Убийство в соль минор

9. Сергей

— Что, совсем плохи мои дела? — спросил я Лизу, когда мы остались с ней вдвоем в кабинете.

Мне, человеку, ни разу не имевшему дела с законом, вернее, с представителями правоохранительных органов, с полицией, было невозможно поверить в то, что я оказался втянутым в такое ужасное преступление. Человек, с которым я выяснял отношения, с которым ссорился на глазах у многих на банкете своего уважаемого коллеги, оказался убитым как раз в тот момент, когда мы только что расстались с ним. Получается, что, едва войдя в кабинку туалета, Федор Горкин был зарезан убийцей, поджидавшим его там. Преступник убил его так же, как совсем недавно лишил жизни красивую молодую женщину — мадам Коблер, — ударил ножом в сердце.

— Да уж, вляпались вы основательно, — кивнула Лиза, сосредоточенно думая о чем-то важном.

Я рассказал ей все, что произошло со мной с тех пор, как мы расстались. О том, как я переоделся, взял подарок и отправился в ресторан «Русь» на юбилей дирижера Щеглова.

— Я сам во всем виноват, я не должен был с ним разговаривать, я все испортил!

В который уже раз я повторил эту фразу в надежде, что Лиза хотя бы как-то успокоит меня, поддержит, мол, да ладно, чего уж там, с кем не бывает. Но она, похоже, и не собиралась этого делать, в душе, вероятно, осуждая меня за легкомыслие, за глупость, наконец!

— Вы не могли бы повторить еще раз, что он сказал вам, когда вы произнесли имя мадам Коблер?

— Да, он как будто бы разозлился, возмутился даже, воскликнул примерно так: «Коблер! Что вы все зовете ее Коблер? Вы же ничего о ней не знаете!» А после и вовсе произнес грубо: «Марго она, тварь, понятно?» И добавил: «Тоже мне — Коблер! Да дрянь она страшная, вот кто! И вообще…»

— Вот за этим его «вообще», я полагаю, и кроется основная причина, то общее, что связывало этих двух людей, — задумчиво проговорила Лиза, потирая свой гладкий бледный лоб. Русые волосы ее мягкой волной лежали на плечах. Красивая молодая женщина, подумал я, ей бы дома сидеть да детей воспитывать, кашу варить, а она разбирает чужие конфликты, занимается поисками убийц, встречается и допрашивает преступников, свидетелей, копается в грязном белье обывателей, пытается понять мотивы преступлений, совершаемых и сильными мира сего. Я слышал, что адвокат Елизавета Сергеевна Травина имеет статус едва ли не придворного юриста и спасателя. И в то же самое время оказывает совершенно безвозмездную помощь людям бедным, попавшим в сложную жизненную ситуацию. Кажется, ее муж тоже адвокат, часто бывает за границей, где у него имеются свои русскоговорящие клиенты, интересы которых он защищает здесь, в России.

— Меня арестуют? — спросил я с замиранием сердца, думая о том, как будет переживать Валя, узнав о том, что со мной случилось. Ведь все произошло так быстро, я даже не успел ей позвонить!

— Пока что вас задержали, но потом, я думаю, вам предъявят обвинение. Говорю же — все очень серьезно. Полно свидетелей, которые подтвердят, что вы ссорились, что вы были пьяны. Да еще этот флейтист Цилин. В отличие от многих гостей он оказался самым трезвым. Он уверен, что Горкина убили именно вы. Очень эмоциональный человек, с неуравновешенной психикой. И надо же было именно ему обнаружить труп!

— А что говорят эксперты? Когда зарезали Горкина? — спросил я и тут же понял, что произнес самую настоящую глупость. — Господи, что я говорю. Он же на моих глазах зашел в туалет, и его убили сразу же. А убийца, тот, кто поджидал его в кабинке, убежал через окно.

— Да, это понятно, сейчас эксперты пытаются обнаружить хоть какие-нибудь следы на подоконнике, под окном, на земле. Самое ужасное, что на Сергея Мирошкина сейчас будут давить, я имею в виду его начальство. Всем будет удобно, если преступление будет раскрыто, что называется, по горячим следам.

— Поэтому я здесь и меня не отпускают?

— Да, поэтому. Знаете что, Сергей, я совершила небольшое преступление, — неожиданно проговорила она.

— В смысле?

— Понимаете, Валентина с Глафирой и вашим приятелем Еремой сейчас в Подлесном, вы знаете. В самом начале, когда я узнала о вашем задержании, я не могла не сообщить об этом вашей жене. Но потом, когда поняла, что вас уже не отпустят, решила дать ей возможность выспаться, я позвонила и сказала, что вас отпускают. Что еще пока не отпустили, но вот-вот отпустят, только оформят надлежащим образом. Это чтобы она не звонила вам, понимаете?

— И где же здесь преступление? — не понял я.

— Я же солгала.

— Вы думаете, я хотел бы, чтобы она волновалась?

