Спрут

Каттани, не отвлекаясь от еды, продолжал кусочек за кусочком отправлять в рот свой бифштекс.

— Ну что ж, послушаем,— ответил он.

Незнакомец мялся, видимо, не зная, с чего начать. Потом, как бы оправдываясь, проговорил:

— Гонца не казнят за плохие вести! — И после паузы добавил: — Друзья недовольны.

— Чем же они недовольны? — спросил Каттани, не поднимая голову от тарелки.

— Вашим заместителем.

— Альтеро? А что такое он сделал?

— Мешает, господин комиссар. Очень мешает.

— Такая у него работа.

— Но очень уж он всем осточертел. Так вот...— собеседник переломил надвое деревянную зубочистку.— Так вот, если бы завтра вы послали его в Палермо, мы бы обо всем сами позаботились.

— Что? — Каттани хватил кулаком с зажатым в нем ножом по- столу.— Кровопролития я не допущу,— прошипел он сквозь зубы.— Понял, ты, грязное животное? — Он размахивал ножом перед физиономией незнакомца.— Я тебя сам прикончу! — Жилы на шее у Каттани вздулись, землистого цвета лицо было страшно.

Сидевший перед ним застыл с открытым ртом, в зубах у него застряла жевательная резинка. Его темные глазки были прикованы к сверкавшему в опасной близости ножу.

— Прикончу тебя собственными руками,— повторил в отчаянии Каттани.

Мужчина опасливо отодвинулся вместе со стулом, потом вскочил и пустился бегом к двери.

* * *

Каттани возвратился домой поздно вечером. Он был удивлен, увидев в квартире зажженный свет, а еще больше — двух ожидавших его там гостей.

— Вы нас уж извините, что мы позволили себе вот так войти к вам.

Это были кузены Чиринна, с напомаженными волосами и, как обычно, свисавшими из верхнего кармашка огромными платками.

— Мы пришли, чтобы взять кое-что для девочки. Платья, майки, трусы.

Каттани все еще не мог. прийти в себя после разговора в траттории. Он , схватил керамическую статуэтку и изо всех сил запустил ею в стену. Он попал в картину. Из рамы вылетело стекло и осколками усыпало кузенов.

— Мы пришли к вам как друзья, а вы психуете.

— Вы преступники, опасные сумасшедшие,— сказал Каттани.— Ничего для вас не стану больше делать.

— Ну ладНо, ладно,— продолжал тот же кузен снисходительным тоном.— Ладно, забудем эту историю с вашим заместителем. Кончено! Будто и не говорили.— В руке у него была зажженная сигара. Направив ее на Каттани, он добавил: — Однако, со своей стороны, вы должны забыть синьорину Титти. Вы не соблюдаете нашей договоренности, тайком ходите к ней на свидания. Мы, конечно, все понимаем и многое может простить, но и вы тоже должны проявить понимание.

У комиссара чесались руки. Он еще не пришел в себя после вспышки ярости, хотелось схватить эту парочку и размозжить их пустые головы так, как он разбил статуэтку. Но он ограничился лишь тем, что сказал:

— Смотрите, будьте осторожны, потому что эта история может для вас очень плохо кончиться.

— Ну вот, теперь вы хотите нас сглазить! — сказал кузен с сигарой.— А мы-то приберегли для вас приятный сюрприз.— Он нарочно выдержал долгую паузу и с улыбкой спросил: — Не хотите ли поехать с нами повидать дочку?

Завязав ему глаза, они уложили Каттани на заднее сиденье машины. Автомобиль кружил больше получаса. Каттани пытался мысленно проследить его путь, отмечая повороты, прислушиваясь к звукам извне. Но вскоре вынужден был от этого отказаться, так как перестал ориентироваться.

Когда машина наконец остановилась, ему помогли выйти и развязали глаза. Издалека донесся крик ночной птицы. Каттани била дрожь, он дышал прерывисто, с трудом. Вокруг было чистое поле. Он стоял под отбрасывавшим черную тень одиноким большим деревом. Вдали вырисовывался силуэт небольшого сельского Домика. Больше в темноте ничего нельзя было различить.

Затем увидел, что со стороны домика движется свет фонаря. Кто-то шел по направлению к нему. Он так напряг зрение, что даже ощутил резь в глазах. И наконец разглядел: рядом с мужчиной с фонарем семенила девочка. По мере того как они приближались, отец чувствовал, что волнение отпускает его, сердце начинает биться ровнее. Он впился в дочь взглядом.

— Папа! —- Девочка отделилась от человека с фонарем, побежала и бросилась в объятия отца.

— Дорогая, сокровище мое! — Каттани крепко прижал ее к груди, приглаживал растрепавшиеся волосы, вытирал слезы, продолжая шептать ласковые слова: — Маленькая моя, Паолетта, дорогая девочка.- И, не переставая, гладил ее и, словно баюкая, прижимал к себе.

— Папа, ведь ты меня здесь больше не оставишь?— обеспокоенно спросила девочка.— Они меня держат все время в темноте. Я даже никогда не знаю, день или ночь. Не оставляй меня здесь, папа.

— Ну, потерпи еще немножко, дорогая,— отвечал отец.--- Ничего не поделаешь, так надо.

— Сколько?

— Несколько дней.— Комиссар постепенно обрел хоть немного хладнокровия и спешил дать девочке какие-то наставления.— Не надо плакать. Папа скоро за тобой приедет.

Ты должна держаться молодцом. Обещаешь? Мы с мамой будем снова жить вместе, ты будешь с нами, и вот увидишь, все мы будем счастливы.

— Да, папа. Я буду вести себя так, как ты говоришь.

Человек с фонарем приблизился к ним. Высокие сапоги у него были все в земле.

— Ну, пошли,— сказал он резким голосом. Взял девочку за руку и потащил за собой.

Нет! Нет! — кричала Паолетта.— Пустите меня!

Некоторое время Каттани провожал ее взглядом, потом она скрылась в темноте. До него лишь доносились издалека крики девочки: «Папа, папа!» Он хотел броситься за ней, вслед ее голосу. Но один из кузенов ткнул ему в бок дуло пистолета и подтолкнул к машине.

СЛЕДСТВИЕ ПО ДЕЛУ КОМИССАРА

Бордонаро поглаживал бородку, стараясь вникнуть в смысл того, что говорил сидящий напротив него адвокат.

— Да,— повторил юрист,— имеются двое свидетелей происшедшей в тот вечер перестрелки между Чиринна и комиссаром. Два человека, которые видели своими глазами, как это произошло. Если вы соблаговолите выслушать их показания, они готовы рассказать все подробности.

Зампрокурора выпятил нижнюю губу.

— Двое свидетелей? — повторил он. Он никак не мог взять в толк.— А почему же они ожидали столько времени, прежде чем появиться? Где они были раньше?

— Страх,— произнес адвокат, будто речь шла о самой естественной вещи в мире.— Боязнь неприятностей.

— Боязнь неприятностей,— Бордонаро опять повторил слова адвоката, словно это могло помочь, чтобы они уложились у него в сознании. Он переложил на столе уголовный кодекс, спрятал в ящик нож для бумаги. Потом произнес: — Ну что ж, позовите этих свидетелей.

В кабинет вошли двое, один низенький, с большим животом, из-за которого он казался еще более коротконогим, другой приземистый, с резкими чертами лица. Он все время приподнимал лацканы пиджака, словно пытаясь что-то спрятать на груди.

— По одному,— приказал зампрокурора.

Оба одновременно попятились к двери, в замешательстве столкнувшись на пороге. Наконец пузан, слегка прихрамывая, прошел вперед.

— Я хочу вам сказать, господин прокурор,— начал свидетель,— что нам, беднякам, не найти справедливости. Топчут, как хотят. Закон не для нас. Моей бедной матушке давно полагается пенсия, а ей все не дают — не видят достаточных оснований. Нет нам счастья в жизни...

Зампрокурора слушал его со смешанным чувством любопытства и удивления. Потом решил прервать эти излияния и призвал перейти к сути дела.

Свидетель заерзал на стуле, и его огромный живот заколыхался.

— Так вот,—проговорил он,^- в тот вечер, когда происходила перестрелка, я с моим компаньоном — мы с ним водители грузовика — оказались как раз у того места, потому что грузовик наш сломался. Машина у нас, господин прокурор, старенькая, но купить новую нет денег.

— Да-да, понимаю,— поторопил его зампрокурора.

— И я видел — и мой напарник тоже,— как господин комиссар стрелял в тех двух мотоциклистов.

— Да,— подтвердил второй свидетель,— и пусть, если я вру, святая Лючия лишит меня зрения, я видел, как сидевший в машине человек, а это, верно, и был господин комиссар, прицелился из пистолета и выстрелил сначала в одного, потом в другого, а они ничего и не думали делать ему плохого. Святые Иисус-Мария, я вам говорю, и мой компаньон, которого вы выслушали, тоже вам говорит, что именно так все оно и было. Иисус-Мария, комиссар палил в них совершенно хладнокровно и без всякой причины.

не откладывая явиться к Бордонаро и по возможности спокойно выслушать его. решение.

— Объясните мне все хорошенько,— сказал Бордонаро. Он сидел, опустив голову на сложенные руки.— Что-то концы с концами не сходятся.

— Теперь, когда я вспоминаю, думаю, что дело было так,— начал объяснять Каттани.— Я увидел, как Они — и тот, и другой — вдруг сунули руки в сумки, и подумал, что они хотят достать оружие.

— Ах, вы подумали! — зампрокурора не мог скрыть своего возмущения и вместе с тем изумления.— Но это просто неслыханно!— Он полистал протокол показаний обоих свидетелей и продолжал: — Тут сказано еще, что они видели, как вы вложили пистолет в руку убитого вами юноши.

— Видите ли,—^ продолжал Каттани,— этот пистолет был ранее обнаружен у одного убитого хулигана. Когда я узнал в научно-экспертном отделе о том, что из него был застрелен агент Де Мария, то подумал, что ни к чему использовать эту улику против какого-то убитого хулигана, а лучше употребить ее против Чиринна и его клана...

Он сидел прямо и неподвижно, искажая, оборачивая против себя истинный ход событий. Он говорил бесстрастно, спокойно, словно ему уже все равно.

— Это абсурд, нелепость,— проговорил шокированный Бордонаро. Он достал платок и вытер лоб. Потом добавил: — Вокруг все говорят, что ваша ненависть к этому Чиринна объясняется соперничеством из-за женщины.

Это все давно в прошлом и не имеет никакого отношения к делу.

— Однако, возможно, из-за этой женщины вы затаили против него злобу.

Я повторяю: это все в прошлом. Похоронено и забыто.

— Однако, увы, не похоронены документы, в которых вы излагали версии, не соответствующие действительности, обманывали нас,— сказал Бордонаро. Он снял очки и медленно опустил их на стол. Мне очень жаль,— продолжал он,— я действительно очень сожалею, но с этой минуты должен считать, что вы перешли на другую сторону. И вынужден начать следствие по поводу вашего поведения в этом деле.

— Я признаю, что погорячился и натворил много ошибок,— произнес Каттани.

Зампрокурора вопросительно посмотрел на него.

— Да,— продолжал комиссар.— Если хорошенько подумать, то, наверно, я ошибся также в отношении Раванузы и Терразини. Я обрисовал и того, и другого как исчадия ада, а теперь в том раскаиваюсь. Потому что против них нет абсолютно никаких улик.

* * *

С тех пор, как она осталась совершенно одна, Анна Карузо возложила все свои надежды на Каттани. Она в душе создала из него миф и считала, что только он один способен отомстить за смерть ее жениха и ее брата. Новый поворот событий сначала вызвал в ней глубокое разочарование, а потом мало-помалу породил неудержимую, яростную злость. Выходит, также и Каттани в конечном счете оказался Жалким, бесхарактерным мозгляком.

Ей очень хотелось выложить ему все в лицо. Она подошла к нему на улице перед зданием полицейского управления.

— Ну где же ваши красивые обещания? — произнесла она презрительным тоном.— Теперь Чиринна скоро совсем выйдет на свободу. И как вы только могли согласиться с показаниями этих двоих «свидетелей»? Сколько вам заплатили? Сколько? — Она задыхалась от злости, лицо ее побледнело от негодования.-— А кто мне возвратит брата и любимого? Кто-о-о?

И с громким криком ударила по лицу комиссара, который застыл, словно окаменев. Потом, прежде чем уйти, девушка крикнула ему напоследок:

— А ведь многие в вас так верили!

* * *

Всегда жадные до чужих несчастий, в Трапани, как саранча, слетелись корреспонденты крупных газет. Они раздули, насколько могли, образ полицейского-убийцы и раструбили о нем по всей стране. В Милане Эльзе была потрясена, неожиданно увидев в газетах фотографию мужа. Под огромными заголовками сообщалось, что против него возбуждено судебное дело и ведется следствие. В ожидании результатов министерство внутренних дел отстранило его от должности и, в свою очередь, начала дисциплинарное расследование.

Неужели эти два свидетеля сказали правду? Или же это какой-то маневр, лживая выдумка, направленная против ее мужа? Только один человек мог ей помочь разобраться — это Каннито, важная шишка, в доме у которого в Риме она когда-то познакомилась с Коррадо и к которому комиссар всегда был очень привязан.

Эльзе решила позвонить ему по телефону.

— Слыхал, слыхал,— сказал Каннито несколько раздраженно:-— Мне прислали копию донесения со всеми обвинениями. Не потому, что это входит в мою компетенцию, а лишь потому, что знали, что он был моим.учеником.

Я к этому делу, повторяю, не имею ни малейшего отношения...

Так, понятно: Каннито хочет отмежеваться. Коррадо для него уже не друг. Просто- бывший ученик, который не оправдал надежд...

— Не понимаю, как такое могло случиться,—огорченно продолжала Эльзе.— Возможно, он хотел совершить великодушный поступок, спасти эту девушку, так нуждающуюся в помощи и защите.

— Да, я тоже об этом подумал,— согласился с ней Каннито.— Наркоманке ведь нужна ее доза каждый день. Чтобы доставать для нее зелье, Коррадо пошел на сговор с каким-нибудь торговцем наркотиками. Ты мне поставляй «товар», а я буду смотреть сквозь пальцы на то, чем ты занимаешься. Но такого рода сделки всегда плохо кончаются, потому что другая сторона становится ненасытной — ей все мало, она требует новых уступок. И ты в конце концов, сам того не заметив, оказываешься замешанным в грязные дела.

