Война Бог-Камня

Глава 9

Обеденный зал королевского дворца в Албамарле был такого высокого класса, что мой собственный выглядел нищенским в сравнении с ним. Если зал в Замке Камерон был из тёсаного гранита и тяжёлых дубовых балок, а украшался лишь гобеленами и, время от времени, свежими сосновыми ветками, его дворцовый коллега был совершенно иным. Хотя большая часть дворца была выстроена из розового гранита, непрерывный розовый цвет быстро приедался. Вместо этого стены внутри дворца были облицованы разного цвета мрамором, а в некоторых местах — деревянными панелями. Обеденный зал не был исключением, здесь стены покрывал белый мрамор.

Хотя сам зал находился в глубине дворца, расположенные высоко на стенах, у потолка, окна с тонкими алебастровыми панелями пропускали в дневное время приятный свет. Вечерами зал освещался моими зачарованными шарами. Я заменил ими масляные лампы несколько лет назад, и Король был достаточно любезен, чтобы отплатить мне, положив внушительную сумму на счета Камерона.

Мы сидели за длинным столом с Джеймсом во главе, и с Дженевив по правую его руку. Я был рядом с Её Величеством, и рядом со мной сидели Пенни, Дориан, Роуз, Уолтэр и Элэйн. Да, Уолтэр явился, чтобы приглядывать за своей впечатлительной дочкой, или, быть может, чтобы подтолкнуть её к выгодной партии — я на самом деле не был уверен.

Прямо напротив меня сидел Король Николас, рядом с ним был его главный рыцарь, Сэр Барнабас. Дальше были Лорд Джэролд Уинфилд, уже много лет занимавший пост Лорда Высшего Юстициария. На самом деле, именно он председательствовал в рассмотрении жалобы, которую подал на Джеймса Герцог Трэмонта после того, как я убил его сына лет семь или восемь тому назад. «Какая радость, что Трэмонта здесь нет», — подумал я про себя. Это стало бы вершиной неудобства.

Хотя я и не беспокоился о том, что Герцог Трэмонта может появиться при дворе. С тех пор, как Джеймс взошёл на престол, а я приобрёл известность, Трэмонт фактически отошёл от придворной политики.

Первая перемена блюд уже миновала. Подавальщики несли свежий хлеб и новое вино, чтобы приготовить нас к основному блюду. Мне сказали, что в нём будет дикая утка и немного мелкой дичи, и всё это будет подано с дикими травами и каким-то сливочным соусом. За последние несколько лет я много узнал об эпикурейских наслаждениях, но по большей части мои познания имели отношение к тому, как мне полагалось держать вилку. Впрочем, королевские кухни были лучшими во всём Лосайоне, и я с нетерпением ждал остальной части трапезы.

— Откуда у вас это вино? — спросил Николас, когда подавальщик сменил ему бокал.

Джеймс открыл было рот, а затем нахмурился. Дженевив заметила это, и высказалась от его лица:

— Оно из Тёрлингтона, Ваше Величество. Этот сорт называют «Вивернское Белое», потому что во время брожения в него добавляют болотное растение, произрастающее в этом регионе, — объяснила она. Джеймс с явным облегчением посмотрел на свою жену. Хотя он и был человеком весьма обаятельным и могущественным, было очевидно, что у его жены тоже имелись свои таланты.

Король Гододдина поднял бокал в молчаливом тосте за Королеву, и отхлебнул с видом ценителя. Миг спустя он обратился к ней напрямую:

— Должен признать, я впервые пробую что-то подобное. Боюсь, что это вино посрамит мой собственный дар вам и вашему мужу.

Она улыбнулась:

— Уверена, вы просто скромничаете.

Джеймс вставил:

— Николас привёз телегу, нагруженную избранными далэнскими красными винами, дорогая.

Я раздумывал, следует ли мне попытаться вклиниться в беседу, что во время ужина с особами королевской крови было рискованным предприятием, но Леди Роуз меня опередила.

— Я просто обожаю сладкое красное, которое там производят, хотя я никак не могу запомнить название… — начала она. Я подозревал, что она лгала — ум Роуз был подобен стальному капкану, и редко что-нибудь забывал. Она просто создавала возможность для продолжения беседы.