В кабинет вошел следователь Мирошкин. Молодой мужчина в джинсах и черном свитере. Лицо уставшее. Взгляд внимательный, задумчивый.

— Сережа, господин Смирнов — пианист. У него на носу гастроли в Германии. Ему нужно репетировать. Ясно же, что это не он зарезал этого Горкина, — сказала Лиза, обращаясь к следователю по-свойски, дружески.

— Глафира не звонила? — вместо ответа спросил Мирошкин. — Что у них там на эту Марию Еремину?

— Звонила! Как раз собиралась тебе звонить, — оживилась Лиза, встала и прошлась по кабинету. На ней были джинсы такого же синего цвета, как и у Мирошкина, только свитер был белый, пушистый. Тоненькая, с нежным лицом, она выглядела как девочка. — Мария Еремина — это чужое имя. У настоящей Ереминой пропал паспорт много лет назад, предполагаю, что именно этот паспорт оказался у Коблер.

— Почему ты так решила?

— Да потому, что в том российском паспорте, что привез с собой господин Коблер, указан адрес: село Подлесное, улица Весенняя, дом одиннадцать. Когда Глаша показала хозяйке дома фотографию мадам Коблер, та сказала, что впервые видит эту женщину. К тому же незадолго до смерти Горкин, когда господин Смирнов спросил его, что того связывает с мадам Коблер, сказал, что никакая она не Коблер, что зовут ее Марго, Маргарита.

— Послушайте, я, конечно, у вас первый подозреваемый, это понятно, но все же дайте и мне сказать кое-что, на мой взгляд, важное, что может пролить свет на туманную историю жизни этой мадам, — воскликнул я, когда меня озарила одна блестящая мысль.

Лиза и Мирошкин произвели синхронное движение руками, как бы раскрывая большущий цветок, мол, говори!

— Это даже хорошо, что Вали моей сейчас нет, ей бы это мое предположение совсем не понравилось. Она уверена, что эта схожесть с авантюрного типа дамочкой случайна и не имеет к ней никакого отношения. Она даже готова поверить в продажность, вы уж извините, вас, работников лаборатории, занимающейся тестированием ДНК, но только не в то, что мадам Коблер — ее родственница. Однако у меня на этот счет имеется свое мнение. — Я перевел дух и тотчас поспешил выстроить в голове собственную логическую цепочку рассуждений прежде, чем меня перебьют. — Внешнее сходство Коблер с Валей потрясающе. Иначе я не принял бы ее в момент опознания за свою жену. Лиза, вы же помните, насколько я был потрясен смертью Вали, когда обратился к вам за помощью. Да я был просто убит, уверенный стопроцентно, что в морге видел ее труп! Я мысленно уже похоронил ее! И вдруг выясняется, что Валечка жива и что убита совершенно чужая женщина. Безусловно — они родственники. А мать она ее или нет, сказать трудно, поскольку даже ваш эксперт Герман Туров утверждает, что Коблер — очень молодая женщина. Но в жизни случаются разные истории. И надо бы уже принять этот результат теста ДНК за истину. Давайте согласимся с тем, что убита мать Вали. Понятно теперь, что ее зовут не Мария Еремина, что это с Коблером она познакомилась как Мария Еремина, и зачем ей понадобилось менять свое имя, нам еще только предстоит выяснить. А на самом деле ее зовут, по словам Горкина, Марго, Маргарита. Теперь смотрите.

Валентина воспитывалась в детском доме, куда ее подкинули младенцем. Большую часть времени она провела, однако, не в детском доме, а в семье директора детского дома, Елены Николаевны Соленой. Вы чувствуете этот соленый корень? Соленая, Соль. Все это идет от этой самой Елены Николаевны Соленой, которая дала эту фамилию своей любимице, воспитаннице.

Если бы Горкин не обратился к своей старой знакомой «мадам Соль» — а именно так он, приняв Валю за Коблер, назвал ее на вечере после моего первого концерта, — то трудно было бы связать этих двух женщин, даже несмотря на ДНК. Хотя, знаю, вы бы со мной поспорили. Но не в том дело.

А что, если эта самая Елена Николаевна Соленая и есть мать или родственница, тетя, к примеру, моей Вали? И именно поэтому она настояла на том, чтобы Вале дали ее фамилию? Никто не станет оспаривать тот факт, что Елена Николаевна с тех самых пор, как в детский дом подкинули маленькую Валечку, занималась ее воспитанием. Она часто брала ее к себе домой, покупала ей красивую одежду, игрушки, сладости, словом, выделяла ее из всех остальных детишек, за что Вале ее ровесники, с которыми она делила комнату, устраивали «темную», лупили ее!