— Мне это кажется невозможным,— сказала Эльзе. Она раскаивалась, что оставила мужа одного.

— Факты говорят ясно.-- возразил Каннито.- Каттани предал тех, кто в него верил, в том числе и вас, дорогая Эльзе. Послушайте меня, нам сейчас остается лишь смотреть, как он идет на дно. Он сам влез в петлю. Вы должны немедленно отобрать у него девочку, а потом сможете начать новую жизнь. Ведь вы-то, счастливица, еще молоды. Вам нужен хороший адвокат?

— Адвокат между мужем и женой? — Эльзе была удивлена и раздосадована.— Ох, как это ужасно. Нет, благодарю вас.

* * *

Комиссар провел ладонью по лицу. Почувствовал, как колется борода,— он уже три дня не брился.

В дверь позвонили.

Ему не хотелось ни с кем разговаривать. Немного поколебавшись, он спросил:

— Кто там?

— Отгадай.— Он узнал голосок Титти.

— Зачем ты пришла? — не сдерживая раздражения, спросил он.

— Чтобы повидаться с тобой.

Не открывая двери, он крикнул:

— Нет, уходи. Сегодня я не хочу тебя видеть.

Девушка была непреклонна.

— Если не откроешь,— сказала она,— я лягу тут, у твоей двери.

Каттани с досадой повернул ключ в замке. Дверь распахнулась, и Титти застыла в изумлении, увидев его заросшим щетиной, с воспаленными глазами.

— Ну нет,— сказала она,— нельзя доходить до такого состояния.

В квартире стоял едкий запах табачного дыма. Девушка распахнула окно. Гостиная напоминала поле сражения. На полу валялись рубашки, пепельницы полны окурков, диван завален газетами и носками.

— Я тут немножко приберусь,— сказала Титти,— а ты сядь и не мешай мне.— Она заглянула в комнату Паолы. — А где девочка? — удивилась она.— Еще' ночует у подруги?

— Да,— сухо ответил он, продолжая расхаживать взад-вперед. Словно боялся, что если хоть на мгновенье сядет или остановится, то станет удобной мишенью.

— Я у тебя останусь, пока она не вернется,— решительно заявила Титти.

Он обернулся и устремил на нее взгляд, полный ярости.

— Ты немедленно отсюда уйдешь. Сейчас же убирайся! — Потом, немного помолчав и подумав, сменил тактику. Подавив раздражение, проговорил менее резко: — Для тебя же будет лучше, если ты пойдешь домой. Я конченый человек и уже не в силах защитить тебя.

— Ничего не поделаешь,— отозвалась она.— Значит, мне придется защищать себя самой. Рано или поздно мне нужно научиться это делать.

Впервые Каттани открылось, что под хрупкой оболочкой у этой девушки таится неожиданно твердый характер. Видно, в ней заговорила врожденная гордость старой сицилийской знати.

— Нет,— сказал Каттани,— ты должна держаться от меня подальше.— Теперь его голос звучал умоляюще.— Со мной все кончено. Я стал всеобщим посмешищем. Все надо мной издеваются.

— Но я знаю правду и тебя не покину. А до того, что говорят вокруг, мне нет никакого дела.

— Да дело в том, что я хочу остаться один,— он сжал кулаки с такой силой, что у него побелели пальцы.—Я тебя прошу, оставь меня в покое.

Однако девушка продолжала упорствовать:

Я тебе не буду мешать. Сяду в уголок, и ты меня даже не заметишь.

Эти ее слова окончательно вывели комиссара из себя. Он так хватил кулаком по кухонному столу, что грязные чашки подпрыгнули на блюдцах.

— Тебе надо уйти!—заорал он.— Я не могу тебя тут. держать! И не желаю видеть!

— Так, это, значит, из-за Чиринна,— грустно и задумчиво проговорила она.— Значит, ты тоже его боишься. Теперь он вновь на свободе, и ты дрожишь от страха. Но я-то его не боюсь. Ты почему-то в тот вечер решил сохранить ему жизнь, но я не буду столь мягкосердечна. Если Чиринна явится ко мне, то получит пулю в^лоб. Я застрелю его.

— Не говори глупости,— встревоженно сказал он.

— Нет, я это сделаю,— решительно произнесла девушка,— Кто посмеет осудить меня? Ведь он убил мою мать.

С тем она ушла.

Каттани поднял голову и увидел свое отражение в зеркале, висевшем в ванной. У него болели глаза. Он открыл кран и долго держал лицо под сильной струей холодной воды. Тем временем мозг его лихорадочно работал. Он перебирал один за другим все моменты ссоры с Титти. Вытер полотенцем лицо. «Я вел себя по отношению к ней жестоко»,— подумал он.

И неожиданно для самого себя выскочил из квартиры, спустился и выбежал на улицу. В тусклом свете редких фонарей никого не было видно.

— Титти! — принялся звать он.— Где ты?

Фары одной из припаркованных неподалеку машин вспыхнули и погасли. Каттани успел разглядеть в машине низко склонившуюся над рулем Титти.

Он взял в ладони ее лицо.

— Я люблю тебя,— проговорил Каттани.— Я хочу это вновь повторить, чтобы ты не сомневалась. Но я не могу увлекать тебя за собой в пропасть.

— Это все из-за Чиринна? Не так ли? — еле слышно спросила она.

— Да нет,— пожал плечами комиссар.— Создалась очень странная и запутанная ситуация. Ты сама потом все поймешь. Постепенно, не сразу.

* * *

Он не мог даже показаться в полицейском управлении. Целыми днями сидел дома, напряженно прислушиваясь. Постоянно ждал телефонного звонка, надеясь что-то узнать о дочери. Он сознавал, что загубил и следствие, и самого себя. Чиринна, с которого сняли обвинение в попытке убить его, вот-вот выйдет на свободу. Зачем же тогда они продолжают держать Паолу? Проклятые негодяи.

Каждую минуту — это у него превратилось в манию — он хватал телефонную трубку, желая удостовериться, что телефон в порядке. Иногда, когда становилось невмоготу, он выходил из дома. Садился в машину и уезжал к морю, куда-нибудь подальше, в какой-нибудь уединенный уголок. Там гулял по песчаному берегу, искал красивые отполированные морем камешки. Собирал их, а потом кидал в воду.

Однажды, возвратясь из такой поездки, он застал у себя дома совершенно неожиданную гостью. Застигнутый врасплох, он в удивлении застыл на пороге.

— Я здесь уже больше часа,— с улыбкой сказала жена.— Ты меня не обнимешь?

Каттани был тронут. Он по-прежнему стоял у двери, глаза его лихорадочно блестели.

— Ах, значит, ты приехала,— только и мог вымолвить он.

— Да, не могу оставить тебя одного. Газеты пишут, тебя отстранили от должности, начали против тебя следствие. Тебе необходима поддержка.— Она положила ему руку на плечо.— Какой ты бледный,— сказала она,— на тебе лица нет.

Каттани чуть улыбнулся краешком губ.

— У тебя тоже усталый вид,—заметил он.— Тебе надо немножко отдохнуть.— Потом, с некоторым подозрением взглянув на нее, спросил: — А когда меня не было, мне никто не звонил?

— Нет, никто,— ответила она. Ласково пригладила ему волосы. И добавила: Я не верю поклепам, которые тут возводят. Я-то тебя хорошо знаю. Ты не преступник, какого хотят изобразить. Ну верно, взбрело тебе в голову связаться с этой юной герцогиней. Ладно, пройдем мимо. Но ты слишком щепетилен, чтобы зайти дальше. Ты никогда не стал бы пачкать руки.

Но мысли мужа были где-то далеко. Он слышал ее, а смысл слов до него не доходил. Он пнул ногой диван и снова спросил:

— Пока меня не было, телефон не звонил?

— Я же сказала, что нет.

— Какая с моей стороны была глупость,— он теперь часто разговаривал сам с собой. Он уже так привык обращаться только к самому себе, доверять только себе, что даже почти не замечал присутствия жены.— Не надо было мне, черт возьми, выходить из дому,

--- Ну что ты так волнуешься? - спросила Эльзе.— Кто тебе должен был звонить?

Каттани облизал губы.

— Они обещали сделать это сегодня.

— Сделать — что? — Эльзе ощутила смутное беспокойство.

— Освободить ее,— пробормотал Каттани.

— Кого освободить?

Он повернул к ней голову и прошептал:

— Паолу.

— Паолу? Что ты хочешь сказать"? — Лицо жены побагровело, она в отчаянии вцепилась в лацкан его пиджака и простонала: — Умоляю тебя, объясни, что это все значит?

Каттани приподнял за подбородок лицо жены.

— Эльзе,— тяжело роняя слова, проговорил он.— Паолу похитили.

— Не-ет! — отчаянно крикнула она. Потом зажмурилась и закрыла лицо ладонями.—: Как это могло произойти?

Люди, против которых я вел следствие. Месть.

Эльзе покачнулась. Муж обнял ее за талию и подвел к постели. Уложил. Расстегнул блузку. Он видел, как из-под закрытых век у нее катятся слезы. Он вытер ей платком глаза.

— Ее увезли через несколько дней после твоего отъезда,— рассказал он, продолжая гладить ее лицо.— Я лгал тебе, уверяя, что она ночует у подруги. Иначе нельзя было. Чтобы спасти ее, нельзя было поднимать шум.

Эльзе открыла глаза.

— Ах, так вот почему...— пробормотала она. Теперь, в одно мгновенье, ей все стало сразу, совершенно ясно.

Мужу, по-видимому, сейчас хотелось рассказать ей все по порядку, во всех подробностях, поделиться своей долгой мукой.

— Надеюсь, теперь уже скоро она вернется домой,— закончил он обнадеживающе.

— Ох,— простонала Эльзе;— а если не вернется?

— Есть условия соглашения.

—- Соглашения — с кем? С преступниками?

— Они не могут рисковать,— убежденно проговорил он.— Они получили то, чего добивались. И не станут совершать сейчас такой грубой ошибки.

— А если им ума не хватит? . Если ее нам не отдадут? — Эльзе встала с постели, вся дрожа.— Где Паола? — начала она кричать.— Где моя дочь? Отдайте мне ее!

Каттани зажал ей ладонью рот. Он.крепко обнял жену и прошептал ей на ухо:

— Успокойся. Она вернется, наша девочка.

* * *

Однажды теплым вечером большой автомобиль неслышно проскользил по бульвару. Поравнявшись с маленьким сквером, он остановился. Из машины вышел один из кузенов Чиринна и огляделся вокруг. Улица была пустынна. Тогда он распахнул дверцу автомобиля и приказал:

— Вылезай!

Паола напоминала испуганную птичку. Несмотря на приказ, она не тронулась с места. Тогда он повторил более строго:

— Ну, пошли! — Чтобы поторопить ее, он потянул девочку за руку. — Видишь вон ту скамейку? — сказал он. _:— Иди сядь на нее и жди.

Девочка направилась к скамейке — маленькая тень в тусклом свете фонарей. Через несколько минут у нее дома зазвонил телефон. Каттани, вне себя от волнения, схватил трубку, несколько секунд молча слушал, а потом, словно избавляясь от кошмара, с облегчением швырнул ее на рычаг.

— Они ее освободили! — задыхаясь от радости, воскликнул он. — Едем!

Каттани молча вел машину. И жена, сидевшая рядом затаив дыхание, не проронила ни слова. Оба словно боялись дышать.

Первым увидел ее отец. Она съежилась на скамейке, будто замерзший зверек.

— Паола! — позвал он вне себя от радости. И бросился обнять ее.

Но девочка неизвестно почему оттолкнула его и отшатнулась. Пронзительно закричав, она вытянула вперед руки, словно желая защититься от опасности.

— Не дотрагивайся до меня, — с ужасом и мольбой прошептала она.

Он не мог понять, в чем дело.

— Паола, это я, твой папа. — Но девочка не слушала его.

Когда же приблизилась Эльзе, Паола одним прыжком бросилась в объятия матери.

— Ах, мама! — всхлипывала она, содрогаясь всем телом от рыданий.

В тот момент Каттани приписал поведение дочери пережитому шоку, нервному напряжению. Да кроме того, и сам он был слишком взволнован, чтобы строить какие-то другие предположения. Куда более страшные.

Дома он оставил девочку наедине с матерью, чтобы она скорее пришла в себя. После всего пережитого, думал он, теперь жизнь, возможно, войдет в прежнюю колею. Также и перспективы его работы казались уже не такими мрачными. Может быть, ему разрешат вновь взять в свои руки расследование. Вот тогда он им покажет. Вот тогда они у него, черт возьми, запляшут, эти сукины дети, эти проклятые мерзавцы.

Из комнаты дочери вышла Эльзе. Лицо у нее было искажено гримасой страдания.

Знаешь, почему она тебя отталкивала? — сказала она. — Ты вызываешь у нее такой ужас, потому что ты мужчина. Ее изнасиловали.

ПРОЩАНИЯ

Вокруг были разлиты ароматы весны. Каттани глубоко вдохнул . воздух, набрал полные легкие. Он стоял, ожидая поезд, на платформе вокзала, вместе с женой и дочерью. Позади них остановился, насвистывая, какой-то железнодорожник. Каттани обернулся взглянуть на него и уголком глаза заметил направлявшуюся к ним девушку с черными, как вороново крыло, волосами.

Это была Анна Карузо. Она приближалась своей уверенной, исполненной достоинства походкой. Протянув руку, она сказала:

— Комиссар, я должна перед вами извиниться. Я не могла дать вам уехать, не попросив прощения за ту пощечину.

— Это не имеет значения, — пожав плечами, проговорил комиссар. Потом отвел девушку в сторону и спросил: — Можно попросить вас об одном одолжении? Никому другому я не могу доверить. Пойдите к Титти Печчи-Шалойя и объясните, что я уехал потому, что должен заняться дочерью, показать ее специалисту и поместить на лечение. Но я вернусь. Скажите, что, как только смогу, я немедленно дам ей о себе знать.

— Вы могли навести порядок в этом городе, — сказала девушка. — Но вам не дали это сделать. Надеюсь, скоро вас восстановят в вашей должности.

— Не знаю, — ответил Каттани. — Не знаю, позволят ли мне сюда возвратиться.

