В черном списке

НАВСТРЕЧУ РАССВЕТУ

Мы слишком задержались и поспешили распрощаться. Вилли надел куртку.

— Кажется, сегодня ночь спокойная, — сказала Лиза, поглаживая свою руку. — По крайней мере нет облав.

Она взяла бидон с керосином и наполнила керосиновую печку. По комнате поплыло тепло. Мгновение мы стояли молча, прислушиваясь к слабому шуму пламени.

— Поспешите! — крикнул Вилли. — Это прежде всего в ваших интересах.

Нас не должны видеть в Орландо после одиннадцати часов, в противном случае нас могут упрятать в тюрьму и выслать из Южной Африки. Так случилось с корреспондентами «Нью-Йорк тайме», и этот случай был предупреждением для других.

Было уже темно, когда мы вышли на улицу. Однако скоро глаза привыкли к темноте, и мы стали различать ямы и спящих собак.

Над скопищем маленьких белых и серых хижин низко плыл месяц. Навстречу попалось несколько мужчин. Они громко смеялись. Эти люди возвращались из тайного кабака, как нам пояснил Вилли. Сейчас в Орландо, после того как в Софиатауне разгромили трактиры «Обратная сторона луны» и «Тридцать девять шагов», таких кабаков полным-полно.

Последний отрезок пути до автомобиля мы почти бежали, и, как только выбрались из ухабистых проулков локации, Вилли дал полный газ.

— Что будет, если тебя задержат? — спросил я.

— У меня ночной паспорт, — ответил Вилли, — но они найдут причину, чтобы придраться или ко мне, или к машине. Поэтому поостережемся.

Он резко повернул машину и направил ее по дороге, ведущей к какой-то фабрике. Затем поехал вниз узкими неосвещенными переулками. Мы сидели сзади, держась друг за друга.

— Ночной патруль. Форд староват и слишком шумит. Они легко догадываются, что за рулем туземец.

Он засмеялся, довольный собой. Когда мы снова выбрались на магистраль, Вилли выключил фары и включил подфарники. Мы не знали, где находимся. Заводы, складские помещения, покрытые копотью поля без конца и края, — зона, где «черный» город соприкасается с «белым». Вдали над шахтами рассекали темноту бледно-голубые лучи прожекторов. Там в это время заступала на работу новая смена. Иоганнесбург превратился в ночные кулисы: темные фасады безымянных зданий проносились мимо.

— Это та же дорога, по которой мы ехали в Орландо? — спросила Анна-Лена.

— Нет, другая, — ответил Вилли.

Он прибавил газу.

Мы еще не видели Вилли в таком приподнятом настроении, хотя провели с ним целый вечер. Какое-то опьянение охватило и нас. Все стало нипочем, мы готовы были поспорить с целым миром. Под колесами колыхалась, прерывисто дышала Южная Африка.

Это в лабиринтах штолен на глубине, не имеющей себе равной в целом свете, с бурами и бикфордовыми шнурами в руках ползали африканцы. Они подрывали свою собственную землю, и город над ними скоро зашатается, зашатается со всеми его ресторанами и кинотеатрами, куда черным вход воспрещен, с универмагами, где на малые деньги ничего не купишь, с небоскребами только для белых.

Мы неслись с катастрофической скоростью. Чтобы не завязнуть в южноафриканской действительности, надо двигаться быстро. В быстроте заключался определенный способ жизни, одновременно захватывающий и истощающий, в ней был путь к спасению. И большинство не замечало, как под их ногами менялась земля.

— Вы могли бы остановиться у нас, — сказал Вилли, — если бы все было по-другому.

Мы вынуждены были жить в отеле, и Вилли глубоко сочувствовал нам. От нашей комнаты в гостинице до маленького домика в Орландо — расстояние в целый световой год, и мы возвращались из локации, которую белые граждане Южно-Африканского Союза почти не посещают. Понять все, что связывает черный и белый миры, — задача для нас более трудная, чем для Вилли.

Вилли Косанге не считал, что живет среди врагов. Он чувствовал себя участником всего, к чему его стремились не допускать. Он был ребенком, для которого не существует запретных кинофильмов. Вилли умел искусно обходить запреты. Откуда взялось у него это в обществе, которое стремилось вдолбить ему в голову совершенно противоположное?

Не доезжая кварталов двух до нашего отеля, Вилли остановил машину.

— Не стоит разыгрывать из себя таксиста. Африканцам запрещено возить белых пассажиров. И я не хочу, чтобы о вас пошла дурная слава.

На минуту мы задержались в автомобиле, договариваясь о встречах в ближайшие дни. За Вилли мы не боялись. Подобно жителю пограничного района, он знал все неохраняемые проходы, и дома его не будет ждать приказ о высылке.

Был ли он типичным африканцем? Насколько большую группу африканцев он представлял, мы не знали, да и не интересовались этим. Он был сыном Южной Африки, выросшим в этот период гибели и возрождения, волшебником, выжимавшим капли свободы из окружавшей его неволи.

Слышно было, как Вилли завел мотор и уехал.

На стойке у портье все еще лежали сегодняшние газеты: мисс Трансвааль в купальном костюме позировала у бассейна.