Пока ты молод

III

Окончилась первомайская демонстрация. Когда Красная площадь осталась за спиной, Сергей спустился к набережной и пошел по ней в сторону Мало-Каменного моста. От долгих хождений болели ноги, хотелось где-нибудь присесть, отдохнуть. Но присесть негде. О каком-нибудь транспорте не могло быть и речи. Для того чтобы воспользоваться им, нужно было вместе с рассеявшимися кучками демонстрантов добираться до станции метро «Дворец Советов». А это значило пройти еще не менее двух километров. До «Библиотеки имени Ленина» или до «Арбатской» ближе было, но туда не пропускали.

Иногда Сергей останавливался и, снисходительно улыбаясь, наблюдал за теми, кто пытался прорваться сквозь темно-синие или зеленые цепочки людей, загородивших проходы в переулки. Милиционеры были неумолимы. Солдаты не всегда: они делали исключения для красивых девушек…

Наконец Сергей доехал на метро к Арбату. После бесконечных песен на улице Горького и короткой езды в набитом до отказа вагоне хотелось пить. Киоски, конечно, недалеко, стоит только подняться на площадь. Но ноги уже не слушались его, и он присел на первопопавшуюся свободную скамью неподалеку от эскалатора. Немного успокоившись, начал обдумывать, как провести остальную часть дня.

«Всегда у тебя не так, как у людей получается, — мысленно упрекал себя Сергей. — До праздника не думаешь о компании, а потом кинешься, но поздно. Наверно, придется по-английски отмечать: купить хорошего вина, закуски и, запершись в комнате, в одиночку расправляться с ними по поздней ночи».

Просидев часа полтора, Сергей уже собирался подниматься на площадь, но неожиданная встреча изменила его маршрут. Он сделал всего лишь несколько шагов и лицом к лицу столкнулся с Таней Волковой, бывшей своей однокурсницей в педагогическом институте, в котором Сергей до поступления в Литературный проучился один год.

— Сережа, здравствуй! — обрадовалась неожиданной встрече девушка.

— Привет. Куда спешишь?

— Понимаешь, у нас почти еще ничего не готово к вечеру. Вина, всякую там водку приготовить нетрудно. Но с горячей закуской хуже — не брались. Компания — восемь человек, собираемся у моей землячки из текстильного. А ты почему один?

— Сам виноват.

— Знаешь что, Сережа. Поезжай по старой памяти в наш институт. В пятом общежитии, на втором этаже целый колхоз собирается. А ребят, сам знаешь, у нас всегда мало. Кстати, там, кажется, и друг твой будет. Ну, помнишь, ты с ним однажды приезжал на наш вечер? С тех пор он и зачастил к нам. Он и Верочка Смирнова, похоже, друг в дружке души не чают.

— А-а… — обрадовался Сергей. — Конечно же, Борис Мишенин! Ты думаешь, он там?

— Не знаю. Вера-то там.

— Уговорила. Еду.

В пятом общежитии в самом деле не хватало ребят, и потому появление Воротынцева всех обрадовало. К тому же все здесь хорошо знали его.

— Серега, милай, здо-ро-во! Каким ветром и тебя сюда? — хлопая его по плечу, скандировал низким, не своим голосом добродушно-веселый Борис Мишенин. — Ну вот, как говорится, нашего полку прибыло. Но прежде всего, старик, раскошеливайся и гони в общий котел четвертную.

— А у тебя, я вижу, терпение лопнуло, и ты сходил с праздничными приветствиями под голубую крышу к Марье Степановне. Или она уже не работает в буфете?

— Грешен, Серега. Ходил. Марья Степановна в долг отпустила. Не виноват же я, что она находит меня похожим на ее сына, который работает не то в Челябинске, не то в Свердловске и зовут его не то Федор, не то Федот… Давно, между прочим, я не слышал твоих новых стихов. Может, прочтешь?.. Понимаю, понимаю… Сухая ложка…

— Ну, чего ты пристал к человеку, — перебила его Вера Смирнова.

— А что же мне делать, Вера? Ты бы послала меня куда-нибудь. Я для тебя все сделаю: захочешь, чтоб я совершил подвиг, — совершу, или, как говаривал один из героев А. Н. Островского, захочешь, чтоб сделал подлость, — сделаю.

— Перестань нести глупости, Боря, — ласково проговорила Вера. — Если тебе так уж хочется куда-нибудь пойти, то сходи, пожалуйста, вниз, в столовую, и принеси порций пятнадцать винегрета.