Король Гододдина подался вперёд, чтобы ответить на вопрос Роуз, и в этот момент я не смог не заметить блеск серебряного ожерелья у него на шее. Я пропустил его ответ, поскольку украшение привлекло моё внимание, так как всё это время было скрыто у него за пазухой. Определённо, не было ничего необычного в том, что король носил украшения, но обычно они были на виду. Не думая, я позволил своим чувствам исследовать его, следуя вдоль цепочки, и изучая форму висевшего на ней кулона.

Это было подобие весов, символ Карэнта Справедливого. Само по себе это не было необычным, так как Карэнт был популярным божеством среди некоторых дворян и многих правителей, но я и не подозревал, что Николас был так ему предан. Учитывая то, что случилось с его страной, — казнь его правящего дяди Детьми Мал'гороса, и последовавшие за этим ужасы, — я думал, что Николас, возможно, оставил свою веру.

А после всего этого тёмный бог вырезал на своих кровавых алтарях половину населения. Хотя последовавшее восстание свергло Детей Мал'гороса, шиггрэс быстро превратили победу в отчаяние. Если бы не вмешательство Рыцарей Камня, по указу «безбожного» Графа ди'Камерона, от его нации мало что осталось бы.

Свои наблюдения о оставил при себе, и снова прислушался к разговору, как раз вовремя, чтобы уловить, как Пенни поблагодарила Николаса:

— Конечно, для нас с мужем — честь, что вы подумали о нас, — сказал она. Её нога пнула мою собственную, когда она попыталась вернуть моё внимание к насущным вопросам.

Я мысленно перебрал последние несколько фраз, которыми они обменялись, и, к счастью, этого оказалось достаточно, чтобы не дать мне совершить дипломатический просчёт.

— Боюсь, что вы поставили меня в невыгодное положение, Ваше Величество, — сказал я ему, — ибо я не приготовил ничего, сравнимого с таким даром, — произнёс я. Он только что упомянул тот факт, что помимо дюжины отборных вин он дарит нам ещё и две бутылки далэнских Инстри́тов, очень дорогих и популярных вин, особенно учитывая то, что производившая их винодельня уже два года не могла возобновить производство.

— Не бери в голову! — настоял он. — Это — лишь малая благодарность за кровь, которую ты пролил за нас, и маленькое извинение за ужасную несправедливость, нанесённую обеим нашим странам, — отмахнулся Николас. Он имел ввиду злосчастное вторжение армии Гододдина. Мал'горос заставил их пойти на нас войной, а я в ответ стёр с лица земли всю вторгнувшуюся армию — группу солдат и вспомогательного персонала числом более чем в тридцать тысяч. — Для меня было бы честью, если ты выпьешь бокал накануне ежегодного празднования, — добавил он.

Я был слегка смущён при упоминании им нашего ежегодного празднования. С тех пор, как армия Гододдина потерпела поражение, жители Ланкастера и Уошбрука начали отмечать это каждый год. Были даже некоторые признаки того, что это может передаться остальной части королевства. Учитывая мои смешанные чувства относительно события, в честь которого устраивался этот праздник, я старался избегать торжества, но слышать о нём из уст нынешнего короля Гододдина было ещё неудобнее.

Когда я посмотрел на него, выражение моего взгляда было серьёзным:

— Хотя люди находят утешение в праздновании этого дня, мои собственные действия меня не утешают. В тот день погибли десятки тысяч, и хотя кто-то может защищать мои действия, говоря, что они были необходимы, факт остаётся таковым, что я убил десятки тысяч. Если бы я мог стереть это событие из умов людей, я бы это сделал, но моя вина всё равно бы осталась, — говорил я, и лежавшая у меня на предплечье ладонь Пенни сжала меня сильнее.

Король Гододдина посмотрел на меня с чем-то начинавшим напоминать сочувствие во взгляде:

— Прошу прощения за то, что напомнил об этом дне. Я понятия не имел, что ты придерживаешься такого мнения. Как ты знаешь, мой отец было уже давно мёртв, когда было принято решение о совершении этого нападения, а сам я скрывался. Хоть ты и убил моих соотечественников, я тебя не виню. Содеянное тобой было необходимо для защиты твоего народа. Те люди знали, на что шли, когда вступали в армию Мал'гороса.

Что-то в его последних словах задело меня за живое:

— А знали ли? Я подозреваю, что многие присоединились из страха, а если и нет… что с их семьями? Погибло гораздо больше людей, чем те, которых я убил лично, — указал я, имея ввиду резню женщин и детей тех, кто умер в попытке вторжения в Лосайон.