Валя сохранила в своей детской памяти какой-то необыкновенно красивый дом с садом, где она проводила много времени и где к ней относились по-матерински нежно, баловали ее. Она и сюда-то приехала, чтобы найти этот сад и эту женщину, считая ее своей матерью. Однако оказалось, что эта женщина — моя преподавательница по сольфеджио в музыкальном училище — Лариса Альбертовна Генералова. Женщина бездетная, одинокая. Да, она не мать ее, это ясно. Но она может знать кого-то из окружения своей соседки по дому, Елены Николаевны Соленой. Быть может, она видела либо ее сестру, либо племянницу, понимаете? Возможно, существуют и другие соседи, которые могли бы рассказать о семье Соленой больше. К примеру, кому перешел этот дом после смерти Елены Николаевны Соленой? Кто наследники?

Возможно, если бы мы разыскали родственников этой семьи, то могли бы спросить, не сохранились ли фотографии тех лет, когда Валя проживала в том доме. Вдруг среди окружения Елены Николаевны окажется Маргарита Соленая, то есть наша мадам Коблер?! Если мы найдем хотя бы кого-то, кто знал ее, то сможем выяснить, что связывало эту Маргариту с Горкиным, и так, шаг за шагом, приблизимся к тому, что связывало Горкина и Маргариту, отыщем то общее, за что они и были жестоко убиты.

— Значит, говорите, что эта Генералова — ваша преподавательница? Та самая, к которой Валентина помчалась ночью после того, как поужинала с Горкиным, пообещав ему свидание в гостинице? — спросил Мирошкин.

— Да.

— Но Валентина ведь уже беседовала с ней, расспрашивала ее о своей матери.

— Думаю, что Лариса Альбертовна просто вспомнила ее, соседскую девочку, которая частенько гостила у нее дома, в саду. Что же касается того, знакома ли она была с ее матерью, об этом и слова не было сказано, хотя уверен, что Валя наверняка спросила ее об этом. Лариса Альбертовна лишь повторила Вале то, что знала: что девочка Валя была из детского дома, что Елена Николаевна Соленая опекала ее, часто забирала к себе домой. Никто не знал, кто ее настоящая мать.

— Мне нравится идея разыскать родственников Соленой, — сказал Мирошкин. — Тем более что я впервые слышу о знакомстве Елены Соленой с Генераловой.

— Сережа, позволь нам с Сергеем прямо сейчас отправиться к Генераловой. На дворе ночь, а у тебя еще работы — выше крыши, не трать свое время на нас, это бессмысленно. Надо действовать! Я же знаю, что все гости с юбилея Щеглова ждут, когда ты с ними побеседуешь. Это займет несколько часов. Эксперты работают в ресторане, надеюсь, они найдут следы преступника. Кроме того, я в курсе, что с минуты на минуту у тебя появится материал с камер видеонаблюдения, установленных как в самом ресторане, так и в районе бизнес-центра «Аврора», и ты наверняка увидишь человека, который, зарезав Горкина, покидает ресторан через окно мужского туалета. Что изменится, если ночь Сергей проведет не в СИЗО, а со мной. А? Сережа? Пожалуйста!

— Ладно, Лиза, под твою ответственность, — произнес Мирошкин, поднимаясь со своего места. — Работы мне, правда, предстоит много. Но утром он, — Мирошкин кивнул в мою сторону, — должен быть здесь. Поезжайте уже!

— Спасибо, Сережа! — улыбнулась Лиза. — Родина тебя не забудет!

Лиза на самом деле знала свое дело. Да и с Сергеем Мирошкиным, как я понял, договаривалась не в первый раз. Конечно, одно дело — официальное расследование, где все действия производятся в соответствии с законом, что подчас затрудняет эти самые действия, другое — более свободное от закона расследование, производимое частными детективами, адвокатами, заинтересованными лицами, где допускаются разного рода компромиссы, незаконное проникновение в частные владения, сокрытие фактов, пользование профессиональными техническими средствами и многое, многое другое. Я знал это исключительно из книг и фильмов. И вот теперь столкнулся с этим впервые, познакомившись с Травиной. Вот так, с легкостью, ей удалось освободить меня из-под стражи, меня, главного подозреваемого! Конечно, Мирошкин отпустил меня, поскольку не верил в мою виновность, иначе меня ни за что не отпустили бы. Но по закону-то он не имел права этого делать.

— Я могу позвонить Вале? — спросил я Лизу уже в машине — мы спешили поскорее убраться со двора полицейского управления. — Успокою ее.

— Ночь, она уже спит. Не надо тревожить ее. Я же говорила вам, что уже звонила ей, сказала, что вас уже практически отпустили. Пусть она отдохнет, выспится на свежем воздухе.

— Постойте, а где она? — До меня только что начало доходить, что Лиза, говоря о Валентине, имеет в виду, вероятно, что та осталась ночевать где-то «на свежем воздухе».

— В Подлесном. Хозяйка их не пустила в ночь, предложила переночевать у нее в доме. Накормила их, напоила. Поэтому я и говорю, что не надо бы их сейчас тревожить.

Я хотел сказать ей, поделиться своими чувствами, страхами, объяснить, что все, что происходит со мной в последнее время, с тех пор, как я чуть было не потерял свою жену, воспринимается мной как кошмарный сон. Что все то непонятное, что происходит вокруг меня и что какими-то невидимыми нитями связано с Валентиной, навевает на меня тоску, а потому мне трудно сосредоточиться и работать, репетировать, хотя на носу концерты! Но промолчал, лишь вздохнул. Но вздох мой получился судорожным, тяжелым.

