Внешность может обмануть (СИ)

Глава 14

Душ. Я стояла под струями воды, пытаясь смыть с себя ощущение гадливости. Мне было противно от произошедшего. Как будто я была половой тряпкой, которой вытерли блевотину. Противно. И ведь сама виновата, что поперлась с ним встречаться. Надо было подождать немного, когда появиться в моей жизни появится Никита. Но я не дождалась. Рванула к Борису, вот и получила. Добрый дяденька оказался еще тем уродом.

Обо всем этом я думала, натирая тело мочалкой. Мне казалось, что еще немного и все пройдет. Боль уйдет, вместе с мыльной водой.

Борис зашел в ванную без стука. У него не было замка, поэтому я не могла закрыться и спрятаться от него даже здесь. Он держал в руках стакан с соком. Окинул меня взглядом. Недовольно поджал губы. Почему-то мне стало страшно. Я сделала шаг назад. Чуть не поскользнулась. Он почему-то выругался.

— Чего истерику закатывать? Чего дурить? — он поставил стакан с соком на раковину. Отобрал у меня мочалку, кинув куда-то в угол.

— Не трогай меня.

— А еще чего не делать? — хмыкнул он, смывая с тела остатки пены. — Сказал же, что это всего лишь игра. А ты трагедию устраиваешь.

— Трагедию?!

— Цыц! Нечего мне тут голос повышать! — он выключил воду. Накинул мне на голову полотенце. Пока я не успела возразить, Борис впихнул мне стакан с соком. — Не дури. Сам дурной, а если еще и ты дурить будешь, то мы тут окончательно в дурости погрязнем.

Он мягко закутал меня полотенцем. Я пыталась глотнуть сока, но руки трясло. В итоге я донесла стакан до губ, но стекло только стукнулось об зубы.

— Вот чего себя так доводить? Дуреха! Пойдем в комнату.

— Не хочу.

— Предпочитаешь бежать домой в одном полотенце? — спросил Борис.

Мы дошли до комнаты. Камеры уже не было. Борис ее убрал. Даже белье поменял. Теперь оно было темно-синим с белыми облаками. Я села на кровать, чувствую дикую дрожь. Борис подвинул столик. Принес на него тарелку с нарезанной ломтями вареной печенью, солеными огурцами и вареными яйцами. Опять ушел на кухню, чтоб вернуться со второй тарелкой, на которой лежали хлеб и сыр. Пакет с тропическим соком. Еще один бокал.

— Чего смотришь? Ешь.

— Не хочу.

— Тебе надо поесть, — уже более мягче, сказал Борис.

— Кусок в горло не лезет.

— А нужно его пропихнуть. Аппетит приходит во время еды.

Мне хотелось забраться под одеяло, свернуться клубком и забыться, но я послушно сделала бутерброд. Начала его жевать.

— Понятно, что ты испытала стресс. Чем быстрее вернешься к привычному, тем быстрее отойдешь. А еда — это рефлекс автоматический.

— Я тебе этого не прощу.

— Простишь, — ответил Борис. — Тебе слишком любопытно, чтоб прерывать наши отношения. А мне интересно с тобой.

— И поэтому ты от меня не отстанешь?

— Все верно. Хочешь, чтоб я тебя отпустил, то скажи обо мне своему милому-любимому. Я с ним поговорю. Возможно, отпущу.

— Как ты себе это представляешь?

— Любые отношения — это в первую очередь доверие, если ты не хочешь, чтоб, в конце концов, отношения закончились. Обман или какое-нибудь темное пятно — оно напоминает чирей, который вскроется и гноем зальет самую чистую кожу. Обман — это и есть гной. Поэтому от тебя и требую только правду.

— Ты меня обидел. Я тебя теперь ненавижу.

— Нет. Ты растерялась. Что-то перевернулось в твоей картине отношений. Принцы так не поступают, а поступают лишь негодяи. Вот ты и растерялась. Вроде я не негодяй, но так с тобой плохо поступил.

— Ты не тянешь на принца.

— Правильно. Я ведь король, — усмехнулся Борис. — А королю положено больше, чем принцу. Ешь и не реви.

— У тебя слишком завышенная самооценка.

— Она реальная. И совсем не завышена. Я тебе уже говорил, что со мной сложно. Но при этом нам с тобой будет интересно.

