Покорение Финляндии. Том II

ГЛАВА XIX. Генерал-губернатор и главное правление

Попытки организовать гражданское управление Финляндии, делавшиеся с самого вступления русских войск, как выше изложено не удавались. Губернатор Эмин, которому дело это поручено было главнокомандующим, не мог справиться с задачей, а тот, кому оно наиболее принадлежало по назначениям из Петербурга — Спренгтпортен — пробыв в Финляндии около месяца не только ничего не сделал, но запутал еще более положение своими неверными сообщениями и пристрастной критикой.

Несколько позже, вероятно в июне или в июле, некто Турский (о нем уже упоминалось) представлял свои соображения об устройстве администрации Финляндии. Во главе он ставил особый совет управления. «Этот совет, предполагалось, будет иметь пребывание в Або и займется устроением всех частей правления, усовершенствованием всех сложностей оного и благоденствием всего края, сообразно видам и намерениям Российского Правительства. Постановления его должны были присылаться на усмотрение и утверждение Государя. Совет, по мысли проекта, сформировывался из 18 членов, т. е. из 9 финляндских и 9 русских чиновников, число первых предлагались отчасти известные уже: Тенгстрём, Троил, Калониус (особо рекомендовался как человек с редкими сведениями), и кроме того Вибелиус — куопиоский губернатор, Валериан — советник абоского гофгерихта, Альфвинг — директор межевой конторы, Радлоф — секретарь экономического общества, Стирнвальд — подполковник и Бамберг — вазаский губернатор.

Автор, как легко видеть, плохо был осведомлен о политической благонадежности лиц им рекомендованных, ибо некоторые из них прямо заявили себя оппозицией распоряжениям русского правительства. Впрочем, в дальнейшем проект Турского применения не получил.

Но до того, в конце февраля, Аракчеев как известно приезжал на короткое время в Финляндию, и привез Спренгтпортену выражение доверия и благосклонности Императора Александра; при этом он сделал предложения, исполнение коих тот просил отложить до занятия Або. Предложения эти касались, как потом выяснилось, назначения Спренгтпортена финляндским генерал-губернатором. Но с того времени Або около полутора месяца был уже занят, а о предположенном назначении Спренгтпортена главным начальником края никто по-видимому не думал. Спренгтпортен не мог конечно с этим примириться. Посему, не ожидая далее, он не стеснился сам заговорить, при том непосредственно с Государем.

Предлогом послужило взятие Свеаборга. В письме к Александру Павловичу от 25-го апреля, поздравляя его с этим событием и находя в нем доказательства хорошего настроения народа, Спренгтпортен прямо приступал к делу. «Теперь, — писал он, — наиудобнейшее время созвать представителей Финляндии, назначить генерал-губернатора для этой страны, удовлетворить её нуждам, устроить её судьбу. — Он возобновил затем в памяти Государя причины, по которым отказался недавно от предложенного гр. Аракчеевым назначения.

— «Поведение гр. Буксгевдена, явно отмеченное беспокойной в отношении меня завистью, не позволяло мне надеяться выполнить с успехом обязанности по части подчиненной полномочному генералу, и я должен был отказаться. Теперь же, когда завоевание Финляндии совершено, военные в ней действия могут считаться конченными, и должно приступить к принятию мер для её сохранения, — я почтительнейше желал бы знать: каковы будут намерения Вашего Императорского Величества на счет меня? Если Вы изволите еще полагать меня годным на что-либо, — последняя капля моей крови будет употреблена на службу Вашему Величеству. Настаивая на этом я умоляю Ваше Величество не считать меня способным претендовать на что-либо; я желаю лишь быть в известности о Вашей воле, дабы затем знать что мне делать, с покорностью во всяком случае Вашим мне повелениям».

Требование у Государя отчета в его намерениях по меньшей мере заслуживало молчания. Но на деле вышло иначе. Император Александр правда не согласился с Спренгтпортеном, но любезно ответил ему, притом довольно скоро. Проект рескрипта был даже собственноручно написан гр. Румянцевым.

«Я получил ваше письмо от 25-го апреля и тем более, вам признателен за приветствия по случаю приобретения всей Финляндии, что не сомневаюсь в вашей ко мне привязанности, также как вполне знаю ваши желания успеха этому предприятию. Как вам известно, я имел намерение предоставить вам пост генерал-губернатора этой Провинции, но ваше собственное благоразумие побудило уклониться от него, когда вы заметили что между гр. Буксгевденом и вами существовало недоразумение, которое могло повредить пользе моих дел. Это прискорбное несогласие служит причиною тому, что я и теперь лишен возможности удовлетворить вашему желанию: пока война продолжается, польза службы требует, чтобы военная и гражданская власти были доверены лицам, способным быть между собою в добром согласии. Засим молю Бога…» и проч.

Таким образом, заветное желание Спренгтпортена быть первым лицом в Финляндии на этот раз не исполнилось.

Тем временем, для уяснения положения дел, состоялся описанный пред сим вызов депутатов. Об устройстве местного управления, которое до войны тяготело к Стокгольму, пошла неизбежно речь с самых же первых пор появления финляндцев в Петербурге. Разные мемуары посыпались на русских министров и не могли не увеличивать смущения их в деле вовсе им неизвестном, тем более что разные сведения сообщаемые по тому же делу главнокомандующим, проходя чрез злую критику его петербургских врагов со Спренгтпортеном во главе, теряли большую часть цены.

Когда удаление Буксгевдена стало делом почти несомненным, проект учреждения в Финляндии генерал-губернаторства пошел вновь и бойко в ход. Голоса раздававшиеся против него, и в особенности против Спренгтпортеновского в нем участия, очевидно, не были довольно сильны. Неизвестные ныне авторы записок тогда представленных возражали против учреждения генерал-губернатора вообще; они говорили, что на него будут смотреть как на деспота, а это не согласовалось с общим тогда направлением, которое можно было бы характеризовать гораздо позднейшим наименованием диктатуры сердца.

Авторы советовали, может быть и по недоверию к личности уже намеченного генерал-губернатора, не возлагать управления страной на одного этого сановника, а поручить его коллективно главнокомандующему армией вместе с генерал-губернатором и с третьим еще генералом, назначенным ad hос. Однако то были голоса в пустыне; наличные элементы правительства были вполне в пользу проекта: Кнорринг, предназначенный уже на место Буксгевдена, был согласен на выделение гражданской части в ведение Спренгтпортена, союзника его и друга — до первой впрочем ссоры. Аракчеев, третий и наиболее сильный тогда враг Буксгевдена, прямо покровительствовал этому проекту и не замедлил привести его в действие.

