Семиклассницы

Шажок вперёд

Поход Наташи и Жени в военкомат не увенчался успехом. Они высидели длинную очередь, состоявшую почти сплошь из женщин, старых и молодых, красивых и некрасивых, хорошо и плохо одетых, но одинаково истомлённых тревогой и тоской неизвестности, и попали наконец на приём к военному в блистательно новом кителе, заковавшем его, как в броню.

— Полевая почта? — огорошил их первым же вопросом военный.

Наташа и Женя и понятия не имели о номере полевой почты Леонида Михеева.

— Зря, барышни, время загубили. У меня Михеевых… — военный заглянул в толстенную канцелярскую книгу, — за сотню перевалило. Разберись, который тут ваш!

Пришлось уходить ни с чем, дожидаться, пока Феня пришлёт в письме номер Лёнькиной полевой почты.

Тем временем Наташа отдалась осуществлению одного замысла, о котором никому, даже Жене, не обмолвилась словом. Возвращаясь из школы, она бегом переделывала домашние дела и садилась за математику. Она решала и решала уравнения, без числа доказывала теоремы. Случалось час, два, три грызть карандаш, ломая голову над разгадыванием геометрических ребусов, где что ни угол — то сфинкс, что ни линия — тайна.

Иногда, выведенная из терпения блужданием в этих лабиринтах, она швыряла в угол истрёпанный Таськин учебник и валилась на диван отдохнуть. Отлежавшись, вставала, с проклятиями поднимала учебник. И снова грызла карандаш или, запустив обе руки в густую гриву, сидела, как львёнок, помышляющий о прыжке, на который всё ещё не наберётся смелости.

Чего бы проще позвать на помощь Женю Спивак или Димку Добросклонова, который прямо-таки набивался Наташе в опекуны.

Но в том-то и суть Наташиного замысла, что она желала взять препятствие сама!

Если рассуждать трезво, не всё ли равно, каким способом удастся выскочить из отстающих? «Отстающая»! Противное слово! Наташу от него коробило.

«Пусть я лопну, если не докажу вам все ваши теоремы!» — грозилась Наташа себе самой, одноклассницам и, пожалуй, больше всего мальчишкам, бывшим интернатским друзьям, которые, отделившись в свою мужскую школу, вообразили себя существами высшими, особенно в области математики, что, как ни странно, подтверждалось не раз самим Захаром Петровичем.

После долгих упрямых часов наступила пора, когда Наташа могла открыть наудачу любую страницу в учебнике и решить любую задачу из разряда, пройденного на сегодняшний день седьмым классом «А».

Поздно вечером в передней раздавался звонок. Наташа летела встречать маму. Мама возвращалась с завода с посеревшим от усталости лицом. Казалось, у неё не было сил сделать два последних шага до комнаты, и она садилась передохнуть в передней, на сундуке. Наташа снимала с неё котиковую с рыжеватыми плешинами шапочку и забирала авоську, где завёрнута в газету морковная котлета или пшённая запеканка из заводской столовой — доля маминого обеда, которую она приносила домой для Наташи, как Лена Родионова носила из школы бублик для Борьки.

— Ну как? — спрашивала мама, приглаживая волосы, завивавшиеся на висках в мелкие колечки от мокрого снега.

— А у тебя как? Все печи на полной нагрузке? Кто работал на тельфере? Сегодня мины или снаряды?

Разумеется, мама не собиралась посвящать Наташу в военные тайны: вопрос о минах или снарядах оставался невыясненным.

— Идём в комнату, мамочка! Хорошенькая моя, замечательная, выдающийся инженер!..

— До выдающегося, положим, далеко…

Они слишком мало виделись за день — какой-нибудь часик перед сном, пролетавший почти незаметно. Боясь упустить что-то в Наташиной жизни, мама с беспокойством расспрашивала её о прошедшем дне:

— Выкладывай всё подряд. Хорошее и плохое. Без утайки.

Кое-что приходилось утаивать.

Например, Наташа утаила историю розысков Лёньки Михеева: они с Женей решили довести её до конца своими усилиями, а после, когда Лёнька разыщется, всех подивить.