— Знаете что, Сергей, — говорила Лиза, не глядя на меня, крепко держась за руль и давя на педаль газа, — вот уж кому-кому, а вам-то точно не следовало приходить на этот юбилей и встречаться с Горкиным. Я чувствую и свою вину за то, что с вами случилось. Но кто мог предположить, что вы станете разговаривать с ним напрямую, бросать в лицо обвинения. А если бы, не дай бог, конечно, это он оказался убийцей Коблер, и следующей жертвой стали вы? Я не знаю, как к вам относятся другие люди, но я лично вижу в вас, честно скажу, небожителя. Да-да. Не удивляйтесь, это искренне! Вы — музыкант с большой буквы, вся ваша жизнь так или иначе подчинена музыке, вы служите ей, а потому вас нужно беречь, ограждать от подобных переживаний. Ведь музыка — это очень тонкая материя! Полагаю, что лучше всего понимает вас ваша жена, Валентина. Чудесная женщина. Вам повезло с ней, честное слово. И мне, право, жаль, что ее жизнь сложилась таким образом. Что она, по сути, сирота и до сих пор находится в поиске своих близких. Что же касается ваших предположений, связанных с Еленой Соленой, что она может быть родственницей Валентины, то в это я, вы уж меня извините, не верю. Ну какая тетка, бабка или, я не знаю, просто родственница, да еще и работающая в детском доме, насмотревшаяся на сиротскую жизнь, оставила бы свою кровиночку в казенных стенах? Да это просто невозможно!

— Но вы же поддержали меня! И мы едем сейчас к Генераловой, я правильно понимаю?

Я хорошо знал этот маршрут, а потому нисколько не сомневался в том, что мы едем в пригородную зону, где находился дом Генераловой. Это лет двадцать назад здесь строили одни дачи, и участки земли раздавались чуть ли не бесплатно, сейчас же этот район стал частью города, причем одной из самых дорогих, и именно здесь, на берегу Волги, строились самые богатые дома. Сюда подвели газ, прорыли канализацию, разбили парк, посадили деревья, даже вычистили пруд и развели там рыбу.

— Да, к Генераловой. Но не потому, повторяю, что надеюсь услышать какую-нибудь тайну семьи Соленых, а чтобы постараться найти следы мадам Коблер. А вы, в свою очередь, постарайтесь успокоить вашу преподавательницу сольфеджио, которая, увидев нас, наверняка испугается. Кажется, она живет одна? Все-таки — полночь!

— Да-да. Это я беру на себя. Думаю, что ей надо бы сначала все-таки позвонить, предупредить о нашем приезде.

Я позвонил и в ожидании ответа испытал странное чувство ученика, робеющего перед своей учительницей. И это при том, что Лариса Альбертовна считала меня своей гордостью, своим любимым учеником и давно уже относилась ко мне как к равному.

— Лариса Альбертовна, это Сергей Смирнов. Вы извините, что я так поздно…

— Сережа! Боже, какая неожиданность! — послышался в трубке ее высокий голосок. — Ничего не поздно! Время, что называется, детское! Я вообще ложусь часа в два-три, бессонница, знаешь ли, замучила. Что-нибудь случилось?

— Нет-нет! Просто надо бы поговорить. Мы заедем к вам минут через сорок?

— Буду ждать!

— Вот и все, — сказал я, уже обращаясь к Лизе после того, как отключил телефон. — Она нас ждет. Скажите, Лиза, вам не удалось узнать, где и с кем провела Коблер все эти дни сразу после ее приезда из Франции? С кем встречалась?

— Кое-что узнала. Она проживала в гостинице «Европа» семь дней, вплоть до убийства. Персонал гостиницы был опрошен, выяснилось, что Коблер каждый день утром заказывала такси и отправлялась в центр города, каждый раз в разные места, но расположенные примерно в одном и том же районе. Мы опросили двух водителей такси, работающих рядом с рестораном, которые хорошо запомнили ее, и все они утверждали, что женщина выглядела спокойной, даже счастливой, что у них создалось такое впечатление, будто бы она собирается совершить своего рода ностальгическую прогулку. Один раз она даже поделилась с водителем своими впечатлениями о городе, который она давно не видела, о том, каким он стал. Отметила, что центральная часть города, к примеру, ухожена, что много цветников, что появилось много чего интересного. Вот только еда в магазинах изменилась в худшую сторону, что сырковая масса, к примеру, стала какой-то искусственной, непонятно из чего сделанной, что нет всех тех плюшек и пирожных, которые были раньше.