При характере Спренгтпортена естественно ожидать, что готовясь вступить в управление Финляндией, он не преминет обрисовать пред Александром в самых ярких красках трудность предстоящего ему подвига, дабы тем выше и тем блестящее оказались его деяния. Так действительно и случилось. Спренгтпортен нашел нужным сделать вид, что он при крайнем будто бы состоянии страны поставлен в необходимость обставить свое положение известными условиями. В мемуаре, поданном на имя Императора Александра, он писал:

«Доверие, коим В. И. В-ву угодно меня удостоить, выражая желание чтобы я принял на себя гражданское управление Финляндии, обязывает меня повергнуть пред Вами мои по этому предмету мысли прежде нежели осмелиться взять на себя бремя столь тяжкое для моих лет[48] и для малых моих способностей. Тягость его зависит от состояния, в коем находится страна; физиономия её в настоящее время очень отлична от того, что было в начале нашего вступления. В. И. В-во изволите увидеть из этих размышлений, позволительно-ли мне надеяться, что я оправдаю Ваш выбор и буду соответствовать Вашим намерениям? Если таково мое счастье, я предаюсь душой и сердцем Вашим повелениям.

Бросив таким образом еще один камень в почти низвергнутого уже победителя Финляндии, Спренгтпортен продолжал развивать свои размышления:

«Финляндия почти вся покорена успехами Вашего оружия, Государь! Остается еще покорить сердца её жителей, которые более чем когда-либо отчуждены от нас. Только при справедливом управлении, сообразном с их прежней организацией и способном залечить глубокие раны, нанесенные минувшими военными действиями, только при нем может состояться эта победа, столь необходимая для дальнейших успехов Вашего оружия.

«Уже в одном из предыдущих мемуаров я имел честь выразить, и теперь повторяю, что вопрос не столько в военных мероприятиях, сколько в тех, кои должны быть пущены в ход чтобы расположить в свою пользу общественное мнение, приобрести благосклонность (la bienveillance) и покорить умы, дабы в предстоящем собрании получить в свою пользу средства необходимые для дальнейшего распространения наших успехов, если бы обстоятельства того потребовали. Ибо в конце концов, если известные Вам, Государь, политические события не приведут к полюбовному окончанию этой борьбы, лишь в сердце Швеции можете Вы упрочить покорение Финляндии. Если бы даже эта идея показалась химерическою, все-таки хорошо было бы упрочить ее в стране, которая с удовольствием видит удаление войны от неё.

«Но до сих пор никакие меры не были направлены в этом смысле; напротив, многие насилия исходившие от дурно ознакомленной военной власти ожесточили умы и возмутили людей наиболее благонамеренных; эта власть посягнула на личную безопасность(!), на общественное доверие (!), она уничтожила веру в правительство обходя его объявления, контракты, капитуляции; она разрушила надежду поданной первой прокламацией, мудро соображенною[49] с характером народа известного по свободе мнений; одним словом, эти насилия опрокинули и перепутали все права; ничто из того что было обещано не было исполнено, и В. В-во конечно будете удивлены, узнав что благородные пособия, которые Ваше великодушие назначило на вознаграждение за грабежи (pillages), совершенные при первых столкновениях, — еще ожидаются страждущими. Такую картину представляет в эту минуту страна, разоренная во многих своих частях, где однако надлежит продовольствовать армию, чересчур может быть многочисленную для местных средств, в виду последовавших уже военных событий.

Кто ознакомился из всего предыдущего изложения с личностью и образом действий Спренгтпортена, тот не затруднится узнать в приведенной тираде этого мстительного и честолюбивого старика. На тех самых днях, когда он писал и подавал этот свой донос на Буксгевдена, его соотечественники — финляндские депутаты — хотели благодарить Государя именно за то, что Буксгевден был поставлен во главе армии, и что этою последней был соблюден возможный порядок. Если слова их не были сказаны, то исключительно из-за придворной осторожности Салтыкова, цензуровавшего приготовленную речь. В своем месте были приведены отзывы частных лиц в их интимной переписке, судя по которым распоряжения Буксгевдена безусловно вызывали симпатию и доброе расположение. Ниспровержение прав, нарушение обещаний и капитуляций и другие «ужасные» слова не без основания рассчитаны былина впечатлительность Александра. Здесь конечно, и прежде всего, подразумевалось отнятие бостельных имений от жен и семейств тех офицеров, кои продолжали сражаться против России; мера двукратно, при посредстве Румянцева, не только утвержденная Императором Александром, но и предписанная к исполнению не ожидая новых повелений, хотя и до самого удаления Буксгевдена не приведенная в исполнение. Далее подразумевались полевые суды, которые во время повсеместной партизанской войны конечно не могли передать своей обязанности местным гражданским судам. Капитуляции конечно также не могли сохранять своей силы, когда сдавшиеся вновь шли в ряды восставшего против Русских населения и усугубляли силу мятежа. С благородным, будто бы, негодованием говорилось о бедствиях разоренных жителей, которые естественно должны были платиться за. оказанное сопротивление, — и вовсе умалчивалось о бедствиях русских войск, бивуалировавших на жестоком морозе, питавшихся за неимением провианта кореньями и всякою дрянью, падавших от изнурения и от изменнических выстрелов и всевозможных засад того самого населения, которое будущий генерал-губернатор желал выставить столь несчастным и угнетенным. Были недоразумения и промедления в денежных расчетах по поставкам, но в военное время может ли быть иначе? Однако русские власти все-таки рассчитывались более или менее точно, хотя могли бы, по праву победителя, брать все нужное без всяких расчетов и уплат. Можно было бы долго возражать на вопли мстительного старика, но, повторяем, клеветы его достигали цели, — а это для него только и требовалось.

