Верные друзья

16

Поднимается луна.

Кама плавно катит свои воды, величественная и широкая. От берега до берега вытянулась серебряная лунная дорожка. Далеко видна пустынная гладь реки.

Ни плота, ни людей.

Наталья Сергеевна стоит на берегу, вглядывается в даль и вдруг медленным, бесшумным жестом заламывает руки.

Сгущаются сумерки.

Одинокая женская фигура стоит на берегу широкой реки.

Рассвет.

По искрящейся, радужной воде плывет плот. Вокруг — степь, пустынные берега.

Нестратов, поджав под себя ноги, угрюмо сидит на краю плота — идет разговор, видимо, не слишком для него приятный. Чижов с размаху ударяет кулаком по рулевому веслу.

— Как ты мог оттуда уехать? — почти кричит он. — Как тебя ноги унесли после того, что ты там выслушал?

— «Выслушал», «выслушал»… Сказать все можно, — хмуро ворчит Нестратов. — А вообще-то я решил так: с первой же оказией вернусь в Тугурбай и займусь проектом.

Лапин обрадованно сжимает руку Нестратова у локтя.

— Я верил, Василий, хотел верить, что, по существу, с тобой все в порядке. Но, не скрою, в Москве испугался. Ты забыл что-то очень важное, важнее чего и быть не может: ты забыл, что работаешь для людей…

— Ну, это уж неправда! — сердито качает головой Нестратов. — Вы не хотите, друзья мои, понять, что когда человек завален работой сверх головы, то ему бывает некогда оглянуться…

— Чепуха! — перебивает Чижов. — Вранье! Каждый из нас, в чем-нибудь провинившись, подбирает себе этакие утешеньица.

— Это я знаю, — бормочет Нестратов.

— Все ты знаешь, — маленький Лапин, присев, обнимает длинного Нестратова за талию, — все ты знаешь, все помнишь, а вот про людей ты все-таки забыл. Аплодисменты. Почет. Фимиам. «Пожалуйте в президиум, дорогой Василий Васильевич!», «Возьмите еще одну мастерскую, уважаемый Василий Васильевич!», «Не примете ли участие в работе журнала, Василий Васильевич?!»… И пошло, и пошло! И день уже начинается с приглашения на совещание: одно в три часа, другое — в пять, третье — в девять… И на жизнь, с горестями ее и радостями, приходится смотреть только уже из окна кабинета, машины, международного вагона. И постепенно забываются те самые простые люди, ради которых работаешь…

— А ведь мы не имеем права забывать! — с силой произносит Чижов. — Мы-то ведь слесарята с Лефортовской окраины. Деды наши кто? Молотобойцы, железных дел мастера. Рядом трубили на одних и тех же завалящих станках. Отцы с дробовичками ходили на Красную Пресню…

И, увлеченные этим разговором, друзья не замечают, как плот медленно подходит к острову, втягивается в узкую протоку между островком и берегом и со страшным треском садится на мель.

Нестратов и Чижов удерживаются на ногах, но Лапин падает в воду.

Отплевываясь и отфыркиваясь, он весело рявкает:

— Кораблекрушение! Наконец-то дождались! Наконец-то сбылись мечты сумасшедшие! Стойте, не шевелитесь, тут какие-то коряги, сейчас я вас спихну.

Нестратов, с плота глядя на бесплодные усилия Лапина, задумчиво говорит:

— Нет, Саша, бурлак из тебя не выйдет!

И он, не сгибаясь, бултыхается в воду. Следом за ним спрыгивает Чижов. Они толкают плот объединенными усилиями, но безуспешно.

Плот засел прочно.

Не помогают даже старинные выкрики:

— Эй, ухнем!

— Еще разик, еще раз!

От холодной воды у друзей начинают стучать зубы. Они выбираются на островок и, стараясь согреться, отплясывают какой-то невероятный танец.

— Есть хочется до ужаса, — ворчит Чижов.

Внезапно раздается низкий протяжный гудок парохода.

Друзья, не сговариваясь, бегут через невысокий кустарник на противоположный конец острова и начинают кричать, стараясь привлечь внимание на пароходе.

Но поздно.

Пароход величественно и равнодушно проплывает мимо.

Волны, бегущие из-под винта парохода, бьются о берег. Одна из таких волн, подобравшись под застрявший плот, упруго приподнимает его снизу, и плот — сначала медленно, а потом все быстрее и быстрее — втягивается в течение.

— Опоздали! — сокрушенно говорит Чижов.

Они стоят и молча смотрят вслед уходящему пароходу.

— Караул! — вдруг, обернувшись, шепотом произносит Нестратов. Смотрите!‥

Чижов и Лапин смотрят сначала на его протянутый палец, потом на реку и разом хватаются за головы — плот, их уютный маленький плот, с шалашом, с дробовиками, удочками, гитарой и одеждой, медленно уплывает вниз по течению.

— Вот теперь только все и началось! — хрипло и торжественно говорит Чижов. — Мы на необитаемом острове. Костлявая рука голода протянута к нам. Мы — Робинзоны.

— Это я Робинзон! — быстро говорит Лапин. — У профессора, поскольку он хирург, безусловно черная душа, и, стало быть, он — Пятница. На долю академика остается роль попугая. Господи, как хочется есть!

— Шутки шутками, — вздохнув, говорит Нестратов, — а как все-таки слезть с этого острова?