Мы ели. Все это запивали соком. Постепенно я начинала успокаиваться.

— Ты ведь мной пользуешься.

— Все верно. И тебе предлагаю пользоваться мной. Не вижу в этом ничего плохого. Я тебе могу многое дать. Если ты это примешь. Речь идет не о деньгах.

— За то, что ты будешь вот так надо мной издеваться?

— Опять двадцать пять! Умеешь же ты выносить мозг, женщина! Я тебе говорю одно, а ты мне о другом. Ир, ты удовольствие получила? Давай, честно.

— Получила. Но в конце…

— Зато запомнишь урок. Но тебе понравилось. В последний раз я тебя завести не мог. А сегодня ты получила удовольствие. Знаешь почему?

— Из-за любопытства. Я все время ждала, что ты такое придумал. И каждый раз не могла отгадать.

— С тем парнем так же?

— Нет. С ним иначе. У него лицо симпатичное. Я кайфую уже от такого, что нахожусь с ним.

— Что он обратил на тебя внимание? — предположил Борис.

— Скорее всего, так. Раньше парни обращали внимания, но они все были глупые. А этот умный, симпатичный, необычный.

— Я же обычный?

— Ты для меня загадка. Все время пытаюсь тебя разгадать. Вроде поняла. А потом раз, и опять надо начинать сначала.

— Ты меня не поймешь, — ответил Борис. — Не трать на это силы.

— Почему?

— Потому что раскрываться я перед тобой не буду. Но в твоей душе поковыряюсь.

— Я тебе этого не дам!

Борис только рассмеялся. Не знаю, чего он веселился. Поежилась. Он пересел ко мне. Обнял. Потер плечо. Поцеловал в щеку.

— Отстань.

— Не злись. Ты сегодня такая красивая. Только в глазах растерянность. Но я рядом.

— А я…

Я заплакала. Он прижал меня к себе. Ничего не говорил, пока я ревела. Полотенце куда-то делось. Борис достал крем, чтоб смазать ранки, которые я не чувствовала. С мочалкой я все же переборщила.

— Завтра утром все заживет, — сказал Борис.

— Думаешь?

— Знаю. Завтра все будет казаться проще. Такое в жизни бывает.

— Ты больше не будешь так делать?

— Буду, если ты будешь плохо себя вести. Все зависит от тебя, моя хорошая, — ответил Борис. Он вытер мне слезы.

— Дай хоть рубашку.

— И без нее красивая.

— Ну не могу я ходить по квартире голой!

— А ты и не ходи. Ложись в кровать спать. День был сложный. Вот и отдыхай.

Его губы коснулись моего плеча. Он ласково провел ладонью моей груди, заставляя сжаться.

— Ты меня боишься? — спросил Борис. Я промолчала. Он убрал пустую посуду. Воспользовавшись моментом, я легла в кровать и накрылась одеялом. Обняла подушку. — Так спрятаться я тебе не дам. Вначале надо прогнать страх.

— Борь, ты меня спать отправил. Я легла спать.

— Заметил, — ответил Борис, стягивая с меня одеяло. Резко перевернул меня на спину. Я устало посмотрела на него.

— Опять? — спросила я, устраиваясь чуть лучше.

— Не опять, а снова.

Его ладони прошлись по телу. Холодно. Я замерзла, а его ладони были теплыми. Горячими. Борис сел рядом. Наклонился, чтоб губами поймать мой сосок.

— Да когда же ты угомонишься? — не выдержала я, поднимая бедра от резкой щекотки, которая пронзила промежность, когда его пальцы вновь оказались там.

— Когда-нибудь, — ответил Борис.

Я пыталась не отвечать на его ласку. Мне хотелось претвориться мешком, в котором не было чувств, но не получалось. Я сопротивлялась сама с собой, но против нежности и упорства сопротивляться совсем не получалось.

— Тебе нравится со мной. Вот и покажи это.

Он меня намеренно выматывал. Заставлял тонуть в ощущениях и ни о ком больше не думать, кроме него. И я не думала. Лишь отвечала на его поцелуи, прижималась к нему в желание разделить чувства и эмоции, которые разрывали тело.

— А говорила, что на меня обижена, — сказал Борис. Си с ним спорить не было. Поэтому я просто отключилась, уснув, прижавшись к нему.