* * *

Мафиозо Санте Чиринна вышел из клиники в четверг во второй половине дня. После новой версии перестрелки, выдвинутой двумя свидетелями и подтвержденной Каттани, обвинение в попытке убийства комиссара отпало. Больше не было никаких причин держать Чиринна под арестом. Полицейских, стороживших его палату, убрали, и он мог совершенно свободно покинуть клинику в сопровождении целой свиты родственников и друзей, пришедших разделить с ним его триумф.

После поздравлений и возлияний Чиринна надел двухцветные остроносые ботинки, вылил на ладони полфлакона одеколона, протер подмышки и нарядился в новый костюм в крупную клетку. Любуясь на себя в зеркало, он принимал различные позы — в профиль, три четверти, с легкой улыбкой и улыбаясь во весь рот, демонстрируя все тридцать два зуба. В тот день ему надлежало быть совершенно неотразимым.

Весь лоснящийся и раздутый от самодовольства, он уселся в свой «мерседес» и велел кузену, который был у него за шофера, отвезти его домой к Титти. У подъезда палаццо он столкнулся с Анной Карузо.

— Что тебе тут надо? — набросился он на нее.

— Мне нужно поговорить с синьориной Титти,— ответила девушка.

— Не о чем тебе с ней разговаривать. Что ты ей можешь сообщить такого интересного? — заорал он. Поправил рукой узел широкого яркого галстука. И, видя, что девушка не уходит, приказал: — Убирайся, не путайся под ногами, не то кончишь так, как твои брат и жених. Иди, иди, место женщины дома.

Взгляд у Титти был потухший, словно она уже смирилась с собственной судьбой. Он вошел в ту же гостиную, где убил Маринео и герцогиню. Там царил полный беспорядок. На кресле были накиданы какие-то вещи, украшавшие комнату безделушки валялись кое-как, все было покрыто густым слоем пыли, а со стен и потолка осыпалась штукатурка.

— Титти... Титти...— радостно восклицал Чиринна, обняв девушку. Он гладил ее по спине, пытался засунуть руку под юбку.— Ах, ты моя красотка,— нашептывал он.— Лучше всех.

Девушка пыталась освободиться, наконец ей удалось немножко от него отодвинуться.

— Титти... Титти... — слащаво повторял он. Потом, подмигнув, проговорил: — Значит, ждала своего старого доброго Санте! Небось не могла дождаться!

Решительным движением Титти высвободилась из объятий, оттолкнув его так, что он налетел на стул.

— Ты что, убегаешь? — растерянно спросил Чиринна. И вкрадчиво добавил: — А я тебе принес немножко порошка. Хочешь?

— Мне его не нужно, — сказала она.

— Вот и хорошо. Значит, ты выздоровела. Меня это радует, потому что я хочу, чтобы мы с тобой как можно скорее поженились.

Титти разразилась смехом.

— Ты хочешь, чтобы я стала твоей женой?

— Конечно. Все вокруг Сдохнут от зависти, потому как что у меня, что у тебя полно денег.

— Чиринна, ты хочешь слишком высоко прыгнуть. Задумал стать аристократом! Но это у тебя все равно не выгорит.

— Ну как ты можешь такое говорить? — обиделся он. — Я хочу на тебе жениться, потому что люблю тебя.— Высоко подняв руки, он сделал нечто вроде пируэта.— Вся в белом ты будешь просто потрясающе выглядеть!

— Выброси это из головы, — тихо и совершенно спокойно произнесла девушка.

— Сейчас ты просто немножко устала,— усмехнулся он, — сама не знаешь, что говоришь. Но завтра, когда спокойно все обдумаешь, вот увидишь, эта мысль тебе понравится.

— Хорошо, хорошо, — сказала Титти с саркастической улыбкой, больше похожей на гримасу. — Оставим до завтра. Подожди до завтра.

Взгляд у нее был совершенно безучастный, словно она утратила всякий интерес ко всему окружающему.

* * *

Утро следующего дня возвестило о себе веселым солнечным светом, залившим спокойную гладь моря. Массивный силуэт палаццо Печчи-Шалойя четко вырисовывался на фоне окружающих домов. Уборщик улиц, лениво подметавший тротуар у палаццо, заметил, что в окне на самом верху здания, там, где старый герцог оборудовал для себя нечто вроде мансарды, с ночи горит свет.

Это показалось ему в высшей степени странным: в этот ранний утренний час, когда весь город еще погружен в сон, зажжено электричество. Он продолжал мести панель. И то и дело поднимал голову и смотрел на это освещенное окно. Когда он подошел ближе, его удивление усилилось: окно было распахнуто.

Опершись на метлу, он стоял сгорбившись и, весьма заинтригованный, раздумывал, что бы это могло значить. Он перевел взгляд с окна на землю и вдруг заметил посреди мостовой нечто, что заставило его содрогнуться. Как раз под этим окном лежало человеческое тело. Он хорошо различал его не более чем в десятке метров от себя, в круге света, отбрасываемого еще не погашенным уличным фонарем.

Метельщик с опаской приблизился. И остолбенел, узнав Титти. Ее длинные волосы разметались вокруг головы наподобие короны. Она разбилась насмерть, и с ее белого, как полотно, лица уже исчезли все краски жизни. Она спокойно лежала, подвернув под себя ноги, со сложенными на груди руками. Казалось, она сладко спит.

* * *

Лечение Паолы предстояло быть долгим и трудным. Дочь Каттани оказалась очень глубоко и сильно травмирована. Целыми часами она сидела неподвижно, погруженная в себя, словно отгородившись от всех окружающих.

Мать не отходила от нее. Иногда девочка хватала ее за руку и молча подолгу держала. «Ничего, — говорила Эльзе, утешая мужа, — постепенно она придет в себя. Я словно помогай ей заново родиться на свет».

Отец по-прежнему вызывал у девочки ужас. Паола глядела на него затравленно.

— Лучше не будем форсировать, ^;— посоветовал психиатр. Они с Каттани гуляли по окружающему клинику роскошному парку. Вокруг высились горы, вершины их покрывал снег. В Швейцарии весна еще не окончательно сменила зиму. — Понадобится время, — продолжал врач. — Немалое время. Ей нужно оправиться от глубочайшего потрясения.

ОТМЩЕНИЕ

С отъезда Каттани прошел целый месяц. Трапани вновь погрузился в сонное спокойствие. Постепенно все вернулось на круги своя. Каждая мелочь сама становилась на прежнее место — так вирусы, поборов антитела, распространяются по клеткам.

Но у комиссара остался неоплаченный счет. И в один прекрасный день он вновь появился в Трапани, горя намерением отомстить. Явился к графине Камастре. Она открыла ему дверь и увидела его мрачным и нахмуренным, как бога войны.

Какое-то мгновение она в растерянности колебалась. Потом пригласила войти.

— Я изумлена и возмущена до глубины души, — проговорила она. — Я ничего не знала о похищении вашей дочери.

— К чему вы это говорите? Хотите создать себе алиби? — резко сказал он. — Мою дочь похитили и изнасиловали также и для того, чтобы защитить интересы таких, как вы.

Графиня прикрыла глаза.

— Вы участвуете в этой игре, — продолжал Каттани. — Чем вы занимаетесь с вашими чистенькими строительными предприятиями, с вашими не вызывающими подозрения сделками? Я сейчас вам скажу: вы «отмываете» грязные деньги. Вы принимаете финансирование от банка Раванузы и не спрашиваете его о происхождении этих денег. — Он потер рукой висок и продолжал: — Но в этой игре вы все-таки лишь пешка. И засадить за решетку я хочу не вас.

Луч солнца разрезал комнату пополам, он играл на лице графини.

— Я понимаю ваше душевное состояние, — проговорила Ольга, — и, хотя вы мне не верите, глубоко огорчена случившимся с вашей дочерью. Как она сейчас себя чувствует?

Каттани пропустил ее слова мимо ушей. Солнечный луч его не задевал. Сам он оставался в затененной половине комнаты.

— Я пришел просить вас передать кое-что от меня Раванузе и Терразини. Скажите им только, что я требую правосудия. Они поймут.

Графиня, по-видимому, тоже поняла, о чем идет речь, и кивнула:

— Вы получите от них то, что хотите.

— Вы, наверное, имеете в виду деньги? — с досадой обернулся Каттани. — Вам везде слышится лишь звон монет. Не обижайтесь, но, хоть вы и вышли замуж за графа, в душе остались самой заурядной женщиной. Не нужны мне деньги. Они должны отдать мне в руки того негодяя, который изнасиловал мою дочь.

Из окна графиня Камастра проводила взглядом переходившего на другую сторону Каттани, Она видела, как он открыл дверцу бело-зеленого фургончика с римским номером. Эта машина была его новой квартирой на Сицилии.

* * *

Не теряя времени, Ольга вышла из дому и направилась на квартиру к Раванузе. В роскошной гостиной находился и Терразини. Полулежа в глубоком кресле, он играл тонкой золотой цепочкой от часов, свисающей из жилетного кармашка.

— Дорогая графиня, — сказал Равануза, — к чему эти детские разговоры? Если мы вам не говорили о похищении, то единственно из-за того, чтобы вас попусту не тревожить.

— Это все, конечно, весьма прискорбно, — поддержал его Терразини, — но в тот момент у нас не было другого выхода. Мы не держали вас в курсе дела, но на то была причина. Вы могли случайно проговориться и все испортить. Так что уж не обижайтесь. — Он закинул ногу на ногу. — Ведь если с нами что-нибудь случится, то полетит ко всем чертям весь механизм жизни города.

— Я не могла даже подозревать, что. вы в этом замешаны, — проговорила графиня. — Я знаю, что вы далеко не святые. Но никогда не допускала, что вы способны на такое. Похитить и изнасиловать девочку...

— При чем тут изнасилование? — сказал Терразини, отметая даже возможность этого резким жестом. — О девочке всячески заботились, никто ее и не думал обижать, а потом возвратили родителям.

— Девочка была изнасилована, - повторила женщина.

— Нам об этом ничего не известно, — вмешался Равануза. — А у вас от кого такие сведения?

Услыхав, что комиссар вернулся, мужчины переглянулись.

— Немедленно вызовите Чиринна, — сказал Терразини, обращаясь к Раванузе.

— Мы никогда не приглашали его к себе на квартиру, — возразил банкир.

— А теперь он удостоится такой чести, — отрезал Терразини.

Когда Чиринна прибыл, он, казалось, оробел от сосредоточенных на нем взглядов, то засовывал руки в карманы, то вынимал, непрерывно одергивал пиджак.

Терразини сразу же напал на него:

— Хотел бы я знать, какому идиоту взбрело в его пустую башку насиловать девчонку?

Встретив столь ледяной прием, Чиринна опасался худшего. Поэтому он сразу приободрился и попытался преуменьшить значение происшедшего.

— Подумаешь, великое дело. Даже если кто и сотворил это, что же, теперь прикажете просить у этого легавого прощения?

В ответ ни звука. Терразини откинулся в кресле, сложил руки на животе и постукивал пальцами одной по костяшкам другой. Молчание было красноречивее всяких слов.

Чиринна чувствовал себя словно на раскаленных углях. Немного поколебавшись, он продолжал:

— Ладно, я понял. Вы хотите знать, кто изнасиловал девочку. Хорошо. — Он был весь красный. Со слезой в голосе добавил: — Но вы не должны со мной так обращаться. Я выполнил свой долг.

Терразини строго на него поглядел.

— Но выполнил его плохо. У девочки не должен был упасть ни один волосок с головы. Так было договорено. А ты натворил такое, что теперь не оберешься хлопот. Комиссар вернулся разъяренный, как дикий зверь, и грозится со всеми нами расправиться.

Графине Камастре надоело все это слушать.

— Я прощаюсь, — сказала она, — меня тошнит от ваших разговоров.

Когда графиня уже шла к двери, Терразини вслед ей с угрозой произнес:

— Но прошу вас, графиня, держите язык за зубами.

Это показалось ей уж слишком. Резко обернувшись, она ответила:

— Если будете разговаривать со мной таким тоном, то кто знает, захочу ли я еще держать язык за зубами. С меня хватит ваших грязных делишек!

Терразини никогда не раздражался. Что бы ни случалось, он оставался бесстрастен, как гранитная глыба. Но на сей раз сорвался и заорал:

— Эти грязные делишки принесли миллиарды вашим предприятиям, дорогая графиня. Вы делаете вид, что ничего не видите и не слышите, но вбейте себе хорошенько в голову, что мы все в одной лодке. И если лодка пойдет ко дну, то никто не спасется!

На графиню его слова не произвели должного впечатления.

— Я не совсем поняла, — сказала она, — рассматривать ли сказанное вами как угрозу?

Терразини в ответ улыбнулся. Он уже обрел свою обычную флегматичность.

— Сейчас вы немного разволновались, — проговорил адвокат, — и вам надо отдохнуть.. Но прежде чем уйти, вы должны нам сказать, как мы могли бы установить контакт с комиссаром. Где его найти?

Тон был спокойный, но категорический и угрожающий. Графиня поняла, что от ответа на этот вопрос не уйти.

— Вот этого я не знаю, — проговорила она. — Думаю, что ночует он в бело-зеленом фургончике с римским номером.

* * *

Каттани припарковал свой фургончик на поросшей травой маленькой площади на окраине города. В три часа ночи жители окрестных домов подскочили в своих постелях от страшного грохота. Первыми прибыли два полицейских агента. Они обнаружили, что взрыв полностью уничтожил автомобиль. От него осталась лишь груда дымящихся металлических обломков, напоминающая скелет какого-то огромного животного.

На следующий день у адвоката Терразини раздался телефонный звонок, который его очень удивил.

— Адвокат, вы меня узнаете?

Терразини подавил досаду и ответил самым сердечным тоном:

— Комиссар, как я рад снова услышать ваш голос!

Лицо у него посерело. В уголке глаза сильно забилась жилка. Чиринна и его клан снова осрамились.

— Адвокат, — проговорил Каттани, — ваши прихвостни взорвали мой автофургон. К счастью, я ночевал в другом месте.

— Я не совсем понимаю, о чем вы говорите, — с притворным удивлением ответил Терразини. — Но скажите, могу ли я быть вам чем-нибудь полезен?

— Разумеется, — отозвался комиссар. — Даю вам двадцать четыре часа на то, чтобы вы передали мне виновника насилия над моей дочерью. Когда все будет подготовлено, позвоните дону Манфреди. Что, что? Неужели вы думаете, что я столь наивен, что ночую у дона Манфреди? Но он знает, где меня найти.

