Путешествие в Англию и Шотландию задом наперед

Глава XVI ЗНАКОМСТВО С АНГЛИЙСКИМИ НРАВАМИ

После долгой прогулки, во время которой Жак и Жонатан получили общее представление об этом замечательном комплексе, не задерживая внимания на отдельных деталях, друзья оказались на широкой плавучей набережной, покоящейся на металлических плотах-понтонах. Эта подвижная платформа, поднимающаяся и опускающаяся с приливом, делает простой и удобной посадку пассажиров на суденышки, курсирующие между Ливерпулем и Беркенхедом. Для переправы через Мерси используют несколько небольших паровых суденышек, снабженных двумя рулями — впереди и сзади. Рулевой закрепляет один из них таким образом, что тот может служить форштевнем, в результате отпадает необходимость каждый раз разворачивать судно, что экономит драгоценное время. Эти катера обычно переполнены пассажирами и, хотя переправа длится от силы десять минут, обязательно имеют буссоль[106] на борту, так как из-за густых туманов противоположный берег часто бывает не виден.

Жак тут же устремился к одному из пароходиков, увлекая за собой своего спутника, и за весьма умеренную цену, один пенни, они переправились в Беркенхед. На палубе толпилась довольно пестрая публика. Между первым и вторым классом не делалось никаких различий; торговцы рыбой, рабочие, негоцианты сидели рядом на скамьях, совершенно не обращая внимания друг на друга. Любое подчеркивание различий задевает британское чувство равенства. Жонатан оказался рядом с бедной девушкой, возвращавшейся с пустой корзиной в Беркенхед после рабочего дня. Было тяжело смотреть на ее усталое миловидное личико. Опустив голову на грудь и скрестив босые ноги, безучастная ко всему, сидела она на скамье, всей своей позой выражая глубокую безысходность. Парижанин заговорил с соседкой. Выяснилось, что ее мать умерла во время пятых родов, а отец бросил несчастных детей на произвол судьбы. Будучи старшей, девушка взяла на себя заботу о сестрах и братьях. Ей удавалось не прокормить их, а скорее отсрочить голодную смерть. Она рассказывала свою историю, не проронив ни слезинки, ибо слезы уже давно иссякли. Что может быть печальней этой столь обычной для рабочих Ливерпуля драмы? Жонатан дал юной торговке несколько монет, и бедняжка была поражена тем, что посторонний человек проникся к ней участием. Доехав до дебаркадера Беркенхеда, девушка, ни разу не обернувшись, быстро скрылась из виду. Какая участь ждет ее? Несчастная, если она посвятит себя выполнению долга, постыдная, если она послушается советов своей красоты, столь для нее опасной.

Жак и Жонатан снова оказались на набережной, и так как до часа, назначенного Джо Кеннеди, оставалось совсем немного, друзья отправились к указанной таверне в таком густом тумане, что сквозь него с трудом пробивался свет газовых фонарей. Кстати надо заметить, что, когда к вечеру магазины и лавочки закрываются, улицы погружаются в полную темноту.

Гости мистера Кеннеди были встречены с удивившей их холодной вежливостью. Мало знакомые с английскими привычками, французы насторожились. Общество состояло из дюжины молодцов, которые, казалось, совершали некий священный ритуал, собравшись вместе поужинать. Мистер Кеннеди представил молодых иностранцев одному из своих друзей, сэру Джону Синклеру, по полному церемониалу, так хорошо описанному Купером[107]. Казалось, вы слышите капитана Трака из «Американского пакетбота».

— Господин Синклер, это господин Лаваре; господин Лаваре — сэр Джон Синклер. Господин Синклер — господин Савурнон! Господин Савурнон — сэр Джон Синклер.

После подобного представления знакомство состоялось.

Ужин проходил в виде пикника. Но в Англии любое собрание или скопление людей должно происходить с выборами президента и даже вице-президента. Следовательно, надо было соблюсти традицию. Выбор пал на Джона Синклера. Достойный джентльмен холодно поклонился и занял почетное место. Вице-президентом стал плотный, крепкий малый с красным лицом и широкими плечами мясника. Он сел напротив сэра Синклера. Парижане сели вместе.

— Сколько церемоний, для того чтобы съесть простой ростбиф и ветчину с яйцами, — заметил Жак.

