Помни обо мне

Глава 5

Я проснулась оттого, что на меня смотрели.

В дрожащих отблесках костра глаза его светлости казались черными исмаэльскими бриллиантами. Я держала этот взгляд пять ударов сердца, а потом вспомнила, кто передо мной, и благоразумно воздела очи к начинающему светлеть небу. Поздно. Не слишком, но достаточно, чтобы я нахмурилась.

— Если вы и дальше будете так же прислушиваться к моим советам, то нам проще просто вернуться на королевскую дорогу.

— Еще не рассвет, — невозмутимо заметил его светлость. вызывая во мне зудящее желание запустить в него веткой.

Рыцарь, копыто козы святой Хейдрун ему в лоб!

— Ложитесь спать, Дарьен.

Я встала с твердым намерением изгнать липкую дремоту, и напитавшаяся ночной прохладой вода виделась мне для этого прекрасным средством. За моей спиной завозился его светлость. Молча, хвала Интруне.

Свернув плащ, чтоб не набрался росы, я подошла к нежащемуся под покрывалом утреннего тумана озеру. Волны тыкались в руки, как игривые кутята, тянули за собой туда, где по легендам находился дворец владычицы. Интересно, здесь она или, подобно многим из старших, давно покинула свои земли.

Вода была прохладной. Вкусной. Я ловила ее горстями, пила шумно, совершенно позабыв о манерах. Впрочем, кому сейчас было до меня дело? Я подождала еще немного — надеялась, этого хватит, чтобы его светлость уснул, и, вернувшись к костру, его услышала размеренное дыхание. Похоже, ночевать на земле, положив под голову одну из седельных сумок и завернувшись в плащ, для него и правда не в новинку.

Действительно, неправильный какой-то герцог.

Я улыбнулась и губа приподнялась, приоткрывая ряд верхних зубов. Наставница называла такую улыбку провинциальной, как, впрочем, почти все мои манеры. И мысли. Особенно мысли.

Мир не место для наивных дурочек.

Впрочем, это мне доходчиво объяснили до нее.

Те воспоминания — плесень, трупная гниль, которую я стираю с немеющих пальцев, и иду к лошадям. В такие моменты праздность опасна. Карта и мешочки с припасами позволяют отвлечься на рутинные мысли о завтраке. Обеде, ужине, наконец. Проверить маршрут, распланировать стоянки. Размять пальцы, чтобы не утратили гибкости. И ножи проверить. Дважды.

Небо розовеет, а значит можно набирать воду. Варить крупу, сдабривая ее солью и кусочками сушеного мяса. Первый луч солнца я встречаю почти с облегчением. Мир приветствует новый день птичьими трелями и внезапным: «Надо же, еда», — за моей спиной.

Терпение — высшая добродетель, Алана.

— Доброе утро, Дарьен.

Мой голос спокоен, а улыбка благожелательна.

— Доброе утро, — зевнул его светлость.

Совершенно некуртуазно зевнул. И потянулся, приглаживая растрепанные волосы, но сна в глазах слишком мало. Быстро же он. Помешивая кашу, я наблюдала за его светлостью из-под полуопущенных век.

Пробежка к воде. Он не умывался. Черпал горстями воду и лил на голову, шею и плечи. Отфыркивался, глядя в подернутое румянцем небо. И вдруг вскочив на ноги начал… танцевать?

Хотя, нет, на танец это было мало похоже. На любой из известных мне танцев.

Шаг, который рождался плавным, скользящим, оканчивался брызгами и глубоким отпечатком ступни в прохладном песке. Руки рубили воздух, а когда его светлость замирал на несколько ударов сердца, становилось заметно, что он напряжен, как натянутый боевой лук.

Незнакомо. Необычно. Завораживающе.

А окажись сейчас перед его светлостью кто-то, ребро ладони с легкостью перебило бы горло. Понимание вспыхнуло фейерверком, и взгляд мой стал жадным.