Терразини продолжал ломать комедию.

— Комиссар, право, не знаю, что вы имеете в виду. Но , постараюсь разузнать, собрать все сведения. Если мои старания увенчаются успехом, обязательно вам сообщу.

Повесив трубку, Терразини сразу же сделал вывод, что дело приняло слишком опасный оборот. Тут лучше прибегнуть к вмешательству какого-нибудь высокопоставленного лица, которое сможет безболезненно все уладить.

Он набрал номер профессора Лаудео в Риме:

— Нет, — ответил тот. — Сейчас я абсолютно не могу уехать из Рима. О моем приезде на Сицилию не может быть и речи. Я должен контролировать деятельность Ассоциации во всем итальянском масштабе, не могу же я заниматься тем, что происходит в каждом далеком городке.

Адвокат позволил себе возразить.

— Нельзя терять бдительность. Иногда мелкие неприятности на периферии могут привести к серьезному скандалу в центре.

— Вы неправильно действовали с самого начала,— парировал . Лаудео, и в голосе у него зазвучало нетерпение.— Да и потом, не вижу, как мог бы воздействовать на этого полицейского.

Насчет этого у Терразини имелась одна идейка, и он изложил ее со всей ясностью:

— В столице нетрудно найти какого-нибудь меткого парня. А комиссар ездит туда-сюда. Все будет выглядеть как происшествие римской уголовной хроники.

— Я в это не намерен вмешиваться, — резко сказал Лаудео.

В голосе Терразини зазвучали угрожающие нотки:

— Если этот тип поднимет шум, то связи банка смогут проследить до самого верха, они приведут в Рим.

— Я хочу внести ясность, — резко оборвал . разговор Лаудео, — финансовые отношения Ассоциации с вашим банком абсолютно законны. В остальном между нами существуют более чем корректные отношения взаимопомощи. Там у себя вы изрядно напортачили. Вот теперь сами и расхлебывайте.

* * *

За маленьким кухонным столом Каттани собирался ужинать. Анна Карузо поставила перед ним тарелку с дымящимися баклажанами, густо посыпанными натертым сыром-парме-заном. Девушка не колеблясь согласилась спрятать комиссара у себя. В квартирке все будило горестные воспоминания. На стене в прихожей висели рядом две фотографии. Одна — брата, а другая — полицейского Лео Де Марии, такого красивого и всегда такого веселого.

— Я не раз задавал себе вопрос, — сказал комиссар, — мог ли я что-нибудь сделать, чтобы спасти Лео?

— Не надо себя мучить, — попыталась утешить его девушка, — вы сделали все, что было в ваших силах.

Комиссар покачал головой.

Еще бы совсем немножко, и я бы их всех засадил. Они вот-вот должны были один за другим расколоться. Но кто мог предположить, что они пойдут на такую гнусность, что они так жестоки? Похитить дочь, понимаешь? Может, другой вел бы себя на. моем месте более мужественно. Сказал бы себе: хорошо, я пожертвую дочерью, но припру вас к стене, раздавлю. А у меня не хватило духа.

— Но зато вы спасли дочь.

Каттани обтер салфеткой губы.

— Да, — сказал он, — но теперь я стал другим. Я жажду мести. И они тоже не те, что прежде. Я почувствовал, они дрожат от страха.

Девушка подошла к зазвонившему телефону.

— Да, он здесь, у меня, — проговорила она. И повесив трубку, передала комиссару: — Звонил дон Манфреди. Они сообщили: встреча этой ночью у старого рыбного склада.

* * *

Старый склад находился за городом, у моря. Четыре разрушенных стены напоминали о тех временах, когда рыбаки сгружали сюда свой улов тунца. На пустынном берегу лежало с десяток огромных якорей с острыми, задранными в небо лапами.

Каттани притаился за якорями и стал ждать. Наконец он увидел медленно приближающийся автомобиль. Машина остановилась у самой кромки берега. Распахнулась дверца, и в свете фар комиссар узнал силуэт Чиринна.

Несколько секунд Каттани следил за каждым его движением, а потом крикнул:

— Выключи фары!

И в темноте побежал по песку, укрылся за развалинами склада.

— Не беспокойся, — со смешком ответил мафиозо. — У нас все по-честному.

Но Каттани, не доверяя ему, повторил:

— Выключи фары! И проходи вперед.

И снова быстро и незаметно перебежал на другое место.

— Эй, ты где? — заорал Чиринна. Он наполовину влез в машину и погасил фары. — Выходи, легавый!

Каттани воспользовался этим моментом, чтобы новой перебежкой зайти ему за спину. И теперь стоял сзади него, уперев в бок дуло пистолета.

— Подними руки вверх и не шевелись! — приказал Каттани.

Несколькими быстрыми движениями обыскал его. Чиринна был безоружен.

Мафиозо так негодовал, будто ему нанесли неслыханное оскорбление.

— Когда мы даем слово, — прошипел он, — мы его держим. Без всяких фокусов. Я привез тебе того человека, которого ты хотел.

Каттани, оставаясь по-прежнему начеку, обошел вокруг машины.

— Скажи, пусть выходит.

Чиринна изумленно развел руками.

— Да как он может это сделать? Он же связан.

— Где он?

— Там, в багажнике. Подготовлен для укладки в гроб!

Каттани не мог сдержать ярости.

— Я же требовал его живым! Живым!

— Ну, знаешь, ты хочешь слишком много, — отозвался Чиринна. — Не можешь же ты претендовать, чтобы тебе подали на блюдечке готового свидетеля.

Он открыл багажник. Чиркнул спичкой, и перед Каттани на несколько секунд предстало ужасное зрелище: задушенный, с высунутым языком, выпученными глазами, колени высоко подтянуты к груди. Длинная веревка стягивает за спиной кисти рук, спускается до щиколоток, тоже стянутых тугими узлами, и идет к шее, обвивая ее скользящей петлей. Старое и жестокое наказание, придуманное мафией. Жертве уготовано неминуемо удавить себя самой. Чем больше связанный дергается, стремясь освободиться, тем туже петля сжимает шею, пока не задушит.

Каттани сунул пистолет в кобуру.

— Ты тоже заслуживаешь такого конца, — холодно произнес он.

— И не надейтесь! — ухмыльнулся мафиозо. — Я из другого теста.

— Ты той же породы. Такой же зверь, как он.— Глаза Каттани привыкли к темноте. Теперь он уже ясно различал фигуру Чиринна. — У тебя на совести самое меньшее два убийства, — продолжал комиссар, — Маринео и герцогиня Печчи-Шалойя.

Чиринна злобно дернулся.

— Это ложь!

— Я все знаю, Чиринна, тебе не выкрутиться. Титти мне рассказала все подробности.

— Ты не сможешь ничего доказать. — Чиринна задышал тяжело, с присвистом.

— Почему не смогу? — продолжал наступать на него комиссар. — Я сам буду против тебя свидетельствовать. Посмотрим, кому больше поверят.

Чиринна оперся рукой о машину. У него начали дрожать ноги.

— Тебя обделила природа, Чиринна, — с презрением сказал Каттани. — Как только игра становится слишком сложной, твои мозги.. начинают буксовать. Ты что, не понимаешь, что эта встреча задумана как сведение наших с тобой счетов? Тебя послали сюда с вполне определенной целью — а ты этого никак не можешь усечь! Они рассчитали так: или Чиринна избавит нас от комиссара, или комиссар освободит нас от Чиринна, который стал для нас слишком опасен.

По мере того как до бандита постепенно доходило, в какой безвыходный тупик он себя загнал, им все сильнее овладевала паника. И он решил, что единственный путь спасения — бегство. Сломя голову он пустился наутек, надеясь скрыться в ночной тьме. Но Каттани, словно ожидал этого, тотчас бросился следом. Он накинулся на него сзади, и они, сцепившись, покатились по песку. Комиссар нанес несколько сильных ударов в лицо и в живот. Чиринна обмяк и не оказывал больше никакого сопротивления. Он только тяжело дышал и тихонько постанывал.

Каттани, поставив его на ноги, подтолкнул к машине, связал руки и ноги и, сажая на сиденье, сказал:

— Вот-то будет сюрприз для твоих дружков! Такого варианта они в своем плане не предусмотрели. Я вовсе не собираюсь отправлять тебя на тот свет. Не хочу доставлять им такого удовольствия. Нет, ты мне нужен живой. Так ты сам потащишь их за собой в пропасть.

Комиссар сел за руль «мерседеса» мафиозо и остановил машину у Центра дона Манфреди.

— Я ухожу, — сказал он священнику. — Тут-в машине двое. Один — для полиции, другой — для морга.

* * *

Известие об аресте Чиринна всполошило не только Терразини и Раванузу. Сильно обеспокоен был и профессор Лаудео, в Риме.

Он тотчас же позвонил Терразини. Профессор спрашивал, насколько Чиринна в курсе финансовых операций, производимых банком.

— Не слишком, — ответил Терразини.

— Не слишком? — встревоженно повторил Лаудео. — Значит, кое-что ему все-таки известно. В таком случае дело принимает опасный оборот. Друзья мои, мы сидим с вами на пороховой бочке, не знаю, отдаете ли вы себе в этом отчет.

— Да, — согласился с ним адвокат, — дело хуже некуда.

— Я полагаю... — Лаудео немного поколебался и проговорил: — Пора начать действовать.

— Мы так и сделаем...

Закончив разговор с Терразини, профессор Лаудео сразу же набрал номер Каннито.

— Я хотел успокоить вас относительно трудностей, возникших у нас на Сицилии, — сказал Лаудео. — Дело действительно приняло там довольно опасный оборот, но сейчас, как мне кажется, положение нормализуется.

— Рад это слышать, —- ответил его собеседник. — И подумать только, что весь этот сумасшедший дом начался из-за Каттани. Выходит, с. ним я дал маху. Если помните, ведь я рекомендовал его и вам. А он впутался в какую-то историю, погубил себя из-за женщины. Но вы уверены, что все это можно уладить?

— Можете не беспокоиться.

* * *

Чиринна уставился на приоткрывшуюся дверь своей камеры.

— К вам гости, — объявил тюремщик,

Мафиозо увидел хорошо знакомое ему лицо.

— Гвоздь! — приветствовал он новенького. Значит, и тебя замели!

Гвоздь вобрал голову в плечи и в ответ только усмехнулся. Он был похож на сатира. Это был друг детства Чиринна. Но в отличие от мафиозо, который бахвалился, что достиг солидного положения, Гвоздь был бедняк и неудачник. Со своими закрывающими уши и лоб патлами и длинными руками, которыми он непрерывно размахивал, Гвоздь походил на готовую взлететь большую птицу.

Встреча с Чиринна его, казалось, очень позабавила.

— Ах, вот ты где, старый,боров, — повторял он, похлопывая приятеля по щеке и легонько .тыкая в живот.

— Эй, Гвоздь, кончай! - с начальственным видом прикрикнул на него Чиринна. — За что тебя засадили?

— Остановил на улице регулировщик. Ты на своем мотоцикле, говорит, нарушаешь правила — тут одностороннее движение. Это ты кому говоришь, мне? Ну, слово за слово, и влепил я ему пару хороших затрещин.

— Ох, ты все такой же, горячая ты голова, — сказал Чиринна так, чтобы его слова прозвучали комплиментом.

Когда настало время прогулки, Чиринна и Гвоздь вместе вышли из камеры. Они смещались с толпой заключенных. Вдруг кто-то подставил ему ножку, Чиринна споткнулся и упал. Гвоздь кинулся на него, в то время как остальные сгрудились вокруг, делая вид, что вспыхнула драка. Когда все успокоились и разошлись, на земле в луже крови осталось лежать тело Чиринна. Ему нанесли десятка два ножевых ударов.

Расследование было весьма коротким: пришли к заключению, что убийство произошло непреднамеренно во время случайно вспыхнувшей ссоры.

ЧАСТЬ 2

ПРЕДЛОЖЕНИЯ КОМИССАРУ

Белое здание клиники стояло на вершине холма, с которого открывался восхитительный вид на Женеву. От главного входа разбегались аллейки, вьющиеся среди идеально подстриженных пышных газонов. Наконец в Швейцарию донеслось дуновение весны, и пациенты клиники укрепляли свою нервную систему, спокойно прогуливаясь меж елей. Или же, спустившись чуть вниз по склону, сидели, лениво раскинувшись на скамейках вокруг фонтана, в большой круглой чаше которого плавали рыбки.

Паола очень полюбила этот фонтан. Она взяла мать за руку и повела ее к нему, рассказывая по дороге приснившийся ночью сон.

— Дом был маленький, — говорила она. — Как мне казалось, без окон и без дверей. Стены все закопченные. Я стояла посреди комнаты, смотрела на стены, а они превращались в людей. Меня охватил ужас, но вдруг я увидела, что распахивается окно, и бросилась из него вниз головой.

Мать нежно сжала ей руку.

— Дорогая,.— сказала Эльзе, — это был сон. Теперь успокойся.

Она опустилась на скамейку, и девочка присела рядом.

— Однако, — продолжала Паола, — теперь, когда я об этом думаю, мне кажется, что это был не сон, потому что глаза у меня были открыты. Я лежала в постели, но не спала.

— Иногда ночью, в темноте, может что-то почудиться или присниться кошмар. Но сейчас ведь с тобой я, тебе нечего бояться, — успокаивала ее мать.

К ним подошел Каттани и весело поздоровался. Теперь Паола уже не испытывала страха и отвращения к отцу. Душу девочки переполняло неодолимое желание почувствовать себя надежно защищенной, и эта жажда безопасности сливалась с надеждой на окончательное примирение между родителями.

— Вы оба такие красивые, — сказала Паола. — Когда же мы снова заживем все вместе?

— Но ведь мы уже вместе, — заметил отец.

Девочка уточнила:

— Нет, я говорю о том, когда же мы будем жить у себя дома?

Отец развел руками.

— Это зависит от врачей. Когда они разрешат покинуть клинику.

Девочку огорчили его слова. Она печально опустила голову, и каскад золотистых волос упал на глаза и лицо. Вдруг она резко вскочила, побежала и уселась в сторонке на траву, прислонившись к стволу дерева.

Отец хотел было подойти к ней, но Эльзе его остановила.

— Оставь ее, — сказала она. — Пусть Паола сама научится справляться с огорчениями.