Во взгляде иностранного короля зажглось пламя:

— Ты, похоже, весьма сочувственно относишься к тем, чьей единственной целью было срубить голову с твоих плеч. Быть может, тебе следует пересмотреть своё отношение. Те люди не были совсем уж невинными. Если бы они сохранили веру в истинных богов, то ничего из этого не произошло бы.

— Я полагаю, вы имеете ввиду смерть вашего дяди. Вы знали, что он переписывался с моим отцом? — с некоторым напряжением спросил я.

— Не знал, — ответил Николас. — Тем не менее, это ни коим образом не меняет того факта, что именно недостаток веры среди простолюдинов позволил последователям Мал'гороса свергнуть моего отца и нанести моему королевству такой урон. Их поражение от твоих рук, и резня, которую потом устроили жрецы, стали катализатором, показавшим истинную природу тёмного бога, и как только его увидели именно той непростительной мерзостью, какой он и являлся, люди наконец восстали, и сбросили с себя оковы. Ты можешь и сожалеть о своих действиях, но без них мой народ всё ещё был бы в цепях, а я бы не сидел на своём троне, — говорил Николас, всё более повышая голос.

— Меня впечатляет тот факт, что вы можете так стоически принять их потерю, но я не могу не задуматься о том, был ли у них выбор, и если был, то должны ли люди страдать за своих богов? Считаете ли вы это божественным правосудием тёмного бога, или надлежащим покаянием за их недостаточную веру в Сияющих Богов… неужели мужчины и женщины должны быть преданы смерти за то, что не смогли выбрать то божество, которое одержало верх? Это слишком напоминает мне ставки на скачках, — с некоторой горечью ответил я.

— Твоё отсутствие веры хорошо известно, — ответил Николас. — Несмотря на твою силу и возможности, ты отрицаешь богиню, укрывавшую тебя до того, как ты достиг той привилегированной позиции, которую ныне занимаешь. Как ты можешь отрицать богов наших людей, когда своими глазами видел безумие Мал'гороса?

— Хороший вопрос, — со злобой заметил я. — Меня воспитали, как и большинство в округе Ланкастера, в почтении к Богине Вечерней Звезды. Некоторые тамошние жители продолжают ей поклоняться, но я считаю, что бог или богиня должны быть обязаны своим последователям так же, как синьор обязан своим вассалам. Священник Леди отравил моего отца, а также всех, кто жил в Замке Камерон. Тот же священник почти отравил всех в замке Герцога Ланкастера.

— Ты не можешь взваливать на бога вину за действия его последователя.

Если судить по моим эмоциям, то из моих глаз в тот момент летели искры:

— Я уверен, что его действия были по приказу его богини. Позже она отказалась исцелить мою жену, когда та получила страшную рану, и это действие заставило отречься от неё даже её самого великого сторонника, — сказал я, упоминая отречение Марка, — но это — ещё не самое величайшее её преступление…

— Пока что ты сказал лишь, что она не благословила ту, что уже сомневалась в ней, — начал Николас, но я был слишком разгневан, чтобы позволить ему продолжать.

— Она воскресила шиггрэс! Как вам такое преступление? — почти закричал я. Разговор за столом почти остановился ещё до моей реплики, но теперь всё помещение окутала тяжёлая тишина.

— Никто в это не поверит, — гневно ответил Николас. — Откуда у тебя могла взяться такая мысль? — спросил он. К его чести, он держал себя в руках лучше, чем я — громкость его голоса всё ещё была гораздо более разумной.

— Она взялась прямо с губ одного из шиггрэс. Я весьма уверен, что им-то известна правда, — натянутым голосом парировал я.

К этому моменту я уже был готов задушить дерзкого Короля Гододдина. Частично потому, что он заставил меня выйти из себя, и, что бы ни случилось дальше, это уже плохо на мне отразиться. У меня в голове пронеслась куча остроумных доводов, но прежде чем я смог произнести какие-то из них, судьба вмешалась, и полностью нарушила наш уже напряжённый ужин.

Несколько охранников приблизились к столу, услышав наш спор, якобы для того, чтобы быть под рукой, если кого-то из нас (меня) нужно было бы скрутить. Однако учитывая то, какие гости сидели за нашим столом, мне следовало осознать, что никакой обычный охранник не осмелился бы вмешаться в спор между иностранным королём и одним из самых влиятельных дворян в Лосайоне. Моё крестьянское воспитание снова заставило меня упустить то, что было бы более очевидно для рождённого дворянином.