Смогу ли я запомнить это? Повторить?

Я привстала и, прикусив губу, старалась выгравировать в памяти каждое движение. И, как всегда, в мгновения сильного напряжения, глаза мои видели больше, чем следовало. Вот, скажите на милость, зачем мне пряди, темные от воды, упавшие на высокий лоб, и другие, змейками застывшие на мощной шее. Мышцы, натягивающие кожу и ткань рубахи. И шальная искра в синих глазах — разумеется, мой далеко не вежливый интерес не остался без внимания.

— Никогда не видела ничего подобного, — сказала я, когда его светлость, вернулся к костру.

Чувствовала я себя так, словно случайно уселась на семействе ежей, но тихое восхищение в моем голосе было искренним.

— Это с Рассветных островов, — он опустился на землю, странно скрестив ноги, и запустил ложку прямо в котелок. — Техника пустой руки.

Ел он быстро, чуть склонившись, словно времени было слишком мало или кто-то мог… Отнять?

Глупости, Алана.

— Завораживающе, — я отмахнулась от странной мысли и попыталась повторить один из подсмотренных жестов. — И долго вы учились?

Взмах ложкой, скупое движение челюстей, волна по горлу, и снова взмах. Я уже собиралась намекнуть, что мы не торопимся, когда его светлость ответил:

— Пять лет, но этого мало, и до звания мастера мне еще далеко.

И не лукавит ведь. На лесть не набивается.

Я попрощалась с надеждой быстро перенять занятное умение. И ладно, мне и с ножами неплохо.

Соловьиная ода выманивала солнце, и первые лучи его ласкали расставшуюся с туманной шалью гладь озера, пили росу, лезли в лицо, заставляя глупо щуриться.

Я закрыла глаза и, задрав голову, отдалась непозволительной роскоши дышать и ни о чем не думать.

— А как долго вы учились?

Храни вас святая Интруна, ваша светлость!

Не смотреть на собеседника было грубостью, но солнечные зайчики плясали на веках и наотрез отказывались уходить.

— Чему?

— Не знаю, — его светлость поскреб ложкой по стенке котелка, — а что главное в вашем деле?

Язык мой — враг мой, но ответ на один личный вопрос я задолжала.

Я открыла глаза. Выпрямилась, тщательно копируя позу наставницы: ровная линия спины, едва заметный поворот головы и мимолетная, как взмах стрекозиного крыла, улыбка.

— Выдержка, — ответила светским тоном. — В нашем деле, Дарьен, главное выдержка.

— Вы шутите?

Удивленно приподнятые брови придавали лицу его светлости выражение в высшей степени несерьезное. Даже мальчишеское.

А вот хмыкать не стоило — ответ мой был искренним.

Ведь прежде, чем вскрыть замок, до него сперва нужно добраться.

А это означало стать своей. В замках, особняках, поместьях. Не выделяться, ждать, планировать и уходить, забирая написанные по неосторожности письма, бумаги, подтверждающие происхождение или право на наследство, векселя. С драгоценностями я не связывалась — камни легко узнать. Разве что под заказ, как полотна старых мастеров или реликвии. А однажды даже бутылку вина. И ладно бы наниматель ее выпил! Так, нет же, расколотил на месте, подарив обшарпанной комнате на постоялом дворе флер роскошного муската.

— И чем же вы ее тренировали? — выражение вежливого интереса сводила на нет едва заметная ухмылка.

— Лютня, — мой тон был почти безупречен. Да, до мастера выдержки мне тоже еще далеко, другое дело что в дороге совершенствоваться, похоже, придется ежечасно, — арфа, акварельные миниатюры, вышивка…

Я почти вздрогнула, вспомнив алтарный покров, который пришлось переделывать три раза. И гобелен с картинами жития святой Интруны — наставнице казалось, что лик ея недостаточно благостным получался.

— А я воду носил.