В глади Женевского озера ярко отражались огни. Каттани, слегка озябший в этот прохладный вечер, стоял, при-слрнившись к парапету, и напряженно вглядывался в прохожих. Ему позвонили, и какой-то незнакомый голос попросил о встрече «по очень важному делу».

— Вот и я.

Перед ним стоял господин лет пятидесяти, с приятной внешностью, волнистыми волосами, небольшими усиками. Вид у него был ужасающе серьезный.

— Мое имя вам ничего не скажет, — начал незнакомец. — Но, поскольку я знаю ваше, вам следует знать и мое. Меня зовут Этторе Ферретти. Я из Рима.

— И зачем же я вам понадобился? Зачем вы так издалека приехали?

Ферретти кивнул головой на тротуар и двинулся медленным шагом.

— Прогуляемся немножко? — предложил он. Голос у него был низкий и спокойный. Он сунул руку во внутренний карман и извлек фотографию. Показал ёе Каттани: — Вам знаком этот человек?

— Ну как же, — отвечал комиссар. — Это Себастьяно Каннито.

— Да, - подтвердил Ферретти. — Он начальник отдела «Зет» секретных служб. Когда-то был вашим другом и покровителем. —- Вдохнув, он повернулся к Каттани: — А как вы думаете, он не изменил своего к вам отношения?

Комиссару начала действовать на нервы эта игра в загадочные вопросы. С некоторым раздражением он проговорил:

— Я все еще не понимаю, что вам от меня нужно.

— Сейчас поймете, — сказал Ферретти и протянул другую фотографию. — А этого узнаете?

— Кажется, знаю, — не сразу вспомнил Каттани. — С ним я познакомился на Сицилии. Его фамилия... если не ошибаюсь, Лаудео.

— Да, Лаудео. И какое же вы составили о нем мнение?

— Я с ним говорил только однажды. Он мне показался каким-то фанатиком, человеком, который хвастается, что в силах сдвинуть моря и горы.

— Это действительно так, — отозвался Ферретти. — Его Ассоциация — это лишь легальная вывеска, за которой скрывается очень мощная и, как я считаю, опасная организация.

— В каком смысле — опасная? — спросил Каттани.

— Видите ли, я уверен, что в эту Ассоциацию тайным образом входят очень высокопоставленные лица. Политические деятели, редакторы газет, высшие государственные чиновники, генералы, банкиры, крупные промышленники. Убежден, что членом ее состоит и ваш друг Каннито.

— И что с того? — сказал Каттани.

— Это означает, — произнес с тревогой Ферретти, — что эта Ассоциация контролирует самые важные области жизни нашего общества. Через своих членов она может проникнуть куда угодно. Она представляет собой самое настоящее теневое правительство. Может, даже более могущественное, чем официальное.

— У вас есть доказательства? — спросил Каттани.

-- Доказательств у меня нет, — ответил Ферретти. — Это лишь догадки. Но они основываются на конкретных фактах. Мы с вами, в Италии, являемся свидетелями некоторых эпизодов, причем не случайных, а неоднократно повторяющихся, которые наводят на мысль о вмешательстве какой-то мощной организации. Чем другим можно объяснить замазывание громких скандалов, назначение самых неожиданных лиц на руководящие посты в высших, жизненно важных государственных органах?

— Ну, — сказал Каттани, — они помогают друг дружке делать карьеру, осуществлять разные махинации...

— Если бы дело было только в карьере, — возразил Ферретти, — тогда нечего было бы волноваться. Я же полагаю, что тут нечто гораздо большее. Вероятно, у них имеются политические связи на международном уровне. И они готовятся к финальному шагу — подмять под себя государственные установления. Взять в свои руки контроль над всей страной.

— Государственный переворот?

— Возможно. Опасность очень велика.

Каттани пожал плечами.

— Право, не знаю, что и сказать. Однако вы еще не объяснили, какое это все имеет отношение ко мне.

— Мне хотелось бы как можно скорее сдать в архив возбужденное против вас дисциплинарное расследование, — ответил Ферретти. — Тогда вы могли бы быть сразу восстановлены на службе.

— Я к этому не стремлюсь.

— Ставки в игре слишком высоки, — напомнил Ферретти. — Прошу вас хорошенько подумать. Если мы с вами будем работать рука об руку, согласованно, быть может, нам еще удастся предотвратить катастрофу.

Каттани подставил лицо ветру. Он пытался угадать, какая у этого человека причина оказывать на него столь энергичное давление.

— Почему вы обратились ко мне? — прямо спросил он.

— Потому что вы — честный и мужественный человек,— польстил ему Ферретти. — Для этой невероятно трудной борьбы нужны такие люди, как вы. А кроме того, потому, что вы считали Каннито своим другом. А Каннито вас предал. И вы, наверно, затаили на него обиду, не простите ему предательства. Это тоже нельзя сбрасывать со счетов.

— А в каких отношениях с Каннито вы?

— Я его заместитель.

На лице Каттани появилась злая усмешка.

— Этого следовало ожидать! Обычные интриги внутри секретных служб. Боретесь между собой за власть. — Он с силой поддал ногой камешек. — И вы хотите втянуть меня в эту братоубийственную войну? Нет уж, спасибо!

— Это не совсем так, — возразил Ферретти: — Я не преследую никаких личных целей. Речь идет о наших общих интересах, интересах всех итальянцев. Мы стоим перед лицом чрезвычайных обстоятельств. Мы должны обезвредить эту преступную банду, прежде чем она начнет диктовать нам свои законы.

— Займитесь этим без меня, — решительно ответил Каттани. — Я должен думать о своей дочери.

* * *

На Сицилии кое-что пришло в движение. Прежде чем возвратиться в Швейцарию, Каттани пришлось подвергнуться долгому допросу у зампрокурора Бордонаро. Восстановить всю историю своего пребывания в Трапани. Он начал с того, как у него родились первые подозрения относительно международной торговли наркотиками в колоссальных масштабах, оперативная база которой находится именно здесь, на Сицилии. Затем он напомнил о том, как открыл странные финансовые операции, осуществлявшиеся через банк Раванузы. И, добавил в заключение Каттани, лишь «похищение моей дочери заставило меня остановить расследование и взять назад некоторые обвинения».

Заместитель начальника оперативного отдела Альтеро, к которому после отстранения Каттани перешло ведение следствия, принялся за дело очень энергично. И результаты его работы были довольно обнадеживающими. Важное значение имело обнаружение «тюрьмы», в которой похитители держали пленницей дочь комиссара. Это была лачуга за городом, нечто вроде конюшни, принадлежавшая некоему Анджело Маррокко.

Однако после ареста Маррокко дело вроде опять застопорилось. Из арестованного ничего нельзя было выжать. Когда зампрокурора спросил у него, зачем там держали девочку, он словно, с луны свалился.

— Какую девочку? изумленно спросил он. — Я ничего не знаю.

Все угрозы и посулы были тщетны. Маррокко утверждал, что однажды к нему явились трое мужчин. Они сказали, что им нужна его конюшня.

— Разве я мог им отказать? — сказал Маррокко.

Бордонаро думал, что он уже вот-вот вырвет признание.

— Кто же были эти люди?

— Таким людям нельзя отказывать. И разве я мог спрашивать, как их зовут? — развел руками Маррокко.

Раздосадованный тем, что дальше этой конюшни не продвинуться, зампрокурора решил посоветоваться с Альтеро. Тот придерживался мнения, что необходимо все усилия вновь сосредоточить на расследовании финансовых махинаций. Он сказал:

— Распутать этот клубок мы сумеем, только если вновь займемся банковскими счетами тех, кто в короткое время сильно обогатился:

Но Бордонаро возразил, что это потребует много бремени. Он торопился, он был молод и нетерпелив. В сотый раз зампрокурора просмотрел протоколы допросов Каттани и спросил себя: да разве этот документ не представляет сам по себе самого красноречивого обвинения? Ведь комиссар возлагает ответственность за похищение дочери непосредственно на банкира Раванузу и адвоката Терразини,

Поразмышляв день-другой, Бордонаро в конце концов решился. Он начал против них судебное расследование без содержания под стражей и вызвал на допрос.

Первым был Терразини, который не удержался от искушения и сразу же высказал, что он думает по этому поводу:

— Доктор Бордонаро, вы взвалили себе на плечи слишком тяжелую ношу. Смотрите, как бы она вас не раздавила.

Но зампрокурора не дрогнул. Наоборот, он попытался психологически одержать верх, прибегнув к блефу. Небрежно он проронил:

— У меня есть на то основания. Арестованный Маррокко начал давать показания.

Но на Терразини это не произвело никакого впечатления.

— А почему вы мне об этом говорите? — спросил он.

«Скользкий, как угорь», подумал Бордонаро. И продолжал атаку:

— Комиссар Каттани утверждает, что именно вы приказали похитить его дочь.

В ответ Терразини расхохотался.

— Нет, вы мне скажите: с чего это вдруг мне Понадобилось бы делать такую глупость?

— Причина была. Комиссар готовился предъявить вам обвинение в том, что вы. финансируете сбыт наркотиков в крупных масштабах.

— Ах, да-да, — усмехнулся Терразини.— Если не ошибаюсь, я перевел деньги на банковский счет, открытый на имя какого-то цветка... Что-то в таком роде. — Он резко взмахнул ладонью, словно рассекая воздух, и добавил: — Это старая история. Впоследствии комиссар взял назад свои обвинения.

— Потому что тем временем у него похитили дочь, — сухо комментировал Бордонаро.

Здесь Терразини прибег к испытанной оборонительной тактике, часто весьма действенной: отвергать без разбора все подряд обвинения, черня и оговаривая того, кто эти обвинения выдвигает. Понизив голос до шепота, словно сообщает нечто доверительное, он сказал:

— Доктор Каттани может пенять только на самого себя. Бегал за женщинами. Втюрился в молодую герцогиню. А это, как вы знаете, вывело из себя одного человека... как бы его назвать? Одного петушка. Теперь, конечно, комиссара мучают угрызения совести. И он говорит, что из-за любовных историй не похищают детей, как у него похитили дочь. Он уверяет: мое расследование кое-кому мешало, меня хотели остановить. Бедняга, его можно понять, когда он приводит такие оправдания. Но мы должны считаться с фактами, не поддаваться эмоциям.

Не в силах больше слушать этот урок лицемерия, зампрокурора отпустил Терразини и начал допрос банкира Раванузы.

В отличие от Терразини он, казалось, нервничал. Ерзал на стуле, то и дело терял терпение, срывался.

— Короче, выходит, что после того, как я всю жизнь честно трудился,— возмущался он, — теперь я превратился в человека, преследуемого правосудием!

— Никто вас не преследует. Я лишь пытаюсь разобраться в некоторых совпадениях. Например, чек, на который арестованный Маррокко купил лавку, вышел из вашего банка. Что вы можете сказать по этому поводу?

Реакция Раванузы была весьма бурной.

— На что вы пытаетесь намекать? Что это . за инсинуации!

— Успокойтесь, - строго сказал Бордонаро. — Я ни на что не намекаю. Я говорю, что имеется много неясностей в отношении вашего банка. К примеру, я хотел бы узнать, кому принадлежат два текущих счета, открытые на условные имена Жасмина и Мака.

Равануза, прежде, чем отвечать, немного подождал. В тишине слышалось его тяжелое дыхание. Потом, чувствуя, что пауза слишком затянулась, он произнес:

— Не помню.

— И вы думаете, я вам поверил! — воскликнул Бордонаро. — По этим двум счетам рекой текли миллиарды лир, а вы не помните, чьи они!

— Меня не касаются частные дела моих клиентов.

В таком случае я вам скажу, что согласно расследованию, проведенному комиссаром Каттани, эти счета принадлежат вам и адвокату Терразини.

Ответ Раванузы можно было предвидеть:

— Но ведь потом комиссар отказался от своих утверждений!

— Знаю, — сказал Бордонаро, — но теперь он подтверждает все свои прежние показания.

— И вы верите человеку, ослепленному ненавистью? Человеку, у которого похитили и изнасиловали дочь?

Бордонаро сидел, наклонившись вперед. Он резко поднял голову и ударил кулаком по столу.

— А вы откуда об этом знаете? — закричал он.

Застигнутый врасплох, Равануза не понимал, что такого ужасного у него случайно вырвалось. Глаза его растерянно забегали, и он тщетно, словно взывая о помощи, обращал взгляд к адвокату, своему защитнику. Наконец банкир пробормотал:

— Простите, что такое я сказал?

— То, что девочка была изнасилована, — наседал на него Бордонаро. «На сей раз ты у меня не выкрутишься», — подумал он.

Равануза, казалось, чуть приободрился.

— Да об этом все знают, — проговорил он.

— Ошибаетесь, — возразил зампрокурора. — Об этом никому не известно. И вы тоже не должны были бы знать.

— Я повторяю лишь то, о чем говорят вокруг, — запротестовал банкир.

— Вряд ли кто в курсе таких подробностей, — с наигранным спокойствием произнес Бордонаро. — А кому это известно, тот должен знать также, кто приказал похитить девочку.

Равануза обливался потом. Губы у него предательски тряслись.

— Я тут ни при чем, — проговорил он сдавленным голосом.

— Однако вы знаете, кто велел похитить девочку.

— Нет, не знаю.

— Если вы знаете, что она изнасилована, значит, знаете и то, кто приказал ее похитить.

— Я не знаю.

— Кто это — Терразини?

— Нет, я ничего не знаю.

Зампрокурора быстро решил сыграть ва-банк.

— Предупреждаю вас, — строго произнес он, — что располагаю достаточными данными, чтобы вас арестовать.

Равануза побледнел. Но на помощь пришел его защитник: он попросил прекратить допрос, подмигнув при этом секретарю.

— Перерыв пять минут. Пойди-ка принеси нам кофе.

Когда они остались одни, Бордонаро поставил локти на стол, сцепил пальцы и сказал:

— Ну что, давайте поговорим по душам.

ТЕЛЕФОННЫЙ ЗВОНОК В СПЕЦСЛУЖБЫ

Последней пришла графиня Камастра. Она извинилась за вынужденное .опоздание, объяснив его тем, что на заключение сделки иногда уходит больше времени, чем предполагаешь. Она заняла место за большим круглым столом, вокруг которого, уже сидели шесть человек. И сделала рукой жест, означавший, что можно начинать. Совещание происходило в небольшом закрытом для посторонних зале того же палаццо, где помещался Клуб интеллигенции. Совещание созвал Терразини, который сейчас готовился пояснить причины, побудившие его всех пригласить.

