Война и мир в его жизни

ГЛАВА IV. Обручение с синхронным переводом

Появление на военной кафедре Московского государственного института международных отношений молодого офицера и преподавателя военного перевода не вызвало удивления. Появление и исчезновение офицеров этой кафедры было обычным делом и диктовалось нуждами Главного разведывательного управления. На этот раз новый офицер обратил на себя внимание по другой причине, по причине необычных методов преподавания, которые впервые появились в этом солидном учебном заведении. Вместо анализа французских текстов и их сопоставления с аналогичными русскими текстами на уроках военного перевода занимались записью воспринимаемых на слух числительных, синхронным проговариванием диктуемых текстов, скоростным двусторонним переводом терминологических словосочетаний, скороговорками, художественным чтением, усложненным аудированием и многими другими упражнениями, имевшими очень мало общего с так называемым «академическим» уроком перевода, на котором учащиеся по очереди переводят отдельные фразы из подобранного специально для данной темы текста.

Не совсем обычные уроки вел Полинин, не имеющий опыта преподаватель, после окончательного возвращения из «бабельсбергского» плена в родную Москву. Неожиданно для себя, но, по-видимому, не столь неожиданно для своего начальства, он с увлечением окунулся в новую профессию, которую до этого всячески избегал. И не имея специального образования в области педагогики, он стал воплощать в качестве преподавателя перевода то, что казалось ему особенно интересным и полезным в годы учебы в Военном институте. А самым интересным и ценным для устного перевода были, по мнению вновь испеченного педагога, уроки Исидора Шрайбера, одного из незаурядных преподавателей в Alma Mater военных переводчиков. Постепенно из отдельных оригинальных упражнений И. Шрайбера, а также из того, что подсказывал собственный опыт переводчика Полинина, и стала складываться методика, которая легла в основу его кандидатский диссертации.

А пока педагогическую практику приходилось совмещать с не менее интересной и ответственной практикой перевода. Вышестоящие инстанции не оставляли своего офицера в покое, и вскоре Полинину пришлось переквалифицироваться в медика. Это произошло в Брюсселе и в Париже, где он сопровождал одного из лучших хирургов Москвы, командированного с целью изучения опыта клинических учреждений Бельгии и Франции. Поездка во франкоязычные страны представляла для Ростислава большой интерес, поскольку он впервые попадал в среду того языка, который составлял перпетуум-мобиле его профессии. Впрочем, профессия переводчика в родной стране Полинина имела весьма размытые границы, и в этом он убедился достаточно скоро.