В дальнейшем изложении своего мемуара, переходя к средствам ближе ознакомиться с бедствиями, картиною которых он так старательно возмущал Императора Александра, и со средствами помочь в этих бедствиях, Спренгтпортен находил, что конечно депутация, бывшая теперь в Петербурге, могла бы кое-что предложить, так как в ней есть несколько дельных голов и честных людей. Но забывая, что депутация вызвана по его же указанию, он в один голос с депутатами не стеснился заявлять о нелегальности её избрания и неспособности выполнить важную задачу ей предлежавшую. Единственный путь спасения — созвание сейма. — «Генеральное и конституционное собрание, на которое будут влиять люди самые благонамеренные; великодушие, благотворительность и самое присутствие В. И. В-ва — вот что нужно; это единственный путь, могущий привести к полному соединению умов, которых настоящее состояние неуверенности держит еще удаленными от нас. Наступившая зима, завершив военные действия, представляет время наиболее удобное для этой меры, и я отвечаю за самые благодетельные от неё последствия для службы В. В-ва — Спренгтпортен был в известном отношении прав: сейм соединил умы; но насколько устранилось удаление их от России и насколько это соединение было полезно для «службы Его Величества», т. е. для пользы России, — так как не может быть иной службы Государя кроме попечения о благе его государства, — это вопрос, на который отвечают новейшие отношения Финляндии к России.

В вопросе о порядке управления страной Спренгтпортен по-видимому должен бы быть в сильном разноречии с депутацией, предводитель которой Маннергейм приписывал ему какие то «турецкие» проекты. Но в записке своей Государю Спренгтпортен пел с депутацией решительно в унисон. — «Выло бы не только бесполезно, но даже и опасно делать какие-нибудь нововведения во время войны», — говорил он. Такое соображение истекало из того, что по мнению этого некогда сотрудника Густава III в низвержении конституции, а потом врага короля и защитника будто бы конституции, — эта последняя была верхом совершенства. При ней, действительно, олигархия расцвела пышным цветом, а дворянство сделало себе из государства оброчную статью, хотя прочие классы и особенно крестьянство пришли в разорение. Поэтому Спренгтпортен внушал Государю: «Финляндия пользуется, вместе с Швецией, тою же конституцией и управляется теми же законами, которые в отношении благосостояния и безопасности граждан достигли мудростью нации, бывшей сама себе законодательницею, такого совершенства, какое только человечески возможно. Нельзя заменить их ничем лучшим». Столь довольный законами, которые привели Швецию после блестящих времен Густава-Адольфа в совершенный упадок, Спренгтпортен не находил нужным останавливаться на том, что Финляндия была только некоторою частью Швеции; что в качестве провинций в ней применялись шведские законы, но. оттого сама она еще не была Швецией, т. е. не воплощала в себе всего шведского государства, которому одному только принадлежали верховные права и власть. Со вступлением Финляндии в состав Российской Империи и с водворением в качестве русской провинции, о чем уже всему миру было торжественно объявлено, — верховные права переходили от Швеции к России и последняя, а не Финляндия, становилась на место Швеции. Вопрос требовал глубокого и всестороннего рассмотрения, начиная с того что Швеция была государство с весьма ограниченною монархическою властью, а весь строй России зиждился на основах самодержавия, — и кончая тем, что шведский король по конституции был обязательно лютеранского исповедания, а русский император был Царь православный. Финляндии могли быть сохранены в возможно широкой мере её прежние коренные законы и привилегии, но государство ее покорившее имело свои бесспорные права, с которыми финляндские прежние порядки должны были быть согласованы. Во всяком случае, от завоевания Финляндии Россия должна была получить выгоды, а не ущерб, и Александр I это высказал в манифесте по заключении мира с Швецией, притом в выражениях не допускающих сомнений.

Но Спренгтпортен не находил нужным глядеть на дело с этой точки зрения, которая не привела бы к его цели. А потому, и сумев внушить Императору Александру мысль о настоятельной необходимости устранить влияние на гражданскую администрацию военной власти, он представил на его усмотрение план временного управления. С этим планом сразу вносилась фальшь в отношения Финляндии к новому её государству. Спутывая, конечно не без намерения, значение провинциальных и центральных органов власти, что предложил он? Он предложил «учредить временное правление (Régence provisoire) по образцу стокгольмского, заменившего тамошний сенат по его упразднении, для суждения «в последней инстанции» по тем делам, кои будут Е. И. Величеством предложены на его рассмотрение, и давать в них отчет непосредственно Государю». Спренгтпортен благоразумно умалчивал: где учредится этот орган высшей государственной власти? В образце, по которому строился проект, этот орган находился в столице Швеции, и относился ко всему государству. Логически ему следовало быть в Петербурге, если, даже функция распространялась на одну только новую провинцию. Это было тем основательнее, что в столице был уже сенат, ведавший в качестве высшей инстанции судебные и другие дела всей Империи, в том числе и схожих с Финляндией), бывших прежде также под шведской конституцией балтийских провинций. Но Спренгтпортену это было не с руки, и он счел за лучшее спутать понятия. Он предложил в председатели этого верховного трибунала — вновь учреждаемого генерал-губернатора, т. е. себя самого, — и тем сразу переносил центр тяжести из столицы в провинцию. Сообразно с тем проектирован и состав правления. — «Этот трибунал, под председательством генерал-губернатора, будет образован из членов взятых в самой нации и наиболее известных как их способностями и патриотизмом, так и желанием единения с Россией. В отношении к порядку избрания этих членов, обязанностей, штата и всего прочего до них касающегося, Спренгтпортен изъявил готовность представить особый мемуар, как только основная мысль будет одобрена.

Бросив таким образом совершенно слегка в нескольких словах разрешение вопроса капитальнейшей важности, Спренгтпортен тотчас же перешел в своём мемуаре к предмету, на который Император Александр естественно и неизбежно должен был обратить особенное внимание. Он заговорил о снабжении войск провиантом, о транспортировке продовольствия и о прочих относящихся к тому предметах. Здесь он, похвалив обоих своих друзей: и нового главнокомандующего Кнорринга, и военного министра Аракчеева, в то же время не замедлил дать в благовидной форме и лишний шаг финляндцам перед русскими, еще раз устраняя последних от дела. «Что касается всего относящегося до продовольствия войск, перевозки жизненных припасов в разные места сообразно ходу операций, то по этим предметам я специально переговорю с главнокомандующим. Известное благоразумие этого просвещенного генерала, одушевленного, также как и я, одинаковым рвением связать интересы службы с облегчением жителей, устраняет для меня всякие опасения на этот счет. Мысли мои по сему предмету я представлю в большей подробности тогда, когда средства страны мне будут лучше известны. До того времени предложу только:

«1) чтобы всякого рода контракты были гарантированы военным министром, энергический и законный надзор коего внушил уже наилучшее доверие;

«2) чтобы платить наличными деньгами;

«3) чтобы расчеты по перевозке делались чрез посредство лиц избранных в самых тех губерниях где исполняются поставки, дабы избежать беспорядков происходящих от русских комиссаров, которые не зная языка часто оставляют крестьян без уплаты.