— Господа, — начал он, — я созвал вас, чтобы сообщить важную новость. Перед нами открывается редкая возможность, дело чрезвычайно крупных масштабов. Мне позвонил по телефону из Америки мой старый приятель Фрэнк Карризи. Он и несколько его друзей готовы вложить сумму более чем в триста миллионов долларов в строительство электронного предприятия, которое выпускало бы продукцию стратегического значения. — Он сделал паузу, словно желая, чтобы присутствующие до конца осознали важность сделанного им сообщения. Потом продолжал: — Вы, несомненно, понимаете, что это сулит нам. Деньги хлынут рекой из Соединенных Штатов через банк, пользующийся нашим доверием.

Какой-то неприятного вида толстяк высказал свои сомнения:

— Тут надо сперва хорошенько все обдумать. Необходима крайняя осторожность. Такая большая сумма может вызвать подозрения. Тем более когда мы находимся в центре всеобщего внимания.

Его перебил другой, с лицом, густо усеянным веснушками:

— Относительно финансовых операций нам мог бы дать некоторые пояснения Равануза. Жаль, что он здесь не присутствует.

Терразини, соглашаясь с ним, кивнул головой и сказал, что Раванузу можно понять: накануне у него был длинный разговор с заместителем прокурора, после которого он совершенно выбит из колеи.

— Во всяком случае, — добавил Терразини, — у нас достаточно времени для размышлений. Американские друзья дают месяц, чтобы мы все обдумали и приняли решение.

* * *

Принять решение предстояло также и зампрокурора Бордонаро. Как действовать после допроса Раванузы?

Напротив зампрокурора сидел Альтеро.

— А вы что скажете? — спросил Бордонаро.

— Не знаю. Равануза сообщил вам что-нибудь полезное?

— Кое-что, — ответил зампрокурора. — Он признал, что с его стороны в руководстве банком были допущены некоторые финансовые нарушения. Но это все ерунда.

— А насчет Терразини?

— Некоторые намеки. Видите ли, Равануза дал понять Следующее: если вы не станете обвинять меня в самых страшных грехах, то я готов дать кое-какую информацию.

Альтеро ответил, что поведение Раванузы вполне понятно.

— В сущности, — добавил он, — я думаю, что Равануза действительно не имеет отношения к самым грязным делишкам. Он осуществляет финансовые махинации, манипулирует деньгами, но. нити этой игры в руках не у него. Истинный главарь — Терразини.

— Да, — согласился с ним Бордонаро. — На этот счет и сам Равануза высказался достаточно ясно. Он дал понять, что финансирование строительных, предприятий, решение вопроса о предоставлении подрядов и сбыт наркотиков контролируются непосредственно самим Терразини.

— Он называл еще какие-нибудь фамилии? — поинтересовался Альтеро.

— Да, одну. Когда я спросил, имеются ли связи . с лицами, находящимися все всяких подозрений, он сказал: один человек, занимающий о,чень высокий пост в Риме, в курсе всех наших дел.

— Необходимо действовать очень осмотрительно, — посоветовал Альтеро.

— Да, несомненно, — ответил зампрокурора. — Один неверный шаг — и все пропало. Но нельзя и сидеть сложа руки. Для начала я хотел бы немножко поболтать с этим господином, которого назвал Равануза. Его фамилия Каннито.

* * *

Через министерство зампрокурора узнал номер коммутатора секретных служб и, набрав его, сказал, что хотел бы поговорить с его превосходительством Каннито. Дежурный попросил подождать. На другом конце провода Каннито долго не отвечал, потому что никак не мог припомнить это имя. «Бордонаро... Бордонаро...» — рылся он в памяти.

Поскольку ему так и не удалось ничего вспомнить, он велел спросить «у этого Бордонаро», откуда он звонит. Едва он услышал «Трапани», в нем пробудился интерес. Он приказал немедленно соединить.

— Мне необходимо переговорить с вами лично, — сказал зампрокурора.

— Насчет чего?

— По делу комиссара Каттани. Вы помните?

Еще бы не помнить! Более того, он горел от нетерпения узнать, что именно хочет сообщить ему этот работник прокуратуры.

— А вы не могли бы вкратце сказать мне по телефону? — спросил Каннито.

— Дело очень деликатное. Я предпочел бы с вами встретиться.

Каннито полистал записную книжку-календарь. Потом сказал:

— Вам удобно в четверг во второй половине дня у меня на работе в Риме?

Так же и Бордонаро справился в своей записной книжке.

— Четверг... Четверг... Через три дня. Очень хорошо.

Бордонаро знал о связях между Каннито и комиссаром Каттани. И счел, что с его стороны необходимо хотя бы из вежливости поставить Каттани в известность, как идет расследование. Но он никак не ожидал, насколько его сообщение встревожит комиссара.

— Вы ни в коем случае не должны ехать на встречу с Каннито, — убеждал его Каттаци по телефону. — Ни в коем случае! — горячо и настойчиво повторил он.

— Но у нас уже назначено свидание на четверг, — возразил зампрокурора.

— Отмените. Найдите любой предлог и откажитесь.

— Можно узнать почему?

— Нам необходимо увидеться, — сказал Каттани. — Сейчас не могу вам ничего объяснить. Давайте сделаем так: встретимся на полдороге. Значит, вы можете быть в Риме в четверг после обеда? Прекрасно! Я приеду туда на машине.

В аэропорту возьмите такси и подъезжайте к автостанции у выезда на автостраду Рим — Север. Думаю, что сумею добраться туда часам к пяти.

— Я там буду, — сказал Бордонаро.

Но Каттани еще не кончил его инструктировать:

— Не произносите ни при ком этой фамилии. Более того, вообще не говорите ни с кем по этому делу, пока мы с вами не встретимся и я вам все не расскажу. Вы меня поняли?

Закончив телефонный разговор, Бордонаро встал. Вынул ключи и открыл металлический шкаф, в котором хранил наиболее важные материалы. Извлек папку с протоколом допроса Раванузы. Задумчиво повертел ее в руках, полистал, ища то место .в показаниях Раванузы, где у него сорвалось с языка имя Каннито. Потом положил папку в чемоданчик, с которым никогда не расставался в поездках.

* * *

Терраса в квартире Каннито выходила на кварталы старого Рима. С нее открывался захватывающий дух вид на огромные купола, купола поменьше и совсем маленькие, все искусно отделанные и изукрашенные, которые высились над морем крыш, словно паря в тумане. Всякий раз, ,когда приходил новый гость, особенно иностранец, Каннито продуманно давал ему полюбоваться из окон лишь одним каким-нибудь кусочком панорамы. А под конец умело наносил последний решающий удар. Он выводил уже и так завороженного гостя на террасу и, обведя широким жестом вокруг, напыщенным тоном вещал:

— Восхищайтесь, наслаждайтесь! Перед вами невралгический центр мира. Отсюда вышла наша западная цивилизация и распространилась по всей Земле. И скажу вам вот что: я не верю, что этот город полностью утратил свою роль столицы мира. Кое-что еще осталось. Потаенное, неуловимое, но осталось!

Иногда, чтобы поразить гостя еще сильнее, он, повернувшись лицом к панораме, принимался декламировать по-латы-ни отрывки из Тита Ливия: «Но было, я полагаю, предопределено самой судьбой, чтобы здесь возник этот огромный город и таким образом было положено начало империи, самой могущественной после империи богов».

Но сейчас не было никакой нужды ошарашивать гостя, с которым он сидел на террасе. Профессор Лаудео был здесь, как говорится, своим человеком: он пришел сообщить последние новости по одному Весьма важному делу. Тому самому, о котором Терразини рассказывал своим компаньонам.

— Посол вам очень благодарен, — Лаудео говорил Каннито. — Ваше вмешательство сыграло решающую роль. Теперь, по-видимому, все в порядке. Они уже распорядились о предоставлении кредита на первый миллион долларов.

Появился слуга в куртке наподобие форменной и в белых перчатках, в руке у него был переносной телефон, который он протянул Каннито.

— Говорят, вы срочно необходимы.

Каннито слушал голос в трубке, и его настроение менялось на глазах.

— Да, — отвечал он своему собеседнику, — понимаю. — Но по выражению лица никак нельзя было этого сказать. Более того: оно выдавало, что он абсолютно ничего не понимает.

Закончив разговор, он некоторое время сидел, погруженный в размышления. Потом спросил Лаудео:

— Вы знаете заместителя прокурора Бордонаро?

— Слыхал эту фамилию, — ответил профессор.

— Так вот. Докладывает мой секретарь. Он говорит, что мне на работу позвонил этот Бордонаро и очень просил его извинить, но из-за непредвиденных обстоятельств он вынужден отменить свидание со мной, назначенное на будущий четверг.

— Ах, так? — отозвался Лаудео.

— Да, и это весьма странно, — проговорил Каннито, созерцая кубики льда в своем коктейле. — Этот Бордонаро сам весьма настойчиво просил меня о встрече. Уверял, что для него очень важно срочно увидеться со мной. — Он сделал глоток. — А теперь вдруг сам отказывается. — Ему что-то начинала не нравиться эта история. Его как всегда столь чувствительные антенны уловили какой-то тревожный сигнал. — Вы знаете, — проговорил он, — Бордонаро занимается этим старым делом Каттани.

— Как, до сих пор?! — с досадой вскричал Лаудео. — Нечего нам с ними нянчиться. Пора с этим раз и навсегда развязаться. Одним ударом и делу конец.

— Совершенно с вами согласен, — одобрил Каннито. — Мне бы тоже вовсе не хотелось, чтобы они там, на Сицилии, раскопали какие-то сведения, которые привели бы сюда, в Рим.

* * *

После обеда Лаудео сел в самолет и вечером уже ужинал с Терразини. Тот пригласил его в ресторан, недоступный для простых смертных. Стены украшали старые фрески. Меж столиками сновали четыре стройные, гибкие девицы, щедро демонстрируя губокие декольте. Они дарили посетителям улыбки и услужливо подбегали по первому знаку.

— Это нас встревожило, — говорил Лаудео, — и я решил сразу же сесть в самолет и прилететь посоветоваться с вами. Что вы думаете по этому поводу?

Терразини втянул в себя аромат вина, которое на пробу налила ему в бокал одна из официанток. Он отпил глоточек, подержал во рту и одобрительно кивнул.

— Спасибо, — с улыбкой поблагодарил он и вновь сосредоточился на том, что говорил ему Лаудео.

— Думаю, что дела хуже некуда, — ответил он. — Также и потому, что Бордонаро все равно собирается в Рим. Он отменил свидание с Каннито, но не аннулировал заказ на авиабилет.

— Вам это точно известно? — вытаращил глаза Лаудео. — Значит, положение еще серьезней, чем мы предполагали.

— Боюсь, что да, — спокойно отозвался Терразини. Он намеренно коснулся руки девушки, принесшей тарелку с устрицами. А она, принимая игру, в ответ сладко улыбнулась. Это была высокая блондинка, непрерывно хлопающая длинными ресницами. — Ты что — новенькая? Я тебя тут раньше не видел, — шепотом спросил ее Терразини.

— Только со вчерашнего дня, — с иностранным акцентом ответила девушка и отошла; покачивая бедрами.

Терразини добавил:

— Бордонаро ступил на опасный путь. Он затребовал все старые материалы, собранные Каттани. А теперь, наверно, разузнал еще что-то важное.— И, не торопясь, посмаковав последнюю устрицу, добавил: — Но как бы то ни было, то, что вы услышали, предназначалось только для ваших ушей и ни для кого больше.

Вернулась блондинка с серебряным подносом, на котором стояли три бокала и бутылка шампанского. Она наполнила бокалы, два подала гостям, а третий подняла сама, присоединившись к тосту.

— За вас, — сказал Терразини, чокаясь с девушкой.

Девица ответила довольным смешком, пригубила шампанское и на прощание помахала белой рукой.

Терразини проводил ее взглядом и мечтательно произнес:

— Высший класс!

Лаудео улыбнулся.

— Да, ничего себе, — сказал он. И вернулся к вопросам,’ которые, по-видимому, его больше волновали: — Какие новости от вашего американского друга?

-- Мистер Карризи скоро приедет в Италию. Тем временем мы здесь пришли между собой к соглашению. Эта сделка нас очень заинтересовала.

— Рад слышать, — загорелся Лаудео. — В Риме тоже

все пройдет гладко. Ассоциация примет самое деятельное участие, мобилизует все силы для того, чтобы законопроект был утвержден. Каннито влез в .это дело с головой, а его поддержка имеет решающее значение.

Терразини допил свой бокал.

— Мы должны хранить наше единство, — произнес он. А для этого абсолютно необходимо избегать каких-либо осложнений. Достаточно малейшего шума, и дело сорвется.

Кивком он подозвал блондинку, та немедленно подошла. Он протянул две ассигнации — одну в уплату по счету, другую — ей.

— О-ох! — в знак благодарности громко выдохнула девица. И, кокетливо улыбаясь, воткнула гвоздику в петличку пиджака Терразини.

ОНИ ПРОДОЛЖАЮТ УБИВАТЬ

Было уже около полудня, когда Альтеро на своей личной машине заехал за Бордонаро. Он хотел сам отвезти его в аэропорт Палермо. А также воспользоваться случаем, чтобы сообщить самые последние новости и одновременно выведать, какие конкретные шаги тот собирается предпринять.

Дорога была почти пустынна. Она вилась вдоль зеленых апельсиновых рощ; по другую сторону простиралась недвижимая синяя гладь моря. Бордонаро вдруг вынул из своего чемоданчика конверт и протянул его Альтеро.

--- Это пусть хранится у вас, — проговорил он. — Здесь копия допроса Раванузы.

Зампрокурора захлопнул чемоданчик. И, словно оправдываясь, добавил:

— Дурной знак: у меня начинается мания преследования — все время кажется, что за мной следят.

Альтеро взял конверт и сунул в карман, не снимая другой руки с руля. По его ответу было видно, что он и сам не в лучшем состоянии.

— Надеюсь, оригинал протокола, — спросил он, — вы не оставили у себя в кабинете?

Бордонаро хлопнул рукой по чемоданчику, как бы говоря, что оригинал находится здесь.

В аэропорту Альтеро подождал, пока самолет Бордонаро поднялся в воздух, и пустился в обратный путь. То и дело машинально он дотрагивался до внутреннего кармана пиджака, словно желая удостовериться, что конверт на месте.