Проснулась я одна. Бориса в кровати не было. Стало как-то страшно. Я пошла на его поиски. Он был в другой комнате. Сидел за компьютером в синеватом свете монитора. В очках отражались блики, создавая странный антураж. Мне даже показалось, что это какой-то сон.

— Чего не спишь? — спросил Борис.

— А ты чего не спишь?

— Так время еще детское. Около часа ночи. Чего так рано спать?

— Бессонница?

— Привычка, — он откинулся на спинку кресла. Закинул руки за голову. — Тебе говорили, что ты красивая? Сейчас похожа на нимфу, которая вышла из воды в одеяние из лунного света.

— Надо смутиться, а не получается, — ответила я.

— Тебе не идет к лицу смущение.

— Мне как-то страшно там одной спать. Составишь компанию?

— Компанию поискать монстров в шкафу? Давно я таким не занимался.

— А я давно монстров не боялась. Просто сейчас как-то вдруг стало страшно. Это не объяснить.

— Слишком много эмоций, которые не дают голове отдохнуть, — сказал Борис. Он все же поднялся. Нажал несколько кнопок на клавиатуре. — Придется поиграть в стража, который будет охранять сон спящей красавице.

— Спасибо.

— Ну, раз я сам тебя к себе пригласил, то должен и развлекать. Или монстров прогонять.

— Не люблю ночь. Ночью кажется, что все иное.

— Страшное.

— Непонятное, — возвращаясь в кровать, ответила я. — Днем есть силы для любого объяснения. Ночью же ничего объяснить не получается.

— А тебе обязательно все объяснять?

— Не знаю. Наверное, не стоит искать причины в каждом поступке. Вот, вместо того, чтоб уйти, я лежу с тобой.

— Ир, ты любопытная молодая женщина. Для других любопытство — это порок. Для тебя — это двигатель для движения вперед. С помощью любопытства ты так познаешь мир. Считай, что это твой инструмент. Когда ты узнаешь что-то новое, особенно если это новое меняет твое представление о дозволенном.

— Я боюсь скатиться в пропасть. Мне кажется, что я каждый день приближаюсь к последнему шагу, который сломает всю мою жизнь.

— Ничего ты не сломаешь, — уверенно ответил Борис. — Всего лишь узнаешь, что мир многообразен. Отношения в нем разные. И стыдиться этого не надо. Можно потратить всю жизнь, чтоб прийти к этой мысли, через такие же сомнения, какие у тебя есть сейчас, а можно понять раньше.

— Ты меня развращаешь.

— Я тебе предложу на морозе сосульку лизнуть. А после этого у тебя горло заболело. Кто будет в этом виноват? Я или ты?

— Сама согласилась.

— Угу. Ты могла отказаться.

— Ты меня шантажируешь. Теперь у тебя есть видео с моим участием. И ты будешь теперь грозить это слить в сеть.

— Буду, — согласился Борис. Я прижалась к нему. Почему-то стало холодно.

— И как тогда было отказаться?

— Ты всерьез думаешь, что я буду сливать в сеть фотографии и тем более видео дочери друга? Иногда надо включить голову, прежде чем поддаваться на провокацию, — прошептал он. Поцеловал в щеку. Я же настолько сильно удивилась, что на какое-то время замолчала. Довольно быстро я услышала, как Борис уснул. Богатырский храп был тому подтверждением. Я лишь улыбнулась и задремала сама.

Вся жизнь как-то быстро поменялась. Очередной поворот, к которому я не была готова — это было не ночное признание Бориса и не вечер после театра, а разговор с отцом, который произошел вечером следующего дня. Я еще отходила от встречи с Борисом, поэтому даже обрадовалась возможностью отвлечься переездом на новую квартиру, которую снял папа.

И вот пока я раскладывала вещи, которые еще собрала мама, то я вспомнила о ссоре. Чуть не разревелась. Как бы мы друг к другу ни относились, но я считала ее мамой. Вряд ли бы я ей рассказала про Бориса, но минимальный совет я бы от нее получила.

— Ты ужинать будешь? — спросил папа.

— Буду.

— Тогда пошли. Макароны по-флотски готовы, — сказал он. — А чего глаза на мокром месте? Обидел кто?

— Нет. Просто много всего навалилось.

— И что на тебя навалилось?

Мы прошли с ним на кухню. Я заметила на столе початую бутылку водки.