Однако Дориан был более наблюдательным, как и Джеймс с Сэром Барнабасом. Все остальные были слишком поглощены, прислушиваясь к нашему спору, чтобы обращать внимание на приближавшихся охранников. Один из них встал позади меня, зловеще высясь надо мной, а остальные встали позади Короля Джеймса, Короля Николаса, и Уолтэра. Прежде чем я смог сделать что-то большее, чем почувствовать робость от того, что я так разошёлся, они обнажили скрытые их плащами острые мечи, и началось светопреставление.

Как только их оружие показалось на виду, в помещении прогремело слово силы на языке, который я даже не узнал (это был не лайсианский), и каждый из их клинков окутался пурпурного оттенка магическим свечением такого рода, какой указывал на заклинание, усиливающее остроту. Такое заклинание позволяло обычному мечу рассекать любые щиты, которые я по привычке держал вокруг себя.

Не испустив ни угроз, ни боевого клича, четверо убийц ударили одновременно. Тот, что стоял за Уолтэром, вогнал свой меч ему в спину, оросив стол брызгами крови, в то время как Элэйн ахнула. Это случилось так быстро, что она едва успела осознать их присутствие, прежде чем её отца проткнули.

Короля Николаса могла ждать похожая судьба, если бы не верность и сметливость его спутника. Никто из нас не был вооружён или облачён в броню, конечно же, ужиная в королевском зале, но Сэр Барнабас не медлил. Когда клинок убийцы начал опускаться на незащищённую спину его монарха, он взметнулся вверх со своего стула, и бросился вбок — но даже так он чуть не опоздал. Его инерция сбила клинок в сторону, и тот прочертил кровавую полосу по его спине и боку.

Джеймс Ланкастер был подготовлен лучше, и прежде чем его враг смог нанести удар, он уже с рёвом вскочил на ноги, заставив свой стул отлететь назад, тем самым сбив линию его атаки, когда тот чуть не споткнулся о тяжёлый предмет мебели.

Заколдованный клинок беспрепятственно опускался на мою спину, и хотя мои чувства отметили его присутствие, моё удивление слишком замедлило мою реакцию. Взгляд Пенни был прикован к зрелищу, разыгрывавшемуся с Королём Николасом по ту сторону стола от нас, поскольку её это застало врасплох так же, как и меня. Убийцы умело воспользовались раскладом. Они приготовили и исполнили свою схему безупречно, и если бы во вселенной всё было по-честному, то меня бы пронзил опускавшийся на меня клинок.

Однако во вселенной не всё было по-честному. Я могу это подтвердить, после всех выдержанных мною испытаний. И хотя меня застали, как говорится, со спущенными штанами, я уже заранее подтасовал карты — ибо сидевший рядом с Пенни человек был Дорианом Торнбером. Я могу десять минут описывать, насколько остро смертоносен мой друг, но в конце концов его дела всегда были лучшим тому свидетельством, и поэтому я не стану себя утруждать.

Первым замеченным мною звуком был похожий на гром грохот. Позже я обнаружил, что он был вызван стулом Дориана, который рассыпался на несколько частей, ударившись о мраморную колонну, находившуюся в добрых десяти футов у Дориана за спиной. Настолько резко он вскочил.

Дориан, конечно, был полностью безоружен, как и все остальные, и был одет в милый костюм, состоящий в основном из бордового атласа и мягкой оленьей шкуры — но всё это не имело никакого значения. Он сумел пересечь расстояние где-то в четыре или пять футов за один удар сердца, и его рука метнулась вверх, схватив руку убийцы в запястье, и с лязгом послав его меч с лязгом упасть на пол, когда запястье убийцы сломалось.

Неудачливый убийца ахнул, когда кисть Дориана смяла ему предплечье, но он был полностью предан своему делу. Свободной рукой он потянулся к кинжалу у себя на поясе — наверное, надеялся выпустить Дориану кишки… но такой возможности ему так и не представилось. Шагнув вперёд, Дориан врезал ему по лицу правой рукой, а свою пятку поставил позади стопы убийцы. Толкнув того вниз, он обрушил голову убийцы на пол с такой силой, что та заставила растрескаться мраморные плиты пола, которые в ответ раздробили человеку затылок.