— То есть она не называла какой-то адрес, улицу, а просто выходила в центре, и вид у нее был праздный, она никуда не спешила, не нервничала… Что ж, — сказал я, — должно быть, она чувствовала себя довольно комфортно в городе, как если бы приехала сюда исключительно как турист. Чтобы прогуляться по родным местам, так? Не думаю, что богатая женщина прилетела в провинциальный российский город, чтобы полюбоваться цветами на клумбе. Она явно отсюда родом и приехала сюда по делам. Но главное — она выглядела спокойной.

— Вот-вот, и я тоже обратила на это внимание.

Лиза не успела договорить, как зазвонил телефон.

— Да, слушаю? Да, да, поняла. Что ж, я рада, что все так складывается. Вот бы теперь его найти. Спасибо, Сережа. Что-то еще? Слушаю тебя. И? Да что ты говоришь?! Отлично! Но и без распечатки я знаю, что они начали свой диалог задолго до ее приезда. Спасибо! До связи! — Она сунула телефон в карман курточки. — Есть две видеозаписи, — сообщила она мне, — где на одной четко видно, как Горкин входит в туалет ресторана, а вы, Сергей, поджидаете его снаружи, а на другой видно, как спустя пять минут после того, как Горкин вошел в кабинку, если говорить о времени, из окна туалета выбирается мужчина. Высокий, очень худой. Лица, конечно, не видно, там темно, но силуэт четкий.

— Вот бы Цилин посмотрел это видео! — в серд-цах воскликнул я, понимая, что никогда не смогу простить флейтиста за то, что он так легко поверил в то, что я убийца. — Убедился бы, что это не я, что меня там и не было! Теперь-то, я надеюсь, меня обратно в камеру не запрут?

— Нет, конечно. Хорошо, что они нашли эту запись. Но это еще не все. Официант, обслуживавший столик Горкина на банкете, оказался честным парнем, не воспользовался суматохой, не украл его дорогущий телефон, а отдал его одному из экспертов. Мирошкин только что просмотрел историю вызовов — Горкин четырнадцать раз с тех пор, как Коблер прилетела в С., разговаривал с ней по телефону и пять раз, когда она была еще во Франции.

— Значит, они договаривались о ее приезде, — произнес я. — А что ее муж? Он ничего не знает о Горкине?

— Нет. Он говорит, что мало что знает о прошлом своей жены и что она собралась в Россию как-то внезапно, сказала, что хотела бы повидать своих родственников.

— А каких именно родственников?

— Он понятия не имеет.

— Он говорит по-русски?

— Да, говорит. Иначе бы они и не познакомились.

— А как они познакомились?

— Я так поняла, что он, владелец парфюмерной фабрики, познакомился с Мари, как он ее называет, в баре в Граасе. Она, обыкновенная русская девушка, работала там на розовой плантации. Красивая, веселая, она сразу понравилась ему, он угостил ее выпивкой, потом увез к себе. Вот и вся история.

— История Золушки, которая стала принцессой, — сказал я. — Вот только зачем ей понадобилось приезжать сюда, к Горкину?

— Завтра утром Мирошкин будет допрашивать мать Федора, я напросилась с ним. Послушаю, что она расскажет.

Мы спустились с темной трассы на слабоосвещенную дорогу, ведущую в поселок Пристанное, и я на правах штурмана показал Лизе, где находится дом Генераловой.

Мы остановились перед воротами, вышли из машины. В двухэтажном доме светились все окна первого этажа — нас ждали.

Я задрал голову и увидел, что небо затянуто рваными черно-фиолетовыми облаками, через которые проглядывает бледная, холодная луна. Ледяной ночной ветер заставил Лизу запахнуть курточку.

— Ужас, как холодно! — сказала она. — Ну, давайте уже звоните, стучите.

— Вот, пожалуйста, садитесь поближе к огню. — Лариса Альбертовна Генералова, молодящаяся стройная женщина в черных брюках и черном свитере, кутаясь в шерстяную цветную шаль, подвинула, обращаясь к Лизе, кресло-качалку поближе к камину. — Вы, милочка, я вижу, совсем замерзли. Грейтесь, а я сейчас чай приготовлю. Может, чего покрепче? У меня и коньяк знатный есть. У меня всегда имеется запас коньяка, ну и наливки разные.

Последние слова доносились уже из кухни, где хозяйка принялась звенеть посудой.

— Давайте я вам помогу, — предложила Лиза скорее из вежливости, как я понял, поскольку, усевшись на удобное кресло-качалку, она вжалась в него, ее тело приняло форму сиденья, и ей явно не хотелось его покидать. Оранжевые блики огня заиграли на золотистых волосах нашего адвоката. Она, прикрыв от удовольствия глаза, вытянула руки с растопыренными пальцами к огню.

Честно говоря, я и не представлял себе, с чего начать разговор. Но потом решил, что сообщение об убийстве Горкина, о котором она тоже, возможно, что-то знает, поможет мне плавно перейти к личности Елены Николаевны Соленой.

