающихся большими полотенцами. Через несколько минут она вернулась ко мне. — Пойдем?

Снаружи стоял яркий нежаркий летний день. Я купил нам по хот-догу с горчицей («Откуда вы знаете, что я не вегетарианка?» — спросила Мэри, хотя мы уже дважды ели вместе). Мы забрели в Центральный парк и поели на скамейке, вытирая руки бумажными салфетками. Мэри вдруг стерла горчицу и с моей руки, и я подумал, какая чудесная мать вышла бы из нее, но, естественно, промолчал. И растопырил пальцы.

— Моя рука выглядит намного старше вашей, да?

— Почему бы нет? Она и есть старше. На семнадцать лет, вы ведь 1947 года рождения.

— Не стану и спрашивать, откуда вы знаете.

— И не надо, Холмс.

Я сидел, наблюдая за ней. Тени от дубов и лип играли на ее лице, и белой блузе с короткими рукавами, и нежной коже шеи.

— Какая вы красивая!

— Пожалуйста, не надо этого.

— Я хотел только сделать комплимент, со всем почтением. Вы — как картина.

— Глупости. — Она скомкала салфетки и метко запустила ими в соседнюю урну. — Ни одна женщина на самом деле не захочет быть картиной. — Но когда она обернулась ко мне, наши глаза встретились, подчеркнув странность прозвучавших слов. Она первой отвела взгляд.

— Вы были женаты?

— Нет.

— Почему нет?

— О, много зубрил, а потом не встретил подходящего человека.

Она скрестила обтянутые джинсами ноги.

— А влюблялись?

— Несколько раз.

— Недавно?

— Нет. — Я поразмыслил. — Может быть, да. Почти да.

Она подняла брови так высоко, что они скрылись под короткой челкой.

— Решайтесь.

— Стараюсь, — сказал я как можно сдержанней.

Это было все равно, что вести беседу с дикой ланью, которая в любой момент может испугаться и умчаться прочь. Я вытянул руку вдоль спинки скамьи, не коснувшись ее, и оглядывал парк, сплетение гравийных дорожек, валуны, зеленые холмы под благородными деревьями, людей, прогуливающихся и катающихся на роликах мимо нас. Поцелуй застал меня врасплох, сначала я понял только, что лицо ее совсем близко. Она была нежной и неуверенной. Я медленно откинулся назад, обнял ее виски ладонями и ответил на поцелуй, тоже нежно, стараясь не напугать. Сердце у меня колотилось. Мое старое сердце.

Я знал, что через минуту она отстранится, потом приникнет ко мне и начнет беззвучно всхлипывать, что я буду обнимать ее, пока она не выплачется, что мы скоро распрощаемся более страстным поцелуем и порознь вернемся домой, и она скажет что-нибудь вроде: «Прости, Эндрю, я еще не готова». Но на моей стороне было профессиональное терпение, и я уже кое-что о ней знал: она любит на целый день выезжать в Виргинию на этюды, так же как и я; ей нужно часто есть; она любит чувствовать, что решение в ее власти. «Мадам, — беззвучно обратился я к ней, — я вижу, что ваше сердце разбито. Позвольте мне исцелить его».