Будущий генерал-губернатор легко разрешил вопросы: русский военный министр всею своею, энергией обеспечит вчерашних и даже сегодняшних врагов в том, что они ни в чем не потерпят ущерба, а что все понесет на себе русская казна;; русский министр финансов озаботится, чтобы эти враги не no-j терпели даже ни малейшей задержки в следующих им платежах и получали наличными. На войне конечно может встретиться недостаток в наличных деньгах; в таком случае из мемуара явствует что следовало предпочесть финляндцев русским. Далее предложено русских комиссаров, путающих, будто бы, языки, устранить от денег и передать последние местным финляндцам. Но те в свою очередь не знают русского языка; как же они будут отчитываться перед русскими чиновниками? Отчетность непременно запутается, пример чему был даже с генералом Виллебрантом по поставке хлеба; но до этого Спренгтпортену тоже нет дела. Во всяком случае, безусловно требуя всяких гарантий от русского правительства, — от победителя, он не обмолвился ни одним даже намеком на то: какие гарантии в исполнительности будут с финской стороны, со стороны побежденного.[50]

Спренгтпортен коснулся в своем мемуаре и вопроса «о монете». До того времени в шведской Финляндии из бумажных денег были в обращении, по объяснению Спренгтпортена, только банко-специи и риксдалеры. Естественно, что незнакомые в стране бумажные рубли не могли рассчитывать на полное доверие и должны были, при обыкновенных условиях, терять на курсе. Спренгтпортен признавал значительные от того потери для интересов Империи вообще и для армии в частности, и предлагал немедленно же учредить, на средства казны, банковые конторы с достаточными средствами в Гельсингфорсе и в Або, дабы приличными операциями пустить в оборот наши ассигнации и мало помалу изъять из обращения шведские бумажки. Хотя Спренгтпортен не излагал подробнее своих по этому вопросу мыслей, и надо думать имел о нем не довольно определенное понятие, тем не менее нельзя не признать что мысль сама по себе была верна и, быв полезна местному населению, имела существенное значение и для русского правительства в его видах.

Наконец Спренгтпортен не мог обойти молчанием дела крайне ему близкого по его дворянско-финским сословным отношениям. «Мне остается сказать, — писал он, — относительно меры примененной к пленным офицерам, водворенным во внутренних губерниях России. Правда, с некоторыми из них, отказавшимися принести верноподданническую присягу, следовало поступить с такою строгостью. Однако между этими военными находится лучшая часть общества, в большинстве землевладельцы; отсутствие их огорчает семейства и производит очень заметное неудовольствие(!). Полагаю, что надо отменить эту меру, производящую дурное политическое влияние. Возвращение этих военных в их дома, откуда они и вышлите против воли, в силу долга чести которого нельзя поставить им в преступление, — это возвращение, говорю я, повлияет чувствительным образом на умы и произведет самый счастливый эффект особенно в такую минуту, когда приступлено будет к созыву народного собрания. Оно даст вместе с тем благоприятный повод объявить эту милость, не нарушая установленного принципа. Война еще не была кончена, а Спренгтпортен домогался «для эффекта» освобождения из плена даже таких офицеров, которые не хотели присягнуть новому Государю, т. е. упорствовали в преданности Швеции и были открытыми врагами России!

Странно было бы, если бы получая назначение, Спренгтпортен не позаботился о своем личном положении. Поэтому он заключил свой мемуар такими словами:

«Не вхожу здесь ни в какие подробности, лично меня касающиеся, также как моего штата и моих обязанностей, отдавая себя в этом случае инструкциям и великодушию В. И. В-ва. Вам не безызвестно, что для представительства с успехом и достоинством на столь высоком посте нужны средства превышающие мое состояние. Впрочем, он обусловил ожидаемые от Государя щедроты одним пунктом: «я желаю только сохранить за собою свободу в выборе людей, которые должны помогать мне в исполнении Ваших повелений», и это для того — «дабы в возможной скорости представить Вам, Государь, народ покорный и спокойный, достойный великодушных о нем и о его счастье попечений Вашего любящего сердца».

Вот содержание мемуара-программы. В итоге она представлялась очень немногосложною. Крайнее порицание существующего положения; учреждение как-бы местного, а в существе высшего правительственного органа, без тени даже присутствия русского элемента в его составе; учреждение банковых контор на русские средства; некоторые условия продовольствия и русских войск к выгоде местного населения, и льготы пленным финским офицерам. Этим исчерпывался весь проект административной организации завоеванного края.

Когда именно подал или передал Спренгтпортен Государю этот мемуар свой — неизвестно, но без сомнения уже по возвращении его из Эрфурта, т. е. в последних числах октября или в первых ноября: в мемуаре упоминается о присутствующей уже в Петербурге депутации. Получив одобрение своих основных мыслей, Спренгтпортен успел представить и более подробный план управления; даже этот план в свою очередь успел быть рассмотрен в особом комитете и утвержден Александром уже 19 ноября. На всю работу потребовалось следовательно две — три недели.

В связи с такою быстротой хода дела и с содержанием первоначального мемуара, естественно что. и более подробный «план» его оказывается в сущности весьма поверхностным произведением. Plan pour un gouvernement provisoire en Finlande» состоял из 17-ти параграфов, из коих 8 были посвящены собственно «управлению», а 9 — генерал-губернатору. Содержание их следующее:

Правительственный Комитет состоит из 12-ти членов финляндцев; ему принадлежит общая администрация края.

Комитет делится на 4 департамента или отделения:

военный — ведает прежнее военное устройство и полицию,

внутренних дел, юстиции — окончательная инстанция для высших судов абоского и вазаского (гофгерихтов);

финансов и торговли.

Каждое отделение состоит из 3 членов, секретарей и пр.