— Знаете, мой дом всегда был полон гостей, — сказала Лариса Альбертовна, водружая на стол тяжелый поднос с закусками, рюмками и расставляя их на столе, покрытом вышитой красными маками льняной скатертью. Надо сказать, что все вещи в доме были подобраны хозяйкой с большим вкусом. Старинная мебель, удобные кресла, шелковые обои, картины на стенах, фотографии в красивых рамках, вазы с живыми цветами и свежими фруктами, сверкающий, начищенный до блеска паркет. Дом словно ждал гостей и был готов к их приходу каждой своей комнатой, каждой кроватью, каждым апельсином в вазе, каждой бутылкой коньяка. — Когда я была молода, у меня любили бывать мои друзья-музыканты, пианисты, скрипачи, художники, скульпторы. Личная жизнь у меня не сложилась, кроме одного брака, длившегося всего три года, нескольких бурных, но бестолковых романов и вспомнить-то нечего. И так уж случилось, что я жила консерваторией, своими друзьями, потом учениками, ну и, конечно, сестрой, ее интересами. Ее племянники были почти моими детьми. Моя сестра Ирина и ее муж Миша Вайс — пианисты, много времени проводили на гастролях, и детей воспитывала наша мама. Вот они, кстати, взгляните на эту фотографию, это они в Берлине на фестивале… прекрасная пара!

Я не поленился, подошел и принялся рассматривать фотографии на стенах. Ирина и Михаил Вайс действительно были красивой парой, оба в белом, торжественные, с букетами в руках. Михаил Вайс вообще много времени проводил в Германии, у него были контракты. Он был старше своей жены Ирины, изящной брюнетки с яркими чертами лица, давно уже облысел и носил натуральный парик. С фотографии на меня смотрел уверенный в себе красивый, высокий светловолосый мужчина с нежной, умиротворенной улыбкой на губах.

— Но когда мама умерла, — продолжала между тем Лариса Альбертовна, — Пете и Лилечке было двенадцать и тринадцать лет, я взяла их к себе. Конечно, мне нужна была помощница, я же тоже работала, и у меня была своя жизнь, поэтому я пригласила к себе пожить одну нашу дальнюю родственницу из Камышина, Сонечку. Вот так мы и жили впятером… Дом у меня большой, места всем хватало… Он остался мне от моего единственного мужа, скрипача Валерия Жечкова, который был старше меня на двадцать шесть лет и рано умер, подцепив сальмонеллу. Хороший был человек, заботливый муж, очень любил меня.

Она рассказывала о себе как человек, при каждом удобном случае и сам охотно пробегающийся по клавишам своего прошлого, любящий вспомнить приятные моменты, оживить в памяти своих друзей, родственников и словно проверить, слушая звучание своих фраз, совпадает ли впечатление от сказанного и услышанного с истиной.

— Сюда очень удобно добираться на пароходиках, до пристани — это дешево и очень романтично, летом, разумеется. А так — на автобусе, личных авто. Здесь воздух, рядом лес, да и сад у меня большой, я специально поставила в тенистых местах под яблонями, ивами, грушами скамейки. У меня кладовая забита мягкими подушками, которые я летом высушиваю на солнце, чтобы потом разложить на этих скамейках. У меня и бассейн был, да только с ним много мороки.

— Вы устраивали здесь настоящие концерты, мне Валя рассказывала.

— Да-да! Я потом вспомнила ее, девочку, которая жила по соседству и частенько заходила ко мне. Она была сущим ангелочком, очень красивый ребенок, спокойный, любознательный. Мои племянники были постарше ее, после Лилечки оставалось много одежды, почти новой, красивые платья, кофты, ботиночки, курточки. Ирина привозила целые чемоданы одежды со своих заграничных гастролей. Так вот я многие Лилечкины вещи отдавала Леночке, соседке своей, той, у которой и жила Валечка.

Валя приходила ко мне летом, когда все мои отдыхали на море. Мне было скучновато, я тосковала по моим племянникам, а потому, когда ко мне приходила Валечка, я старалась уделить ей время и внимание. Я же понимала, что она — интернатовский ребенок, а потому обделена материнской любовью. Я очень люблю готовить, часто пеку разные торты, пироги, сама-то мало ем, а вот гостям всегда рада, кормлю их с удовольствием. Вот и Валечку тоже кормила, да еще и с собой давала — конфеты, фрукты… Сережа, вы приехали ко мне поговорить о Вале?

Она спросила это как-то грустно, словно понимая, что она сама мало интересует своих гостей, что им до нее, по сути, и дела-то нет.

— Вы ешьте. Это салатик с фасолью, очень вкусный. Это рыбка красная. Лиза, пожалуйста. Не стесняйтесь. Я ужасно рада вашему приезду, хотя, честно говоря, уже голову себе сломала, не понимая, что еще интересного я могу рассказать о твоей жене, Сережа.

— Лариса Альбертовна, расскажите о вашей соседке, Елене Николаевне Соленой.

