СССР: вернуться в детство 5

21. РЯДОМ

«Охотники за привидениями», Линда. Портленд, загородный дом, 12 июля, 19.00 по времени Калифорнии.

Выходные бывают редко. Но Линда была железобетонно уверенна, что часть времени обязательно надо проводить с семьёй. Мама, папа, чай с пирогом… Судя по звукам гитары, сегодня ещё и сестра была дома. Уже приехала!

Линда прошла в гостиную, поцеловала Нэнси в макушку и села на противоположный диванчик.

— Что это ты играешь? Что-то новенькое?

— Нравится? Я записала на слух. Жаль, что я не знаю слова. С нами на фестиваль ехал мальчишка, аж из Сербии! Такое странное имя — Горан. Он пел, красиво. Но слова перевести не смог.

Линда почувствовала, как профессиональная интуиция, которой полагалось бы отсыпаться в выходной, поднимает голову:

— Неужели прямо из Сербии?

— Удивительно, правда? Он путешествует по Канаде с семьёй. Представь, Меттью нашёл его в вагоне с лошадьми!

— Да ты что…

— Да! Сел на вокзале не в тот поезд и потерялся, представляешь? Не знал, как купить билет и забрался зайцем в товарный вагон, спрятался за денники.

— Как же вы общались?

— Он неплохо так для серба объяснялся по-английски. Рассказывал про свою ферму, про лошадь.

— И что вы?

— Довезли его в нашем купе до Калгари и помогли купить билет до Эдмонтона. Ну, как же не помочь своему брату-ковбою?

— Действительно, — слегка отстранённо кивнула Линда. — А фоток у тебя не осталось?

Должны остаться, зная пристрастие сестры к фотографиям и альбомам.

— Что, интересно на серба посмотреть? — Нэнси уже полезла в сумку.

— Ещё как.

— Смотри! Обыкновенный пацан, я бы в жизни не сказала, что серб.

— Я тоже, — пробормотала Линда.

На фотографии было битком набитое купе, и улыбающийся Володя Воронов (он же Уилл Вольф, он же сербский мальчик Горан, он же «Джессика Доу») показывал в объектив «викторию».

— А шляпа у него сразу была?

— Не-ет, ты что! Это я с ним поменялась, на память. Теперь у меня есть настоящая сербская бейсболка, смотри! — и Нэнси вынула из сумки проходящую по всем ориентировкам чёрную бейсболку. — По цвету можно подумать, что сербы — мрачноватые парни, но уверяю тебя, мальчишка оказался очень компанейский, пел, сухариками нас угощал, — Нэнси встряхнула бейсболку и натянула её, гордо приосанившись: — Ну как?

— Обалдеть! — честно сказала Линда. — Извини, мне нужно срочно позвонить.

Вова. Среда, 15 июля. Иркутск.

На третью ночь около четырёх часов утра поезд приехал в Иркутск. Я распрощался с проводниками и вышел на площадь у вокзала, где, как и в Хабаровске, в ряд стояли жёлтые «Волги» с зелёными огоньками в уголке лобовухи. Подошёл к крайнему:

— Здорово, дядь. За город поедем?

— Далеко?

— От троллейбусного депо километра четыре по тракту.

— Десятка.

Ценник был охренеть какой высокий, если по километражу — раза в три выше, чем положено, а то и в четыре. Но искать другие варианты, привлекать к себе внимание дежурных ментов или топать пешком по ночному городу не хотелось вообще.

— Поехали. Попутчиков не берём.

По пустынным улицам долетели быстро. Я попросил остановиться у следующего за «Ньютоном» садоводства, «Декарта», дождался, пока такси уедет, и зашёл через лес. Мало ли, вдруг ждут меня.

Лес серел рассветными сумерками. Я ушёл за земельное товарищество, на дальний край предполагаемого нашего этнографического парка, где мы с Олькой не хотели ничего корчевать, достал из рюкзака кобуру и оружие. Револьвер проверил и сразу заправил в носок под брюки, остальное вместе с остатками неприятельских денег уложил в припасённый плотный полиэтиленовый пакет от сушёного мяса, тщательно завернул, упаковал в американский котелок. Котелок, чувствуя себя Кощеем — в ещё один пакет, чтоб помедленней ржавел, вдруг долго не достану. Потом срезал топором кусок дёрна (вот, наконец, и пригодился топор!), топором же вырыл ямку, закопал свою нычку. Водой и полиэтиленовой бутыли слегка по срезам полил.