По прибытии в Брюссель ему сразу пришлось взять на себя функции няньки и водить известного хирурга за ручку из отеля в посольство, из посольства в консульство и далее везде, включая медицинские учреждения. Правда… на пороге медицинских учреждений диктат переводчика явно смягчался. Полинину было поручено выступать в качестве медика, но ни врачебными знаниями, ни медицинской терминологией он не владел. Для него было открытием, как врачи Бельгии, вместо бесконечных записей в медицинские книжки, просто начитывают в диктофон все необходимые сведения о больных, которые потом переносятся в историю болезни работниками регистратуры. Как это было бы удобно для советских врачей, насильно превращенных неразумной системой в писателей! Полинин был уверен, что Москва позаимствует этот опыт. Увы, прошло много лет, а врачи все еще остаются писателями. Но тогда же Полинин успел во время одернуть своего подопечного, когда тот перед входом в операционную решил заменить свои брюки на медицинские цвета хаки и тем самым продемонстрировать бельгийскому персоналу уродливые советские трусики, имевшие столь оглушительный успех на выставке в Париже, устроенной любимцем московской публики Ивом Монтаном, после его экскурсий в московские магазины. Впрочем через несколько минут на грани провала оказался уже Полинин. Брюссельский хирург начал демонстрировать московским коллегам операцию на щитовидной железе симпатичной дамочки, попросив Ростислава встать рядом с ним для того, чтобы переводить его объяснения. Это была одна из самых жутких сцен, какие когда-либо наблюдал бывший фронтовик. Да, он был на фронте, он убивал врагов, посягнувших на его Родину, убивал с воздуха при помощи пулеметов, пушек и бомб. Да, на его глазах сбивали самолеты друзей, которые уже больше не возвращались на родные аэродромы. Да, и его аэродром не раз подвергался налетам гитлеровской авиации, во время которых гибли не успевшие уйти в укрытия авиационные техники и оружейники. Но все это происходило как бы на экране, виртуально. Он сам в кого-то стрелял, и этот кто-то пытался в это время от него укрыться или просто падал сраженный пулей или осколком. Он видел, как от его глубинной бомбы растворяется в воде подводная лодка с людьми, оставляя на поверхности большое нефтяное пятно и всплывающие обломки субмарины. Он рядом как бы в коридоре пролетал среди разрывов вражеских зениток или наблюдал серийное бомбометание на его собственном аэродроме. Но ему везло, он никогда не наблюдал оторванные руки или ноги, развороченный живот или разбросанные куски тела около себя, и даже полученное им ранение в глаз и в правую часть лица он не мог видеть со стороны. Поэтому бодро докладывая о подбитых танках и машинах, об убитых немецких солдатах, он не чувствовал себя убийцей или соучастником убийства, как это случилось, когда на его глазах интеллигентный бельгийский хирург начал ожесточенно резать горло больной, лежащей на операционном столе, объясняя на превосходном французском языке свою кровожадность. Полинин понимал, что нужно переводить, но он не понимал, почему этот бельгиец упорно хочет отделить голову от туловища приятной женщины, забывшейся под наркозом во сне. И он с трудом, заикаясь произнес: «Он режет ее!» На этот раз на помощь переводчику пришел московский хирург, который произнес: «Говори что-нибудь, я и без перевода все понимаю!»

Да, в больницах и клиниках Полинин явно проигрывал своему напарнику, который оказался действительно виртуозом в своей профессии и вызывал глубокое уважение у бельгийских и французских коллег. Операция завершилась благополучно, операционная команда весело мыла руки, а временный советский коллега Полинина, пригласив врачей в ресторан, просил Ростислава организовать все наилучшим образом и не скупиться на угощения, так как на это специально отпущены бельгийские шиллинги.

И все же Полинин был вынужден зафиксировать, что его новый друг слабо ориентировался в истории, традициях и памятниках западноевропейских стран. Речь идет не о том, что в Бельгии считается неприличным громко чихать в общественных местах и что любимой достопримечательностью брюссельцев является мальчуган, который круглые сутки делает свои маленькие дела в центре столицы. Речь идет об именах, которые должны быть известны всякому образованному человеку. Полинин никогда не забудет, когда впервые в своей жизни, вступив на описанные во всех французских романах Елисейские поля, площадь Согласия или улицу Риволи и испытывая безграничный восторг от красоты исторического центра Парижа, он должен был объяснять своему новому ученому другу, что Марсово поле носит свое название не в знак преклонения перед планетой Марс, а в честь бога войны, и что на этом месте у подножия Эйфелевой башни когда-то проходили военные парады, а одна из главных аллей в разбитом здесь парке названа аллеей Анатоля Франса не потому, что он был известным полководцем, а потому что вошел в число наиболее знаменитых французских писателей. Точку в своем знакомстве с Парижем представитель советских медицинских кругов поставил возле памятника Жанне Д’Арк вопросом: «А за что этой бабе памятник поставили?» И только позже Полинин понял, из кого складывалась советская элита пятидесятых годов, как строился новый мир, после того как «старый мир был разрушен до основания», а его лучшие люди были расстреляны или высланы из страны. И это себе позволяли делать не только откровенные бандиты, добывавшие деньги для партии революционеров, но и представители русской интеллигенции, входившие в первое рабоче-крестьянское правительство… Впрочем, многие интеллигенты из этого правительства сами взошли на эшафот в 30-е годы, а дорога оказалось открыта действительно тем, «кто был ничем и кто стал всем». Увы, ни кухарки, ни те, кто был ничем, не были способны вырастить поколение образованных людей…

Несмотря на крамольные мысли бывшего авиатора, уже достаточно опытного переводчика и псевдолекаря, нашему герою снова оказали доверие. В один прекрасный день ректор Института международных отношений вызвал его к себе и предложил подготовить из группы студентов старшего курса синхронных переводчиков для работы, на международных конференциях. «С этой целью, – сказал он, – мы закупили соответствующее оборудование, которое устанавливается в лингафонном кабинете. Сходите, ознакомьтесь с техническими средствами обучения, подобных которым в других учебных заведениях пока нет».