Члены избираются на половину из дворянства и из прочих сословий.

Назначение на 3 года; в случае продолжения войны — новое избрание или утверждение прежних членов, но не более трех раз.

Недостойный член исключается из комитета по докладу Государю и замещается до следующего выбора генерал-губернатором.

«Дела будут производиться, за невозможностью поступить иначе, на ныне господствующем в крае языке; но когда попечениями правительства будут учреждены школы русского языка, этот язык в качестве главного будет введен вообще в делопроизводство вместе с финским, как языком народным». — Текстуально.

О назначении в комитет председателя по избранию Государя.

Генерал-губернатор назначается Е. И. В-вом. Он есть начальник Правительственного Комитета, в коем он, когда признает нужным, и председательствует.

«Представляя собою власть государя, он (генерал-губернатор) один ответствен за добрый порядок и справедливость; он наблюдает за ними и поддерживает средствами ему вверенными, в чем и дает отчет Императору и Его министрам».

Все чиновники края состоят в его распоряжении; на должности губернаторов он представляет к утверждению Его Величества способнейших.

В отсутствие генерал-губернатора текущие дела поручаются председателю Комитета.

При генерал-губернаторе состоят три секретаря для корреспонденции на трех употребительных языках (шведском, финском, русском).

Три старших офицера в качестве адъютантов.

По реорганизации финляндской армии она в качестве милиции будет состоять под особым начальством генерал-губернатора.

Местопребывание генерал-губернатора, на время войны — там где обстоятельства потребуют, а по установлении затем более прочного порядка — по указанию Его Величества,

и § 17. Генерал-губернатору предоставляется подносить на утверждение Государя необходимые дополнения, дабы дать Комитету более устойчивую и полезную организацию (pour donner à ce Comité la constitution stable et utile qui doit répondre à Ses intentions).

Из этого изложения плана легко видеть, что отзыв Маннергейма о желании Спренгтпортена устроить себе в Финляндии пашалык не был далек от истины. Он сосредоточивал в себе абсолютную власть. Члены высшего комитета, хотя и избираемые из финляндцев, ставились в полную от него, генерал-губернатора, зависимость: они могли быть удалены по представлению его, Спренгтпортена, и замещались уже без всякого даже контроля по его же усмотрению. Все служащие были в полной от него зависимости. Он получал начальство и над комитетом, — начальство, пределы которого совершенно не определялись. В плане, как легко видеть, Спренгтпортен пошел далее чем в первоначальном мемуаре; там он делал генерал-губернатора председателем комитета; но председательство имеет преимущество только одного лишнего голоса при счете. Он устранял теперь это ограниченное право и ставил себя уже выше комитета — его начальником. Все, и люди и средства края поступали таким образом в безусловное распоряжение Спренгтпортена. В свое время в одном из докладов Государю он говорил с некоторою не скрытою надменностью, что Финляндия поступала под «деспотическую» власть России; между тем своим проектом управления он присваивал себе именно чисто деспотическую власть.

И тем не менее Спренгтпортен не мог обойти двух капитальной важности постановлений, которые неизбежно истекали из положения Финляндии, тогда для всех естественного и никем не оспоренного, — из положения «русской провинции». Шведский язык сохранялся лишь временно, как переходная мера, пока государственный русский язык не войдет в общее употребление, о чем правительству и предуказывалось озаботиться устройством русских школ. Второе — представление отчетов о ходе дел Государю и «Его министрам», т. е. признание безусловной подчиненности Финляндии высшему русскому правительству. Сам борец за автономию Финляндии не имел таким образом в эту пору поползновения на «государственную» обособленность.

Излишне входить в частное, более подробное рассмотрение отдельных пунктов настоящего проекта: то был легкий набросок весьма поверхностного свойства. Самые капитальные его пункты, напр. о порядке избрания членов комитета, о начальствовании генерал-губернатора в высших судебных делах и т. п., не только неразвиты как следовало бы, в виду отношения их ко всему населению или к целым общественным слоям, но даже и не намечены сколько-нибудь определенно.

Тем не менее в таком виде проект или «план» Спренгтпортена вместе с мемуаром получил дальнейший ход. Для его рассмотрения был образован упомянутый уже особый комитет из военного министра Аракчеева, нового главнокомандующего в Финляндии Кнорринга и самого Спренгтпортена.

Рассмотрение это было делом чисто формальным и нисколько не отозвалось на сущности проекта. Влияние Аракчеева сказалось лишь в специально военно-хозяйственных подробностях. Во всем прочем, притом главнейшем, проект вышел из комитета весь целиком, нередко в тех же выражениях в каких был внесен. К пунктам взятым из плана прибавлены в конце пункты, упоминавшиеся в мемуаре, — и дело было кончено. При этом Спренгтпортен побудил ультра-консервативного Аракчеева подписаться под своими мыслями о «сделании генерального и конституционного собрания», — которое, не далее 5-ти месяцев назад, было признано за излишнее Высочайшим повелением. Министр самодержавного монарха таким образом, опираясь на какие-то без сомнения ему уже вовсе неизвестные конституции, находил возможным прямо отменить волю своего Государя. Явление знаменательное: оно свидетельствовало о той путанице понятий, которая была в сознании правительственных органов, стоявших при деле. Отсутствие Румянцева несомненно сказывалось.

В виду известного значения составленного на этой основе «Положения о учреждении главного правления в новой Финляндии» оно приводится здесь полностью. Оригинал написан, en regard, по-французски и по-русски.

Исполняя Высочайшее повеление B. И. В-ва Военный Министр и Генералы от Инфантерии Кнорринг и Барон Спренгтпортен рассматривали представленный последним из них при особой всеподданнейшей записке план о учреждении главного правления в Финляндии, и общим мнением положили.

1) Учредить Комитет Главного Правления Финляндии, который бы имел верховное влияние на управление землею под непосредственным начальством Генерал-Губернатора.

2) Комитету сему состоять под председательством Генерал-Губернатора из 12 членов избранных в народе, половина коих должна быть дворян, а другая из прочих состояний. Штат Канцелярии Комитета и должность каждого чина изъяснены будут генералом Спренгтпортеном по усмотрению местных надобностей.

