Семиклассницы

Письма в синих конвертах

История встречи семиклассниц с лейтенантом Михеевым стала известна всей школе. Девочки из других классов прибегали в седьмой «А» разузнать, каким образом нашёлся пропавший без вести Фенин брат Лёнька. Семиклассницы не уставали рассказывать. История начиналась издалека, с довоенных времён в Нечаевке, вела на фронт, на поля сражений, переносилась в госпиталь и, обрастая всё новыми удивительными подробностями, передавалась из уст в уста в таком до фантастичности изменённом виде, что невозможно было различить, где в ней вымысел, где правда. Уже и сама встреча в госпитале рисовалась в воображении каждого по-разному. Тася Добросклонова уверяла, что раньше всех отгадала в бритоголовом пареньке с угловатыми скулами и обидчивым взглядом Фениного брата. Недаром же она так дипломатично завела с ним разговор о военных специальностях! Лейтенанта Михеева открыла Тася Добросклонова, да! Так Тася и сообщила Фене в Нечаевку.

Но первым лицом в продолжающейся истории оставалась по-прежнему Валя Кесарева. Она получила временный пропуск в госпиталь. Как-никак это было важное преимущество, ставившее Валю в исключительное положение среди всех остальных. Другим девочкам выдавали разовый пропуск. Одна Валя Кесарева носила заложенную между страницами дневника бумажку с госпитальной печатью и подписью главного врача, где чёрным по белому было написано, что такой-то ученице 607-й школы разрешено ежедневное посещение младшего лейтенанта Михеева. В зеленоватых глазах Вали Кесаревой застыло выражение строгой торжественности. Каждый день после уроков она пунктуально шла в госпиталь. Приходилось спешить: скоро Алексея Михеева выпишут. Непременно надо успеть повторить программу математики за шесть с половиной классов!

Другие девочки, навещая Алексея, также старались в меру сил чему-нибудь его поучить, принося в палату учебники синтаксиса или географии, но чаще просто болтали, делясь своими незатейливыми новостями, вспоминали Нечаевку или вытягивали из Михеева рассказы о его фронтовой жизни. Мало-помалу девочки перезнакомились со всеми палатными ранеными и навещали их всех, особенно человека с толстой, как колода, забинтованной шеей — он сипел всё трудней, в груди его что-то влажно клокотало и хлюпало, а желтизна раскосого лица принимала лимонный оттенок. Ему девочки по очереди читали газеты.

Женя в госпиталь не ходила. Все знали, что она не умеет объяснять и учить. И собеседник из неё никудышный: заикается на каждом слове.

Женя стала грустна. Она бросила читать запоем и, иногда полистав, по привычке, книгу, убирала в портфель и носила по нескольку дней непрочитанной. В классе Женя была невнимательна, равнодушно отвечала уроки, в перемены молчала.

Однажды Дарья Леонидовна сказала:

— Давай прочитаем на пионерском сборе письма твоего отца.

— Зачем? — удивилась Женя.

— Каждая весточка с фронта нам дорога.

— Я сте-есняюсь, — нерешительно качнула Женя косичками.

Потом посоветовалась с бабушкой.

— Бабушка велела сказать: Дарья Леонидовна знает, что делать. Только вы сами читайте. Я не могу.

— Хорошо, хорошо, буду я, — успокоила её Дашенька и вдруг обняла Женю и крепко прижала.

Женя внимательно и серьёзно на неё посмотрела, как будто хотела спросить о чём-то непонятном, но ничего не спросила.

Пионерский сбор был вечером. За окнами летел студёный ветер, неся редкие колючие снежинки. Изредка промчится по мостовой автомобиль, шаря впереди себя дорогу узким языком фиолетового света. Исчезнет, и кажется — захлопнулась дверь. Снова мутная, не городская ночь, без огней.