Через пару недель, освоив оборудование лингафонного кабинета и продумав его возможности для обучения синхронному переводу, Полинин приступил к занятиям.

Его подопечными были молодые люди, лет на 6–8 моложе самого преподавателя, с открытыми ртами внимавшие своему наставнику в своих мечтах о новой, загадочной профессии. Многие из них довольно быстро осуществили свою мечту. Выпускник МГИМО Юрий Дубинин уже через пару лет оказался в свите Н С. Хрущева во время его поездки во Францию и сделал отличную карьеру в МИДе, занимая посты послов в таких ведущих странах, как Испания, США; он даже дотянулся до должности заместителя министра, но не понял, кого следует поддержать в критические дни августа 1991 года, и это несколько замедлило его возвышение. Феликс Иванов объездил полмира, занимая поочередно все ступени посольских миссий и оставаясь скромным и порядочным человеком, влюбленным в свою красавицу жену Лору, которая умело создавала мужу имидж человека высшего света. А.А. Баранов, упорным трудом и преданностью своему делу дошедший до поста одного из руководителей агентства ТАСС и безвременно погибший в автомобильной катастрофе. Но еще до своей гибели А.А. Баранов выступил с горячей речью в поддержку докторской диссертации своего бывшего учителя, доказывая на примере журналистов эффективность школы подготовки переводчиков международного класса, представленной на защиту Ученого совета. В.Н. Казимиров, посол Советского Союза в Венесуэле, не поленился догнать Полинина на аэродроме, когда он вместе с группой переводчиков, приглашенных в Каракас, значительно обогнали депутата Верховного Совета СССР, известного поэта М.А. Дудина. И не только догнал в аэропорту, но и окружил вниманием, так необходимым в чужой стране, пригласив к себе на чашку чая и оставив телефон, по которому можно было в любой момент вызвать машину или просто получить необходимую информацию.

А пока будущие послы и заместители министра осваивали практику синхронного перевода в «чуде техники» 50-х годов, кабинах лингафонного кабинета под руководством молодого преподавателя, впервые почувствовавшего колдовство педагогического искусства. Именно в этом лингафонном кабинете на занятиях, которые вел он сам, Полинин осознал, что и он способен выступить в роли синхронного переводчика и что не так страшен черт, как его малюют. Именно здесь он определил, что синхронный перевод, в отличие от других видов перевода, легче с родного языка на иностранный и что синхронному переводу можно научить при соответствующей системе упражнений любого студента, хорошо владеющего родным и иностранным языками.

Но тогда он еще не познал такой разновидности синхронного перевода, с которой столкнулся через несколько лет на конгрессе писателей стран Азии и Африки в узбекской столице Ташкенте.

В Ташкент бригада переводчиков отправилась поездом, в котором и произошло между ними первое знакомство. Синхронистов среди них было всего несколько человек. Остальные должны были выполнять роль гидов многочисленных гостей, прибывших из самых различных стран двух континентов. В поезде Полинин оказался в одном купе с красивой брюнеткой, которую звали, как и его жену, Инной. На этот раз он почему-то не отказался от того шутливо-кокетливого тона, которым с ним разговаривала его соседка. Впрочем, он не думал, что может произвести впечатление в своем «солидном» возрасте. Полинину в это время шел 37-ой год. Позже, уже в Ташкенте, когда по инициативе новой знакомой они стали проводить поздние вечере в фойе гостиницы, совершенствуя искусство поцелуев, Ростислав с удивлением узнал, что его возраст не может служить препятствием для нежных чувств к нему молодых женщин. Позже он пришел к заключению, что любви или по крайней мере нежным чувствам действительно все возрасты покорны, во всяком случае взаимностью ему отвечали и через 10, и через 20 и через 30 лет… Причем параллельно с его годами увеличивался и разрыв в возрасте между ним и теми женщинами, которые продолжали волновать Полинина. Он долго недоумевал, почему, если его тянуло только к молодым, то прекрасный пол весьма терпимо воспринимает и уже пожилых мужчин.