Подумал. Достал маленький, самый первый купленный рюкзак. Предполагать нужно худшее. Если тут контора глубокого бурения продалась напрочь, хрен они от меня получат, а не информацию. Сложил фотоплёнки с картами, фотоаппарат, презервативы (чтоб не объясняться, для чего это). Осмотрел ещё раз развалы барахла. Пожалуй, ножи и хороший компас тоже на всякий случай пока припрячу, а то возьмут под благовидным предлогом «на осмотр», да и заиграют. Зубную щётку вот в карман сунул.

Фактически, в куче остались продукты, шмотки и тактический рюкзак. Нормально. Это сложил в «Ермак».

Топорик решил в руках нести. Мало ли кто меня там караулит.

К нашей «Шаманке» я подошёл со стороны противопожарной полосы, постоял у калитки для коз. Вроде, в сарае кто-то ходит. Заскулил Роб — почуял меня, должно быть. На него шикнули. Бабушка!

Я просочился во двор, состроил страшную рожу бросившемуся навстречу псу. Тот чудесным образом понял, что визжать не надо, заскакал вокруг молча, облизал мне руки. Я потрепал его за ушами, сказал тихо:

— Всё, Роб, потом. Фу, — и пошёл в козлятник.

Бабушка собиралась начать утреннюю дойку: готовила козам вкусняшки, тёплую воду и прочее, а по лицу её непрерывно текли слёзы.

— Баба Рая, что случилось?

Она обернулась ко мне и покачнулась:

— Ой, Вова!

— Тише-тише, присядьте. Что случилось, пока меня не было?

Она обняла меня и ткнулась зарёванным лицом в куртку:

— Ольгу-то в больницу забрали!

Я отстранился:

— Как — в больницу? В какую?

Бабушка ещё горше заплакала:

— В психушку…

В груди словно образовался булыжник.

— Вы не плачьте, баб Рая. Это не на самом деле. Это специально, чтоб её защитить.

— От кого? — она внезапно перестала плакать и испугалась совсем по-другому.

— От предателей Родины, — почти механически ответил я. Ну, не скажешь же, в самом деле, что от американцев? С чего бы вдруг такое? — Её там… спрятали. Чтоб никто не мог достать.

Мне самому очень хотелось верить в то, что я говорю. Потому что иначе…

— А как же…

— Всё будет нормально. Я приехал. Я со всем разберусь. Даже не думайте, что Ольга больная. Вот ещё!

— А ты-то…

— Я сейчас вещи оставлю и поеду, разберусь со всеми вопросами. Девчонки у нас?

— Да, спят ещё.

— Вот и ладно. Вы никому не говорите, что меня видели.

— Хорошо, — испуганно кивнула бабушка. Явно сообразила, что что-то тут нестандартное происходит.

Около дома я заглянул в вольер к Робу, сунул маленький рюкзак ему в будку, в самый дальний угол и строго сказал:

— Охраняй.

Роб, для которого в мире воцарилась полная гармония (хозяин вернулся!), с готовностью улёгся у входа в свои апартаменты и приступил к несению службы.

Я вошёл в дом, кинул рюкзак на кровать и достал нашу с Олькой «маленькую» нычку (на срочные внезапные нужды), отсчитал себе пятьсот рублей разными — мало ли что. Переоделся в «простого советского мальчишку», чтоб ничего вообще случайный взгляд не привлекало диссонансом. Из письменного стола достал самодельный кастет, который Ольга иногда использовала в качестве грузика, чтоб бумаги ветром не раздувало, сунул в карман ветровки. Потом подошёл к картине, в которой — я был уверен! — стоял постоянный жучок.

— Если вы причинили ей вред, молитесь, суки, чтобы ваша смерть была быстрой.

Выкатил из сарая свой веломотор. Вниз по улице съехал тихо, и только выруливая на трассу завёл. Ну что, товарищ майор, я надеюсь, у вас найдётся чем объяснить свои действия.

Ольга. Среда, 15 июля. Иркутск.

Утро в нашем закутке началось рано. Ко мне, конечно, никто не ломился, но не совсем же я глухая — чуть не в шесть утра захлопали дверями, забегали, засуетились. Так-так, варианта два. Нет, три. Два оптимистических: поймали генерала (который после того, как взяли подставных «кэгэбэшников», явившихся за мной в санаторий, рванул в бега) или Вовка проявился. Ну, и пессимистический: «накрылась медным тазом наша качалка»[38].