Или стоило ли рассказывать о том крике, какой подняла нынче на кухне соседка, стриженая, дымящая папиросой, с осиплым басом старуха, честя Наташу за то, что она забывает выносить мусорное ведро на помойку? Или что на примусе сгорела картошка? Всё это не стоит внимания.

Зато приятные впечатления дня Наташа выкладывала без утайки. Она рассказывала о подругах и учителях, особенно часто о Дарье Леонидовне, и мама не уставала слушать. Что-то в рассказах Наташи утешало маму, которая целый-то день, с утра до ночи, на заводе, и как ни бодрись, а сердце болит за Наташину безнадзорную жизнь.

— Мамочка, ты думаешь, Дарья Леонидовна не строгая? Попробуй не выучи урока. Влепит двойку без разговоров. А мы не сердимся, потому что она справедливая и нам доверяет. Не хочется подводить человека, если он тебе доверяет, ведь верно? И ещё мы её любим за то, что она не притворяется, будто всё знает. А как разговаривать с ней интересно!

— О чём же?

— О цели жизни. Ты знаешь, каждый человек должен найти своё место в жизни. Но это не так-то легко.

— Ты права, — согласилась мама. — Дарья Леонидовна пожилая?

Наташа расхохоталась:

— Пожилая?! Да она почти как Катя. Только Катя обыкновенная, а Дарья Леонидовна… ну, как бы тебе сказать… идеальная. У нас в классе был спор, может ли живой человек быть идеальным. Как ты считаешь?

— Так вот же сама Дарья Леонидовна тому доказательство!

Прибегала Катя, в распахнутом пальто, розовощёкая, пахнущая морозом, с влажными от снега ресницами. Пальто летело на стул, берет и портфель — на диван. Чмокнув на ходу маму в висок, дёрнув Наташу за волосы, Катя доставала из буфета остатки ужина и с жадностью набрасывалась на еду, просматривая одновременно газету и ухитряясь болтать без умолку:

— Умираю от голода. Скорее бы повалиться в постель! Сдала зачёт по общей медицине. Представьте, профессор похвалил. Лейтенант поправляется, но мрачен, как ночь. Ещё одного тяжелораненого положили в палату, о боже, боже! Неужели не выкарабкается?.. Наталка, ты замучила разговорами маму. Смотри, у неё глаза закрываются.

Действительно, у мамы закрывались глаза.

— А Захар Петрович справедливый? — силясь улыбнуться, спросила она.

— Поживём — увидим, — загадочно ответила Наташа.

Впрочем, мама уже спала крепким сном.

Захар Петрович, входя в класс, ставил в угол суковатую с набалдашником палку и внимательно озирал учениц. Тася не сводила с учителя безмятежного взгляда. Иногда уловка удавалась, и Тасю не беспокоили.

— Математика не терпит приблизительности, — рассуждал Захар Петрович, пока вызванная к доске ученица старательно записывала условия задачи, держа на всякий случай в руке тряпку. — Положите тряпку на место. Постараемся обойтись без неё. Итак, математика требует точности. Я знаю учеников из соседней с вами школы, которые завидно наделены тремя необходимыми для математика качествами: сообразительность, точность, находчивость!

И вот однажды, выслушав рассуждения Захара Петровича, Наташа встала. Она долго готовилась к этому дерзкому шагу, но не могла похвастать, что сейчас чувствовала себя совершенно спокойно.

— Я хочу, — произнесла она неестественно громким голосом, — я хочу, чтобы вы меня спросили и убедились, что я знаю математику не хуже ваших мальчишек, которых вы хвалите нарочно.

— Сумасшедшая! — охнула Тася, искренне жалея Наташу за её безумный поступок.

Валя Кесарева от удивления оцепенела. Озорной огонёк блеснул под очками Люды Григорьевой, а Маня Шепелева торопливо зашептала теорему, боясь, не пришлось бы за Наташину авантюру расплачиваться.

Наташа ждала, неподвижная, как телеграфный столб, но чувствуя на душе облегчение, потому что самым трудным было сказать эту вызывающую, обдуманную заранее фразу, а дальше всё пойдёт помимо её воли,само собой.

