В черном списке

ГОСПОДИН ЦИММЕРМАН

Молодой блондин, служащий информационного бюро, проводил меня в кабинет господина Циммермана, старшего чиновника службы информации города Кейптауна. Этот сорокалетний мужчина выглядел как хорошо натренированный преподаватель гимнастики. В важнейшем министерстве апартеида он выступал в роли информатора иностранцев и других посетителей. Во время интервью я записал некоторые из его реплик.

— Доктор Фервурд считает, что превратить Южную Африку в белую более важно, чем сделать ее богатой.

— Времена изменились. Нам следует привыкнуть обходиться без черной рабочей силы. У многих, кто верит в апартеид, уже сейчас совсем нет черных слуг. Я поместил свою старую маму в дом для престарелых.

— Европейцы смотрят на одежду банту и думают, что они принадлежат Западу. Нет, они настоящие дикари, понаблюдайте, как они читают газету в очереди на автобус: или притворяются, или держат ее вверх ногами.

— Если я ударю банту по черепу, я лишь поврежу себе руку. Если же ударю вас, вы свалитесь без сознания. Расы различны, этого вы никогда не станете отрицать. Если ты не уверен, в какой регистрационный список занести человека, разрешить эту проблему нетрудно. Стоит лишь ударить палкой по голове черного, а затем такую же операцию проделать с метисом. Белая кровь скажется сразу. Конечно, все это только шутка.

— Если кто-нибудь из племени коса женится или выходит замуж за зулу, оба племени начинают ревновать. Мы обязаны следить, чтобы такой ревности не возникало.

— Мой отец был немецким миссионером. Я много раз наблюдал, как образование, даваемое миссиями и университетами, превращает черных в разочарованных людей. Сейчас мы не можем разрешить большинству банту стать инженерами, на них не будет спроса до тех пор, пока их собственные районы остаются отсталыми.

— Туземные адвокаты и врачи умоляют нас разрешить им открывать свои заведения в локациях. В противном случае туземцы идут к белым врачам.

(Я проверил это на примере адвоката К. М. Кобуса, которого Циммерман упоминал в нашей беседе. Конечно, все оказалось ложью. Кобус, наоборот, был разорен тем, что ему запретили проживать в черте города.)

— Банту начинают работать в раннем возрасте. Поэтому они и облагаются налогом с 18 лет, европейцы же — с 21 года.

— Как мы поступаем с Африканским национальным конгрессом? Группа лояльных людей в локации через свой советнический орган выражает протест против Конгресса. Мы принимаем протест и депортируем деятелей Конгресса. Иногда бывает тяжело. Я приведу пример, который вам, может быть, публиковать в газете не следует. Моти, лидер отделения Конгресса в Претории, работал в одной фирме. Я пошел туда и сообщил хозяевам, кто он такой. Он агитатор. Его немедленно уволили. Я выполнил свой долг. Так повторялось пятнадцать раз. Наконец он устроился в одно из министерств, и я уже не мог донести на него. Нельзя же говорить государству, что оно совершило ошибку. Но не пишите об этом. Моти не должен знать, что за всем этим стою я.

— Демократию нужно держать в руках, а агитаторов под контролем. Правительство слишком либеральничает. Не рассказывали ли вам о школе, где туземцев обучали поджигать общественные здания?

— Что будет со страной, если право голоса предоставить всем, независимо от отношения человека к Южной Африке? Государство должно следить за тем, чтобы власть не оказалась в руках антинациональных элементов.

— Мы не обращаем внимания на длинноволосых идеалистов из-за границы. Мы доверяем экспортным объединениям и торговой палате.

На стене висела фотография Киприана Динизулу, главного вождя племени зулу. Этот квислинг был важнейшим козырем государственной пропаганды и недавно заявил, что народ зулу предоставляет белым самим заниматься своей политикой, ведь она не касается черных.

— Надеюсь, мы еще встретимся, — сказал господин Циммерман. — Думаю, что наша беседа принесет вам пользу. Прочитайте речь доктора Фервурда в Транскее и доклад Эйзелена! Никто лучше не выразил наших мыслей.

На стене в коридоре висел герб Южной Африки. Молодой человек из информационного бюро повез меня па государственном «Понтиаке» на Столовую гору. Он был журналистом в Блумфонтейне и с ранних лет привык видеть доктора Фервурда на близком расстоянии.

— Мы счастливы, что в Южной Африке есть такой великий государственный деятель. Он выше Малана, Стрэйдома и Смэтса. Может быть, один из величайших людей мира.

Этот журналист, пожалуй, был самым наивным человеком из всех, встреченных мной в Южной Африке.

— Если бы кинофильм, — спросил я его, — который вы мечтали посмотреть всю свою жизнь, демонстрировался в кинотеатре для цветных, пошли бы вы смотреть его?

— Нет.

Вид на море и на Кейптаун прекрасен.

— Вам следовало бы еще взглянуть на Драконовы горы. Самые красивые горы в мире.

— Вы когда-нибудь были за границей?

— Нет.

— Я слышал, за заграничным паспортом многие обращаются, да не все получают его, африканцы, например.

— Тот, кто ездит за границу, не всегда с любовью относится к Южной Африке.

— Однако ведь и среди африканцев есть патриоты?

— Обыкновенно мы даем паспорта только тем туземцам, которые едут в организацию «Моральное перевооружение»[14] в Ко. Политический отдел нашел, что эти люди возвращаются обратно, убежденные в том, что африканский национализм ведет к коммунизму.

— Вы считаете «Моральное перевооружение» своим союзником?

— Это антикоммунистическое движение и по-своему христианское. Они советуют туземцам прекратить агитацию и заняться своими внутренними делами. Прямая противоположность здешним англиканцам и католикам.

Я подумал об африканцах, чьи портреты украшали обложки брошюр «Морального перевооружения». Они научились пассивно принимать удары, брать грехи на себя и молиться за правительство. «Раньше я состоял в Национальном конгрессе. Теперь я смотрю на вещи и события более широко. Душевное спокойствие и чистая совесть— самая высокая форма свободы». Казалось, доктор Фервурд внушил «Моральному перевооружению», что, когда придет время, он станет другим, а пока его следует оставить в покое.

— Извлекаете ли вы пользу из этих разумных африканцев? — спросил я.

— Взгляните на Маролена! Он был первым банту, выступившим перед студентами университета в Претории.

— И что же он им говорил?

— Он сказал, что апартеид предписан богом.

— А где сейчас находится Маролен?

— Его назначили ректором одной из школ для банту.