Я была настроена на оптимизм и потому проснулась и пошла смотреть, что у меня есть из продуктов, что-нибудь вкусненькое мужику с дороги приготовлю.

Вовка. День тот же.

До больницы я домчал минут за десять. И тут до меня дошло, что время-то раннее, семи ещё нет. И что мне делать? Два часа тут топтаться? С другой стороны, это ж стационар, приёмный покой тут круглосуточный должен быть. Рискнуть?

Я пристегнул велик к берёзе у входа и пешком вошёл в калитку, через которую время от времени проходили неторопливые и все как один очень спокойные сотрудники.

Никогда я в этой больнице не был. Справки на вождение и оружие в центре получал, на Гагарина. Где тут приёмный покой?

Территория сильно заросла зеленью, но, скорее всего, машины скорой помощи должны подъезжать прямо к крыльцу — а значит, идём туда, куда идёт нормальный асфальтовый подъезд.

В приёмном скучали двое здоровенных санитаров и женщина в белом халате. Уставились на меня с вялым любопытством.

— Чего тебе? — спросил один.

— Здравствуйте. Я только что вернулся из поездки и узнал, что сестра попала в больницу. И вот хочу узнать, в каком она отделении, и можно ли её будет повидать. Я рано пришёл, наверно? Волнуюсь.

— Будешь тут волноваться, — философски согласилась тётка. — Лет-то ей сколько?

— Одиннадцать. Оля Шаманова.

— А! — брови у тётки подпрыгнули, а сама она развернулась к одному из мужиков: — Паш, это не та, которая следователя по матушке материла, да ещё ежом? Не её в субботу в санаторий увезли? Ты ж в субботу дежурил?

— Я фамилию-то не помню, — пожал Паша широкими как дверной проём плечами. — Чёрненькая такая, песни всё пела.

— В санаторий? — тупо переспросил я.

— Если она. Придётся тебе до восьми ждать, регистратура откроется, там тебе точно скажут.

В голове шумел непечатный хаос.

— О! — воскликнул широкий Паша. — Маша с детского идёт! Маш! Подь на минуту!

Подошла неопределённого возраста женщина:

— Чё ёще?

— Маш, мальчишка сестрёнку ищет.

— А чё пораньше-то не пришёл? — усмехнулась Маша. — В пять утра?

— Да погоди! Мы вспоминаем тут. Шаманова — это ж её в субботу увезли?

— А-а! Но, её. Санаторий, — Маша наморщила лоб, — названье-то такое… навроде «Дерсу Узала».

— Да это ж кино! — всплеснула руками регистраторша.

— Да я говорю — похожее…

Я оставил их вспоминать название, а сам пошёл к калитке. Сука, где теперь её искать?! Знал бы где, скоммуниздил бы у деда мотоцикл, беретту откопал и доехал. Ехать куда???

Я с полминуты постоял в нерешительности и помчал в центр.

Вовка.

У ворот конторы толклось довольно много для раннего утра народу. Все, конечно, тут «совершенно случайно». Я тоже сделал морду кирпичом, прошёл в здание.

Немолодой дядька на проходной записал меня, прохлопал карманы, сурово потребовал оставить кастет и вообще, не положено такое. Я спорить не стал — собственно, для этого кастет с собой прихвачен и был. Ну, чтоб внимательней не искали. В кабинет к Сергей Сергеичу меня проводили. Он смотрел так, словно до последнего не верил, что это я пришёл и пришёл сам, подскочил, побежал дверь на замок закрывать… а когда повернулся ко мне, аккурат уставился в дуло револьвера.

— Не дёргайся, Сергеич. И не подходи, не доводи до греха. Руки на виду держи, а то я с дороги нервный. Куда Ольгу дели?

Он неожиданно усмехнулся:

— Я думал, ты первым делом спросишь: Сергеич, ты куда меня послал?

— Зубы мне не заговаривай! Что ещё за санаторий?

— Да здесь она! Про санаторий это мы так сказали, чтоб перебежчиков не спугнуть.

— Ну, раз здесь, то к ней и пошли. Там будем разговаривать, — я сунул револьвер в карман, продолжая держать майора на прицеле. — Ты, главное, не дёргайся. Без броника ж. Тебе хватит.