— Гм… — промычал Борис. — Винегрет, конечно, вещь высокая, я нахожу в нем даже нечто философское, когда он подается после энной порции водочки, но в походе за ним нет элемента героики. Ну ладно, не хмурься. Иду. Однако замечу, что сырой яичный желток с лимоном…

Вера не дала ему договорить, схватила его за вьющийся чубчик и потащила к двери. Борис потянулся рукой к тумбочке, взял закопченную кастрюлю и, высвободившись, скрылся за дверью…

К вечеру большая неуютная комната заполнилась живущими в ней студентками и приглашенными. Все девушки, кроме одной, были хорошо знакомы Сергею. «Наверно, из первокурсниц», — подумал он о незнакомой ему светловолосой студентке с маленькой черной родинкой у самого угла рта. Когда она ставила на стол тарелку со свежими яблоками, он отметил про себя, что у нее красивые руки.

— Кто эта девушка? — шепнул Сергей на ухо подошедшей к нему Вере, и та всплеснула руками.

— Господи, замоталась с этими приготовлениями и совсем забыла о том, что вы не знакомы. Это моя подруга. Когда-то в одной школе учились. Потом ее семья переехала в Ржев. А недавно я была на вечере в университете и встретила ее. Она там учится, на филологическом. Правда, красивая она?

— Не нахожу, — грубовато ответил Сергей и тут же поправился: — А впрочем, в ней что-то есть. Руки у нее какие-то светлые, тонкие, плечи покатые. Ну что еще. Узкие глаза, что, по-моему, всегда ценилось в русских женщинах.

Вера засмеялась и погрозила ему маленьким пальчиком с синим растертым пятнышком — то ли она перед вечером писала письмо, то ли конспектировала.

— Да тебя не узнать, Сережа. У нас ты был такой тихоня, мы, девчонки, не стеснялись при тебе даже посплетничать. А теперь вон как на тебя подействовал литературный. Такой эстет стал. Смотри мне, Наташа Малахова ведь моя подруга. — Она сделала ударение на слове «моя». — Но познакомить я тебя все-таки познакомлю… Ната, подойди сюда на минутку.

Сергей встал со стула и слегка подался всем корпусом вперед, навстречу приближающейся девушке.

— Воротынцев, — произнес он, твердо пожимая ее маленькую, теплую, но сухую руку, и, секунды две помолчав, добавил: — Сергей.

— Наташа, — слегка картавя, ответила девушка и высвободила из его цепких пальцев свою руку.

Стали усаживаться за столы. Сергей подумал и сел в отдалении от своей новой знакомой. Кто-то из девушек предложил избрать его тамадой. Сергей заупрямился. Отговариваясь, он неожиданно для самого себя посмотрел вопрошающе в сторону Наташи. Та благодарно улыбнулась и кивнула на батарею бутылок с вином: дескать, распоряжайся. Он разлил вино и предложил первопопавшийся тост. Затем поднялся Борис.

— Дорогие мои молодые друзья! — произнес он, хорошо имитируя одного из известных поэтов, но тут же заговорил своим естественным, певучим голосом: — Я хочу произнести свою тронную речь о братьях моих по оружию и каше, о студентах. Кто такой студент? Прежде чем ответить на этот вопрос, я хочу прибегнуть к принципу анекдотического школьника, который вместо того, чтобы рассказывать на уроке географии об Италии, говорил об Испании. То есть я буду говорить прежде всего о том, какой смысл иногда вкладывают люди в слово «студент» или чаще «студентик».

Представьте себе, что ваш покорный слуга, одетый в демисезонное пальто, ежась от холода, идет по улице со связкой книг, необходимых для зимней сессии. Посмотрит на эдакое существо какая-нибудь сердобольная старушка и подумает про себя: «Уж эти мне студентики. Холодно, а они все ходят да читают, читают да ходят. Как будто бы им и делать больше нечего. Управы нет на них». Она бы еще, наверно, порассуждала о бедных студентиках, но поджарое существо уже затерялось в толпе, и ей ничего больше не остается, как забыть о нем.

Теперь перенеситесь мысленно с холодной улицы в залитый светом массивных люстр зал, в котором играет оркестр, кружатся пары. И представьте себе, вашему покорному слуге понравилась здесь одна синеокая девушка. — Борис покосился в сторону Веры, не заподозрит ли в чем-нибудь его. — Ему, или, вернее, мне, хочется, разумеется, пойти потанцевать с этой девушкой. И не раз и не два. И он танцует с ней, и не раз и не два. Но вдруг откуда ни возьмись появляется щеголеватый лейтенант. Да он еще и совсем не лейтенант — он только вчера сменил свои курсантские погоны вот на эти, на которые каждую минуту ему хочется смотреть. Он нашим первокурсникам подобен, те о своих первых зачетах говорят обязательно на весь троллейбус. Так вот этот самый первокурсник в погонах, сияющий, красивый и, конечно, самовлюбленный, тоже замечает ту, что с синими глазами. Как видите, вкус у него такой же, как у меня, а мои вкусы вам, конечно, известны.