Но в классе было светло и уютно, как никогда не бывает по утрам, на уроках. Девочки раздобыли большую электрическую лампу, застелили стол чистой бумагой и для пущей важности поставили графин с водой. Не страшная географическая карта висела на стене, рядом с картой — классная газета, где в доброй половине статей описывался госпиталь и встречи девочек в палате лейтенанта Михеева. А повыше — фотография Зои. Коротко остриженная, светло улыбающаяся девочка. Зоину фотографию семиклассницы повесили в классе после встречи с Михеевым, когда возникла дружба их в госпитале и то маленькое дело, которое все они полюбили.

Девочки в пионерских галстуках разместились по трое на парте, поближе к учительскому столику, и с весёлым оживлением ждали, о чём поведёт Дарья Леонидовна беседу.

Дашенька вынула из портфеля письма в синих конвертах. Женя низко нагнула голову, будто рассматривая книгу. Даша не видела её лица, только белую дорожку пробора и тугие косички, торчащие над ушами.

«Для неё это — голос отца», — с горячим сочувствием подумала Даша.

— Девочки, — сказала Дашенька, — нет среди нас человека, кто не связан самыми кровными узами с фронтом. Тася Добросклонова. Тасин отец воюет, гонит врагов с нашей земли. Лена Родионова. В первые грозные годы войны отец Лены сражался, защищая Родину. Люда Григорьева. На фронтах два Людиных брата. Наташа Тихонова…

Дарья Леонидовна примолкла, с удивлением видя окаменевшие глаза и надменно сомкнутые губы Наташи.

— …Мать и сестра Тихоновой несут тяжкую работу, без которой не могло быть победы. Они тоже воюют.

Мучительная, блаженная краска медленно облила Наташе лицо. Она с яростной болью стиснула пальцы под партой. «Где твой отец? Не знаю. У меня мать и сестра».

— Мы просыпаемся, живём, засыпаем с мыслью о фронте, — слышала Наташа. — А вот письма оттуда.

Дарья Леонидовна открыла конверт.

Дарья Леонидовна прервала чтение. Дверь приоткрылась, в щель просунулась голова, обмотанная шарфом, а вслед за головой появилась и вся тётя Маня, просидевшая, страдая простудами, на табурете в раздевалке с вязальными спицами в руках ровно столько лет, сколько простояла на месте школа.

— Есть тут у вас Женя Спивак? Бабушка вниз требует, — бормотнула тётя Маня и потопала назад в раздевалку, шаркая подшитыми валенками.

Женя рывком поднялась. Книги попадали с парты на пол. Она наклонилась собрать, но книги валились из рук, и, когда Женя разогнулась, все увидели её белое лицо и большой вздрагивающий рот.

— За-ачем пришла бабушка? На улице те-емно, — сказала Женя, в ужасе глядя на Дарью Леонидовну.

— Не бойся, Женя, погоди, не пугайся, милая, милая Женя! — трясясь от тревоги, говорила Дарья Леонидовна.

Женя пошла между партами к двери. Страшно уходить из освещённого класса!

— По-очему вы молчите? — спросила она и вдруг побежала.

Через раскрытую дверь слышен был в тишине дробный стук каблуков по лестнице.

— Погоди, Женя, не пугайся, — потерянно повторила Дарья Леонидовна.

Наташа вскочила и побежала за Женей. На лестнице пусто, темно. Она прыгала через три ступеньки и бессмысленно, как заклинание, твердила:

— Ничего не случилось. Ничего. Ничего…

Тётя Маня молча стояла у вешалки, держась за обмотанную шарфом щёку. Женя и бабушка выходили из школы. Бабушка, маленькая, сгорбленная, вела Женю под руку. Женя, как бабушка, сгорбилась.

Тяжело хлопнула дверь.

— Ещё одною осиротили, — строго сказала тётя Маня.

Наташа вернулась в класс, увидела яркий свет, географическую карту на стене, разбросанные на полу Женины книги и замахала руками, как будто можно отмахнуться от беды, вошедшей в дом. Она села за парту и заплакала безутешно.

Дарья Леонидовна собрала недочитанные письма в синих конвертах.

— Теперь у Жени остались только бабушка и мы.