Только тут он начал понимать непостоянство вкусов своего сводного брата Виталия, который, будучи старше Ростислава на 20 лет, все еще предпочитал жизнь холостяка. Талантливый художник, он и в молодости считался перспективным женихом и в семье крупного хирурга Хорошко, и широко известного русского художника Кончаловского Петра Петровича. К дочери последнего ему дорогу перебежал «дядя Степа», а точнее автор этого произведения Сергей Владимирович Михалков. Впрочем, это не помешало им оставаться друзьями, и Виталий всю жизнь хранил стихотворение, которое написал у него в гостях Сергей Владимирович, рассказывая о появившемся в их доме щенке:

Инициалы раскрыть не сложно: Сергей Михалков и Наталья Петровна. Стихотворение написано 29 января 1936 года. Как раз в это время брат Ростислава попытался жениться на изумительно красивой девушке Зое Бедринской. Их знакомство состоялось, когда она позировала известному скульптуру Ивану Шадру для его «Девушки с веслом». Эта статуя высотой в 8 метров была установлена в Центральном парке культуры и отдыха в Москве и привлекала внимание многочисленных посетителей. Тем более что скульптура представляла обнаженную девушку с прекрасной фигурой. Позже, будучи уже женой Виталия, Зоя рассказывала, что она долго не соглашалась позировать голой и, в конечном счете, согласилась при условии присутствия жены Шадра во время сеансов.

К сожалению, брак Виталия с Зоей продолжался недолго. Неугомонный художник не мог не менять натуру. Сколько его ни помнит Полинин, в любом возрасте у него были двадцатилетние подруги.

Что касается Ташкента, то тогда у Ростислава с его еще одной Инной все ограничилось поцелуями. И скорее всего препятствием стали его глубокие чувства к жене, которую он еще не был готов обмануть.

Именно в Ташкенте он познакомился не только с признанными асами синхронного перевода Сеземаном и Лангеманом, но и с очень известным писателем и поэтом Константином Симоновым. Это имя в то время было у всех на слуху. Его стихи «Жди меня и я вернусь, только очень жди» знали все фронтовики и их любимые. Его пьесы «Парень из нашего города» и «Русский вопрос» шли во всех театрах страны. Его книги, посвященные войне, не залеживались на полках. И в то же время это многообразное творчество носило отпечаток определенной незавершенности. Да, многие его стихотворения были дороги фронтовикам. Но кончилась война, фронтовики воссоединились со своими любимыми, и о поэзии Симонова стали постепенно забывать. Его пьесы поднимали острейшие вопросы холодной войны, но постепенно с улучшением международной обстановки они также сошли со сцены. Его проза и публицистика привлекали внимание читателей 40-х, 50-х годов, потому что они приоткрывали думы и чаяния интеллигенции, но уже в 70-х годах они потускнели и постепенно забылись на фоне произведений новых талантливых писателей: Виктора Астафьева, Василия Быкова, Валентина Распутина. Что-то вроде литературной карьеры у него просматривалось и в личной жизни. Он не смог долго довольствоваться первой женой, так как в советской элите появилось сексапильное милое существо – актриса Валентина Серова. Прославилась она прежде всего необычным романом с летчиком-истребителем Анатолием Серовым, который, будучи в Москве в сиянии славы после воздушных боев в Испании, познакомился с ней и был мгновенно покорен. Узнав, что она уезжает в Ленинград, он проводил ее на поезд, а на утро встречал на вокзале в Северной Пальмире с роскошным букетом цветов в руках. Их бурный роман был очень коротким. Через несколько месяцев герой войны в Испании разбился на своем истребителе, а его супруга Серова стала женой Симонова. Но и этот брак не был счастливым, Валентина Серова оказалась в объятиях Бахуса, и ничто не смогло спасти ее от алкоголя. Последний брак Константина Симонова был связан с именем поэта С. Гудзенко, после смерти которого еще одна вдова прельстила ищущего писателя.