— О Леночке-то? А что рассказывать… Она личность в нашем поселке была известная и очень уважаемая. Она много лет занимала должность директора детского дома, и все знали, что она — человек в высшей степени порядочный, не ворует, понимаете? Она находила контакты с людьми, что называется, из высшего эшелона власти и убеждала их помогать детскому дому. Она ездила по заводам и фабрикам, просила не денег, нет, а, к примеру, купить для детей постельное белье, одежду, ковры, кровати, новые трубы, краску, пианино, игрушки. Понимаете? Она собрала вокруг себя таких же честных, порядочных людей, сколотила коллектив единомышленников и всем сердцем переживала за своих воспитанников. У нее была своя дочь, Рита, да только она сбежала. Ей было тогда лет двенадцать-тринадцать! Представляете, влюбилась в какого-то парня, села на поезд и сбежала! Это была настоящая трагедия для Лены. Она буквально поседела после этого. Девочку искали, но не нашли.

Я бросил осторожный взгляд на Лизу, внимательно слушавшую Генералову. По ее лицу невозможно было понять, довольна ли она нашей беседой — ведь мы, даже не успев допить наш чай, нашли Марго Соленую! Легко! Оказывается, это пропавшая дочь Елены Николаевны Соленой!

— Даже тела не нашли? — спросила Лиза.

— Нет, не нашли. Во всяком случае, никто в нашем поселке ничего больше о девочке не слышал. Но если вы хотите больше узнать о Лене, услышать историю ее семьи, то вам лучше поговорить с ее подругой, она, слава богу, жива и здорова и живет буквально через забор от Лены. Ее зовут Зоя Кравченко. Только я все никак не могу понять, почему вы так заинтересовались Леной? Вы предполагаете, что Валя — ее внучка? Вы серьезно?

— Скажите, пожалуйста, Лариса Альбертовна, вы знаете человека по фамилии Горкин?

— Федя-то? Конечно! Прохвост еще тот! Без мыла… Я хочу сказать, что он в каждой бочке затычка. Очень энергичный молодой человек. Говорят, из хорошей семьи, его мать, кажется, искусствовед, я видела ее несколько раз на каких-то презентациях. Федя наделен организаторским талантом, предприимчивостью. Он всегда в гуще всех культурных событий города, находит деньги для разного рода конкурсов, праздников, выставок, презентаций, фестивалей. Многие относятся к нему с долей брезгливости, мол, он вор и мошенник, а я вот лично так не считаю. Он реально помогает людям, особенно молодым — писателям, поэтам, музыкантам — проявить себя. К примеру, я точно знаю, он помог молодому писателю Аркаше Ройзману издать его сказки. Чудесная получилась книга. Потом он помог ему принять участие во всероссийском литературном конкурсе, на эту книгу обратили внимание, она заняла какое-то место, после чего с Аркашей заключили контракты уже московские издательства, а потом и вовсе сняли мультфильм! А сколько стихов он напечатал! Ну и что, что все авторы — его друзья? Я считаю, что он делает большое дело. Да я много чего знаю о Феде, он бывал у меня здесь много раз. Мы с ним обсуждали возможность написания книги о моем зяте, Мише, я обещала ему, что поговорю с ним, спрошу, готов ли он выложить определенную сумму за эту работу. Но при чем здесь Федя?

— Его убили сегодня, — сказала Лиза и пригубила свой коньяк.

— Не может быть! — Генералова откинулась на спинку стула. — Так вот оно что. А я все думаю, с чем ко мне собирается мой Сереженька. Оказывается, беда. Федю убили. А кто? За что? Еще неизвестно?

— Его убили так же, зарезав ножом, как и несколько дней назад французскую подданную, Мари Коблер.

— Мари Коблер, — задумчиво проговорила Генералова, словно пытаясь вспомнить, слышала ли она прежде это имя. — Нет, я не слышала ни о какой Коблер. А какое отношение она имеет ко мне? Вы же приехали-то ко мне! Сережа, может, я что не улавливаю?

— Мари Коблер — русская по происхождению. Она была знакома с Федором Горкиным, — сказала Лиза. — Их что-то связывало. А недавно стало известно, что Мари Коблер раньше звали Марго.

— Хорошо… так… И что? Вы же спрашивали меня о Леночке Соленой.

— У Коблер, в то время, когда она жила в России, была кличка Соль, — произнес я. — Но самое главное, что привело нас к вам и почему все крутится вокруг моей жены Валентины Соленой и Елены Николаевны Соленой, это невероятное сходство убитой мадам Коблер и Валентины. Они настолько похожи, что, когда убили Коблер, а это случилось в тот самый вечер, когда Валентина ночью поехала к вам, поговорить о своем детстве, я подумал, что зарезали Валю. Она не пришла в тот вечер домой, она ночевала у вас, а я сходил с ума. Стал разыскивать ее и узнал, что в том ресторане, где она должна была встретиться с каким-то художником, была убита женщина. Я поехал на опознание.

— Бедный мальчик!

— И опознал Валю! Я, ее муж, увидел в Коблер свою жену. Позже выяснилось, что Валя перед тем, как отправиться к вам, ужинала с Федором Горкиным, и тот…

Лиза бросила на меня быстрый взгляд, словно предостерегая: довольно подробностей.

Я собирался сказать о шантаже Горкина, о пятидесяти тысячах евро, которые он вымогал у Валентины, думая, что это Коблер, но замолчал, соображая, как еще можно закончить фразу.

— …и тот явно принял ее за Коблер, в деле имеются видеозаписи (я взглянул на Лизу — она опустила ресницы, соглашаясь со мной) их разговора с этой русской француженкой. Я лично беседовал с Федором, когда узнал, что он ужинал с Валей, ну, типа, приревновал ее к нему, и когда произнес фамилию Коблер, то услышал, что никакая она не Коблер, что ее зовут Марго. Получается такая «соленая» цепочка»: Елена Николаевна Соленая — Маргарита Соленая (кличка мадам Соль) — Валентина Соленая (еще одна мадам Соль).

— Лариса Альбертовна, — сказала тихо Лиза, глядя ей прямо в глаза. — Вы действительно ничего не знаете о судьбе этой девочки, дочери Елены Соленой?

— Нет, — проговорила она растерянно. — Вы полагаете, что это… она? Коблер?

— Мы сделали тест ДНК, который показал, что Валентина является ее дочерью. Как такое могло быть?

— Может, она забеременела от того парня, с которым сбежала? Но это же полный бред! Ей точно было тринадцать, а может, и двенадцать!

— Так поэтому она и сбежала! — произнесла Лиза. — Или мать ее выгнала.

— О, только не это! Если бы Лена узнала о беременности, да она бы дочку в зубах носила! Она не такой человек, понимаете? Ей все равно, что скажут о ней соседи, главное для нее — это благополучие дочки.

— А кто отец Риты? — спросил я.

— Вот чего не знаю, того не знаю. Мы с Леной никогда так уж близко не дружили и уж тем более не откровенничали друг с другом. К тому же, когда видно, что женщина сама воспитывает ребенка, как-то неудобно расспрашивать о том, где отец. Многие женщины, не найдя себе пару, но не желая оставаться бездетными, вынуждены рожать без мужа. И у них это здорово получается!

Я, рассмотрев все картины, фотографии, полюбовавшись розами, наверняка подаренными ей ее учениками или кем-то из гостей, вернулся за стол. Я был рад, что нам с Лизой удалось многое узнать о семье Соленой, и моя уверенность в том, что мы нашли семью Маргариты Соленой, росла с каждой минутой. Оставалось теперь поговорить с человеком, который знал об этой семье больше, чем Генералова, — с Зоей Кравченко.

После ужина Лиза помогла Ларисе Альбертовне загрузить посудомоечную машину, прибраться на кухне, записала под диктовку хозяйки рецепты салатов, после чего Лариса Альбертовна, показав нам наши комнаты, где были приготовлены постели, утомленная, отправилась спать.

— Чудесная женщина, — сказала Лиза, когда мы остались вдвоем в гостиной. Мы расположились на диванчике перед камином. На сервировочном столике со стеклянной столешницей Лариса Альбертовна оставила нам конфеты и бутылку вина. — Жаль, что ее личная жизнь не сложилась. Даже сейчас чувствуется, какая она была красавица в молодости. Могу представить себе, с каким удовольствием здесь собирались ее друзья, музыканты. А уж для вашей Вали, детдомовской девочки, эти вечеринки были настоящим событием. Она наверняка пряталась где-нибудь в кустах, чтобы получше рассмотреть гостей. Какое-никакое — развлечение! Может, мечтала, что когда вырастет, тоже станет такой же красивой, как и Лариса, будет носить нарядные платья, принимать гостей. Да уж, история…

Внезапно Лиза развернулась ко мне, как если бы готовилась к долгому разговору, уселась по-удобнее, поджав под себя ноги, улыбнулась:

— Сергей, расскажите, как вы познакомились с Валей. Я интересовалась вами, вашей карьерой, разговаривала с людьми, которые знали вас до той трагедии, которая унесла жизнь вашей мамы. Как вам удалось вернуться в музыку, восстановиться? Если не хотите, не рассказывайте, это ваше дело. Но уж слишком фантастичная нарисовалась история, сказка!

Что это, любопытство? Или же часть плана, направленного на распутывание дела Коблер? А что, если она знает о Валентине больше, чем я могу себе представить? Может, она давно уже все знает о ее муже-бандите, о той жизни, что она вела в Лисьем Носу под Питером, о гигантском наследстве, оставленном ей покойным мужем? Что, если вся эта история с убийством Коблер напрямую связана не с Горкиным и его тайными делами с Маргаритой Соленой, а именно с Валентиной? С ее прошлым? А что, если это вовсе не Валентина была женой Н., а та самая мадам Коблер до брака с парфюмером Коблером была женой Н. и звалась Мадам Соль?

— Хорошо, я расскажу! — решил я и, сделав несколько глотков красного вина, принялся рассказывать все, что произошло со мной с той минуты, как ко мне в палату вошла красивая девушка по имени Валентина.