Всё это случилось за то время, которое потребовалось мне, чтобы встать и осознать происходившее вокруг меня. Николас свалился со своего стула, когда на него упал Сэр Барнабас, и оба кучей осели на пол. Вряд ли кто-то из них сможет прийти в себя достаточно быстро, чтобы избежать следующего удара нападавшего на них человека. Между тем я заметил прекрасное лицо Элэйн, с ртом, похожим от ужаса и неожиданности на букву «О», и на щеке её я увидел несколько капель крови её отца. Убийца теперь заносил меч уже над ней. Я сомневался, что она вовремя придёт в себя от шока.

— Борок Ингак! — крикнул я. Это было не самое лучшее из доступных мне заклинаний, но я не мог позволить себе роскошь времени на тщательное взвешивание вариантов. Это было то самое заклинание, которым я в прошлом разбивал двери и уничтожал ворота. Бедный ублюдок, стоявший над Элэйн, исчез, когда похожая на невидимый таран сила отправила его в полёт через всё помещение, размазав по дальней стене.

Бросив взгляд в сторону, я обнаружил, что Пенни снова оказалась во власти дурных привычек. Хотя события поначалу застали её врасплох, как и меня, она быстро пришла в себя. Пенни перескочила стол, и, схватив блюдо с уткой и какой-то другой мясной дичью, метнула его в лицо убийцы, пытавшегося забрать жизнь Короля Николаса. Её противник ушёл в сторону от импровизированного снаряда, и отреагировал, метнув в неё кинжал.

У этого ублюдка были быстрые рефлексы. Он так быстро сорвал кинжал со своего пояса, что я едва заметил движение его руки. Если бы он целился в какую-то вдовствующую герцогиню или беспомощную девицу, то мог бы нанести серьёзный урон. Мою Пенни называли по-всякому, но её уже давно никто не называл «беспомощной девицей» — и сегодняшний день не был исключением. Серебряное блюдо всё ещё было в её руках, и она ловко сбила кинжал в воздухе, прежде чем втянуть своего противника в прямую схватку «на мече и блюде».

Она сражалась с человеком, обладавшим отличными навыками владения мечом, и превосходящей силой, поскольку она больше не была Анас'Меридум. В хороший день я сказал бы, что его шансы составляют один к одному, но лишь потому, что он был вооружён, а её импровизированным оружием служило блюдо. Пенни сохранила привычку упражняться вместе с солдатами Замка Камерон, пока я не настоял на том, чтобы она перестала. Графине ди'Камерон на самом деле не подобало заниматься муштрой во дворе вместе с солдатами. Однако она не бросила это дело, а продолжила упражняться в приватной обстановке вместе с Харолдом, Сайханом или Дорианом, когда они были в донжоне.

Я заметил, что Дориан был готов вмешаться, поскольку он уже порубил на части оставшегося убийцу, который угрожал Королю Джеймсу. Подняв ладонь, я жестом приказал ему подождать, и не вмешиваться.

— Она сама справится, — сказал я ему. Я втайне беспокоился, что она могла и не справиться, но не хотел лишать её славы. Вместо этого я внимательно наблюдал, чтобы вмешаться, если дело примет дурной оборот.

Но волновались мы зря — менее чем за минуту она полностью деморализовала своего противника. Схватка окончилась, когда она вогнала край блюда ему в переносицу, заставив его упасть на пол, брызгая кровью. В целом вся схватка, от неожиданности до победы Пенни, заняла менее полутора минут.

Короля Джеймса окружили вооружённые гвардейцы, как и Короля Николаса, но если тут и были другие убийцы, то они решили не выдавать себя.

— Разойдитесь, — закричал Джеймс на двух телохранителей, мешавших ему оглядывать помещение. — Кто были эти люди? Я хочу имена! Я требую ответов! — указал он на свежих покойников, каждый из которых был удобным образом облачён в его собственную экипировку и ливреи.

Игнорируя поднявшийся шум и допрос, я сперва подошёл к своему другу Уолтэру. Даже не используя свои чувства, я видел, что он явно был мёртв — меч полностью пробил его, и мой магический взор подтвердил, что его сердце было аккуратно рассечено. Он умер почти мгновенно.

Элэйн всё ещё не могла в это поверить, но при моём приближении в её взгляде зажглась надежда.

— Ты должен спасти его! Он умирает! — воскликнула она. То были слова отчаянного ребёнка, который был не в силах принять очевидное.