Вспышка девичьего смеха заглушает его голос. Борис, смущенно улыбается, поправляет галстук, вытягивая шею и энергично двигая подбородком. Смех утихает, и он снова продолжает:

— Девушка не решила еще, кому из нас отдать предпочтение. Но зато он уже решил за нее и высказал ей все, что думает не только обо мне, а вообще о студентах. «Что это за студентик танцевал с вами?» — спрашивает он и косится на свои празднично-новые погоны. Слово «студентик» в его произношении звучит как «одноклеточное».

Борис помолчал.

— Или еще — есть не рабочие, а так — работяги. Те, что в слове «труд» не видят ничего одухотворенного, радостного. Такие не говорят ни «студентик», ни «студентишка», ни просто «студент». Они обязательно скажут «студент прохладной жизни». Почему «прохладной»? Это только им известно почему. А что думает студент сам о себе, — Борис заулыбался, — этого вам не нужно объяснять. Об этом мы все можем спеть. Ну:

Все подхватили песню. Когда песня утихла, кто-то из девушек воскликнул с наигранным отчаянием:

— Мужчины, пожелайте же нам чего-нибудь!

Сергей улыбнулся и предупреждающе поднял стакан с вином.

— За то что любим.

Борис усмехнулся и затопал ногами под столом, видимо, чтобы привлечь к себе внимание.

— Любопытно, старина, любопытно. Так сказать, жертвенный тост. Для других. Но для самого тебя, мне кажется, он беспредметный. — Борис хитро посмотрел на Наташу. И опять повернулся к Сергею. — Но коль поднял такой тост, то сознавайся, кто или что объект твоей любви.

Наступило общее минутное замешательство.

— Земля, — притворно-обиженным тоном ответил Сергей.

— Какая еще земля? — не унимался Борис.

— Чернозем, Боря, чернозем.

Поставили вальс из «Маскарада». Сергею всегда нравилось, когда танцы начинались этим вальсом. Поправив галстук, он быстро подошел к Наташе и поклонился. Медленным движением она положила свою красивую руку на его плечо, и они полетели по кругу.

— На шаг не будем переходить. В вальсе я люблю только кружиться. Хорошо, Наташа?

— А не упадем ли мы?

— Как говорил один турецкий паша: «Скорее Дунай остановится в своем течении и небо упадет на землю».

— Ого, какой самоуверенный!

«Какой» прозвучало здесь еще как-то нейтрально, собственно, иначе и нельзя было сказать, но это был мостик, по которому можно попытаться переходить от одного берега к другому — от «вы» к «ты».

Сергей сразу понял это, когда после секундного молчания спросил: «Кто самоуверенный, я или паша?», на что она ответила так же нейтрально: «Сережа».

Как только кончилась пластинка, он попросил повторить ее.

— Ты с ума сошел, — вырвалось у девушки. — Мы же устали.

— Устали, но не постарели. А в общем-то очень хорошо.

— Что «хорошо»?

— Хорошо, что «ты».

Она зарделась, словно в чем-то нехорошем уличенная. Но быстро справилась со смущением. Сказала:

— Да, хорошо. Но и от себя такого не ожидала. Это, наверно, от вина у меня.

— От вина или не от вина, но пусть это так и останется. Наташа, пусть?

Она опустила глаза, и он снова подхватил ее. Они долго кружились.

— Ты бы, Сережа, лучше почитал свои стихи.

— Тебе?

— Всем.

— А что, если мне хочется только тебе… Только тебе…

Она испытующе посмотрела ему в глаза. Нет, они у него искренние. Большие, красивые и очень искренние.

— Как хочешь.

Они как-то незаметно, по крайней мере им так казалось, вышли из комнаты и, пройдя в конец полутемного коридора, сели на подоконник. Наташа умела хорошо слушать. Он читал стоя Блока, Бунина. Свои стихи. Читал долго. Когда устал, она тоже прочла бунинскую «Рыбачку». После последней строки «Он был смелей, он моря не боится» ему вдруг вспомнилась ее маленькая родинка у самого угла рта, он присел рядом с ней, решительно обнял и поцеловал. Несмотря на волнение, почувствовал обжигающее прикосновение легких пушинок вокруг родинки. Она отпрянула от него и встала с подоконника.