3) Комитет разделить на четыре департамента: а) Военный, коему подчинить предметы относящиеся до древней военной конституции, а так же и внутреннюю полицию земли со всем тем, что может до сего касаться;) Внутренних дел управления теми делами гражданского хозяйства, коими заведывала прежде Камеральная Коллегия; с) Юстиции, для окончательного решения предметов происходящих от двух высших юстицких мест в Або и Вазе; d) Финансов и Коммерции, который распорядит доходы и расходы по основанным заведениям. Таким образом каждый департамент иметь будет 3-х членов под названием Советников по порядку департаментов: т. е. военные, камеральные, Юстиции и Коммерции Советники.

4) Дворян избирать на три года из всей сложности между помещиками наиболее известными, равномерно и членов второго класса; но никакой член не может быть избран более трех раз. Член исключается из сего звания за какой-либо противозаконный поступок с Высочайшего разрешения по представлению Генерал-Губернатора, который между тем долженствует заместить его вакансию до следующего выбора.

5) Все дела производить на ныне употребляемом в Финляндии языке, доколе войдет в употребление Российский, и по законам, коими доселе Финляндия управляема была.

6) Относительно Генерал-Губернатора Финляндского, то он, как избранная Государем особа, управляя всею землею по закону и доверенности ему данной, один ответствует за хорошее устройство, порядок и правосудие. Для чего подчиняются ему все вообще гражданские чины, коих сам он определяет и увольняет, кроме Губернаторов, в каковое звание избирая известных ему по усердию и способности, двух кандидатов представляет на Высочайшее утверждение.

7) Штат Генерал-Губернатора составляют три адъютанта для разных по воинской части поручений, и три секретаря, из коих один будет начальником прочих.

8) Генерал-Губернатору в мирное время назначается всегдашнее местопребывание, но в военное присутствует он там, где обстоятельства наиболее потребуют. Комитету же Главного Правления в Финляндии быть впредь до усмотрения в Тавастгусе.

9) Когда последует преобразование финляндской армии по древней её конституции или другим каким образом, тогда войска составляющие милицию сей земли, находиться должны под особенным начальством Генерал-Губернатора.

10) Генерал-Губернатор представляет все дела по их принадлежности чрез Министров, от коих равным образом получает и Высочайшие повеления.

11) Генерал-Губернатору по званию своему быть в неразрывной связи с главнокомандующим армией, по назначению коего распоряжает он продовольствие войск, докупки провианта и фуража, транспорты, располагает войска на квартирах, учреждает порядочное и безостановочное следование оных; одним словом содействует единодушно по гражданской части пользам и доброму состоянию армии; а за противное тому и ответствует уже один Генерал-Губернатор.

12) По вступлении в должность, Генерал Губернатору откроются способы земли к народному продовольствию и избытки её. Известно ему теперь будучи с каким пожертвованием казны происходит снабжение войск жизненными припасами, он конечно не оставит приискивать средства к замене посылаемых отсель продуктов местною покупкой. На сей конец благовременно утверждаются представляемые Генералом Бароном Спренгтпортеном предметы, а именно: чтобы контракты им доставляемые утверждал Военный Министр, чтобы плату производить наличными деньгами, и наконец, чтобы расчеты в платеже за транспорты чинимы были людьми избранными в губерниях, a не русскими комиссарами, которые по незнанию языка могут повести разное неустройство.

13) Относительно казенных транспортов, признали мы нужным отменить существующий теперь платеж поверстно; но на будущее время установить сие таким образом: Генерал-Губернатор, делая наряд подвод к перевозке провианта, определит плату генерально за все расстояние с куля. Подводчики доставив в назначенное место транспорт, получают там квитанцию от чиновника к коему адресованы будут, в исправном только приеме от них известного числа кулей и возвращаются в свое место, где Генерал-Губернатор и прикажет удовлетворить их подлежащими деньгами. Для сего всю сумму на транспорты Военный министр и доставляет одному уже Генерал-Губернатору по предварительному его извещению о количестве оной.

14) В сем заключается краткое начертание общих правил, долженствующих служить основанием к управлению Финляндией). Генерал-Губернатор представит впоследствии времени нужные прибавления к. составлению полной инструкции Комитету, которая соответствовала бы намерениям и пользам В. В-ва. На теперешний же раз признаются необходимыми сверх того следующие еще средства.

15) Сделать в новоприобретенной Финляндии Генеральное и Конституционное собрание из. депутатов всех состояний… Оно откроет мысли и надобности народа, средства к поправлению и согласит умы Финнов, удаленные можно сказать по нынешнему их неизвестному состоянию. Собрание сие сделать в Генваре месяце, следовательно распорядиться к тому не теряя времени и местом сбора назначить Ловизу. После чего депутация здесь находящаяся, в противность закона и без народной доверенности прибывшая, может быть распущена.

16) Чтобы при сем народном созыве сделать более впечатления, то возвратить некоторых пленных офицеров внутрь России разосланных. Военный Министр снабдит Генерала Спренгтпортена именным об них списком; а он по прибытии в Финляндию сделает назначение в списке, кого возвратить из тех офицеров и доставит оное Министру для всеподданнейшего В. И. В-ву доклада;

17) Учредить в Гельзингфорсе и Або казенные и банковые конторы с достаточными суммами, которые бы исподволь вывели из употребления Шведские бумажки, а ввели наши ассигнации.

Подлинное подписали: Граф Аракчеев, Барон Спренгтпортен, Богдан Кнорринг.

С.-Петербург, 19-го ноября 1808 года.

Постановление комитета, можно сказать почти безграмотное, нисколько не пополнило первоначального Спренгтпортеновского плана. Самое определение функции комитета, «который бы имел верховное влияние (influence supérieure) на управление землею» могло только еще более спутать понятия. Правда, здесь, в отмену проектированного в плане, точно выражено, что генерал-губернатор председательствует в комитете. Но вместе с тем сохранено и выражение о том, что комитет действует «под непосредственным начальством генерал-губернатора». В редакции параграфов не только не достигнута большая определительность, но, как легко видеть при первом даже взгляде, явились новые неопределенности. Впрочем, входить в подробное их рассмотрение нет нужды.

Положение поднесено Аракчеевым и утверждено Императором Александром 19-го ноября надписью «быть по сему». Но в самом тексте, против 11-го параграфа положена особая резолюция. На ней следует остановиться.