Проехав участок дороги, вившийся серпантином, машина вышла на длинную прямую, чуть заметно шедшую в гору. Когда Альтеро уже приближался к следующему крутому повороту, его догнала другая машина, «Джульетта» кремового цвета, с тремя пассажирами. Сразу же за поворотом «Джульетта» пристроилась рядом почти вплотную, тесня его и словно пытаясь столкнуть с дороги. И вдруг в ее окнах показались, сверкнув на солнце, дула автоматов.

Двое из сидящих в «Джульетте», один с переднего сиденья, другой с заднего, высунулись, сжимая оружие. Они оказались так близко, что стволы автоматов чуть ли не вплотную уперлись в Альтеро. Замначальника оперативного отдела резко бросил машину влево в отчаянной попытке уйти от «Джульетты»: маневр, выполненный скорее инстинктивно, чем сознательно.

И сразу же затрещали автоматные очереди. Одна из .них прошила голову и шею Альтеро. Его отбросило на соседнее сиденье. Машина потеряла управление и свалилась с дороги, пролетев десяток метров вниз по склону, пока ее не остановил большой камень. Один из трех пассажиров «Джульетты» быстро скользнул под откос. Тщательно осмотрел салон машины и одежду Альтеро, достал из кармана убитого конверт и поднялся обратно на дорогу, где его ожидали сообщники.

* * *

В это время Коррадо Каттани ехал по автостраде по направлению к Риму. Подняв стрелу. правого поворота, он свернул к гриль-бару для автомобилистов. После долгих часов за рулем голова у него была как в тумане. Хотелось немножко размяться и перекусить.

Погруженный в свои мысли, он миновал несколько шумных компаний автомобилистов, громко болтавших между собой с полным ртом и огрызками булочек в руках. Комиссар нерешительно оглядел горы лепешек, булочек с вложенной в середину колбасой и наконец остановил свой выбор на пирожном с кремом. Он всегда был сладкоежкой. Это пирожное вряд ли могло удовлетворить требования такого гурмана, как он.

Ожидая, пока дадут кофе, он вспомнил годы ранней юности, когда ходил по лучшим кондитерским Рима. И в каждой были свои фирменные сладости, которые стоило отведать. Старые, добрые времена! Он взглянул на часы. Когда пошел к выходу, взгляд упал на плюшевого медвежонка, который очень симпатично улыбался среди кукол и каких-то замысловатых металлических игрушек.

Он протянул руку, взял медвежонка, придирчиво осмотрел его вблизи и решил, что лучше не бывает. Паоле он наверняка понравится, подумал он. И продолжил свой путь в направлении Рима.

* * *

Бордонаро вышел из дверей римского аэровокзала Фью-мичино. Он размышлял о том, что не приди ему в голову мысль позвонить Каттани, он в эту минуту уже входил бы в кабинет Каннито. И, возможно, совершил бы таким образом весьма опрометчивый шаг. Быть может, это непоправимо отразилось бы на всей его дальнейшей судьбе. Хотя он все еще не понимал, почему вдруг беседа с Каннито могла стать опасной ловушкой. Но именно это и обещал объяснить Каттани.

Зампрокурора сел в такси и положил чемоданчик на колени. Объяснил шоферу, что ему нужно на автостанцию у выезда на автостраду, ведущую из Рима на север. Тот, общительный парень с падающим на лоб густым чубом, с улыбкой ответил на своем римском диалекте:

— Доктор, не беспокойтесь, мы поедем по кольцевой дороге. Через три четверти часа будем на месте!

Бордонаро бросил взгляд на часы. Свидание с Каттани назначено на пять. Еще достаточно времени. Он спросил таксиста:

— А вы сможете меня там немного подождать? Я только поговорю с одним человеком и потом сразу поеду обратно.

— Конечно, подожду, — ответил парень, которому не терпелось завязать разговор. — Встану себе в сторонке и буду ждать. — Таксисты чем-то напоминают женщин. От них можно всего добиться, если согласен терпеливо слушать их жалобы.

Шофер тотчас воспользовался случаем и начал сетовать на судьбу. Сперва он обрушился на владельцев частных машин, которым, по его мнению, надо строжайшим образом запретить ездить по центральным улицам. Затем перешел к другой излюбленной таксистами теме: критике политических деятелей, которых, как он считал, пора призвать к ответу за все творящиеся в мире беды — в прошлом, настоящем и будущем.

Бордонаро не изъявил особого желания поддерживать разговор. Он отделывался односложным «да», «нет» и каким-то неопределенным мычанием, делая вид, что следит за ходом мыслей собеседника. Ему не хотелось показаться нелюбезным. Но тем не менее он ощущал, как в нем поднимается странное беспокойство, какое-то напряжение. Он смотрел на бегущие за окном машины невысокие мирные холмы римских пригородов, на вздымающиеся тут и там по сторонам кольцевой, дороги безобразные дома. Через несколько тысячелетий, подумал он, археологи будут изучать нашу нынешнюю цивилизацию по обломкам этих строений и придут к выводу, что никогда еще человек за всю свою историю не проявлял такого отсутствия вкуса...

Такси быстро скользнуло под путепровод Кассиевой дороги, миновало дороги Фламиниа, Салариа и свернуло на автостраду на Флоренцию. Сзади шел большой мощный автомобиль. Догнав такси, он с ним поравнялся. В машине сидело двое молодых людей. Тот, что сидел рядом с водителем, скосив глаза, бросил взгляд внутрь такси. Резким рывком автомобиль обогнал такси и поехал посреди автострады, по разделительной полосе. Слегка притормозив, он оказался чуть впереди такси. Вдруг парень, сидевший за рулем автомобиля, выжал до конца педаль тормоза. Послышался душераздирающий скрежет, и машина, чуть не перевернувшись и оставляя за собой на асфальте длинные следы покрышек, резко остановилась.

От шофера такси, никак не ожидавшего, что машина впереди вдруг остановится, потребовалось все его мастерство и долгий опыт. Но все же столкновения избежать не удалось. Такси ударилось о правый угол багажника, описало дугу . и застыло на обочине.

Таксист, хотя и слегка оглушенный, все же нашел в себе силы выйти из машины, собираясь как следует отчитать этих дорожных пиратов. Но раньше, чем он успел открыть рот, эти двое уже выскочили из автомобиля с куда более опасными намерениями. Глаза у них были налиты кровью, в руках они сжимали автоматы. Сразу же, одной очередью, они скосили таксиста. Он откинулся назад, ударился спиной о борт своей машины и сполз на асфальт.

Бордонаро увидел, что теперь стволы автоматов направлены на него. Он застыл, словно парализованный. За эти секунды он успел осознать, что расстается с жизнью и бессилен что-нибудь сделать. Первая очередь пригвоздила его к сиденью. Вторая заставила подпрыгнуть и бросила на дверцу. Чемоданчик соскользнул и застрял между сиденьем и ногой убитого. Один из убийц его быстро подхватил. Сзади уже начал образовываться целый хвост машин.

Не теряя времени, оба киллера перескочили через заграждение и вышли на другую полосу автострады. К ним сразу же подкатила машина, забрала их и унесла с громким ревом мотора.

* * *

Чуть более получаса спустя Каттани подъехал к автостанции у выезда на автостраду Рим — Север. Заплатил в кассу за выезд на автостраду и остановился на площадке, справа от станции. Его сразу же поразило необычное оживление. Было полно машин полиции и карабинеров. С воем сирен подъезжали все новые. Оба ряда автострады со стороны Рима были совершенно пустынны.

Каттани обратился к какому-то старшине:

— Что случилось? Дорожное происшествие?

Старшина окинул его взглядом, наполовину подозрительным, наполовину снисходительным.

— Дорожное происшествие? — произнес он. — А вы, извините, откуда свалились? Вы кто такой?

Каттани показал удостоверение.

— Я комиссар полиции.

Старшина сразу же заговорил почтительным тоном;

— Нет, господин комиссар, не дорожное происшествие. Тут была бойня. Застрелили таксиста и какого-то судейского. — Он протянул руку, возвращая удостоверение, но Каттани не замечал. Он застыл неподвижно, словно окаменев. — Господин комиссар, ваша книжечка. Что с вами? Вам плохо?

— Что? — отозвался Каттани, приходя в себя от потрясения. — Нет, нет, спасибо. Со мной все в порядке.

Садясь обратно в свою машину, он подумал: они меня опередили. Душу ему разрывали противоположные чувства: боль и горе из-за гибели еще одного товарища по работе отступали перед тоскливым отчаянием и усталостью. Он включил мотор и поехал в сторону Рима. Километра через три он увидел место расправы. Санитары укладывали на носилки тело таксиста.

Работники научно-экспертного отдела действовали четко и быстро. Один из них указал санитарам на такси, они открыли дверцы и вытащили тело зампрокурора. Одежда его была в больших пятнах крови. Каттани с трудом узнал Бордонаро: пули превратили его лицо в сплошную кровавую маску.

Кто-то дотронулся до руки комиссара. Обернувшись, он увидел Ферретти. Тот пристально, с горестным сочувствием смотрел на него. Потом спросил:

— Он должен был с вами встретиться, не так ли?

Каттани кивнул:

— Да, мы назначили встречу на автостанции.

Подошел один из подчиненных Ферретти и обратился к нему, не скрывая своего удивления:

— Мы узнали, что он только что прилетел с Сицилии. Надо бы выяснить, что заставило его отправиться на такси в сторону, противоположную Риму, вместо того чтобы ехать в город.

Оба оставили его слова без внимания. Отошли на несколько шагов, и Ферретти продолжал:

— Едва я вас увидел, дорогой Каттани, я сразу же понял, куда направлялся Бордонаро. Я вас предупредил, что мы имеем дело с безжалостными и опасными людьми.

Каттани слушал с отсутствующим видом. Полиция отвела движение транспорта на другую полосу, и теперь по ней в обе стороны с грохотом медленно пополз поток машин. Регулировщики, размахивая жезлами и свистя изо всех сил, пытались рассосать образовавшийся затор.

— Но вам известно еще, увы, не все, — проговорил Ферретти. — Сегодня убили Альтеро. Он возвращался из аэропорта в Палермо, проводив Бордонаро.

Комиссар опустил голову. Сделал несколько шагов, поставил ногу на ограждение и, отвернувшись, вперил взгляд в простор полей. Потом Ферретти увидел, как он достает из кармана платок и вытирает им глаза.

Немного взяв себя в руки, Каттани сказал:

— Оба они были уже слишком близки к раскрытию этого дела. Им еле успели помешать.

— Они были честные люди, и наш долг отплатить за их смерть, — проговорил Ферретти. — Неужели и сейчас вы не примете моего предложения работать вместе?

После короткого размышления Каттани ответил:

— Нет. Это были последние друзья, которые у меня оставались. Я не чувствую в себе ни сил, не желания. Не верю в успех. Сомневаюсь, что в существующих условиях возможно бороться за правду и справедливость. Что может сделать мелкий полицейский комиссар в одиночку, если там, наверху, за ним шпионят, его оговаривают, заставляют все бросить и от всего отказаться?

Ферретти попытался его подбодрить:

— Именно для того, чтобы покончить со всей этой мерзостью, и необходима ваша помощь.

— Нет, — сухо ответил Каттани. — Вы меня извините, но я думаю, что все вы одинаковы. С головой ушли в свои грязные игры и борьбу за власть. Сейчас моя единственная цель — спасти дочь.

— Неправда, — мягко возразил Ферретти. — Вы же оставили дочь, чтобы отправиться на встречу с Бордонаро.

— Потому что пытался спасти его. Я знал, что ему грозит опасность, и хотел предупредить, с какой стороны ждать удара. Но я опоздал. — Плотно сжав губы, он развел руками. — Что поделаешь, так получилось, — вздохнул он. - Прощайте, Ферретти.

Комиссар направился к кустарнику, делившему автостраду на две полосы движения. Он оставил свою машину по ту сторону, в «запасном» ряду. Регулировщик поднял жезл и засвистел, останавливая машины, чтобы дать ему пройти. Ферретти проводил его взглядом. Сделал несколько шагов вслед и крикнул:

— Комиссар, подумайте над этим хорошенько!

Как только Каттани пересек автостраду, колонны машин вновь сомкнулись. Комиссар не обернулся. Он поежился от свежего ветерка, словно физически ощутил горечь нового поражения.

* * *

Возвратившись в Женеву, он получил у врачей разрешение впервые вывести Паолу за ворота клиники. Они направились в луна-парк. Девочка была на седьмом небе от радости. Ей захотелось пострелять в тире, потом она пыталась выиграть золотую рыбку, бросая в цель шарики, а затем потащила отца и мать кататься на карусели.

Родители ей все разрешали и радовались, видя Паолу такой веселой и раскованной. Когда их взгляды встречались, они словно хотели сказать друг другу: кто знает, может, этот страшный кошмар уже позади?

Если они наблюдали за поведением дочери, то и она, в свою очередь, следила за ними, ловила их каждое слово, каждый жест. Она застала их врасплох неожиданным вопросом:

— Почему вы не любите друг друга?

Отец только вздохнул. Ему хотелось бы найти ответ, который звучал убедительно и обнадеживающе. Но он не сумел придумать ничего лучшего, чем банальное:

— Это неправда, что мы не любим друг друга.

Девочка не отставала:

— Тогда почему же вы никогда не поцелуетесь? — Она с недоверием уставилась на них.

Отец притянул к себе Эльзе, взял ее лицо в ладони и чмокнул в губы.

— Это неправда,— сказал он,— что мы не целуемся.

Дочь, казалось, была довольна. Она порывисто и нежно обняла их обоих. Потом ею вновь овладело чувство страха, неуверенности, и она спросила, останутся ли они навсегда вместе.

— Ну что ты все беспокоишься, — ласково ответил Каттани, пытаясь скорее кончить этот разговор. — Тебе нечего бояться. Мы сейчас вместе, будем вместе и потом. Все трое. Ну, теперь ты довольна?

Паола, утвердительно кивнув, сказала:

— Я вас обоих очень люблю.

Пока они проталкивались к выходу, девочка рассказала, что ей приснились ее бывшие одноклассницы.

— Мне очень хотелось бы к ним, — сказала она.

— Ну, конечно же, ты скоро вернешься в школу,— весело ответила мать, гладя ее по голове.