— Глядите, какая решительная! — одобрительно улыбнулся Захар Петрович, но, заглянув в журнал, нахмурился: — Тэ-тэ-тэ! Откуда прыть взялась! Или удалому всё нипочём? Ступайте к доске.

Не очень-то любезно пригласил он Наташу!

«Вдруг нарочно провалит?» — мелькнуло у неё в голове. Она подозрительно вгляделась в учителя, выходя отвечать. Бледное, чисто выбритое лицо с резкими чертами, прямое, суровое. «Нет, такой не будет нарочно проваливать».

И она приготовилась к бою.

С первым вопросом повезло — решение могло быть только одно, и оно было ясно Наташе. Она энергично постукивала мелом. Белая пыль сыпалась на пол. Класс молчал как заколдованный.

Со вторым вопросом опять повезло. Когда повезло и в третий раз, Наташа прочно успокоилась. Не могло быть сомнений: она знала всё, о чём бы Захару Петровичу ни пришло на ум её спрашивать. Наташе хотелось, чтобы он задавал ей задачи потруднее, без пощады гонял по всему курсу и как можно дольше не отпускал от доски. Удивлять так удивлять!

— Что скажете? — обратился Захар Петрович к классу.

— Хорошо! — пропел хором класс.

— Отлично! — пропел в тон им Захар Петрович.

Он зашагал взад и вперёд, поглаживая в раздумье бритый подбородок, раскачивая головой и вообще не скрывая своей озадаченности.

«Ага! Сконфужен!» — ликовала Наташа.

Захар Петрович и не таил, что сконфужен.

— Тихонова, Тихонова! — заговорил он, останавливаясь против Наташиной парты. — Провела ведь меня. Я-то думаю: сидит нелюбопытная, без самолюбия, ничего не понимает. А она любопытная. И с самолюбием. Взяла и всё поняла. А мальчишки-то мои вбили в головы, что ни в кои веки вам их не догнать.

— Пусть-ка выбивают из головы чепуху! — заносчиво возразила Наташа. — Догоним. А захотим — перегоним!

— Да ведь не захотите, пожалуй, — вздохнул Захар Петрович. — Захотеть-то больно уж трудно. Не на один ведь день.

— Захотим, не беспокойтесь. Мы им докажем.

— Кто «мы», позвольте узнать? — насторожился Захар Петрович.

— Мы — весь класс.

— Ну-у? — протянул Захар Петрович, изумлённый до крайности. — Эх, Тихонова, Тихонова, через край ведь хватила? Признавайтесь, хватили сгоряча?

Тут закричали все, не одна Наташа. Такого крика Захар Петрович на своих уроках не слыхивал.

— Ничего не хватили! Подумаешь, гении в мальчишечьей школе! Чем мы их хуже!

Захара Петровича, казалось, мучительно одолевали сомнения. На лице его прямо так и было написано: «Хочу вам поверить, всей душой желаю! А не верится. Что ты поделаешь, не верится, да и всё тут!»

— Нет уж, не беритесь! Не осилите, нет. Не срамитесь уж лучше. Будем шагать потихоньку, как умеем. Мальчишки, они головастые. Не осилим мы их перегнать.

— Осилим! — орали девчонки.

В конце концов они заставили Захара Петровича сдаться.

— Может, и верно попробовать? А что, в самом деле, давайте попробуем?

Едва дверь за учителем закрылась, Тася, кричавшая вместе со всеми, даже громче других, что мы-де не хуже мальчишек, пусть-ка не важничают, нам только приняться, мы им покажем, взялась вдруг Наташу ругать:

— Получила пятёрку и сидела бы тихо! Нет, расхвалилась всем на беду. Захар Петрович подзадоривает, а она задорится, лезет на стенку! Захар Петрович расскажет мальчишкам. От них проходу не будет. Под контроль нас возьмут. Двойку нечаянно схватишь — задразнят. Уж я знаю по Димке.