— Чего празднуешь?

— Начало новой жизни, — ответил папа. — Пришлось с работы уйти. Твоя мама постаралась и подгадила.

— Чего же она сделала?

— То, чего делать не обещала. Но на это не будем обращать внимание. Всегда есть шанс начать все сначала.

— Поедешь в другой город? Куда ты до этого ездил?

— Пока нет. Там нужно время. А работу я найду. Но сегодня буду праздновать.

— Чего?

— Что теперь я ее точно не прощу. Думал примириться, но не прощу. Какая же она дура. Ведь не справится одна, но…

— Так ее любишь?

— Нет. Но мне ее жаль. Мне их всех просто жаль, — как-то обреченно сказал папа. Налил себе водки. Быстро ее выпил и стал накладывать макароны по тарелкам. — Так чего у тебя случилось?

— Как вести себя с мужчиной, если не хочешь с ним встречаться, но при этом с ним интересно?

— Ты про Бориса или другого?

— Теоретически.

— Другому дружбу предложи. А Борису… Ир, с ним сложно. Он может пойти на принцип и подпортить жизнь.

— Вчера сказал, что он не будет дочери друга жизнь портить.

— Друга значит?

— Так вы дружили или нет?

— Когда неплохо общались. Потом поругались. Не помню, говорил я тебе или нет, но когда-то у нас с ним возникло много разногласий. Нравилась одна девчонка. Мы никак ее не могли поделить. Чтоб убрать его с дороги, я подставил Бориса. И в итоге его выгнали. Он не пошел учиться дальше. Попал в армию. Ну и связал свою жизнь с армией, пропав с горизонта. Потом ушел, потому что некому было с его матерью сидеть. Но мы все равно не общались.

— А та девчонка? Мама?

— Нет. У нас с ней ничего не получилось. Из-за глупости разругались и разошлись. Вот так бывает.

— Считаешь, что он так мстит тебе? Встречаясь со мной?

— Это в его стиле, — ответил папа.

— Но он вроде тебе помогает.

— Есть такое. Борис умеет добывать информацию. Он неплохо следит за людьми как самостоятельно, так и в интернете. А мне несколько раз нужны были его услуги.

— Но это не законно.

— На грани. У него много друзей, которые его отмажут в любом случае. Как и мало врагов. Скорее уж его опасаются. Будешь пить?

— Я так сопьюсь.

— Не сопьешься, если будешь себя контролировать, — ответил папа.

— Хрен знает какая у меня генетика. Я же не знаю кто мои родители. Может, алкаши или наркоманы какие-нибудь.

— А хочешь знать? — спросил папа.

— Пока не думала об этом. Времени не было. Одно событие другим сменяется с такой скоростью, что я не успеваю на них реагировать.

— Нечего мне макароны на уши вешать. Мы их лучше с тобой съедим, — доставая вторую рюмку, сказал папа. — Были же такие мысли. Они, естественно, возникнут. И появятся сомнения, а стоит ли искать или нет.

— Ладно, мысли были, — согласилась я.

— А хочешь, я тебе открою этот «страшный» секрет?

— Знаешь, кто моя мать?

— Знаю, — разливая водку по рюмкам, сказал папа. — Так рассказать?

— А давай! — согласилась я, выпивая махом водку. Папа одобрительно кивнул. Наклонился вперед, словно не хотел, чтоб нас кто-то услышал.

— Степана Федоровича знаешь?

— Который все к бабушке чай ходил пить, пока она у себя жила и к нам не переехала?

— Да. Про него самого. Вот он твой биологический отец. Инженер, который спьяну твою в кавычках бабушку зажал. Снасильничал. Она уже в возрасте была. Подумала, что климакс начался. А когда узнала, что ты у нее будешь, чуть с инфарктом не легла. Хотела подпольно аборт сделать. Никто не взялся. Мы посовещались с женой и решили, что тебя возьмем и воспитаем.

Сказать, что я была в шоке, то ничего не сказать. Я вспомнила, который конфеты все мне пихал. Странный дед с большим клетчатым платком и постоянным насморком.

— Они же вместе чай пили, — выпалила я. — Она его не посадила?

— Нет. Но и не простила. Терпела, потому что вроде бы ты и его дочь. Когда у него ноги почти отказали, то он решил тебе все рассказать. Тогда мы и решили твою бабушку или биологическую маму к себе забрать. Он же просто не смог доехать.