— Иди, помоги Сэру Барнабасу. Я позабочусь о твоём отце, — сказал я ей со спокойствием, которого на самом деле не ощущал.

— Нет, мы можем его спасти, — упрямо повторила она.

— Знай свой предел. Позаботься о человеке, которому ещё можешь помочь, чтобы я смог позаботиться о Уолтэре, — резко сказал я. Она помедлила, но я был безжалостен: — Немедленно! — рявкнул я холодным и властным тоном. Я сомневался, что можно было что-то сделать, но если и можно было, то я не смог бы справиться, пока она плакала у меня над плечом.

Её лицо побледнело в ответ на мои резкие слова, но она встала, и сделала так, как я ей велел. Я занял её место рядом с Уолтэром, и начал тщательно обследовать его тело, изнутри и снаружи. Состояние было именно настолько плохим, насколько подсказывало моё первое впечатление. Его сердце было сильно повреждено, и биться перестало уже, наверное более чем минуту назад. Я поднял взгляд, и обнаружил стоявшую рядом со мной Пенни.

— Позаботься, чтобы никто меня не беспокоил, — сказал я ей. — Если я сам не очнусь в течение нескольких минут, или если я перестану дышать, позволь Элэйн попробовать меня разбудить.

Взгляд Пенелопы на краткий, но напряжённый миг впился в мои глаза. В её взгляде я увидел страх и сомнение, но она лишь кивнула.

Растянувшись на холодном каменном полу, я подтянул к себе неподвижное тело Уолтэра, и закрыл глаза. Позволив своему разуму расшириться за пределы моего собственного тела, я попытался сосредоточить свои ощущения на неподвижном теле, лежавшем рядом со мной. «Прошло уже, наверное, две минуты с тех пор, как его пробили мечом», — на секунду подумал я, а затем отбросил эти мысли.

На миг я ощутил, что у меня не получается — я не мог заставить себя войти в мёртвое тело Уолтэра. «Надо прислушаться». Успокоив своё внутреннее смятение, я отбросил сомнения, и вскоре начал слышать песню, бывшую физическим телом Уолтэра — и в ней звучала мелодия его угасающего духа. Я когда-то посылал свой разум в бессознательное тело Пенни, когда она умирала, но тут всё было иначе. Я не просто входил в его тело — я ассимилировал его внутри себя. Частично это было необходимо, поскольку Уолтэр больше не был полностью соединён со своей плотью и костьми, которые так долго служили вместилищем для его духа.

Я попытался как-нибудь взять на себя ответственность за его тело на достаточно долгий срок, чтобы вернуть его к жизни, и одновременно мне нужно было не дать искре, бывшей истинным Уолтэром, удалиться, пока я не закончу. Эта задача не поддавалась сознательной мысли, и именно поэтому находящийся в сознании рациональный разум неспособен был эту задачу решить.

Меня пробрал обжигающих холод, моё сердце перестало биться, моя кровь стала остывать, и вокруг себя я не ощущал почти ничего кроме тьмы. Я стал пламенем, горящим светом в бесконечной пустоте, но я всё ещё мог чувствовать вокруг себя умирающую плоть. Вдалеке был другой свет, но он мерцал, уходил прочь, будто подхваченный неумолимым, безразличным ветром.

— «Нет».

Толчок… Я расширился, будучи обжигающим светом, вспыхивающим в пустом коридоре, и тьма отступила. Меня разрывало от боли — ощущение разорванной спины и безнадёжно повреждённого сердца. Я понукал его сердце биться, заставляя его кровь двигаться, пока мои мысли подобно огню прокатывались по его повреждённым нервам. Я вообразил его сердце целым, и ощутил, как плоть срослась, когда его тело попыталось соответствовать моей воле, наложенной на него.

Даже пока его тело поправлялось, я видел, что свет, бывший Уолтэром, удалялся. Он затрепетал, готовый вот-вот потухнуть. Протянувшись, я попытался схватить его, но расстояние между нами казалось невозможно большим. Я теперь держал два тела, его и своё собственное, и усилие, требовавшееся для поддержания жизни в обоих, было больше, чем я мог вообразить. Хотя в плане чистой силы это усилие было незначительным, сложность человеческого тела была колоссальной. Все те вещи, которые наши тела обычно делали автоматически, я пытался делать намеренно — и для него, и для себя.