Валя Кесарева живо вообразила картину: идёт домой после уроков с чистой совестью и пятёрками в табеле, а в переулке поджидает толпа семиклассников из мужской школы:

«Староста седьмого девчачьего! Взялись по математике нас перегнать! Слабó вам с нами тягаться!»

И сколько бы Валя ни отличалась, всё равно теперь её будут дразнить за чужую лень и безделье, потому что она староста седьмого «девчачьего».

— Обидно, — насупив брови, сказала она, — учишься, учишься, а из-за какой-нибудь лентяйки приходится страдать.

— Когда ты из-за меня пострадала? — возмутилась Тася.

— Призналась, что лентяйка! Поймали с поличным, ха-ха! — закатилась Люда Григорьева.

Тася сообразила, что сама себя выдала, но поздно. Слово — не воробей, вылетит — не поймаешь.

Она щёлкнула замком портфеля и пошла мимо парт, нахально приплясывая.

— Математики, физики, химики! Всё равно Менделеевыми не быть.

Только её и видели.

Девочки не торопились расходиться. Отчего-то настроение у всех сложилось мечтательное, даже Тасина глупая выходка его не испортила.

— Был бы у нас прекрасный, самый сознательный, из всех классов класс! — рисовала Маня-усердница, уютно усевшись на парту и подперев ладошками щёки, на которые, как две соломенные занавесочки, свисали плоские волосы. — Никто на урок не опаздывает. Звонок — все на месте. Никто не галдит. Задания у всех приготовлены.

— Ску-учно немножко… — заикнулась Женя Спивак.

— А я воображаю не то! — перебила Наташа.

В ней всё ещё кипела радость. Не оттого, что в журнале, против фамилии Тихоновой, где уныло выстроился ряд отвратительных двоек, Захар Петрович жирно вычертил пятёрку и, обмакнув в чернила перо, щедро прибавил плюс. Впрочем, не будем лукавить — и оттого, разумеется! Кому не приятно заработать пять с плюсом? Но как бы растолковать Мане-усерднице: самое главное — работать головой интересно! И ужасно противно жить без самолюбия. Если у тебя нет самолюбия, ты — последняя тряпка!..

Наташа была не из тех девочек, которые умеют произносить на собраниях логичные речи, поэтому довольно быстро потеряла нить выступления и запуталась.

Тогда Валя Кесарева, сознавая, что руководящая роль остаётся за ней, начала веским тоном:

— Я считаю…

— Я считаю, ты считаешь, мы считаем… — взорвалась, как бомба, Люда Григорьева. — Задача — натянуть нос мальчишкам! И баста.

В это время Захар Петрович разгуливал из угла в угол в опустевшей учительской, терпеливо постукивая палкой, пока Дарья Леонидовна управится со своими делами. Она гнулась над классным журналом и, вздыхая, выставляла отметки. Захар Петрович поглядывал на её русые волосы, ровненькую полоску пробора, родинку на кончике уха, детский овал щеки и улыбался тяжёлым Дашенькиным вздохам.

— Хорошо вам смеяться, — сказала Дашенька. — Вы образцовый учитель. Они боятся вас как огня.

— Попробуйте меня не побояться! — ворчливо возразил Захар Петрович. Он сдвинул над переносицей брови, лоб перерезала строгая складка, рот скучно опустился. — Не уметь математически мыслить — значит ничего не уметь. Поменьше воды. Математика требует точности… А вы, Дашенька, тоже хотите научиться пугать?

— О нет! — поспешно воскликнула она. — Я только грущу о тишине на ваших уроках. Должно быть, всё же есть связь между тем и этим.

Она кивнула на классный журнал, который не очень её веселил, и с досадой захлопнула.

— Ну, сегодня и я могу похвалиться: такой был в классе содом, хоть ноги вон уноси! — рассмеялся Захар Петрович, снимая с вешалки её пальто.

— Похвалиться?!

— Именно. Наконец-то и на моих уроках повеяло жизнью. Я научу учеников математике. Другому, самому важному, научите вы. Это верно, как то, что из одной точки на прямую можно опустить только один перпендикуляр. Я вам завидую, Дашенька. Где ваши варежки?

Дашенька вытащила варежки из кармана, и они направились, как обычно, в столовую.