— А дед?

— Он не знал, кто твой отец.

— Пап, но это же дичь какая-то.

— Дичь не дичь, но правда.

Теперь я начала понимать, почему она меня так не любила. Я же чувствовала, что она именно меня ненавидела, но причину этой ненависти не видела. Не знаю, наверное это был нервное, но я рассмеялась. Как же все оказалось диким. Ненормально диким и каким-то абсурдным.

— Не хочу это обсуждать. Не хочу ни с кем разговаривать. Вроде бы надо было бы поехать и поговорить, а я не хочу.

— Не разговаривай, — ответил папа.

— Думаешь, что нужно все это забыть и жить дальше как ни в чем не бывало?

— Нет. Знать надо. Но не надо из-за этих знаний менять планы. Мир перевернулся, но можно и в нем жить.

— Согласна. Но я хочу напиться. Больше ничего, кроме этого.

— Так давай напьемся. Нам есть чего похоронить и чего отметить.

Мы с ним выпили бутылку, но при этом почти не опьянели. Только ржали, как два ненормальных. При этом повода для смеха не было. Тут бы плакать, а вместо этого почему-то выходил ненормальный смех.

Папа рассказывала, что с мамой сошелся не по любви, а скорее от скуки и попытки забыть ту девчонку, из-за которой рассорился с Борисом. По разговору и тону было ясно, что он до сих пор о ней вспоминал с теплотой.

— Так почему бы вновь с ней не встретиться?

— Она замужем, — ответил папа. — Вышла назло мне. Думала, что я буду злиться, а я даже не знал, что это произошло.

— Забавно.

— Или грустно, — возразил он. — В любом случае, мой поезд ушел.

— Слушай, но если ты маму не любил, догадывался, что дети не твои, про меня и вовсе знал все, то почему не ушел? — спросила я. Мы уже перебрались в комнату и теперь валялись поперек кровати, продолжая этот дикий разговор. — Ты говорил, что не хотел меня там в обиду давать, но это ведь одна из причин. Всегда можно было что-то придумать.

— Любой человек мечтает о нормальной семье. Мне было это нужно. Я хотел свой кусочек счастья. Подумал, что его можно создать, закрыв глаза на обман. Сделать мирок из иллюзий. Но фундамент на иллюзиях — это плохая идея. При слабом ветерке вся конструкция разрушится. Поэтому не строй счастье на самообмане.

— Борис говорит, что я не замечаю вещей, которые мне неинтересны или того, что я не хочу знать.

— У тебя был плохой пример перед глазами. Дети чувствуют ложь лучше любого детектора. Видят то, что взрослые не замечают. Обман же длился ни один год. Для тебя это стало нормой.

— И как с этим теперь жить?

— Учиться не прятать глаза от вещей, которые тебе не нравятся. И учись отставить мнение, право жить так, как хочешь ты. Никто не должен на тебя давить и указывать, что для тебя лучше. Только ты сама знаешь, что тебе нужно. Не окружения, не какие-то друзья, мужчины, женщины. Только ты. Проще всего пойти у кого-то на поводу. Или закрыть глаза, отвернуться, но тогда ты многого не узнаешь. Что-то, но упустишь.

— Мне надо об этом подумать.

— Подумай. Ир, перед тобой весь мир. Все дороги. Рядом будут люди, которые всегда тебя поддержат. Не я, так кто-то другой всегда окажется в нужный момент и подаст руку. Учись идти вперед. Выбирать и не стоять на месте.

— Из-за этого ты поддержал меня, когда я решила, что поменяю профессию?

— Ир, хуже всего жить с ощущением ошибки. И каждое утро строить новый фундамент из иллюзий.

Я смотрела папу, а видела судьбу человека, который понял, что столько лет он ошибался. У него не было сожалений об ошибке, но с досадой он смириться не мог. Досадой на себя. Я не знала, как ему помочь. Не знала, что мне нужно было сказать такого, чтоб ободрить, пока не поняла, что он от меня ничего и не хотел. Мы просто разговаривали обо всем, создавая иллюзию, что дальше может все наладиться, а наш разрушенный мир — это начало для чего-то большего. Только я понимала, что не будет примирений, а будет лишь развалины, которые остались от семьи, которой не было.