— Как ты смел? — возмутилась она.

Он загородил ей дорогу.

— Смел, потому что не трус.

— Пропусти меня, Воротынцев, слышишь? — Ей мешали говорить подступающие слезы.

— Мы встретимся завтра?

— Нет. Незачем.

Он вдруг встревожился.

— Прости, — сказал с искренней виноватостью. — Может, я не умею еще обходиться с людьми. Наверное, не умею. Но хочешь верь, хочешь не верь, я это сделал потому, что нравишься ты мне. Вот и все. Не хлыщ какой-нибудь, доказывать не стану.

Она пошла на него, и он уступил дорогу.

Сергей не уехал к себе в общежитие, в Переделкино. Они с Борисом нашли здесь у ребят свободную койку и «валетом» проспали на ней. Утром, умывшись, Борис спросил:

— У тебя что, флирт с Натали Малаховой?

Сергей сделал вид, что не расслышал.

— Она, видно, девка хорошая, — не унимался Борис.

— Не хочу говорить о ней… Видеть хочу ее. Она ведь, кажется, у Веры оставалась. Пойдем к ним.

— Куда же нам больше идти, — согласился Борис. — Разве только зайти в буфет и взять пару лимонов.

Но в буфет они не зашли. Когда поднялись на второй этаж, Борис постучал к девушкам.

— Мужчинам нельзя, — донесся до них сонный голос Веры. — Это ты, Боря?

— Мы вдвоем с Сережей.

— Подождите минуты три. Я сейчас.

Так всегда: если ребята неожиданно стучатся в дверь к девушкам, у последних начинается приготовительная суета. Кто-то уронил на пол крышку кастрюли. Кто-то взвизгнул. Кто-то начал быстро убирать все те вещи и предметы, которые оставались бы на своих местах, если бы в комнату вошли другие девушки или женщины, но которые ни в коем случае не должны попасть на глаза ребятам.

Пока девушки наводили у себя порядок, или, как потом выразилась Вера, «придавали себе человеческий облик», Сергей и Борис успели раскурить по папиросе. Наконец дверь перед ними распахнулась, и они вошли в комнату. Оба здоровались со всеми за руку. Здороваясь с Наташей, Сергей дольше положенного задержал ее руку в своей. Она нахмурилась и высвободила руку. Высвободила с заметной резкостью. В ту же секунду Сергей догадался, что у подруг был какой-то разговор о вчерашнем. «И, наверно, говорили так, как говорят в таких случаях все настоящие подруги или друзья — со всеми подробностями», — промелькнуло у него в голове.

Борис начал было заговаривать о том, что неплохо было бы опохмелиться. Но Вера его перебила:

— И не заикайся, Боря. Ничего не получишь, потому что получать нечего.

— А мы спешили, — с разочарованием признался Борис.

Наташа сказала, что собирается уходить. Вера начала уговаривать ее остаться. Она не соглашалась.

— Ну, тогда мы тебя проводим, — сказала Вера, — пусть только наши мужчины выйдут на минутку, пока я оденусь.

— Не надо, Вера. Меня проводит Сергей, — Наташа строго посмотрела на него.

На улице Сергей взял ее под руку. Долго шли молча, хотя понимали, что есть о чем говорить. У перехода их остановил поток машин. Вдруг как по сговору они взглянули друг другу в глаза и улыбнулись. Затем она высвободила свою руку.

— Хам ты, Сергей, — сказала она. — Не хочется мне об этом помнить. А вот чувствую, что буду…

— Может быть, сядем в троллейбус? — спросил он, когда они перешли улицу.

— А зачем. Лучше пешком.

— Но ведь к тебе очень далеко.

— Ничего с нами не станется.

Через час они остановились у приземистого домика на тихой и чистой улице Алексея Толстого.

— Ну вот я и дома. Спасибо, Сережа, что проводил.

Она хотела уйти, но прочитала мольбу в его глазах и на минуту растерялась. Потом ее взгляд стал строже, будто сказал: «К чему все это? Ни к чему!» Она нахмурилась, и глаза ее, как вчера вечером, опять опустились.

— Может быть, мы встретимся?

Ждал долго, очень долго.

— Ко мне приезжает мама. Нужно будет с ней ходить по Москве.

— А разве я помешаю?

— Нет, Сережа, нельзя. Встретимся, потом объясню почему. А сейчас лучше запиши мой телефон. Позвонишь дней через шесть, и тогда договоримся. Хорошо?

Он достал записную книжку и записал продиктованный ею номер.