В конце концов я потерпел поражение… но отказывался это признавать. Вместо этого я отпустил своё собственное тело, и полностью вошёл в Уолтэра, позволив своим инстинктам поддерживать в его теле жизнь, пока я сам направил свою сознательную волю на почти угасший крошечный свет. «Чёрт тебя дери! Я не позволю тебя тихо уйти. Возвращайся!»

Тут я ощутил связь, и почувствовал, как разум Уолтэра впервые отозвался сбивающим с толку потоком страха и замешательства. Мы стояли вместе с ним на краю пропасти — места, где свет изгибался и поворачивался, меняя направление… превращаясь во что-то настолько тёмное, что я не мог видеть его напрямую. Это напомнило мне о шиггрэс. «Пустота… это — пустота, то место, откуда они вернулись». Даже когда ко мне пришла эта мысль, я почувствовал, что разрушаюсь по мере того, как источник моего собственного света начал терять когерентность. «Как они это пережили?».

Но гадать об этом у меня не было времени — используя связь, которую я каким-то образом выковал, я потянул Уолтэра прочь, таща его изо всех оставшихся у меня сил. Я тщился будто целую вечность, пока у меня, казалось бы, не осталось ни капли сил, но наконец, с щёлкающим ощущением, я почувствовал, как дух Уолтэра снова сцепился с его телом. Его сердцебиение стабилизировалось, и я удалился, чтобы освободить место, пока его дух возвращался к жизни в его прежде неподвижном теле.

— Он дышит!

Я услышал этот голос, но я не мог быть уверен, кому он принадлежал. Я был вымотан, и хотел лишь поспать. Окружавшая меня бесконечная ночь была тёплой и успокаивающей, и я ощутил, как уплываю прочь.

— А Мордэкай — нет!

Голос был похож на Пенни, но был приглушённым, будто доносился с большого расстояния. Она говорила что-то ещё, но я больше не мог разобрать слов. Мне просто нужно было отдохнуть. Я позже спрошу у неё, что она там говорила.

— «Мордэкай! Вернись! Ты нам нужен», — донёсся громкий и раздражающий голос Элэйн, прорываясь через глушившее остальные голос расстояние, не теряя громкости.

— «Ш-ш-ш», — подумал я в ответ. «Я пытаюсь поспать».

— «Тебе нельзя спать здесь. Твоё тело умирает. Ты должен вернуться в него», — пришёл её встревоженный ответ.

— «А ты заставь меня», — непокорно ответил я. Её непрекращающееся присутствие не позволяло мне расслабиться.

— «Я не могу. Я не вижу тебя, Мордэкай. Я не могу последовать за тобой туда. Ты должен вернуться», — зазвучали её мысли почти неистово.

— «Ладно», — подумал я в ответ. «Если это заставит тебя заткнуться. Когда-нибудь я найду способ убедить людей дать мне хорошенько выспаться», — гневно сосредоточил я свои ощущения, и снова почувствовал поблизости своё тело. Обозреваемое снаружи, оно казалось мне чужим, и великая апатия вытягивала из меня силы. Сделав медленное усилие, я начал пытаться снова войти в своё тело, но ощущение было таким, будто какой-то щит не позволял мне достигнуть цели.

Тут я увидел себя, хрупкий свет, начавший обтрёпываться и тускнеть по краям, подобно старой ткани. Я сделал ещё одну отчаянную попытку. С внезапным хлопком я прорвался, и снова ощутил, как меня облекла плоть. Снова сделать первый вдох казалось колоссальной задачей. Моё сердце рывком вернулось к жизни в моей груди, и я обнаружил, что лежу на холодном камне, кашляя и втягивая в себя воздух.

Меня держала Пенни, и я почувствовал её слёзы у себя на лице. Она молча баюкала мою голову, и это устраивало нас обоих. У неё на коленях было мирно, а её волосы наполняли воздух вокруг меня сладким запахом. В общем и целом, я не мог придумать никакого другого места, которое я предпочёл бы… если бы не все эти слёзы.

— Ты меня утопишь, — сказал я ей в слабой попытке пошутить.

Она посмотрела на меня, с покрытыми следами от слёз щеками:

— Так тебе и надо, ублюдок ты этакий. Ты на этот раз чуть не умер.

Я слабо улыбнулся:

— Видела бы ты того, другого парня.

— Какого другого парня?

— Вот именно, — согласился я.

Она хмуро посмотрела на меня, но я услышал, как у неё за спиной тихо засмеялся Дориан. Ну хотя бы он понял мою шутку.