Не знаю, что бы я стал делать, если бы в коридоре меня ждала антитеррористическая бригада. Но сообщение о том, что Ольгу в психушку упаковали, настолько меня взбесила, что об адекватности можно было смело забыть. Майор, по ходу, тоже это почувствовал.

— Ладно, пошли. Руки-то можно опустить?

— Опусти. И вперёд иди, без дураков.

Мы спустились в подвал, прошли парой коридоров, поворачивая направо-налево, поднялись на полтора этажа. И тут я понял, что она действительно здесь, где-то рядом. Пахло домашней едой — офигительно. Борщом и ещё жареными кабачками со сметанно-чесночным соусом. Простецкая, вроде, еда, а я обожжжаю.

— Сказали ей, что я приехал?

— Да не должны были, — удивлённо ответил шагающий впереди Сергеич.

Значит, догадалась.

Коридор перегораживала массивная железная решётка. Сергеич нажал кнопку звонка, в металлической двери напротив открылся глазок, в который нас внимательно рассмотрели, и только потом — сама дверь. Суровый лейтенант распаковал решётчатую перегородку и пропустил нас внутрь, оставшись её закрывать. Ещё один, с калашом, ждал в небольшом коридорчике на две квартирки. Сергеич постучался в правую.

— Заходите! — пригласил из-за двери Олькин голос. В раскрытую дверь пахну ло запахами кухни, шипело масло.

— Оля!!!

— Вовка!!! — она грохнула о плиту сковородкой, побежала навстречу, повисла у меня на шее. — Целый?!

— Устал только… Ты как?!

— Как-как… целую неделю нервы мне мотали.

— Как же! До сих пор в психушке обсуждают, как ты следователя матюками обкладывала.

— Да это не следователь… Ой, глаза-то… Опять кого пришибить хотел?

— Да я как услышал, что тебя в какой-то санаторий отправили, да никто не знает в какой…

— Но револьвером угрожал, — вставил Сергей Сергеич.

— Это вы правильно сделали, что спорить с ним не стали, — рассудительно сказала Олька, — зачем вам лишние дырки в организме?

Олька.

Он приехал! Сверкая бешено глазами, как писал Вильям ненаш Шекспир. Но живой!

— Ну что, Мальвину изображать?[39]

Вовка только ухмыльнулся:

— Знала бы ты, Оленька, как ты со своей гигиеной облегчила мне задачу! — вынул из кармана щётку и сунул Сергеичу: — На. Да за щетину держи!

— Зачем? — не понял тот, хотя щётку взял.

— На экспертизу сдашь. Орудие необходимой самообороны. Там на ручке по-любому следы крови остаться должны.

И независимо проследовал в ванную!

Сергеич молча развернулся на выход и вернулся, когда Вовка уже за стол усаживался.

— Садитесь с нами, — пригласила я.

— А протокол?

— Ну, вы меня удивите, если нас здесь не пишут, — проворчала я. — Расшифруют — принесёте на подпись, всего делов. С лица вон спали совсем. Сплошные скелетоны вокруг меня…

Тащмайор поколебался и сел.

Вовка взял ложку:

— Сперва — кто нас продал? Только честно.

— Без фамилий, — предупредил Сергей Сергеич и пересказал Вовке ту же историю, что уже знала я. Про генерала Н, подмену инструкций, приказ о вывозе меня в психбольницу — а потом в санаторий, чтобы ловчее было изъять как «объект 2» в случае любых нестыковок с «объектом 1» — собственно, Вовой.

— Взяли генерала-то? — мрачно уточнил Вова. — Или опять прохлопали?

— Взяли, сегодня утром. Но никаких больше подробностей раскрыть не могу.

— И то хлеб.

Сергей Сергеич оказался достаточно деликатен, чтобы не наседать с расспросами во время еды, но уж потом впился как клещ, со всеми подробностями. Я слушала, разинув рот и офигевала.

Вова дошёл до стоянки в Орегоне, где он ножи покупал и сказал:

— С этого момента есть фотографии. Я там кодаковскую мыльницу купил, — пояснил он больше мне. — Но отснятые плёнки я смогу передать, когда мы вернёмся домой.

— Ребята, — Сергей Сергеич помялся, — вопрос о вашем возвращении домой пока не решён. Обеспечение безопасности…

— Ваша печаль, — перебил Вова. — А в тюрьме мы жить не будем. А потом, рычаги влияния и шантажа — это ещё и близкие друзья, родственники. Их вы тоже всех здесь поселите?

…