К. Симонов собрал синхронных переводчиков и предупредил о своеобразии прибывших в Ташкент афро-азиатских писателей, английский или французский язык которых был далек от оригинала. Переводчики убедились в этом достаточно быстро. Уже на одном из первых заседаний выступавший индонезийский писатель заявил, что он будет говорить на английском языке. Переводчики с английского приготовились его переводить на русский, а «французы» замерли в ожидании русского текста для перевода его на французский. Однако перевода на русский язык не последовало. Английский язык оратора был недоступен для высококвалифицированных синхронистов, свободно владеющих этим языком. В то же время франкоязычные синхронные переводчики почему-то понимали и достаточно сносно, что хотел сказать индонезиец, и английским переводчикам ничего не осталась делать, как переключиться на французскую кабину. Так была спасена ситуация с представителем Индонезии.

С писателем из Камбоджи /Кампучии/ положение оказалось сложнее. Он настаивал на своем праве выступать на родном кхмерском языке. После горячего обсуждения создавшейся обстановки выход был найден. В кабину рядом с Полининым был посажен французский переводчик из Камбоджи, который должен был указывать Ростиславу во французском письменном тексте то, что в данный момент говорит оратор на кхмерском языке. Все было предварительно оговорено, и административная группа конгресса во главе с К. Симоновым считала вопрос решенным. Было объявлено выступление камбоджийского писателя. Его переводчик с достоинством начал водить карандашом по французскому тексту, указывая Полинину место, которое озвучивал в данный момент писатель. Синхронный перевод превращался в перевод с листа. Все шло как по маслу: оратор говорил, молодой камбоджиец дирижировал карандашом, а Ростислав превращал французский текст в русский. В то же время в общей обстановке стал ощущаться дискомфорт. Оратор монотонным голосом вещает, а его слушатели взрываются вдруг аплодисментами, оратор переходит на торжественный тон, а в зале смеются, что приводит в некоторое смущение выступающего. Наконец, письменный текст подходит к концу, возникает необходимость переходить к лозунгам, дежурным в то время – типа «Долой империализм!» и «Да здравствует учение марксизма-ленинизма!», а в голосе оратора беспросветная тусклость. Полинин с удивлением смотрит на камбоджийского переводчика, тот на Полинина. Нужно принимать решение. Можно, конечно, сказать в микрофон, что письменный текст кончился и что переводчику остается только замолчать. Но это будет неординарным происшествием и вызовет непонимание у присутствующих. Остается одно: Ростислав возвращается к первым строкам уже переведенного французского текста и повторяет его перевод. При этом он внимательно следит за интонациями оратора. Где-то в середине текста у камбоджийского писателя появляются торжественные нотки. Он явно подходит к концу. Полинин перескакивает к заключительной части текста и провозглашает лозунги. Раздаются аплодисменты. Оратор доволен, он выкрикивает еще что-то. Это же делает и переводчик. Аплодисменты нарастают, и торжествующий кхмер сходит с трибуны. Все довольны. Симонов благодарит синхронных переводчиков за работу.

Естественно, что описанный вид синхронного перевода с кхмерского на русский через французский письменный текст является исключением, а со всеми тонкостями работы переводчиков конференций Полинин познакомился в стенах знаменитой школы переводчиков в Женеве, куда он отправился по инициативе ректора Института международных отношений Ф. Рыженко. Талантливый и умный политик, жесткий руководитель, он пришел восстанавливать престижное учебное заведение после скоропалительного решения постсталинского правительства о резком сокращении специалистов-международников.

Женевский университет является одним из старейших учебных заведений Западной Европы. Основанный в 1559 году, он насчитывал в начале 60-х годов XX века примерно 3000 студентов, обучавшихся на 8 факультетах и в 11 институтах и школах, функционирующих при университете. Из 3000 студентов примерно треть обучалась в Школе переводчиков, поэтому ее значение для Женевского Университета трудно было переоценить. Только тут Полинин узнал, что для поступления на факультеты иностранных языков или же в школы переводчиков требовалось хорошее знание одного или двух иностранных языков. Это было особенно удивительно, потому что на всех факультетах иностранных языков в бывшем Советском Союзе, также как до сих пор в России, большинство студентов начинают обучение если не с нуля, то с весьма слабого уровня владения одним иностранным языком. Условия приема на переводческие факультеты Запада скорее отвечают требованиям здравого смысла. Нельзя превращать высшие учебные заведения в начальные школы и училища, предназначенные для приобретения элементарных знаний.

Итак, научная командировка в Женевский университет. К этому времени Полинин уже приобрел некоторый опыт поездок за границу, а потому постарался выбрать маршрут поинтересней. Он не стал возиться с аэрофлотом и стоять в очередях за билетами, поскольку советским гражданам настойчиво рекомендовали летать только на отечественных самолетах. Он взял билеты на Боинг 707 компании Сабена и был несказанно удивлен обилием пустых мест и безукоризненным обслуживанием. Этот же Боинг доставил его в знакомый уже Брюссель, где на аэродроме самолет встречали бывшие студенты, а ныне дипломаты Уранов и Устинов. Молодые дипломаты постарались сделать пребывание в Брюсселе своего бывшего преподавателя максимально полезным. Они не только его хорошо накормили, но и поспешили пополнить его страноведческий багаж. На этот раз Полинин своими глазами увидел Ватерлоо, где 18 июня 1915 года был окончательно повержен очередной титан тоталитаризма Наполеон Бонапарт.

На другое утро с помощью самолета уже швейцарской компании Полинин прилетает в Цюрих, где его встречает немецкий переводчик Скобелев и доставляет на машине в столицу Швейцарии Берн. Берн, в отличие от других столиц, поразил Ростислава своей тишиной и спокойствием. Тихие улицы, готический собор Санкт-Винценц, тротуары, которые почему-то устроены под домами, медведи в яме на центральной площади города, безмятежный парламент, рабочими языками которого являются французский, немецкий, итальянский и ретороманский. А главное, изумительная природа не только вокруг Берна, ни на всем протяжении автомобильного путешествия из Цюриха в Берн и из Берна в Женеву.

Недаром здесь находили покой и приют многие выдающиеся личности: философ Вольтер, мастер детективов Жорж Сименон, уникальный актер, кинорежиссер и композитор Чарли Чаплин… Последний благополучно и счастливо доживал свой девятый десяток на берегу Женевского озера после гонений в США со стороны сенатора Маккарти, не подозревая, что гонения могут прийти и после смерти. А они пришли… в очередную командировку Полинина в Женеву в 1977 году, когда он был буквально оглушен сообщениями швейцарской прессы о похищении трупа Чарли Чаплина из могилы. Он оказался заложником оригинальных террористов из Восточной Европы. Оригинальных, потому что их единомышленники в Чечне, в Израиле или Японии предпочитают делать из заложников трупы.

В то время эта история наделала много шума. Тогда терроризм XX века проходил начальную стадию развития. Позже он стал средством манипуляций соответствующих органов для достижения политических целей. А некоторые террористы беспрепятственно выдвигались в руководители существующих или несуществующих государств, таких как Палестина, Грузия, Чечня, Северная Ирландия или некоторые страны Латинской Америки.

Пребывание в Женевском Университете было для Полинина чрезвычайно полезным. Во-первых, он проник в тайны последовательного перевода, т. е. перевода речи оратора после того, как выступающий ее закончит. Оратор может говорить 5, 10, 15 и более минут, и никто не имеет права его прервать. Переводчик международных конференций после этого встает и делает устный перевод в течение 5, 10, 15 и более минут, в зависимости от продолжительности речи оратора.

В книгу Гиннеса занесен рекорд последовательного перевода в английском парламенте речи французского дипломата Франсуа-Понсе, продолжавшейся 2,5 часа. Переводил речь французского дипломата отец знаменитой французской актрисы Симоны Синьоре, один из братьев Каминкер.

Тайной последовательного перевода, который господствовал долгое время на переводческом Олимпе, была переводческая скоропись или записи в последовательном переводе. Эту «запись» Полинин увез с собой в Москву, переосмыслил, разработал для русского языка и предложил ее своим ученикам.

Во-вторых, он познал блеск и нищету западноевропейского студента. Блеск выражался в той свободе, которой наделен в своих поступках молодой и не очень молодой человек, числящийся в списках университета. Прежде всего, полная свобода посещения лекций и практических занятий после того, как ты внес солидную сумму в полтора-два десятка тысяч долларов за учебу в университете. И даже в том, что касается сдачи экзаменов, которые можно сдавать по каждому предмету не один, а два, три и десять раз. Но за каждый повторный экзамен вносится дополнительная и все возрастающая сумма денег. Немало отпрысков богатых родителей учатся по 10–15 лет. Впрочем, если тебя признали талантом и ты отлично успевающий студент, то у тебя есть шанс получить именную стипендию, которая с лихвой погасит все расходы на учебу и на жизнь. Именно в, условиях относительной свободы Женевский Университет выпускает в год 5–7 переводчиков международных конференций, т. е. переводчиков наивысшей квалификации. И выпускает так немного не столько из-за свободного посещения занятий, сколько из-за отсутствия преподавателей, способных последовательно и терпеливо формировать многочисленные навыки перевода. Таких преподавателей никто не готовит специально, все они просто переводчики отделения ООН в Женеве и, как правило, хорошие переводчики, но без какого-либо представления о методике преподавания. В этом и заключается «нищета» западноевропейского образования.

Интересно, что такую же картину через пару десятков лет Полинин наблюдал в Джорджтаунском Университете в Вашингтоне. Чудесная аппаратура, огромная библиотека с записями выступлений всех видных деятелей политики, науки, искусства. В то же время игнорирование методики как науки, предоставленные самим себе студенты, чья свобода напоминает поведение первобытного человека. В перерывах между лекциями они валяются в коридорах прямо на полу Университета с банками пива или кока-колы и поплевывают на профессуру, застенчиво пытающуюся перешагнуть через их тела.

И, наконец, в-третьих, Полинин еще раз убедился, что российский человек либо вообще не доверяет технике, либо готов ее раскурочить, удовлетворяя свое любопытство, или заимствуя деталь, которую он не мог «достать» в доперестроечный период. Уже говорилось, что до сих пор врачи в России большую часть времени приема больных тратят на бесконечную запись в медицинских книжках. В то же время уже в 50-х годах клиники и поликлиники Бельгии, Франции и других западноевропейских стран снабжали врачей диктофонами, с помощью которых они наговаривали на пленки результаты осмотра больных, их диагноз и требуемые лечебные процедуры.

То же самое, вспоминал Полинин, было и с техническими средствами обучения. Лингафонные кабинеты в лучших вузах Москвы выходили из строя через пару месяцев работы, а то и начиная с первых занятий что-то переставало включаться, крутиться и звучать. И это при наличии лаборантов, которые иногда по пол-урока копались в том или ином магнитофоне или микрофоне.

Лингафонный кабинет в Женеве представлял собой обратную картину: достаточно большая аудитория, приютившая стройные ряды кабин с несколькими учащимися, пульт управления, у стен – шкафы, забитые записями многочисленных ораторов, и ни одного лаборанта.

«Кто же следит здесь за всей этой аппаратурой?» – спросил Полинин у сопровождающего его швейцарского коллеги. «Вся эта аппаратура, – услышал в ответ первый советский стажер в Школе переводчиков, – представляет собой дар Ротшильда, и по его указанию один раз в месяц нас посещает представитель фирмы Грюндиг для технического контроля и замены, в случае необходимости, изношенных деталей». Других вопросов Полинин не задавал. Он уже понял, что самый недобросовестный студент Женевского Университета не позволит себе отвернуть какую-либо деталь в оборудовании даже в том случае, если он в ней безмерно нуждается.