— Знаешь, что я сделаю? — предложил отец. — Попрошу врача позволить почаще выходить тебе с нами гулять. Нам ведь было так хорошо, не правда ли?

— Да, да, папа, пожалуйста. Скажи ему.

На следующий день доктор, наблюдавший Паолу, человек очень любезный, всегда в хорошем, ровном настроении, вызвал девочку для контрольной беседы.

Эльзе с мужем остались в коридоре. Сквозь стеклянную дверь они видели, как дочь беседует порой даже весьма оживленно с врачом.

— Смотри, какая она стала разговорчивая, — сказала Эльзе. — Интересно, что она там ему выкладывает. — И, сделав паузу, добавила: — Может, говорит, что ее родители очень любят друг друга. — Эти слова она произнесла не без грусти. И затем словно про себя пробормотала: — А действительно ли мы любим друг друга? —- И искоса взглянула на мужа.

— Послушай, — сказал он, — когда такие вопросы задает Паола, это простительно. Но когда ты после всего, что случилось, начинаешь спрашивать меня, любим ли мы друг друга, это, по-моему, уже слишком!

Эльзе вся задрожала от возмущения.

— Объясни мне толком, — сказала она, —- ты ломаешь эту комедию только ради нашей дочери? Значит, мы должны оставаться вместе не потому, что между нами еще что-то есть, а лишь в силу обстоятельств?

Не оборачиваясь к ней, Каттани ответил:

— Ты очень точно выразила суть сложившейся- ситуации.

— И ты надеешься, что наша дочь поверит этому обману, этому притворству? Не поймет, что ты через силу заставляешь себя оставаться со мной?

Они шли по длинному безлюдному коридору. В клинике царила мертвая тишина, от которой становилось даже как-то жутко. Комиссар потер лоб и со всей ясностью выложил, как он на это смотрит:

— Сейчас главное, о чем мы должны заботиться, — это помочь девочке выздороветь, стать психически нормальной. Я сделаю ради этого все, что в моих силах. Если надо будет обманывать — буду обманывать, надо притворяться — буду разыгрывать из себя влюбленного мужа. По-моему, это единственно правильный выход.

— А когда Паола поправится? — еле слышно спросила она.

— Тогда я откровенно с ней поговорю, скажу всю правду, не делая из этого трагедии.

Эльзе чувствовала, как горло ей сжимает волнение. Не желая расставаться хоть с какой-то надеждой, она предприняла последнюю попытку:

— Мы ведь с тобой говорили, что попробуем начать все сначала. Может быть, теперь, когда мы уехали с Сицилии и нам никто не мешает, когда нас вновь сблизила Паола, это и удастся...

Но он окончательно отнял всякую надежду:

— Нам с тобой нечего начинать заново!

Наступило тягостное молчание. Потом Эльзе простонала:

— Значит, ты меня бросишь!

— Но, Эльзе, будь же рассудительна: сейчас нас обоих слишком сильно мучают угрызения совести, мы затаили слишком много взаимных обид. И хотя мы стараемся подавить их, достаточно любого пустяка, чтобы они, каждый раз все возрастая и усиливаясь, вновь прорвались наружу. И рано или поздно мы все равно опять станем врагами.

— На деле выходит, — прокомментировала она, — что ты не хочешь даже попробовать. И только потому, что боишься, что потом придется об этом пожалеть. Но ведь это еще неизвестно!

Каттани не смог сдержать раздражения.

— Да можешь ты, наконец, понять или нет, — повысил он голос, — что наше супружество умерло и похоронено?! Между нами все кончено. Понятно?

И тут позади них раздался отчаянный вопль Паолы:

— Не-ет!

Выйдя из кабинета врача и подойдя сзади к родителям, она услышала конец их разговора.

—Не-ет! Не-ет! — продолжала кричать Паола.

Она пустилась бегом от них по коридору, выскочила в парк и стремглав помчалась по газонам.

Отец кинулся вслед за ней.

— Подожди! Я тебе все объясню!

Догнав, он пытался удержать ее, но девочка вырывалась и истерически кричала. Лицо ее было мокро от пота, глаза Вылезали из орбит.

Отец попытался взять ее на руки, но она выскальзывала, как угорь, и, задыхаясь, хрипела:

— Не смей до меня дотрагиваться! Не трогай платье! Оставь меня!

Отец снова внушал ей ужас. Он вновь у нее ассоциировался с тем, кто совершил над ней насилие. Провал в прошлое. Врач дал девочке успокоительное. Потом пригласил родителей и призвал не падать духом.

— Такие кризисы, -- сказал он со своей швейцарской невозмутимостью и уверенностью, — неизбежно будут повторяться. Но не надо отчаиваться. На этот раз причиной явились вы сами, а в следующий заставит ее вновь пережить этот кошмар может что-нибудь другое — неизвестно что, любой повод. И сказать, когда девочка обретет нормальные реакции, пока невозможно.

Врач вернулся к Паоле и сел рядом с ней. Девочка уже успокоилась, только глаза у нее еще лихорадочно блестели, как это бывает после некоторых лекарств.

— Послушай, — сказал ей врач, — с тобой хочет посекретничать мама. Она говорит, что ей надо тебе кое-что объяснить. Ты хочешь ее видеть?

Паола молчала. И прикрыла глаза. Врач погладил девочку по голове.

— Хорошо, — проговорил он, — значит, сегодня тебе не хочется. Я скажу маме, что ты готова поболтать с ней завтра. А теперь отдыхай.

Ночью Паола вдруг проснулась. Глаза у нее были широко раскрыты. Она встала с постели, взяла на руки мишку, которого отец купил ей на автостанции, и вышла из палаты.

Пройдя весь коридор, подошла к выходу. Толкнула тяжелую дверь, и взору ее открылась, сверкающая внизу огнями Женева.

На следующее утро садовник сделал страшное открытие. В большой чаше украшавшего парк клиники фонтана плавало тело девочки. Рядом плавал медвежонок — то медленно приближался к струе фонтана, то отплывал назад, уносимый течением.

КОНЕЦ БАНКИРА

Пассажиры толкались в коридоре вагона, надрываясь от тяжести перевязанных веревкой дешевых картонных чемоданов. Другие только вылезали из купе, стараясь втиснуться между ними. Поезд замедлил ход, громко заскрипел тормозами и с резким толчком остановился.

«Трапани, — прохрипело радио. — Станция Трапани».

Каттани протолкался к выходу. Он шагал быстро, несмотря на тяжесть чемодана. Подошел к такси. Навстречу бросился шофер, взял чемодан и положил в багажник. Комиссар дал свой прежний адрес и, нахмурившись, стал глядеть на мелькавшие за окном дома. Улицы заливал золотистый солнечный зной.

Такси миновало небольшую круглую площадь и свернуло на узкую улочку, задавленную безобразными высокими серыми домами. Каттани вспомнил, что сразу за ней, вблизи от дома, есть площадка, на которой находится бар. Он еще не завтракал и решил перекусить.

— Я сойду здесь, — сказал он таксисту.

В баре неожиданно наступила тишина. Протянув руку за кофе, Каттани случайно слегка задел локтем какого-то старика, и тот отпрянул, словно его ударили током.

Войдя в свой подъезд, Каттани, понурив голову, сел в лифт. Он ничего не хотел вокруг видеть. Каждая мелочь вызывала воспоминания, ножом пронзавшие сердце. На дверях еще была табличка с его фамилией. Он открыл дверь в квартиру, ударила волна застоявшегося воздуха.

Он распахнул все окна. Мебель стояла по своим местам, но казалась какими-то старыми ненужными ящиками. В комнате дочери со шкафа на него смотрели веселыми глазками два плюшевых клоуна. В углу лоджии он обнаружил пластиковый мешочек, полный тюбиков масляных красок — воспоминание об увлечении жены живописью.

Каттани не хотел ни о чем вспоминать. Внутри себя он ощущал пустоту. Словно только сейчас осознал, что всего за каких-то несколько месяцев жизнь его так круто изменилась. Поглядел на себя в зеркало, и ему показалось, что он лет на десять постарел. «По мне проехали катком, — подумал он. — Сплющили, как железный лом».

Под вечер неожиданно зазвонил телефон.

Он настороженно поднял трубку и несколько секунд молчал, прежде чем сказать:

— Алло.

— С благополучным возвращением!

Он узнал голос Ольги Камастры.

— А, это вы, — отозвался он. — У вас что — специальные радары, чтобы следить за мной?

Та рассмеялась.

— Вы не знаете этого города, — сказала она. — Новости здесь распространяются с фантастической быстротой. Вы приехали, чтобы здесь остаться?

— Это мое дело, — грубо ответил он. — Уж извините, но у меня нет никакого желания разговаривать. — И повесил трубку.

Через несколько минут вновь раздался звонок.

Это опять была графиня Камастра.

— Не сочтите меня назойливой, но хотелось бы с вами ненадолго увидеться. Я должна вам многое сказать.

— Вряд ли смогу вас выслушать, — сказал Каттани. — Я приехал лишь упаковать вещи и сдать их в багаж.

— Может быть, сегодня вечером вместе поужинаем? — предложила она.

— Нет. Мне не хотелось бы никуда выходить из дома, — решительно закончил он разговор.

Поужинал он двумя булочками, купленными утром в баре. В шкафчике на кухне он нашел еще плитку шокалада. Налил себе щедрую порцию виски и растянулся на диване перед телевизором. На экране мелькали сцены одной из тех американских историй, от которых без ума домохозяйки: с холодными, начищенными до блеска, как кафельные плитки, миллирдерами, их придурковатыми сыновьями и целой стаей жадных дамочек, кружащих над ними, как стервятники.

Раздался звонок у входной двери. Каттани засунул в рот последний кусочек шоколада и пошел открывать. Он думал, что это швейцар принес счета за свет и телефон.

— Добрый вечер! — приветствовала его Ольга Камастра. Лицо у нее так светилось радостью, и держалась она столь уверенно, что устоять перед ней было невозможно. Хотя Каттани не произнес ни слова, графиня вошла в прихожую.

— Даже если я вам мешаю, — сказала она, — мне все равно приятно вас видеть.

— Раз. вы — графиня, — саркастически произнес Каттани, — то я, жалкий плебей, должен вам с поклоном подчиниться.

Женщина усмехнулась.

— Ну, если вы подходите к этому т^ким образом...

А, впрочем, почему бы и нет? У нас, на Сицилии, женщина не может позволить себе прийти домой к одинокому мужчине. Если это откроется, она может поплатиться жизнью. А для меня это абсолютно возможно!. Никто мне ничего и не подумал бы сказать. Просто сочли бы капризом графини, вполне простительным грешком.

— Да, — сказал Каттани, — вы летаете высоко, это нам известно.

Он указал графине на кресло. Она села, удобно устроилась. Каттани остался стоять и спросил:

— Ну, так о чем же вам не терпелось со мной побеседовать?

Она нахмурилась и с досадой сказала:

— Ох, вы в самом деле хотите от меня поскорее избавиться! Я пришла узнать, с чего это вы вдруг решили приехать.

Каттани, не сдерживаясь, с силой хватил кулаком по столу.

— Это кто же хочет знать? Кому вы должны об этом доложить? — заорал он.

На лице у графини появилось обиженное выражение.

— Вы не должны бы меня так оскорблять, — сказала она. — Я не занимаюсь черной работой. И спросила вас лишь потому, что это интересует меня лично. А также, если позволите, из простой любезности. Кто знает, может быть, вы нуждаетесь в помощи. Ведь у нас с вами никогда не было никаких столкновений. Если могу быть чем-нибудь вам полезна, я все охотно сделаю.

Каттани взъерошил рукой волосы. Что надо этой женщине? Она ему друг? Или проникла к нему в дом, как троянский конь, чтобы окончательно его добить? Он обнаружил, что уже утратил способность разбираться в людях. Он слишком долго в себе растил недоверие к окружающим. И это сделало его чересчур осмотрительным.

— Как себя чувствует ваша дочь? — спросила графиня. Ее интерес казался искренним.

— Моя дочь, — тихо ответил Каттани, — меня покинула. Она не захотела больше жить.

— О, боже мой! — Женщина закрыла лицо рукой.

Теперь желание поговорить, поделиться испытывал он сам.

— Однажды утром, — сказал Каттани, — ее нашли в фонтане в парке клиники. Она бросилась в воду и захлебнулась.

— Нет, это невозможно! — произнесла, словно простонала, Ольга. Она поднялась с кресла. Глядя на огни за окном, добавила: — Какой ужас! Какие страшные вещи происходят в этом городе! Извините, но я поистине потрясена.

Комиссар, казалось, делал все, чтобы отогнать воспоминания. Но теперь они сразу на него навалились.

— Я не могу больше об этом говорить, — пробормотал он.

— Простите, — огорченно сказала женщина. — Было глупо с моей стороны мучить вас. расспросами.

— Здесь меня больше ничего не держит. Я вернулся только за вещами.

— Я вам верю,— проговорила графиня,— но кое-кто в городе может решить, что вы возвратились по другим причинам.

— По каким же?

— Чтобы отомстить.

— Отомстить? — удивленно повторил он. — Для, этого я не чувствую в себе силы. Чтобы мстить, надо кипеть злостью. А я перегорел. Меня доконали.

— А, кроме того, разве это имело бы смысл? — заметила графиня. — Только увеличило бы список жертв.

Каттани искоса взглянул на нее.

— Кстати, вы однажды попытались внести в этот список меня.

— Вам этого не понять, — ответила со вздохом Ольга. — В тот раз я не могла поступить иначе. Они спросили, на какой машине вы ко мне приезжали. Я видела ваш фургончик, и мне пришлось это сказать.

Она сделала несколько шагов, ломая пальцы. Потом продолжала:

— Я знаю, это было низко и жестоко. Но у меня не было выбора. Если бы я промолчала, мне бы не выйти живой из той комнаты. — Впервые за все время, что Каттани знал эту железную женщину, она была готова вот-вот расплакаться. — Вы себе даже не можете представить, какой террор царит в этом городе.

— Да ладно, — сказал комиссар, — чего уж там теперь говорить... Вам совершенно ни к чему передо мной оправдываться.

Она внимательно на него посмотрела.

— Я не пытаюсь оправдываться, я лишь хочу, чтобы вы меня поняли.

— Поняли, поняли... Почему я должен вечно стараться кого-то понять, кого-то оправдывать?

У графини стоял ком в горле. Она провела пальцем по спинке стула и с трудом проговорила: