Прежде чем увянут листья

16

Юрген с головой погружается в работу, и ему удается наверстать то, что он до сих пор откладывал на более позднее время. Он собирает совет ротного клуба, и в течение одного вечера они составляют план работы. Юргену удается уговорить сержанта и четырех солдат заняться пением. Часами он просиживает вместе с командирами отделений и солдатами в казарме, дискутирует по вопросам международной политики, обсуждает проблемы боевой учебы, солдатского быта и узнает при этом такие вещи, которые в иной обстановке навсегда остались бы для него тайной.

Оказывается, Вагнер влюблен в юную польку, на которой мечтает жениться; Райф играл в самодеятельном театре и отмечен почетным дипломом за постановку пьес Брехта и Лессинга; мать Цвайканта из аристократической семьи, но после окончания войны порвала с ней и вышла замуж за молодого Ойгена, отца Цвайканта. А кроме того, Юрген узнает, что у Майерса есть внебрачный ребенок.

Лейтенант спрашивает об этом сержанта, но у того глаза сразу становятся как у разъяренной кошки:

— Каким образом вы докопались до этого? От кого узнали?

— Кто-то случайно упомянул, не помню кто.

— И что же он сказал?

— Да ничего особенного. Просто сообщил. Меня же этот факт заинтересовал только потому, что я не нашел упоминания о нем в вашем личном деле.

— Я не обязан об этом писать! — запальчиво возражает сержант. — Это никого не касается. Это мое личное дело, и я не желаю слышать, что обо мне болтают.

— Я спросил просто из любопытства, потому что мои сержанты интересуют меня не только как командиры, но и как люди. Если вам это не нравится, забудьте о моем вопросе.

Майерс смотрит на Юргена с недоверием:

— Упомянув тех, кто болтает, я, конечно, имел в виду не вас, товарищ лейтенант.

— Я так и полагаю. Но если вы… принимаете все так…

Майерс решительно просит:

— Товарищ лейтенант, мне действительно не хочется говорить об этом.

— Ну что ж, давайте не будем, товарищ сержант.

Майерс никогда ни с кем не говорил о своей дочери, ибо даже воспоминание о ней вызывало боль. Иногда, ночью, мучаясь бессонницей, он испытывал жгучую ненависть к женщине и мужчине, которые смертельно обидели его. В голове зрели планы мести. Но приходило утро, и Майерс в сердцах обзывал себя ослом за ночные бредни и ловил на том, что не может до конца вытравить из своей души эти горькие переживания. Неужели так будет всегда?

Франк Майерс родился под рождество 1949 года. Он был единственным ребенком в семье, и его очень баловали. Старшие Майерсы связывали с его будущим честолюбивые планы. Франк был мальчиком впечатлительным, хорошо учился. Вступил в Союз свободной немецкой молодежи, затем по настоянию отца в общество любителей спорта и техники. Как раз в это время у него все ярче стали проявляться командирские наклонности.

Когда ему было почти девятнадцать, он по уши влюбился в двадцатидвухлетнюю красавицу Гунду Киршфинк. У нее были отливающие медью волосы, которые она укладывала в прелестный узел. Она уже понимала толк в любви, ибо вышла замуж в девятнадцать лет, а через два года развелась. Франк ей нравился. Она снимала небольшую комнатушку, которая казалась ему райским уголком.

Узнав обо всем, отец Франка осуждающе покачал головой, а мать так просто потеряла покой. Родители и просили, и угрожали, но любовь сына пересилила все.

По вечерам Гунда распускала узел, встряхивала головой, и ее волосы рассыпались золотистым облаком. На Франка находило какое-то необъяснимое опьянение, и он молил, чтобы это ощущение не покидало его никогда.

Через несколько месяцев Гунда забеременела. Мать Франка приставала к отцу до тех пор, пока он не отправился к Гунде.

Та встретила его откровенными издевками:

— Какое вам дело? Франку уже девятнадцать. Ему скоро в армию, а вы лезете со своими предписаниями, кого и когда ему любить. На дворе-то не семнадцатый век!

— Что же будет? Вы собираетесь пожениться?

— Мы еще не решили. Но если надумаем, спрашивать вас не будем.

После рождения дочки Гунда просто расцвела, казалась еще красивее. Пришла пора идти Франку в армию, а она почему-то вдруг изменилась — стала замкнутой, сдержанной, временами даже раздражительной.

Раньше они не говорили о будущем, но теперь Франк решился:

— Нам надо пожениться. Меня призовут, а тебе будут выплачивать пособие. И Пии нужна настоящая фамилия.

Гунда возражала:

— Не морочь себе голову ни из-за меня, ни из-за дочки. Отслужишь, а там посмотрим…

Со временем друзья начали подшучивать:

— Как поживает прекрасная лисичка? О чем думает ее медно-рыжая головка?

Наступил день, когда один из приятелей отвел его в сторону и напрямую спросил:

— Ты что, ослеп? Или тебе самому нравится эта комедия?

— Комедия? — Франк рывком притянул его к себе: — А ну, выкладывай!

— Не горячись, парень. Каждый второй об этом знает, в том числе и твоя мать… Гунда завела себе доктора. С машиной, домом и садом. Об этом болтают на каждом углу, а ты все еще не в курсе? Ну и комедия…

Ошалев от обиды и ревности, Франк бросился к Гунде. Она ничего не оспаривала, ничего не отрицала. Более того, она даже не пыталась смягчить удар.

— Да, это правда. Осенью мы поженимся. Не принимай это близко к сердцу. У нас с тобой все равно ничего бы не вышло.

— А ребенок? Что будет с Пией?

— Он удочерит ее. Все уже решено.

— Но отец — я! Это мой ребенок!

— Да, ты отец Пии, но вырастить ребенка — дело нешуточное…

— Я люблю тебя и Пию!

— Одной любовью сыт не будешь. Я давно собиралась обо всем рассказать тебе, но боялась причинить боль… Прости…

Самообладание покинуло его окончательно.

— Я тебе не прощу этого! Ты не смеешь так поступать со мной! Я перегрызу ему глотку!

— Ах, оставь. Я сама так хочу. Сама, понимаешь? — Она долго молчала, пока неожиданно не зазвонил звонок: первый раз — коротко, второй — протяжно. Гунда побледнела: — Это он. Я ведь не предполагала, что ты придешь… Что же делать?

— Что делать? — переспросил Франк и потребовал: — Скажи ему, пусть подождет, пока я не уйду. Не хочу его видеть.

Она облегченно вздохнула:

— Спасибо тебе, Франк…

Придя домой, он спросил мать:

— Ты знала?

По его лицу мать догадалась, о чем он думает.

— Теперь ты убедился, с кем спутался? Она пустышка, да еще этот ребенок… Ты понимаешь, как далеко зашел?

— Когда это случилось?

— Когда девочка еще не родилась. Какой позор!

У Франка перекосилось лицо.

— Это мой позор. Ты здесь ни при чем.

Хлопнув дверью, Франк ушел в свою комнату. Когда через несколько дней его вызвали на призывной пункт, членам комиссии не пришлось долго убеждать его остаться после действительной службы на сверхсрочную. Его определили в пограничные войска. Перед отъездом он видел Гунду еще раз вместе с доктором, человеком лет сорока, с сединой, стройным, в модном костюме. Рядом с ней он показался Франку почти стариком. Гунда держала его под руку, и они направлялись к машине. Доктор предупредительно открыл перед ней дверцу.

Франк зашел в первую попавшуюся пивную. Домой он вернулся поздно, покачиваясь, но с твердым решением — никогда более не думать о Гунде и дочери…