Достаточно долгое пребывание в Женеве (два с лишним месяца) породило у Полинина и более опасные вопросы. Воспитанный на догмах марксизма-ленинизма, он твердо усвоил, что только в его стране «каждый получает по труду». Но тогда почему синхронный переводчик, представитель столь редкой профессии, труд которого требует большого физического напряжения (по правилам Ассоциации переводчиков международных конференций после 20 минут синхронного перевода предусматривается 60 минут отдыха), оплачивается в Москве в несколько раз ниже, чем на Западе, а в случае поездки за рубеж ограничивается вообще 9 долларами в день, т. е. просто суточными.

Правда, этот вопрос обрел свои окончательные очертания в голове Полинина после случая, который произошел с ним в той же Женеве несколько позже, во время его приезда в команде синхронных переводчиков на сессию Европейского отделения ООН. Условия работы показались советским синхронистам сказочными, поскольку время нахождения их в здании бывшей Лиги Наций было строго ограничено, заседания начинались ровно в 10 часов утра, продолжались до 18 часов с перерывом на обед с 14 часов до 16, причем, независимо от речей словоохотливых делегатов, микрофоны выключались точно в 14 и 18 часов, все остальное время принадлежало синхронным переводчикам ООН, включая команду из СССР. И хотя жаловаться было не на что, во время одного из заседаний к Полинину, отработавшему свои 20 минут и прогуливающемуся по коридору, подошел один из иностранных синхронистов с вопросом, сколько советские переводчики получают за день работы? Ни о чем не подозревая, Ростислав ответил честно: «Мы живем на всем готовом и имеем 9 долларов суточных»… «Но это же возмутительно! – взорвался ооновец. – Мы выполняем ту же работу, а в случае командировки нам, естественно оплачивают дорогу и проживание в отеле, но оплата за 6 часов работы остается неизменной для всех, а именно 48 долларов в день!» (Это были 60-е годы, сейчас синхронные переводчики получают от 250 до 500 долларов в день.) «Мы немедленно объявим забастовку до прекращения дискриминации в отношении наших советских коллег!» – объявил Полинину его новый знакомый из английской команды. Возможность подобной забастовки напугала Ростислава, он прекрасно знал, что ООН переводит в советское представительство за каждого переводчика те же 48 долларов, но 39 из них изымается в пользу государства, таким же образом, как самым выдающимся музыкантам того времени /Ойстраху, Флиеру или Гилельсу/ оставляют примерно 300 долларов за концерт из гонорара в 3000 этих денежных единиц. Он знал также, что только Рихтер отказался однажды выплатить этот оброк отечественным сборщикам подати, поскольку он перевел заработанные деньги своей матери, проживавшей в то время за границей. После этого некоторое время Святослав Рихтер не выезжал с концертами за рубеж. Не будучи Рихтером, а офицером Советской армии, Полинин хорошо понимал, чем ему грозит подобная забастовка. С большим трудом удалось уговорить энергичного коллегу из ООН не поднимать шума. Ему объяснили, что остальные деньги советские переводчики получат в Москве.

Постепенно Полинин пришел к выводу, что именно в цивилизованных странах Запада сделан робкий шаг к тому, чтобы платить по труду, по компетентности исполнителя, и это обстоятельство является значительным стимулом к прогрессу во многих областях жизни и труде. У него же в стране наблюдается примитивная уравниловка, которая никак не поощряет наиболее талантливых и квалифицированных рабочих, крестьян или ученых к созданию новейших технологий и производству товаров высокого качества. И если на его Родине еще появляются выдающиеся изобретения, неординарные открытия и талантливые мастера своего дела, то только потому, что есть люди, которые по своей природе не могут работать плохо. Впрочем, Полинину была чужда и западная традиция выплачивать гонорары в сотни тысяч или в несколько миллионов долларов отдельным кинозвездам, музыкантам, эстрадным ансамблям, спортсменам и другим личностям, получившим заслуженную или случайную известность.

Так вместе с обретением и утверждением еще одной престижной профессии, профессии синхронного переводчика, Полинину открывались новые горизонты, новые нюансы западной цивилизации, новые правила игры, которые вполне могли поспорить и даже опровергнуть то, что упорно вбивалось в его голову более 30 лет.