— Пока не вижу здесь ничего интересного. На нас не обращают никакого внимания. Приступим к еде и будем наблюдать.

Ужин состоял из обязательного в Англии куска мяса, вырезанного из боков гигантского девонширского быка, и великолепной йоркской ветчины. Сотрапезники молча поглощали огромные куски, ничем их не запивая и с трудом находя время, чтобы перевести дух. Ели левой рукой, подцепляя вилкой особым образом скомбинированные ломти мяса и окорока, покрытые толстым слоем горчицы. Салфетки отсутствовали, и каждый при необходимости использовал скатерть. В продымленной зале царила полная тишина. Одетые в черное официанты обслуживали бесшумно, изредка шепотом подавая отдельные реплики.

Так прошло более половины ужина. Жак надеялся, что ликеры, подаваемые на десерт, немного развяжут языки и растормошат эти механизмы по пережевыванию мяса, но непредвиденное обстоятельство придало празднику другой оборот.

Вице-президенту вздумалось подняться из-за стола, чтобы выйти. Сэр Джон Синклер с царственной важностью спросил причину сего поступка. Вице-президент, мистер Бриндсли ничего не ответил и направился к двери.

— Мистер Бриндсли, — властным голосом остановил его президент, — вы не можете выйти, не спросив на то моего позволения!

— Почему? — возразил тот.

— Потому, что я председательствую на этом собрании, и, следовательно, любая подобная просьба должна быть обращена ко мне.

— Да будь я проклят, если сделаю это! — возмутился вице-президент.

— Вы упорствуете в том, чтобы выйти, несмотря на мой запрет?

— Я упорствую в том, чтобы выйти, и выхожу!

Сотрапезники спокойно ожидали исхода стычки.

— Внимание! — оживился Жак. — Мы присутствуем при демонстрации английских нравов!

В тот момент, когда мистер Бриндсли открывал дверь, сэр Джон Синклер произнес спокойным голосом:

— Мистер Бриндсли, не будет ли вам угодно снять сюртук?

— Очень даже угодно, — ответил тот. — Речь идет о боксе, не так ли?

— Вы прекрасно меня поняли.

Тут же стол был отодвинут, и высвободилось достаточное пространство для поединка. Официанты, привычные к такого рода церемониям, тщательно заперли двери. Секунданты вышли поближе к бойцам, а те, в свою очередь, стали приближаться друг к другу, выставив один кулак для атаки и поставив другой в позицию защиты.

— Дьявол, — прошептал Жонатан, — дело принимает дурной оборот!

— Да нет, это их манера оживлять ужин!

Раздалось несколько сильных ударов. Те, которые были парированы рукой, звучали сухо, другие же разукрасили физиономии бойцов. Зрители обсуждали схватку и уже заключали пари об исходе поединка. На эту тему завязались оживленные дискуссии, слышались крики: «Ура, ура! Гип! Гип!» — и группки, вначале мирные и спокойные, начали приходить в возбуждение, носящее зловещие симптомы. В этот момент мистер Кеннеди подошел к французским путешественникам:

— Поостерегитесь, свалка обещает стать всеобщей, тогда и вам придется поработать кулаками.

— Благодарю покорно, — ответил Жонатан. — С меня хватит. Не имею ни малейшего желания потерять глаз.

— Однако, Жонатан, чтобы лучше вникнуть в английские нравы…

— Ты как знаешь, Жак, а я лучше ретируюсь.

— Но мой добрый Жонатан, мы — французы. На чужбине каждый француз представляет Францию; мы не можем бежать… Кроме того, дверь заперта!

— У меня идея, Жак! Действуй, как я, и мы выпутаемся.

Потасовка действительно становилась массовой. У президента, если говорить на английском боксерском жаргоне, «сопило» было сильно повреждено, а у вице-президента несколько зубов сломано в «ловушке для картошки». Шум нарастал. Сам почтенный Джо Кеннеди получил хороший удар в глаз, и «кларет» тек отовсюду, когда вдруг погас свет. Это Жак и Жонатан ловко повернули газовые краны и скрылись под прикрытием темноты, хотя и успели получить пару добрых тумаков, давших им точное представление о мощи британского кулака.