Параграфом 11-м установлялось, что генерал-губернатор представляет все дела по принадлежности чрез министров, от коих равным образом получает высочайшие повеления. Против этого параграфа Александр Павлович сделал следующую надпись: «кроме сего пункта, все же представления делать ко мне». Это изъятие оказалось чреватым последствиями. В дальнейшие времена все что в Финляндии желало возможно удалиться и отделиться от России, забывая все её права, хваталось за эту надпись. Применяя систему обобщений дошли до того, что усмотрели в этой помете полное основание для теории личной унии. В этих видах Ю. Коскинен, в своем издании официальной переписки Спренгтпортена (1882 г.), которому предпослано кроме финского и французское предисловие о Финляндии как отдельном государстве (état séparé), помещает Положение 19-го ноября 1808 г. с объясненною надписью на первом месте, не упоминая ни о каких других данных сюда относящихся, кои давали бы этим нескольким словам принадлежащее им значение.

В сущности, хотя и нельзя не пожалеть о надписи Александра с русской точки зрения, как о поводе к зарождению тех противогосударственных недоразумений, которые разрослись с течением времени опираясь на нее, — она ни к чему однако коренному не обязывала и в существе предрешала весьма немного. Если бы в этом направлении хода дел лежала система, сознательное обособление Финляндии в отдельную единицу, оно выразилось бы более определенно в форме какого-либо акта, манифеста, или хотя бы указа: ими столь богат был именно 1808 г., когда Аракчеев, вступив в управление военным министерством, наводнил Полное Собрание Законов множеством высочайших повелений по разным случаям. Настоящее Положение шло также через руки Аракчеева и им докладывалось Государю. В данном случае выразилось только желание Императора Александра обратить личное внимание на направление, которое получат дела в новоприобретенном крае, о неустройстве коих получались до того от врагов Буксгевдена самые неблагоприятные вести. Весьма вероятно что и Спренгтпортен, при удобном случае, склонял Государя в таком направлении. Около этого времени депутаты духовенства, исполняя инструкции, подавали свое ходатайство о непосредственном внесении на высочайшее усмотрение представлений их консисторий. Пользуясь им, Спренгтпортен мог побуждать Александра к такому направлению тем более, что при нем его собственное влияние и значение только усиливались, притом очень значительное Однако влияние на финляндские дела русских министров никак не устранялось. Уже самое учреждение банковых контор на счет русской казны, которое Александр одобрил безусловно, при том с целью вывести из употребления шведские бумажки и ввести «наши» ассигнации, говорило прямо о том, что русскому государственному казначею предстояло в Финляндии прямое и жизненное дело. В другом, точно также безусловно опробованном пункте (16-м), относительно возврата пленных офицеров, указывался порядок назначения таковых и заключался повелением Спренгтпортену: «доставить оное (т., е. назначение) Министру для всеподданнейшего доклада». — В п. 13-м о порядке заготовления провианта, говорилось именно:. «чтобы контракты им (генерал-губернатором) доставляемые утверждал Военный Министр».

Нельзя вместе с тем не заметить, что Александр отменил собственно только первую часть 11-й статьи, хотя и написал вообще «кроме сего пункта»; повелев вносить все представления прямо к нему, он не предуказал однако пути, которыми повеления его будут объявляться. Возвратясь из Эрфурта он был вполне очарован Сперанским, бывшим при нем во время путешествия. Может быть, уже тогда являлась ему мысль поручить молодому статс-секретарю ближайшие при себе занятия по делам вновь приобретенного края. Вскоре, в конце 1808 г., все бумаги финляндской депутации переданы Сперанскому, а затем генерал-губернатор Спренгтпортен, хотя и писал свои французские доклады на имя Государя, но сносился собственно со Сперанским, также как и с другими министрами, и многие дела шли неизбежно через них[51].

В Императоре Александре желание ближе видеть финляндские дела было вполне естественно и по другим причинам. Из этих последних мы устраняем соображение о том, чтобы он положительно сам хотел дать Финляндии конституционную форму правления. Без сомнения он не имел определенного на этот счет и твердого представления, в чем свидетельствовало между прочим то одобрявшееся, то отменявшееся предположение о созыве финляндского сейма. Оставляя эту мысль в стороне, легко найти объяснение образа действий Александра. Он не доверял теперешним своим министрам, а прежних близких советников уже не было при нем. Граф (позднее князь) Кочубей, бывший со дня учреждения министерств в 1802 г. министром внутренних дел, оставил незадолго пред тем портфель и уехал в отпуск; знаменитый «триумвират», или как в шутку называл его Император Александр — comité du salut public — совсем распался. Новосильцев, личный докладчик при Государе по всем делам и управлявший делами комитета министров, теперь был назначен сенатором и устранен от всех докладов; Строгонов, бывший товарищем министра при Кочубее, с начала кампании 1807 г. вступил в военную службу. Чарторыжский, товарищ при государственном канцлере гр. Воронцове, сохранил только звание попечителя виленского учебного округа. Трощинский, доверенный с начала царствования человек, еще три года назад оставил службу. Теперь при делах стояли большею частью люди незначительные. Кроме Аракчеева, который начинал входить в силу, но имел дела исключительно военного ведомства, и министра иностранных дел гр., Румянцева, теперь отсутствовавшего, министры были заурядные. Относительно гр. Салтыкова, товарища гр. Румянцева по министерству иностранных дел, сам Император Александр довольно легко отзывался в письмах к Румянцеву. Министром внутренних дел был лишь незадолго назначен кн. Куракин, который не мог еще заслужить достаточно доверия. Государственный казначей Голубцов был человек слабый. Оставался один Сперанский — личный статс-секретарь, который и получил вскоре дела финляндские в ближайшее ведение. В качестве товарища министра юстиции, в какой должности Сперанский теперь состоял, он имел по-видимому все шансы направлять дела вполне легальным путем.

В утверждении «Положения» состоялся первый акт, которым полагалось основание внутренней администрации Финляндии. Одновременно, 19-го ноября, подписан следующий указ на имя Спренгтпортена на русском языке, контрассигнованный военным министром Аракчеевым.

«Господину Генералу от Инфантерии Барону Спренгтпортену.