Это откровение и вздох, признаться, совсем меня огорошили.

— Что простите?

— Воду носил, — охотно пояснили мне. — Каждое утро. Там от реки до школы три сотни ступеней и нужно было наполнить бочку. А ведра, эх, видели бы вы те ведра… Еще полы натирал. И на кухне. И каллиграфия… Мастер говорил: прежде чем подчинять тело, нужно подчинить дух.

Жадный взгляд скользнул по стенкам пустого котелка и пустой же миски. Убедившись, что каши от этого не прибыло, его светлость отставил утварь.

— А как же замки? — невинно, вот прям взяла и поверила, поинтересовался он.

— А что замки? — я недоуменно взмахнула ресницами.

— Умеете?

— А вы шпагу просто так носите?

В конце концов, я не святая!

Улыбается. Сидит, смотрит изучающе. И улыбается.

— Умею, — сдалась я, понимая, что не отстанет.

Все, больше никаких разговоров по душам. А то так и до виселицы доболтаться недолго.

— А меня можете научить? — вопрос упал ведром колодезной воды на голову. — Только без лютни. И вышивки.

Моя улыбка выражала печаль, происходящую исключительно от невозможности выполнить просьбу его светлости.

— Без лютни никак, — покачала я головой.

Вздохнула, чтоб уж наверняка, и на ноги поднялась.

Пора собираться, а то, чувствую, еще немного и лютня его светлость не остановит.

Учить брата короля вскрывать замки?

Наставница нашла бы это пикантным. Совершенно недопустимым, но пикантным.

Собрались мы быстро, хотя Лютик, не иначе как в отместку за мое сердечное непостоянство, вредничал, будто капризная барышня перед дебютом: тянул глубже в озеро, норовил развернуться, пока я проверяла подпругу, шляпу стащил. А когда я страшным голосом пообещала обменять его в первой же деревне — обиделся и еле переставлял копыта, отвлекаясь то на сочный одуванчик, то на бабочку.

Признаться, если б не спешка, я бы плюнула на выкрутасы тонкой лошадиной души и просто наслаждалась бы. Лесом в платье из яркой зелени и солнечного света, хмельным, как молодой сидр, воздухом, птичьими сплетнями и упоительным молчанием его светлости, который судя по виду тоже отдавал должное погоде и пейзажу.

Короткий привал у беззаботного ручейка. Хлеб, сыр и немного земляники, которую ее светлость ел медленно, словно редкое лакомство.

— В городе вкус совсем другой.

И я согласилась. Правда ведь другой.

Мы ехали почти полдня, пока длинная тень менгира не разрезала, наконец, зеленую ленту почти нехоженой тропы со звездочками зверобоя и вербейника. Лютик остановился, нервно переминаясь с ноги на ногу. Я наклонилась и, похлопав по длинной шее, сказала:

— Знаю, знаю. Но ничего не поделаешь, нам туда.

Заметив мое отставание, его светлость придержал гнедого.

— Куда? — переспросил он.

— Туда.

Моя рука указала на каменный палец в перчатке из молодого мха, точнее, на то, что скрывалось за ним.

— Подлесок слишком густой, там не проехать.

Я хмыкнула и сжала колени, посылая недовольно прядущего ушами Лютика вперед. За спиной раздалось вопросительное ржание и удивленное:

— Семь демонов Дзигоку!

— Добро пожаловать в Брокадельен.

Придержав Лютика, я поравнялась с его светлостью.

Залитая солнцем и птичьим гомоном дорога с почетным караулом из древних буков была достаточно широкой для двух карет. Оплетенные изумрудным плющом стволы изгибались, сплетались ветвями в величественную арку. Где-то вдали серебряной свирелью пел ручей и молодая косуля смотрела на нас в полном недоумении.

Я прикрыла глаза, вдыхая упоительно сладкий воздух.

Добро пожаловать в Брокадельен, Алана.

Нет.

С возвращением.