«Утвердив составленное вами, обще с военным министром и генералом от инфантерии Кноррингом положение о учреждении Главного Правления в новой Финляндии, и по особой доверенности Моей к вам возлагая на вас управление оною по Гражданской части, Я препровождаю означенное Положение с тем чтобы оно служило вам на первый случай руководством в новой должности. Известная опытность ваша и приверженность к России покажут вам на месте более способов к управлению Финляндией, и к соделанию жителей её верными подданными, и вам останется только о всех новых заведениях на пользу их и отечества представлять Мне, в полной надежде что благосостояние финляндцев столько же для меня дорого, как и прочих моих подданных. Я надеюсь что Финны, одушевленные таковым залогом Моего об них попечения, и имея в лице вашем своего представителя, скоро почувствуют перемену их положения и со делаются достойными тех попечений».

«В С.-Петербурге. Ноября 19-го дня 1808 года.

Получив окончательное назначение на столь давно желанный пост, Спренгтпортен объявил о нем в Финляндии циркуляром, в котором являлся доверенным от Государя лицом для искоренения зол, причиненных будто бы военным управлением Буксгевдена, и провозвестником созвания сейма. Вот содержание этого циркуляра от 11-го декабря 1808 г., изданного на шведском языке.

«До сведения Его И. В-ва дошли те многочисленные беспорядки, злоупотребления и притеснения, которые явились как последствие соединения гражданского управления страны с управлением главнокомандующего армией. Такое соединение было необходимо в виду военных операций; теперь же оно прекращается, ибо страна на всем протяжении завоевана, народ покорен скипетру Е. И. В-ва и дела приходят к более прочному окончанию.

«Посему Е. И. В-во, озабочиваясь уготовлением блага всех без исключения своих верных подданных, высочайше повелеть изволил учредить особую должность начальника, который имел бы о сем высшее законное попечение, при содействии временного правления состоящего из наиболее сведущих местных уроженцев. Для избрания их, а также и для прочих дел кои могут потребовать устройства, Е. И. В-во решил созвать общий сейм как скоро то будет возможно, для чего время и место вперед будут назначены.

«Сообщая о сем вам для всеобщего сведения, и на основании всемилостивейшего на мое имя рескрипта Е. И. В-ва, я, Иёран Магнус Спренгтпортен, генерал от инфантерии, действительный камергер, кавалер орденов св. Александра Невского и св. Анны 1 степ., и большего креста Мальтийского Ордена, и кавалер шведского ордена Меча[52] и пр., — ныне вступаю в должность генерал-губернатора бывшей шведской Финляндии, со всеми к ней относящимися губерниям.

Спренгтпортен получил новое и видное положение, которое, казалось, на склоне дней предоставило ему все, чего он жадно добивался более 20 лет. Он делался безапелляционным повелителем страны, где он так страстно желал властвовать. Все по-видимому обеспечивало ему успех: благосклонность Императора Александра казалось была отдана ему безусловно; доброжелательство Аракчеева вместе с дружбою нового главнокомандующего не подлежали сомнению, и обещали самое полное взаимодействие в распоряжении страной, только что завоеванной не их руками.

Самые мнения соотечественников, прежде довольно двусмысленные, приняли теперь в лице выдающихся финляндцев форму сочувственную новому сановнику. Тот самый Маннергейм, который высказывал, что «тяжела была необходимость совещаться с осужденным на смерть земляком, наделавшим своему отечеству столько зла», тот Маннергейм, который писал о намерении «этого господина самовластвовать в Финляндии подобно турецкому паше», — этот самый Маннергейм говорил теперь совсем другим языком. «Турецкий» проект был принят полностью, а благородный Маннергейм писал уже Румянцеву: «большое счастье для Финляндии и особенная для неё милость Е. И. В-ва заключается в том, что ей дан ныне генерал-губернатор, который с непоколебимым рвением к службе своего Государя соединяет еще столько любви и привязанности к своей родной стране». Здесь Маннергейм и про себя мог бы сказать, как прежде про Спренгтпортена, sed tempora mutantur.

Штат генерал-губернатора составился по инструкции 19-го ноября, т. е. из трех адъютантов и трех секретарей. В числе первых были Крамин, состоявший при Спренгтпортене в весеннюю его поездку при главной квартире, и бывший шведской службы майор Грипенберг; ему сохранено полное содержание, которым он пользовался на шведской службе, прочим жалованье по чину и содержание наравне с офицерами действующей армии. В первые секретари, с тем чтобы он был начальником остальных двух, Спренгтпортен взял также состоявшего при нем коллежского асессора Древновского, которого рекомендовал отлично. Вторым секретарем был назначен Лангель, состоявший прежде при русской миссии в Стокгольме, а потом при финских депутатах. Он владел русским языком так же как шведским и финским, и Спренгтпортен находил его полезным для делопроизводства на этих языках. Содержание назначено первому секретарю в 1.500, а обоим другим по 1.000 руб. металлических; по такой же сумме, но ассигнациями, выдано им на подъем и путевые издержки. При Спренгтпортене состоял еще некий титулярный советник Ледун, которому предоставлено также 1.000 р. на путевые расходы. Что касается до 3-го секретаря, то Спренгтпортен желал взять для этого назначения кого-либо из местных уроженцев, сведущего в законах и обычаях страны[53].

Отметим здесь, кстати, что хотя таким образом штат генерал-губернаторской канцелярии сформировался, Спренгтпортен продолжал однако официальную переписку по-французски. (Это вызвало со стороны Аракчеева выражение желания, чтобы новый генерал-губернатор сносился с ним по-русски. Но Спренгтпортен сослался на то, что у него нет еще третьего секретаря для корреспонденции специально на этом языке и что поэтому он просит, чтобы военный министр допустил продолжение прежнего порядка, т. е. сноситься по-французски с приложением русского перевода. У Спренгтпортена были Древцовский, Лангель, которые знали по-русски, последний даже был официальным переводчиком; он ожидал третьего секретаря собственно для финской внутренней корреспонденции, и тем не менее дал такой ответ. Уже из этого эпизода следовало предвидеть, насколько приложит Спренгтпортен старания к водворению в Финляндии русского языка. Между тем ему же предоставляли специальную о том заботу.

Еще оставаясь в Петербурге Спренгтпортен повел уже довольно обширную переписку по делам нового своего ведения, — в том числе и о предстоящем сейме, к чему вскоре и предстоит обратиться. Уехал он на место нового назначения лишь 28-го января 1809 г.